ЗВУКИ СКРИПКИ ВСЁ ЖИВОЕ, СКРЫТОЕ В ТЕБЕ РАЗБУДЯТ,
ЕСЛИ ТЫ ЕЩЁ НЕ СЛИШКОМ ПЬЯН! (с) Воскресенье
Цифра «одиннадцать» медленно расползалась у Лизы перед глазами. Это была большая трансцендентальная цифра, написанная синей краской на белом теле забора. Она приближалась и удалялась, словно по собственному желанию, расплющивалась и вытягивалась, пряталась за ресницами и выскакивала как дурацкий чёртик из коробочки, а потом снова уплывала в свои космические дали. Злая слезинка выкатилась из её правого глаза и прочертила щипучую дорожку на щеке. Это была единственная слезинка. Лиза смотрела из окна восьмого этажа и повторяла про себя длинную нецензурную мантру. Электронные часы показывали 16:05.
Классик сказал, что ожидание смерти подобно. Чему тогда подобно ожидание смерти? И подобна ли смерть ожиданию? Лиза пыталась обуздать внутри себя бешеную тройку, рвущуюся на волю, закусив удила: вороную досаду, пегую обиду и серую злость в яблоко.
Она одета, накрашена и причёсана так, будто собралась уходить, но вот уже скоро вечер, а она всё ещё дома, меряет шагами квадратные метры, словно львица в тесной клетке, словно узница замка собственной глупости. Сейчас я вам всё объясню. Дело в том, что Лиза взяла отгул. Да-да, официальный отгул посреди рабочей недели. И согласилась на его предложение. На предложение Всадника, конечно.
Он потратил на уговоры целую неделю. Он хотел встречи с ней. Он рисовал её воображению странные, но чрезвычайно соблазнительные картины, в числе которых часто фигурировала и такая: «Я сниму в гостинице номер для новобрачных с огромной двуспальной кроватью. Мы запрёмся там с самого утра на весь день». Лизины брови уползли на середину лба. «Не надо для новобрачных...»
Лиза, как ни старалась, не могла заставить себя воспринимать Всадника всерьёз. Громкие фразы, на которые он оказался так щедр, оказывали на неё, скорее, обратный эффект, чем тот, на который были рассчитаны. И всё-таки ему следовало дать фору. Есть слова, и есть действия, и Лизе было любопытно, что последует за его пышными фантазиями. Их отношения были странными. Чем большие обороты набирала виртуальная страсть Всадника, тем с большим цинизмом к нему относилась Лиза. Она пыталась вывести на рациональный уровень свои внутренние ощущения по этому поводу, но что-то явно мешало, и она никак не могла разобрать что.
Цинизм не может быть здоровым. Это всё равно, что считать здоровой твёрдую мозоль, выросшую на пятке там, где она постоянно натирается туфлей. И в том, и в другом случае мы имеем дело лишь с защитной реакцией организма. Интересно, что бы вы сказали о человеке, который вдруг снял бы носок и начал хвастать перед вами толщиной и плотностью своего кожного нароста? Удивительно, а вот подобные действия в отношении цинизма считаются нормальными.
Юношеский цинизм – всего лишь дань моде, мозольный пузырь. Нажми на него любовью, страхом, страстью – вот он уже и лопнул. А настоящая душевная мозоль натирается годами. И имя той неудобной обуви, что сжимает душу, – разочарование.
Лизина личная жизнь походила на башмак 36-го размера, напяленный на хороший 38-й. Она и шагу не могла ступить, чтобы не стиснуть зубы от боли, и потому её душа сплошь поросла мозолями. И нет бы скинуть ей свой башмак и найти себе новый, подходящий по размеру и фасону, но она страшно боялась остаться вдруг босиком на холодном ветру. Да и что подумают люди? Приличная молодая женщина – и босиком! Какой конфуз!
И вот теперь, когда Лиза всё-таки согласилась на уговоры Всадника и взяла на работе отгул, был (она снова взглянула на часы) уже почти вечер, а от Всадника ни слуху, ни духу. Он просто пропал. В очередной раз. Какой сюрприз!
Никогда нельзя быть до конца готовым к подвоху. Сколько бы ты ни твердил себе, что от этого человека можно ожидать всего, чего угодно, каждый раз, столкнувшись с очередной несправедливостью в свой адрес, ты являешь собою бурю искреннего негодования. «Как он мог со мной так поступить!?» Как-как, да обыкновенно. Ведь ты же ожидал от него чего-то подобного.
Лиза вздохнула и легла на диван с книжкой, попутно уговаривая себя, что этот в высшей степени странный человек не стоит её нервов. Она пыталась воспитывать свои эмоции путём их расчленения на составные части, но кто пробовал, знает, каких нечеловеческих усилий стоит даже самая скромная попытка. Однако стоило ей отвлечься, и он позвонил. Была половине шестого вместо обещанных 10 утра. У него даже нашлось оправдание. Но разве это имело значение? Как бы правдоподобно оно ни звучало, Лиза уже не могла заставить себя поверить ему.
Они встретились в кофейне, а оттуда вскоре перебазировались в скандинавский ресторан на ужин. Эти ужины начинали складываться в некую однобокую традицию. Лиза уже знала, что чтобы расслабиться в его присутствии, ей потребуется алкоголь. Она не понимала, с чем это связано, но ей с ним было физически неуютно.
Дорогое белое вино. Отрепья морских гадов на тарелке. Переглядки с Всадником через стол. Кажется, официант тоже запал на Лизу. Тонкая маечка обнажала её плечи и ключицы. Она кожей чувствовала пощупывания их взглядов. Это были привычные ощущения, а она ждала особенных, узконаправленных, но их не было.
Когда Всадник заказал третью бутылку, словом... он напился. Напился дорогим белым вином. Перешагнул ту грань, где кажется, что всё ещё в твоих руках, а оно уже давным-давно уплыло. Лиза почти не пила. Через 3 часа ей надо было вернуться домой. Он слегка буянил, размахивал руками, заказывал музыку и без конца совал музыкантам голубенькие тысячи. В какой-то момент, когда она встала из-за стола, чтобы посетить дамскую комнату, Всадник вдруг стал уговаривать её захватить с собой его телефон, чтобы сфотографировать для него на память что-нибудь неприличное. Лизе стало тошно.
Они вышли из ресторана во влажную прохладу декабрьской ночи. Всадник некрепко стоял на ногах. Лиза не хотела, чтобы он провожал её до дома, поэтому сама вызвалась довести его до ближайшего проспекта, где он поймал бы машину. Проходя мимо пустынной тёмной арки, Всадник вдруг втянул её туда.
- Лиза... Лиза, Лиза, Лиза, - повторял он, прижимая её к стене старого дома.
Они долго целовались, и со стороны, наверно, могло показаться, что очень страстно. Лиза просто не сопротивлялась. Она хотела домой.
- Я умираю, как я хочу тебя! А что, если я изнасилую тебя прямо здесь?
- Это угроза?
- Нет, - и пристальный взгляд, невидный в темноте.
- Пойдём.
Они вынырнули из-под арки, неловко попрощались, и Лиза ушла, не оборачиваясь, оставив его ловить машину. Ветер остужал её припухшие губы. Она решила, что им больше не стоит встречаться.