Кто варит варенье в июле,
В чаду на расплавленной кухне,
Уж тот не уедет на Запад,
И в Штаты не купит билет.
Тот будет по мёртвым сугробам
Ползти на смородинный запах…
Кто варит варенье в России,
Тот знает, что выхода нет.
(Инна Кабыш)
Идти по улице и говорить с собой – это глупо. Настолько глупо, что прохожие, часто делающие тоже самое, оборачиваются и удивлённо смотрят вслед. Ты знаешь об этом, потому что сам делаешь так. В такие моменты ты понимаешь, как противно ты похож на всех остальных. Да, ты думал, что уникален, что это твоя тонкая душа может позволить себе эту слабость. Ты идёшь и думаешь, что никто и никогда так не шёл, и так не думал.
Ты замыкаешься на себя – что значит «существовать»? Ощущать ли это жизнь, или просто выполнять то, что тебе предписано, предназначено? И главный вопрос тебя неизменно мучает: зачем это надо? На этом месте ты запинаешься – слишком много вопросов для такого уверенного в себе человека, не правда ли? Значит, их большая часть – твоя выдумка, надуманность? Опять вопрос…
Нет, это надо записать, структурировать, анализировать, рассудить. Но с кем? Кто лучше всех знает и понимает тебя, кроме тебя самого? Известная формула – найти себе половинку. Но кто она? Может быть, это всё-таки не ты? Она должна отличаться, иначе зачем она тебе… А значит, она тебя никогда до конца не поймёт. И ты будешь об этом тайно жалеть, пока совсем не смиришься. По-настоящему честным ты можешь быть только с собой, несмотря даже на то, что себе-то ты врёшь чаще всего. Никто ведь за руку не поймает.
Хорошо, пускай всё что происходит – фикция. Но… кто же тогда я? Я не буду, не хочу и не буду ничьей куклой. Хотя больше всего я похож именно на неё: с её фантазийными проблемами, искусственной радостью, дежурной улыбкой на лице. Почему, как бы плохо тебе не было, ты всегда улыбаешься человеку, которому хуже тебя? Ты не добр, нет. Ты просто кукла, и тебя так научили.
У куклы нет своего времени, оно распределено, спланировано и отдано во власть хозяина. Но кто заставил меня подчиняться? Смешно, но никто. Ты сам загнал себя в эти сети. Ты сам так сильно хотел видимости свободы, что наконец получил видимость. Ценой самой свободы, разумеется. И не говори, что тебя никто не предупреждал.
Ты упиваешься хотя бы тем, что вокруг что-то меняется. Проблески перемен иногда видны за серой пеленой обыденности. Они бывают очень редко, и только потому, наверное, они для тебя ценны. Будь они каждый день – и они бы стали суровым «всегда», про которое ты усиленно вспоминаешь, открывая глаза утром.
Утром вообще трудно вспоминать, кто ты есть. Бывает, что ты настолько свыкаешься с ролью в недавнем сне, что с трудом можешь отличить, когда именно началась реальность. Время, место и даже сама жизнь ставится под вопрос. Наверное, только что проснувшийся – самый отъявленный оптимист, которого только держала земля. В этот момент ты истинно чувствуешь себя частичкой мира, не отторгаемого ни одной его частью. Расплата за это наступает чуть позже.
Но ради этого, первого, ощущения, ты бредёшь домой, и засыпаешь вновь и вновь, не надеясь, что завтра будет лучше… Только как отчаявшийся сирота, ищешь приюта в своих снах.