"Красный жрец смерти".
Смерть, как и рождение человека одна из величайших загадок природы. Сотни исследовательских институтов всего мира пытаются раскрыть код смерти, дабы продлить жизнь человечеству. Тысячи ученых во все времена искали волшебный эликсир жизни, и только единицы из них интересовались непосредственно механизмом смерти.
За всю историю человечества одной из наиболее секретных лабораторий изучающих смерть можно смело назвать сверхсекретную токсикологическую лабораторию НКВД, в стенах которой, за многие десятки лет работы, сотни невиновных жертв коммунистической идеи превращались в подопытных кроликов, лишь для того, чтобы жрецы из НКВД смогли усовершенствовать механизм, тайного, внесудебного устранения, неугодных политическому режиму лиц.
Поэт Александр Блок, психиатр Владимир Бехтерев, Валерий Куйбышев, Михаил Фрунзе, нарком просвещения Луначарский, Надежда Крупская, Серго Орджанкидзе, Нестор Лакоба, Феликс Дзержинский, руководители Российского общевойскового союза: генерал Врангель, Кутепов, Миллер, писатель Максим Горький и даже сам Сталина стали жертвами отравителей.
Одной из первых токсикологических лабораторий особого назначения, в задачу, которой входило изготовление, разработка и исследование действий ядовитых и наркотических веществ на организм человека, в СССР, стала лаборатория организованная по предложению председателя Совнаркома Владимира Ульянова (Ленина) еще в 1921 году и получившая конспиративное название «Специальный кабинет».
КОЩЕЙ БЕССМЕРТНЫЙ
Организовать такой кабинет Ленин мог поручить только проверенному, не болтливому и волевому человеку, и такой в его окружении нашелся. Им стал Александр Николаевич Бах (Партийный псевдоним «Кощей Бессмертный».): член ВЦИК, народоволец, политический эмигрант с большим партийным стажем, как химик, изготовлял для террористической группы «Народная воля» взрывчатку. Интересный факт: когда царская охранка арестовала одного из видных народовольцев Германа Лопатина, в его записной книжке нашли запись: «Кощей бессмертный - динамита сколько угодно». Автор «Перекисной теории», в 1929 году станет академиком АН СССР, в 1945 Героем Социалистического труда, а в 1946 году скончавшись на 90 году жизни, обретет титул «Основоположника советской биохимии».
Это потом, а тогда в 1921 году «Кощей бессмертный» руководил сразу двумя исследовательскими институтами: Биохимическим Наркомздрава и Физико-химическим институтом имени Карпова. Самое интересное, что его заместителем в обоих вышеуказанных учреждениях являлась не менее загадочная личность: Борис Ильич Збарский человек, посветивший свою жизнь смерти и исследованию связанных с ней процессов. Человек, отдавший всего себя делу сохранения мумии Ленина, а так же мумификации тел других видных коммунистических деятелей всего мира. Случайность ли это? Не думаю. Дело в том, что «Специальный кабинет», а позже «Лаборатория - Х» в плоть до 1937 года находясь в стенах института Биохимии (ВИБХ), располагавшегося в Москве, в доме №8 на Воронцовом поле, исправно выполняла поступающие в нее заказы на изготовление ядов и психотропных препаратов для секретных операций ВЧК, ОГПУ, НКВД и все это с ведома ЦК Политбюро ВКП(б) и по прямому ее заданию.
ПЕРВАЯ ЖЕРТВА
Первой жертвой «Кабинета» по всей видимости можно считать великого русского поэта Александра Блока, который летом 1921 года загадочно и тихо умирал под пристальными взорами медицинских «светил» того времени. Эту версию, выслушав симптоматику «болезни» поэта высказал, писателю Василию Солоухину академик Академии медицинских наук СССР, главный хирург Института имени Склифосовского, профессор Борис Александрович Петров: "Не знаю, что думают ваши литературоведы. Больше всего это похоже на яд. Его отравили". Блока так и не выпустили за границу для оказания ему санаторно-медицинской помощи, хотя перед Политбюро и Лениным лично, за него просили нарком просвещения Луначарский и писатель Максим Горький. По версии историков позже и тот и другой сами станут «клиентами» специальной лаборатории. Как в прочем и сам Ленин.
ПЕРВЫЙ ЗАВЛАБ
Первым заведующим токсикологической лабораторией специального назначения, по версии современных исследователей, принято считать консультанта Лечебно-санитарного управления Кремля Игнатия Николаевича Казакова 1891 года рождения. Того самого Казакова, который в 1938 году был осужден по делу «Бухарина-Рыкова» вместе с двумя другими медицинскими авторитетами того времени: Дмитрием Плетневым и Львом Левиным. За якобы совершенное ими убийство Максима Горького, Вячеслава Менжинского и Валерия Куйбышева скончавшихся от неправильно проводимого лечения. Левина и Казакова приговорили к расстрелу, а профессора Плетнева отправили в Сталинские лагеря на 25 лет. Подпись Левина так же можно увидеть и на свидетельстве о смерти Серго Орджоникидзе. Которое кроме него подписали: нарком здравоохранения СССР Г. Каминский; начальник Лечсанупра Кремля И. Ходоровский, а так же один из дежурных врачей кремлевской амбулатории. Жена Орджоникидзе же рассказывала близким, что во время обеденного сна некто вошел через черный вход и приблизившись к Серго капнул ему в ухо неизвестным препаратом. Официальная причина смерти – жаба. Только не болотная, а грудная.
ПЕРВАЯ ПРОСЬБА
В 1923 году Владимир Ульянов (Ленин) являвшийся бессменным председателем Совета Народных Комиссаров, через свою супругу Надежду Ульянову-Крупскую обратился к Сталину с просьбой передать ему дозу цианистого калия, для возможности достойного завершения жизненного пути. Ильич боялся физических мучений и беспомощности разбитого параличом тела.
Вот как это прокомментировал сам Сталин в своей записки обращенной к товарищам по ЦК:
" В субботу 17 марта т. Ульянова (Н.К.) сообщила мне в порядке архиконспиративном просьбу Вл. Ильича Сталину о том, чтобы я, Сталин, взял на себя обязанность доставить и передать Вл. Ильичу порцию цианистого калия. В беседе со мной Н.К. говорила, между прочим, что "Вл. Ильич переживает неимоверные страдания", что "дальше жить так немыслимо", и упорно настаивала "не отказывать Ильичу в его просьбе". Ввиду особой настойчивости Н.К. и ввиду того, что В. Ильич требовал моего согласия (В.И. дважды вызывал к себе Н.К. во время беседы со мной и с волнением требовал согласия Сталина), я не счел возможным ответить отказом, заявив: "Прошу В. Ильича успокоиться и верить, что, когда нужно будет, я без колебаний исполню его требование". В. Ильич действительно успокоился.
Должен, однако заявить, что у меня не хватит сил выполнить просьбу В. Ильича, и вынужден отказаться от этой миссии, как бы она ни была гуманна и необходима, о чем и довожу до сведения членов П. Бюро ЦК.
21 марта 1923 г. И. Сталин ".
Иосиф Виссарионович явно скромничал, говоря, что у него «не хватит сил выполнить просьбу» Ильича. Прошло чуть больше месяца, когда Сталин испытал действие яда на двух кроликах своего младшего сына. Косвенным свидетельством данного факта, является письмо супруги Сталина его матери Екатерине Григорьевне Джугашвили:
"1 мая1923г.
Здравствуйте дорогая наша дэда!
Целуем Вас все очень крепко.
(…….)
Васенька за зиму очень поправился и стал очень большим мальчиком, очень упрямый и непослушный из-за чего я с ним очень часто ссорюсь. Говорит очень мало, но понимает абсолютно все, так что очень часто исполняет мои поручения. Он тоже хочет видеть свою дорогую и хорошую бабушку и забавляться с ней. Он очень огорчен сегодня, т.к. у него были два очень хорошеньких кролика и внезапно околели, отравившись чем-то, так бедный Васенька все время ищет и никак не может понять, что их нет и не будет больше.
(…………….)
Будьте здоровы.
Остаюсь ваша Надя».
Сталин явно тренировался, прикидывал дозу, расчетное время действия отравы, что касается самого факта передачи Сталиным цианистого калия или его прямого участия в отравлении вождя, то таких фактов в природе не существует, по крайней мере, пока они сокрыты в бездонных глубинах секретных архивов.
И осужденный Николай Бухарин просил «смертельной чаши», морфийного успокоения, цикуты вместо пули, но ему ее не дали.
УВЛЕЧЕНИЕ.
В те далекие годы увлечение химией вообще и токсикологией в частности было очень модно, особенно в кругу посвященных во власть.
Так по косвенным свидетелям современников Вячеслав Рудольфович Менжинский – приемник Феликса Дзержинского на посту главы ВЧК имел «личную», хорошо оснащенную химическую лабораторию, располагавшуюся в одной из комнат его загородной дачи, где он проводил, не мало времени в трудах и заботах.
Еще один из руководителей ОГПУ – Генрих Ягода открыто похвалялся, тем что не только папа его был фармацевтом, у которого в Нижнем Новгороде была собственная аптека, но и он сам является весьма образованным и просвещенным человеком в провизорском деле. Конечно же врал товарищ Ягода, не было у него ни аптеки, ни папы фармацевта ни каких бы то ни было мало-мальски систематизированных познаний в химии вообще. Зато его супруга Ида Авербах (племянница Якова Свердлова) действительно была фармацевтом и по неподтвержденным данным консультировала своего супруга по вопросам токсикологии. Правда союз их закончился печально, Ягода «не рассчитал» дозу люминала и Ида Леонидовна скончалась. Говорят, что Ягода, испытывал физическое удовольствие от страданий своих жертв. Вот что о не вспоминает Лев Троцкий в своем дневнике:
«Для того чтобы дать приблизительное представление о методах и нравах этого учреждения (ГПУ), я вынужден привести здесь цитату из официального советского журнала «Октябрь» от 3-го марта этого года. Статья посвященная театральному процессу, по которому был расстрелян бывший начальник ГПУ Ягода. (Дело Бухарина-Рыкова по которому проходили Казаков, Левин, Плетнев. ЕЕ.)
«Когда он оставался в своем кабинете, - говорит советский журналист об Ягоде, - один или с холопом Булановым, он сбрасывал свою личину. Он проходил в самый темный угол этой комнаты и открывал свой заветный шкаф. Яды. И он смотрел на них.
Этот зверь в образе человека любовался склянками на свет распределяя их между своими будущими жертвами».
И хотя звучит не очень убедительно, особенно на счет «зверя», но все-таки свидетельство современника, человека лично знавшего Ягоду чего-то да стоит.
КРОЛИКИ
Более серьезным подтверждением деятельности Генриха Ягоды в области токсикологии можно считать внезапную смерть известного писателя Максим Горького. Здоровье, которого серьезно пошатнулось после получения, от Генриха Ягоды, подарка в виде огромной коробки, любимых Алексеем Максимовичем конфет. Состояние его продолжало ухудшаться и уже через три дня, 18 июня 1936 года на государственной даче в Горках произошло несчастье - Алексей Максимович Горький умер. Так же внезапно, как и занемог. Коробка конфет исчезла. А на следующий день в центральных газетах СССР появился некролог с официальной версией смерти литератора: "смерть А.М. Горького последовала в связи с острым воспалительным процессом в нижней доле левого легкого, повлекшим за собой (…………….) паралич сердца."
Что тут можно сказать? Диагноз обычен, для тех лет в особенности, если учесть, что из Франции к Горькому в гости ехал писатель Андре Жид, не любивший советскую власть и смотревший на нее далеко не через розовые очки. Андре не успел к своему другу. Горький скончался за два часа до его приезда.
Интересное заявление по этому поводу в 1948 году в одном из воркутинских лагерей сделал осужденный к 25 годам лишения свободы бывший профессор медицины Плетнев: «Смерть могла наступить только от конфет, которые Алексею Максимовичу прислал Сталин». Нет, заявление было не официальное, об этом он, в приватной беседе, сообщил своей давней подруге немецкой коммунистки Берте Герланд, отбывавший срок в лагере за шпионаж в пользу Германии.
Любовь к сладкому сгубила и Надежду Константиновну Крупскую, вдову вождя мирового пролетариата Ульянова – Ленина.
26 февраля 1939 года в официальной прессе ее поздравляли с 70-летием, в дом ветеранов революции, что располагался в подмосковном селе Архангельское и где с недавних пор проживала Крупская, прибыл нарочный, который по одной из версий доставил Надежде Константиновне поздравление и торт «Землянику со сливками» от самого Сталина. А уже вечером того же дня, в 19 часов 30 минут Надежда Константиновна потеряла сознание от боли в области живота. Личный секретарь Крупской Дридзо вызвала дежурного врача, а следом за ним и профессора Очкина. Посовещавшись, Очкин и Кончаловский сошлись в мнении, что у Крупской приступ острого аппендицита. После чего ее немедленно отправили в Москву. По дороге в хирургическое отделение Кремлевской больницы ей становится хуже, и врачи сопровождающие ее, констатируют аритмию сердца, но трагедии не произошло и ее доставили в приемный покой. Серьезный консилиум ставит окончательный диагноз - воспаление брюшины и как следствие кишечная непроходимость. Для устранение, которой необходимо проведение хирургического вмешательства.
Вот что вспоминала об этом медсестра Кремлевского санупра Лиля Лысяк (Закрежская): «Крупской отвели 2х местную палату, а оперировали на 4 этаже палата находилась на более низких этажах. По заведенному правилу каждому тяжелому больному в Кремлевке приставляли медсестру к Крупской такой пост закреплен не был и за ней смотрела Ляля как и за всем остальным отделением. В палате она лежала с права, на столике у кровати горела нагнутая к низу лампа. Операцию проводил профессор Очкин и дежурный врач Владимир Иванович Соколов. Придя в сознание на короткое время она повторилась: "Врачи как хотят, а на съезд я пойду".
Утром 27 февраля 1939 года в 6 часов 15 минут на 71 году из жизни ушла, а точнее сказать вынесли верную подругу Владимира Ильича Ленина, которая собиралась 10 марта этого же года выступить на очередном съезде ВКП(б) с разгромным заявление против Сталина, но по независящим от нее обстоятельствам сделать этого она уже не смогла. В газетах появилась официальная версия смерти Крупской: «Заболевание началось с сильных болей во всем животе, к которым присоединились многократная рвота, резкое учащение пульса, посинение носа и конечностей... При явлениях паралича сердечной деятельности тов. Крупская скончалась. Смерть наступила от упадка деятельности сердца на почве интоксикации, вызванной омертвением части слепой кишки с последующим воспалением брюшины».
На торжественном погребении Сталин лично нес прах своего, теперь уже бывшего, врага.
Убивали много иногда без разбора, но все же чаще адресно и по заказу. Так известного психиатра и невропатолога Владимира Михайловича Бехтерева прибывшего 22 декабря 1927 года из Ленинграда в Москву на съезд Психиатров и невропатологов СССР, по приезду просили прозвонится, в лечебно-санаторное управление Кремля. Что он и сделал. В приватной беседе ему предложили немедленно прибыть в Кремль для проведения «частной», совершенно секретной консультации.
ПОСЛЕДНЯЯ КОНСУЛЬТАЦИЯ
Пациент был не молод, за день до встречи с Бехтеревым ему исполнилось 48 лет, говорил он с сильным грузинским акцентом, да к тому же был сухорук и явно страдал расстройством психики. За несколько дней до консультации Иосиф Виссарионович Сталин, а это был именно он, написал заявление в ЦК Политбюро ВКП(б) с просьбой об отстранении его от работы. Консультация затянулась и Бехтерев, в силу сложившихся обстоятельств, был вынужден сильно опоздать на открытие съезда, а когда кто-то из коллег поинтересовался причиной его опоздания, Бехтерев раздраженно обронил: «Ничего интересного, смотрел одного сухорукого параноика». Надо полагать, что это был последний диагноз поставленный Бехтеревым. По воспоминаниям друзей и близких на следующий день Владимир Михайлович выглядел совершенно здоровым, оживленно общался с коллегами, днем участвовал в работе съезда, выступив с докладом «О коллективной психотерапии при хроническом алкоголизме». После заседания отправился посмотреть лаборатории Института психопрофилактики, а вечером вместе с коллегами поехал в Малый академический театр на спектакль «Любовь Яровая». В антракте к нему подошли двое и разговорившись, увлекли его в театральны буфет где дружелюбно пили чай с эклеарми и увлеченно о чем-то разговаривали. В тот же вечер по приезду на квартиру своего друга Благоволина где Бехтерев остановился, у него началась рвота, а утром профессор Бурмин констатировал - желудочное заболевание. Сердце великого психиатра остановилось вечером этого же дня в 22 часа 40 минут, но прибывшие не весть, откуда врачи Константинов и Клименков официально зафиксировали время смерти в 23 часа 45 минуты.
27 декабря 1927 года тело профессора Бехтерева не вскрывая кремировали, а через три дня после сожжения улик все те же доктора Константиновский и Клименков в центральной печати опубликовали медицинское заключение в котором говорилось о том, что смерть Владимира Михайловича Бехтерева наступила из-за паралича сердца. Правда, в этот период наркомом внутренних дел СССР был не Ягода, а не без известный душегуб Александр Григорьевич Белобородов. Тот самый Белобородов – председатель Уральского Совета, который отдал приказ о расстреле царственной семьи Романовых в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге. Но и его в 1938 году его расстреляли.
Сообщения о странных смертях видных советских и партийных работников на долгие годы облюбовали первые полосы центральной прессы. Правда они не отличались разнообразием и самым «модным» тогда диагнозом была «Сердечная недостаточность».
О том, как бороться с единообразием диагнозов всерьез задумались и на Лубянке, куда в августе 1937 году официально перевили токсикологическую лабораторию ВИБХа, а на должность руководителя лаборатории, зам. начальником 12 отдела ГУГБ НКВД СССР С.Н. Алехиным был приглашен его давний знакомый, Григорий Моисеевич Майрановский.
ДОНКИХОТ ИЗ «ЛАБОРАТОРИИ – Ха»
21 апреля 1953 года, через месяц после смерти Сталина и негласного восшествия на престол бывшего наркома внутренних дел СССР, бывшего руководителя Майрановского, а ныне министра ВД Берия, Григорий Моисеевич пишет ему письмо:
«Глубокоуважаемый Лаврентий Павлович!
Вся моя сознательная жизнь была посвящена только одной цели: построению социализма-коммунизма. (…)
В августе 1937 года был мобилизован ЦК ВКП(б) из Всесоюзного института экспериментальной медицины, где был заведующим токсикологической лабораторией, в органы социалистической разведки абсолютно честно и безгранично преданно. (…) Моей рукой был уничтожен не один десяток заклятых врагов советской власти, в том числе и националистов всяческого рода ( и еврейских) - об этом известно генерал-лейтенанту П.А. Судоплатову. (…)
Приступив к организации специальной лаборатории для органов разведки на научных основах, мною было выдвинуто положение, что кроме лаборатории оснащенной по последнему слову науки и техники на материале подопытных животных, необходимо поставить проверочно-исследовательскую работу на людях с целью проверки как имеющихся литературных данных, так и получаемых у нас в лаборатории, действия различных ядовитых и снотворно-наркологических веществ. Это положение было поддержано руководством министерства и лично Вами. (…)
В окружении абакумовских сподвижников работать мне приходилось в сложных условиях: мою особую добавочную работу, которая продолжалась до 1950 года (об этой работе известно Вам, В.Н. Меркулову, П.А. Судоплатову), я не имел права разглашать и посвящать мое начальство в плоть до бывшего начальника отдела Железова. В этом переплете я не нашел правильного разрешения задачи, я сделал непростительные преступные ошибки: незаконное хранение сильнодействующих средств (не смертельно опасных), которые остались от прежней моей деятельности и с которыми я планово собирался работать впредь, так как был все время – до последнего обманно обнадеживаем. (…)
Здесь сказалась моя обывательская успокоенность, преступное благодушие и беспечность в мелко буржуазном интеллигенстско-дон-кихотовском желании работать, и работать только на благо советской разведки. (…)
Готов выполнять все Ваши задания на благо нашей любимой Родины…
Г. Майрановский.
Владимирская тюрьма МВД СССР
21 апреля 1953 года».
Ничего себе ДОН-КИХОТ! Сильно повезло тем, кого без суда и следствия расстреливали в комендатуре Лубянки и на секретных полигонах НКВД. Еще сильнее повезло тем, кто тихо отходил в мир иной, на дне колымских карьеров или в душных лагерных бараках. И только те, кто попадал в прорезиненные краги Майрановского, проклинали не только своего убийцу, но и час своего рождения. Всех кто принял смерть в испытательных камерах Спецблока в Варсанофьевском переулке можно смело приписать к числу лиц принявших от советской власти самую страшную смерть.
МЕТРОПОЛЬ 2
Говорят, что между собой сотрудники «Лаборатории - Х» и других служб вхожих на территорию Спецблока Лубянской внутренней тюрьмы, называли его не иначе как «Метрополем-2». В «номерах» которого единовременно могли разместится до 20 человек: мужчин, женщин и быть может даже детей. Подземный же коридор, пролегавший от Спецблока к моргу соседнего здания поликлиники НКВД «Метрополитеном».
Вот что по этому поводу пишет в своей книге «Спецоперации» Павел Судоплатов: «Спецблок внутренней тюрьмы, скорее, напоминал гостиницу. Помещения, в которых содержались заключенные, можно было назвать камерами условно: высокие потолки, нормальная мебель. Еду приносили из столовой и ресторана НКВД, по качеству она, конечно, отличалась от тюремной. Однако место это при Сталине было зловещим. В этом здание находилась комендатура НКВД-МГБ, где в 1937-1950 годах приводились в исполнение приговоры в отношение лиц, осужденных на смертную казнь, а так же тех, кого правительство считало необходимым ликвидировать в особом, то есть не судебном, порядке».
Что касается еды и питья, то тут и спорить не о чем, ведь Майрановский лично участвовал в приготовлении всяких разных блюд, для своих подопытных.
Вот что показал на очередном допросе 23 сентября 1953 года по этому вопросу сам Майрановский: «При исследовании мы яды давали через пищу, различные напитки, вводили яды при помощи уколов шприцем, тростью, ручкой и других колющих, специально оборудованных предметов. Так же вводили яды через кожу, обрызгивая и поливая ее оксимом (смертельного для животных в минимальных дозах). Однако это вещество для людей оказалось не смертельным, оно вызывало лишь сильные ожоги и большую болезненность».
Страшно читать эти откровения. Еще стршнее читать откровения тех, кто старался от экспериментов Майрановского открестится.
Вот что показал на допросе по этому поводу один из участников событий Александра Григоровича: «Майрановский провел исследования ядов примерно на 100-150 заключенными. Я и Щеголев только отвешивали яд, а Майрановский замешивал его в пищу и через работника спецгруппы давал заключенному. В случаях когда яд не оказывал смертельного воздействия, Майрановский сам шприцем вводил смертельную дозу. Кроме того, исследования ядов производилось путем инекций при помощи шприца, колок или путем выстрелов отравляемыми пулями в жизненно неопасные участки тела…».
Или вот еще из показаний Михаила Филимонова: «Судоплатов и Эйтингон требовали от нас спецтехники, только проверенной на людях… Были случаи, когда при мне проводились испытания ядов, но я старался избегать присутствовать при этом, так как не мог смотреть на действие ядов на психику и организм человека. Некоторые яды вызывали очень тяжелые мучения у людей. Чтобы заглушить крики, приобрели даже радиоприемник, который включали при этом».
Истязали и пили, пили и истязали. Пусть даже ради науки или каких-то там неведомо-благородных целей! С истинно коммунистическим подходом в три смены! Под музыку и со стаканом в руках. Наверное иначе было просто не возможно выдержать и не рехнуться окончательно.
Из показаний подследственного С.Н. Муромцева бывшего заведующего бактереологической лабораторией 2-го спецотдела ГУГБ НКВД СССР: «В спецлаборатории была обстановка непрерывного пьянства Майрановского, Григоровича, Филимонова вместе с работниками спецгруппы. Майрановский поражал своим зверским, садистским отношением к заключенным. Некоторые препараты вызывали у них тяжелые мучения. Я вынужден был обратится к Блохину и со слезами уговаривал его помочь мне освободится от этой работы…».
Лубянский комендант Блохин всю жизнь занимался тем, что убивал людей или приказывал своим палачам, находившимся у него в подчинении убивать, но в деле отравителя Майрановского он пытается отгородится, отодвинуть от себя виденное и свершенное. Вот что он говорит на допросе 19 сентября 1953 года: «В мою задачу входила доставка арестованных в специальные камеры. Всей работой руководил Берия или его заместители - Меркулов и Кобулов. Они давали задание 1-ому спецотделу или отделу «А» подобрать соответствующих арестованных из числа лиц, приговоренных к расстрелу, - дряхлых или цветущих по состоянию здоровья, по возрасту – молодых или старых, по полноте – худых или полных. (…….) При подтверждении Меркуловым или Кобуловым указания я доставлял осужденных к Майрановскому».
Это сколько же людей нужно чтобы опробовать хотя бы один наркотик или яд? Десятки, сотни? Различная конституция, физиологические показатели, вес, рост, возраст. А сколько существует ядов? Тысячи? Сотни тысяч? А наркотических веществ? А химических соединений и солей? Даже думать страшно, а Майрановский, на следствии, пытается убедить всех, что убил теми или иными способами «не боле 100-150 подопытных»!!!!
Когда прочитал о сыворотке откровения произведенной Майрановским в его жуткой лаборатории вдруг вспомнил Михаила Кольцова (Фридлянда) знаменитейшего журналиста тех лет, умницу, таланта и его «камерные» откровения после ареста - донос на самого себя более чем на сотне страниц. Без сна и отдыха.
«КОЛА-с»– РАЗГОВОРИТ ЛЮБОГОс
Из показаний Майрановского: «Во время моих опытов по применению ядов, которые я испытывал на осужденных к высшей мере наказания, я столкнулся с тем, что некоторые яды могут быть использованы для выявления так называемой откровенности у подследственных лиц. Этими веществами оказались хлораль-скополамин (КС) и фенаминбензидрит (кола-с). (………...)
При применении «кола-с» появляются у испытуемого сильно возбужденное состояние коры головного мозга, длительная бессонница в течение нескольких суток, в зависимости от дозы. Появляется неудержимая потребность высказаться.
Эти данные натолкнули меня на мысль об использовании этих веществ при проведении следствия для получения так называемой откровенности у подследственных».
Надо было Майрановскому ввести эту его «колу-с», что бы рассказал все и обо всех. Но ему повезло в жизни больше чем его жертвам.
ПОЗНАНИЕ СМЕРТИ
В 1962 году Майрановский отбыв во Владимирской тюрьме «отвешенные» ему Особым совещанием 10 лет (столько давали крестьянам за поднятые с убранного поля колоски и мерзлую картошку), освободился. В соответствии с предписанием без особой помпы едет в Махачкалу. Без особого труда устраивается на работу в один из Научно исследовательских институтов. А в 1967 году, там же в Махачкале, встречает свою смерть. И не под колпаком газового колокола, как сотни его «пациентов» и уж тем более не в лагерной параше как Осип Мандельштам, а в собственной квартирке, в собственной постели.
Искренне надеющейся на справедливый суд Божий
Евгений Ермаков.
27.09.2005 год