Укол в десну.
– Сплюньте.
Мужчина в стоматологическом кресле нагнулся, взял с подставки белый пластиковый стаканчик с разведённой марганцовкой, прополоскал рот, смывая сладковатый привкус заморозки.
Зовут пациента Хромов Геннадий Васильевич; он человек без излишнего достатка, для него и 130 рублей уже деньги и повод для расстройства. Но оказался г-н Хромов в дорогом платном заведении, и скоро ему придётся расстаться и с этими, и другими деньгами – куда большими.
Началась эта история утром, когда Геннадий Васильевич, собираясь в бассейн, не обнаружил на привычном месте свою шапочку для плавания. Он бросил негодующий взгляд на спящую супругу и, мысленно костя её за умение рассовывать вещи так, что потом не отыщешь и с собаками, положил к себе в сумку женскую шапочку, с выпуклыми штампованными цветочками, – не покупать же, в конце концов, новую! – и помчался на автобусную остановку, ещё надеясь, что 17-ый задержится.
И правда, автобус будто ждал его, но стоило ему оказаться у дверей, сразу тронулся. Геннадий Васильевич взмахнул рукой, пытаясь обратить на себя внимание водителя, даже закричал, даже стукнул кулаком по сомкнутым створкам, но шофёр лишь взглянул в боковое зеркальце и повёл машину дальше, к следующему пункту назначения – строго по воскресному расписанию.
Геннадий Васильевич чертыхнулся и решил, что до бассейна теперь проще добираться пешком. Он пересёк дорогу и двинулся по набережной, вдоль гранитных тумб и ритмичных чугунных узоров.
Справа к набережной выходит железная дорога; там предупредительно свистят быстрые электрички, и длинные товарные составы неспешно стучат на стыках рельс, – тоже движутся к пунктам своего назначения. А слева, под гранитным откосом набережной, ничего не движется: там ледяная Москва-река, застывшая, ровная, белая. И маленькой чёрной точкой ворона – что-то ковыряет во льду. Птица поднялась в воздух и, развернувшись над Хромовым, улетела, неся в клюве-прищепке блестящий пакетик из-под картофельных чипсов. «Наверное, с запахом сыра», – подумал Геннадий Васильевич, улыбнулся... и почувствовал, что у него заныл зуб.
Возле поворота на шоссе, где стоят старые фабричные корпуса, разместилась огромная торговая ярмарка. Геннадий Васильевич собирался заглянуть туда после водных занятий и купить там «штучки-дрючки» – как он называл железки для компьютера. Уже приценился, пока деньги копил – целых три месяца! – поэтому знал, что почём, – глупостей не наделает: лишнего не переплатит.
Он перешёл дорогу и тут наткнулся на вывеску «Мастер дент». Рука его потянулась к диссидентскому зубу. «А что если?» – набухла мысль, но он сразу же подавил её. И в бассейне, выбирая дорожку для плавания, всё размышлял: отчего это на каждом углу стали открываться магазины автозапчастей, точно у каждого теперь по машине, и притом сломанной, или вот зубные мастерские развелись, будто у всех зубы порченные.
На дальней дорожке идут занятия аква-аэробикой; инструктор – девушка подвижная и ловкая, как обезьянка, показывает на бортике упражнения: стремительно вытягивает под музыку руки, выгибается, поднимает в растяжке то одну ногу, то другую; её движения отточено резкие, выверенные. Она задаёт ритм своим подопечным, повторяющим её движения в воде; голос, усиленный динамиками, подгоняет: «8, 9, 7, вдох – выдох, вдох – выдох. Энергичнее, энергичнее, оп, оп, ёп, ып». Следующая дорожка совсем свободна, но туда не сунешься: она закреплена за организацией. А вот ближняя: на ней не плавает, а старательно барахтается девица – под руководством индивидуального тренера.
«Напродавали абонементов кому ни поподя, а где людям плавать – неизвестно», – бурчит Геннадий Васильевич и присоединяется к гуще тел на одной из двух оставшихся дорожек – для всех. Кто-то лягает его в скулу, прямо по больному зубу, Геннадий Васильевич охает.
Настроение испорчено. Хорошо, что занятие последнее: хватит, уже весна на носу.
На улице пригревает. Солнце сильное, яркое! Геннадий Васильевич даже зажмурился. Можно спуститься по солнечной стороне улицы и перейти к ярмарке у следующего светофора. А вначале перекусить чего-нибудь, а то после плавания аппетит разыгрался.
– Мне один банан, пожалуйста, покрупнее, – просит он продавщицу в овощной палатке. Маленькая стеклянная витрина вся забита плодовоовощной продукцией: здесь и зелёный лук, и лиловые головки репчатого, и парочка жухлых морковок, и бодренький кочанчик капусты, – а рядом апельсины и бананы на целлофане. И ещё висят ценники, которые скрывают табло электронных весов, оно вставлено вверх тормашками, и чтобы понять, что же в нём светится, нужно вывернуть голову.
– Семь шестьдесят, – доносится из палатки голос. Геннадий Васильевич протянул в темноту окошка десятку. Получил банан и сдачу – и услышал:
– Ненавижу таких!
– Каких? – не понял он.
В амбразуре показалась остервенело-красное лицо продавщицы.
– А таких, как вы. Аж глаза чуть из орбит не вылезли, как вылупился, чтоб его не обсчитали.
Геннадий Васильевич застыл, обдумывая услышанное, и вдруг сорвался:
– А я бы таких, как вы, из дробовика жахал, хапуги! – И резко дёрнул за хвостик банана, сдирая с невинного плода податливую кожуру.
Пока Геннадий Васильевич мысленно атаковал продавщицу, торопливо удаляясь от киоска, оголённое банановое тельце коварно стыло на холоде и, оказавшись во рту атакующего, немедленно воздействовало на бойца. Геннадий Васильевич схватился за щеку и в открывшемся ему мире слёз увидел вывеску «Мастер Дент».
Через минуту он уже спрашивал в регистратуре медицинского заведения:
– Сколько у вас стоит залечить зуб?
– Ну, сначала нужно пройти осмотр, это стоит недорого, 130 рублей, а потом, – юная особа с осиными глазами взглянула на Хромова, а в глазах: «Ненавижу таких», – всё зависит от работы и материала, – она выдержала паузу. – Пойдёте?
– Пойду! – храбро ответил Геннадий Васильевич.
Через полтора часа, с распухшими от заморозки губами, с застывшими мыслями в голове, он покинул кабинет и выложил в регистратуре шесть купюр тысячного достоинства – всё, что у него было приготовлено для его компьютерных штучек-дрючек. Девушка с осиными глазами легко подхватила бумажки, быстрым движением тонких пальцев пересчитала их, вернула сдачу – две сотенные и десятку, а ещё – в качестве бонуса – улыбку.
В ответ Геннадий Васильевич слепил губами что-то жалкое, развернулся и пошёл к выходу.
Ярмарка работала: к ней тянулись люди, которые желали в воскресный день обзавестись всякими новыми вещицами – своими штучками-дрючками. Людей было много: они вылезали из трамваев, автобусов и троллейбусов; они выходили из метро или шли пешком, – и все направлялись к ярмарке. И только Геннадий Васильевич двигался в обратном направлении – к остановке, чтобы ехать домой: что ему делать на ярмарке?
Он огляделся и за стеклом цветочного павильончика приметил необычное, вернее, знакомое, но немного подзабытое, – удивился: Ба! Так это же тюльпаны, живые тюльпаны: жёлтые и красные! – первые тюльпаны в этом году!
– И почём? – спросил он у девушки в павильоне.
– По тридцать.
– Дайте мне, – сказал он неуверенно, – дайте три, хотя ладно, пять.
– Да что вы, – удивилась девушка, – пять мало, пять – никакого вида, возьмите хотя бы семь. Вот, посмотрите: семь – это самое малое. Вы не думайте, я их и так продам быстро, просто меньше семи в букете не смотрится.
– Хорошо, – согласился Геннадий Васильевич, – давайте, – он вытряхнул последние бумажки из кошелька и оглянулся: на остановке стоял 17-ый! – с открытыми створками дверей …
Геннадий Васильевич торопливо принял цветы и побежал навстречу автобусу, размахивая букетом как флагом, не замечая, что тюльпаны выскользнули из его руки и разметались по небу праздничным салютом.