Вчера опять Чёрный разбудил.
Напоил меня чаем в моём собственном доме, накормил колбасой. Велел взять все имеющиеся у меня капиталы и повёл на рынок – покупать мне приличный костюм.
- Пора пришвартовываться к жизни!
Он уже «пришвартовался»: устроился водителем у какого-то начальника, который всю войну в тылу отсидел, карьеру себе сделал, и теперь фронтовик и орденоносец должен его на машине развозить, да ещё жену за продуктами возить на рынок и в магазин. Как Чёрному не противно?
Сам он уже приоделся: костюмчик, ботиночки трофейные, галстук, плащ с поясом, шляпа фетровая. А у меня ничего особого нет. Купил пальтишко, брюки, ботинки зимние, так зиму и проходил. Рубаха одна и ту Лика купила и подарила. Да и денег не ахти сколько у меня. Но мой Чёрный не растерялся – высмотрел у меня на тумбочке трофейные наручные часы, которые я собирался Леону на день рожденья подарить. Я про это не стал Чёрному говорить, а то бы он меня ещё пуще прежнего разругал и опять принялся бы давать советы, а я так устал от его болтовни (хоть и люблю его за это). Он часы положил в карман и пообещал мне сдать их за полторы тысячи. И мы пошли.
Рынок, конечно, зрелище занимательное. Кого и чего там только не встретишь: от бедного поношенного интеллигента до пьяного нищего в опорках на босу ногу, в рваном холщовом летнем пиджаке, с пухлым испитым лицом. Продают там всё: от сверхмодных платьев и шляпок до ржавых пуговиц и треснутых стаканов. Деньги сейчас нужны всем. Вот и тащат все своё барахло на рынок, у кого что есть, и кому чего не жалко.
Чёрный, к моему удивлению и своей гордости, продал часы мои за две тысячи. Купили мне чёрный костюм, галстуков пару, голландскую белую рубашку и чёрные лайковые ботинки. Я их сразу же надел и в них пошёл домой. Как приятно поскрипывала кожа и весеннее солнце ярко бликовало на их поверхности!
Дома надел ещё костюм с рубашкой и галстуком – Чёрный так и ахнул: ну, жених! Хоть сейчас в ЗАГС!
Чёрный тут же потребовал похода со мной в ресторан. Я, естественно, отказался. Но он, зная мою слабость и безденежье, сказал, что угощает и слушать ничего не желает.
Вернулись заполночь. Я не помню, как я дома-то оказался, в своей постели. Чёрный, наверное, довёл и спать уложил.
А сегодня утром проснулся и решил первым делом пойти к Лике и похвастаться покупками, а если увижу вечером Леона – то и перед ним.
Лике всё очень понравилось, а Леон сказал, что у него таких денег нет.
Лика говорит:
- Ты такой нарядный! Просто, вылитый жених, - а сама глаза прячет, - Ты молодец. Стал следить за собой наконец-то, опрятно одеваться. Бриться тоже не забывай и старайся чаще мыть руки. Все болезни на земле от немытых рук, - а тут глаза не прячет, - Сколько в больницу инфекционных сейчас поступает: на всех больных – добрая половина. А сколько высевается микробов с мазков, если б вы только знали, - это она уже Леонидику, накрывая на стол, - И коклюш, и стафиллококк, и всякого такого, чего вы не знаете. А я вот знаю! И добьюсь, чтобы знать ещё больше. Я вот такую себе задачу поставила: выучивать в день по десять едениц латинского языка и по одной болезни. Представляете, какой я буду умной к окончанию института!
Я вдруг понял, что Лика чего-то боится, а вернее – кого-то. И этот кто-то – я. Но почему меня надо бояться и занимать себя какими-то глупыми и нелепыми разговорами, от которых у меня идёт мелкая дрожь по телу – такие они холодные и колючие.
- А по-моему, лучше не знать ни про какие болезни, правда, Марат! Легче умирать, когда не знаешь от чего.
Тут Лика не на шутку набрасывается на Леона:
- Ты что мелешь?! Ты что говоришь всякую чепуху, идиот? Типун тебе на язык! Ты, вообще, соображаешь, что ты говоришь? Умирать ему, видите ли, легче!..
Тут я на стороне Лики:
- Ты, давай, брось, Леон, свои упадонические мысли. И книжку свою брось. Это в ней что ли ты это прочитал? А, ну-ка, отдай мне эту книгу, я её выброшу.
Шучу, конечно, но, если честно, то достал он меня своим молчаливым верноподданным сидением в углу. Придёт, уткнётся в книгу и сидит - читает, читатель!
Подхожу к нему, вырываю книгу, он начинает за мной гоняться по комнате. Я под стол – он за мной. Он такой длинный и неповоротливый, и, тем более, с одной рукой. Поначалу рассердился, потом вошёл в азарт – засмеялся. Лика тоже включилась – оба бегают за мной. Дерёмся, смеёмся, дурачимся. А книгу отнять не могут. Потом Леон как-то отошёл и сник. Обиделся. Лика посерьёзнела:
- Отдай книгу, Марат. Хватит шутить. Всякая шутка хороша, если она в меру и к месту.
- Да я что? Я же хотел просто повеселиться. Не обижайся, Леон. Вот, возьми. Прости меня, пожалуйста. Хочешь, я тебе кресло к окну пододвину?
Потом садимся, пьём чай. Настроение паршивое, хоть Лика и пытается как-то заполнить паузы мечтами о будущем и светлыми воспоминаньями о прошлом. Но во всём виноват, конечно же, я.
Леон весь вечер просидел надувшись, свесив свои волосы над чашкой, и лишь изредка приподнимал свои глаза и что-то бурчал о жизни и смысле существования.
Какими же они мне казались в этот вечер скучными и жалкими, высушенными своими же собственными словами. Я пытался разогнать это гнетущее и мрачное настроение еврейскими анекдотами, но на второй истории про Сару и Абрама холодным Ликиным взглядом тема была снята.