Так и не заснул. Всю ночь крутило живот. Отравление самое натуральное. В общежитии одна уборная на весь этаж и – как назло! – в конце коридора. Пришлось в комнате, в таз. С грехом пополам заснул часов в семь, и то больше от усталости. Проснулся пол-второго: башка тяжёлая, живот, по-прежнему, тянет нестерпимо. Что делать – долго думать не пришлось – единственное спасение в Лике.
Побрился, китель подчистил, звезду свою «налимонил» - как-никак, иду к Лике в институт, пусть даже с больной головой, а там, наверняка, будет целая толпа её сокурсниц и подружек. Девчонки просто лопнут от зависти, что у Лики такой жених, почти муж. Почти…если бы не одно обстоятельство. Это обстоятельство и сегодня вечером пришло и весь вечер промозолило глаза.
Всё случилось, как я и ожидал. Подошёл к институту. Все окна на всех этажах распахнуты. Весна на улице, теплынь! Подоконники облепили девушки – боже мой, сколько красивых и молодых девушек сразу! – с косичками, с косами, с завитушками, с чёлками, в пёстреньких лёгких платьях, в платьях в горошек, в белых блузках. Я вышел на центр крыльца и всё никак не мог найти Лику глазами. Девушки одна за другой стали меня разглядывать. Тогда я громко, как можно более басовитей, крикнул: «Лика!» Девушки на втором этаже с краю сразу повернули головы и позвали, видимо, Лику из аудитории. Через мгновение я увидел её. Лика крикнула, что сейчас спустится.
Она вышла и на улице стало ещё светлее.
Свои воздушные волосы она завила и распушила ещё больше, чем позавчера. Я прочёл на её лице и в её глазах всё: и то, что она рада меня видеть, и то, что подружки смотрят из окна и завидуют, и то, что она ревнует меня к ним и мы отошли от любопытных глаз в тень сквера.
Я состроил как мог трагически-истерзанную мину и пожаловался на свои боли и перенесённые страдания. Она сразу приняла деловой вид и как мама сына наставляла: «Ничего не есть, во-первых. Во-вторых, сладкий и крепкий-крепкий чай. В-третьих, таблетку угольную выпить…и, в-последних, если ты в состоянии 45 минут подождать меня здесь в скверике, то мы пойдём домой вместе и я сама возьмусь за твоё лечение». Поцеловала и побежала скорей на лекцию. А я глядел ей вслед и уже был практически здоров.
Я быстренько сбегал домой и взял халву. Дома Лика отпаивала меня таким крепким и сладким чаем, что аж язык сводило и обкладывало. Половину халвы с моего разрешения отдала своей соседке старушке. Та пришла и поблагодарила меня лично. Долго не могла уйти и всё смотрела на меня, видимо, кого-то вспоминала, того, кого уже, наверное, никогда не увидит.
Наконец мы остались вдвоём. Я предался тихой меланхолии, стал вспоминать боевых друзей, рассказывать смешные и страшные случаи. Лика сидела рядом и внимательно слушала. Переживая чуть не до слёз и, как всегда, всему верила, а я, как всегда, завирал и придумывал, фантазировал.
Начинало темнеть. Мы не зажигали свет. Всё больше становилось молчаливых пауз. Одну такую паузу нарушил Леон.
Вошёл, сухо поздоровался, налил себе чаю, взял здоровый кусок халвы, сел в свой угол и стал оттуда нас рассматривать. Мы с Ликой вдруг, ни с того ни с сего, спели «В землянке». Он похвалил нас за пение, рассказал историю создания этой песни и начал курс лекций на тему «Фронтовая поэзия». Лике ничего не оставалось, как внимательно его слушать. А я, чуть погодя, заснул.
Когда я проснулся, Лика и Леон уже спали: Лика в углу дивана, Леон в кресле запрокинув неловко голову. Я тихо встал, растолкал Леона, укрыл Лику одеялом и мы ушли.
Шли по пустынному городу. За Васильевским уже занимался рассвет. Болтали о делах и ни о чём. Спросили друг друга о планах на будущее. Обнялись и разошлись.