В конце 80-х годов в стране развитого социализма, строившей общество всеобщего равенства, братства и счастья, узнали о том, что секс есть и что он не выдуман вражескими голосами…
В то время, в самый разгар кооперативного движения, Омский литературный музей им. Достоевского устраивал множество замечательных выставок, стремясь привлечь как можно больше посетителей. Делать это становилось с каждым днём всё сложнее. У людей появились насущные экономические проблемы – порой на несколько месяцев задерживали зарплату, опустели прилавки продовольственных магазинов, сокращались рабочие места… Было не до театров, концертных залов и музеев. Страна каждый день узнавала о себе что-то новое. Оказывается, кучка отвратительных типов из некоего малого народа оболванила могучую нацию. Устроила революцию, добившись низвержения монархии с 300-летними традициями. Подняла всю страну, от Бреста до Тихого океана на братоубийственную гражданскую войну. Затем они, заняв все ключевые посты в созданном ими же правительстве, во главе с грузином, начинавшем грабежами на дорогах, сотворили ГУЛАГ, в кровавой мясорубке которого перемололи лучших из лучших, поначалу, правда, по недосмотру спровадив кое-кого за границу. Недоглядели. С кем не бывает…
Литература, искусство, вся великая культура в то смутное перестроечное время находилась в состоянии коллапса. Вдруг не стало ориентиров. Словно пал такой густой туман, что ничего не видно. Непонятно, где верх, низ, право и лево, что такое хорошо, и что такое плохо. Белое теперь вполне могло сойти за чёрное, и наоборот. И, как описывал Свифт, самые яростные дискуссии вспыхивали о том, как разбивать варёные яйца – с тупого конца или с острого. Хотя ничего не видно, зато слышимость прекрасная. При «перестройке» объявили гласность. Свобода! Столько голосов одновременно зазвучало вокруг! Как будто люди хотели выговориться и за прошлые годы, и наговориться впрок. Они что-то твердили, спорили, утверждали, над чем-то задумывались, кому-то угрожали, о чём-то сожалели… У каждого своё мнение, и каждый во что бы то ни стало хочет его превратить в мнение окружающих.
Всё, что было в прошлом, на самом деле нуждалось в переоценке, пересмотре. Как будто открыли забытый бабушкин сундук. Чтобы разобрать содержимое и решить, что делать с извлечёнными на свет ветхими вещами, сначала надо выветрить неприятный запах и просушить…
Если раньше, в период так называемого застоя, лучшие произведения создавались, питаясь соками далёкого, досоветского прошлого, то теперь и общество, и авторы в одночасье потеряли к нему интерес. Ранее говорить эзоповым языком, искусно использовать иносказания, высказываясь по опасным поводам было подобно кульбитам на острие ножа. Хорошо помню, как на экскурсиях в музее приводил слова Белинского из его письма к Гоголю о том, что Россия представляет собой огромную корпорацию служебных воров и грабителей. Что нет в стране ни законов, ни государственных институтов, которые бы следили за их неукоснительным соблюдением… Письмо написано в 1847 году, но от актуальности звучания этого текста у меня захватывало дух, как будто я поднимался на устрашающую высоту. Казалось, что меня «пишут» все самописцы, имеющиеся у спецслужб, среди экскурсантов стоят спецагенты, и что мне даже не дадут закончить фразу, а сразу же уведут «куда следует»…
Теперь же, после начала «перестройки», когда вскоре выяснилось, что говорить можно буквально всё и обо всём, слушать стали со значительно меньшим интересом. И хоть ты закричись: «Долой Советскую власть!» – никто и не обернётся. Уж слишком много говорунов развелось. Героями становились не Прометей, не Данко, а Остап Бендер, Птибурдуков и Эллочка-Людоедочка. Пришлось срочно перестраиваться самим. Если застрявшему в прошлом музейщику всё же хотелось непременно поведать о Данко, то надо было найти способ подать свой рассказ так, чтобы тебя выслушали и восприняли…
В это время, которое ещё опишут в романах, так же, как был описан ГУЛАГ в романах В. Гроссмана, В. Шаламова и А. Солженицына, и «появился» секс, о существовании которого никто даже и не подозревал. Чтобы просветить пребывающий в невежестве народ, явилась популярная газетка «СПИД-инфо» и другие, подобные ей, издания. Появились даже общества по борьбе со СПИДом – «чумой 20 века». Они, рассказывая об этой страшной болезни, заодно проводили сексуальный ликбез, обучали способам контрацепции.
Однажды ко мне в кабинет постучались два упитанных молодых человека. Если бы не новые времена, я мог бы решить, что за мной пришли, потому что лица вошедших абсолютно не запоминались. Одинаковое бесстрастное выражение, одинаковые холодные глаза. О цвете их волос можно сказать, что он был, так же, как и сами волосы. Но каков он был? И сказать что-либо конкретное о прическе гостей я бы затруднился... Единственное, что бросалось в глаза – шикарные кожаные плащи.
Надо сказать, что мой кабинет таковым назвать можно было с большой натяжкой. Маленькая квадратная комната, занятая книжными шкафами, полками и письменным столом…
Молодые люди легко заполнили собой крохотное пространство директорской кельи. Если немного места и оставалось, его закрыл густой запах навязчивого парфюма. Втиснувшись в кресла, они сразу перешли к делу. Они из общества по борьбе со СПИДом. Предлагают мне развернуть в залах музея выставку … эротической фотографии. Достоевский, мол, был живой человек…
Тогда в диковинку было упоминание вслух, а уж тем более на радио, ТВ, в газетах, того, что происходит между людьми в интимной обстановке. Многие взрослые, воспитанные при советской власти, стыдливо смотрели под ноги, если случайно попадалась на глаза откровенная картинка. Информашка на радио, ТВ просвистит – и забыто. Газета живёт один день. А тут предложение разместить на выставке в музее, который исповедует духовность и ВЫСОКИЕ отношения, коллекцию откровенных фотографий… Как можно более сдержанно отвечаю, что у музея иное направление деятельности, что мы устраиваем выставки, так или иначе связанные с классической литературой или, хотя бы, имеющие хоть какое-то отношение к литературе (экслибрис, книжная графика и проч.), и никак не можем развернуть у себя экспозицию эротической фотографии.
Невозмутимые молодые люди пожали плечами и ушли. Человеку предлагают конкретное дело, чтобы привлечь народ, да ещё и бабки заработать, а он какие-то непонятки гонит…
Я возмущённо делюсь впечатлениями от их визита с коллегами. В это время звонят из еженедельника «Ореол», который многими считался типичным изданием «жёлтой прессы». На страницах «Ореола» чуть ли не впервые в Омске стали печатать «клубничку». У них появились эротические страницы, на которых можно было полюбоваться на фотографии очаровательных обнажённых девиц, прочесть текст на пикантную тему, найти объявления, предлагавшие специфические развлечения. Фамилия корреспондентки мне знакома.
Журналистка пишет информации, даёт им хлёсткие заголовки, но факты передаёт точно. И всё же с журналистами надо держать ухо востро! Но я слегка взвинчен и теряю осторожность. Ничтоже сумняшеся, доверительно выдаю ей по телефону свои впечатления от визита антиспидовцев. Мы посмеялись, на этом дело, вроде бы, и закончилось. Но не тут-то было! В ближайший четверг, когда вышла газета, мне позвонили знакомые и спросили, читал ли я свежий «Ореол». Пошутив по поводу того, что «Ореол» свежим не бывает, признался, что не читал. Мне многозначительно посоветовали купить газету. Покупаю. Первое, что бросилось в глаза – заголовок, набранный крупными буквами на информационной полосе:
ДОСТОЕВСКИЙ И ЭРОТИКА – ВЕЩИ НЕСОВМЕСТНЫЕ!
Далее: «Как сказал нам директор музея…»
Долго потом на меня косились, как на ретрограда. Посмеивались за спиной. Полагали, наверное, что я ханжа. Не будешь ведь каждому доказывать, что ты, хоть и не столь живой человек, как Достоевский, но и тебе ничто человеческое не чуждо. Да и как докажешь? А, главное, к чему?..
Но ещё более анекдотические ситуации наблюдаются в Петербурге. К ним там, правда, уже присмотрелись, с ними примирились. Да они просто стали делом повседневным!
Литературно-мемориальный музей Ф.М. Достоевского в Петербурге находится в Кузнечном переулке. Если идти к нему со стороны станции метро «Владимирская», то по левую руку увидишь церковь, а по правую, чуть вглубь – крытый рынок. Сразу за рынком – музей. А через дорогу от музея, буквально дверь в дверь, располагается … салон «Интим», предлагающий все виды разнообразных специфических приспособлений и самую низкопробную порнографию… Спрашиваю у директора музея как им живётся с такими соседями: рынок, салон… В ответ слышу, что хозяин салона даже приходил и предлагал у входа в метро разместить совместную рекламу музея Достоевского и салона «Интим». Весёленькая была бы картинка. Представляю…
А Вы представляете?
Да уж. Вот я теперь и думаю – а, может быть, всё-таки совместные это вещи – Достоевский и эротика?..
PS. С тех пор много воды утекло. Теперь уже музей Достоевского в Питере окружает и рынок, и интим-салон, и еще есть "арт-бар Достоевский". Когда-то заглядывал туда, просто меню почитать. Ухохочешься...сквозь слёзы. Салат "Дядюшкин сон" - не пробовали? Или котлеты деволяй "от Раскольникова". Ну, и многое другое, уже и не помню, за давностию лет.Хотел было тогда меню на память выпросить - не дали...