В аэропорту мыслителей прошлого провожали Чол и Телепат. До отлета московского рейса оставалось менее часа.
Надо ли описывать интерьер типового здания воздушных ворот областного города? К тому же, многие бывали в Томске, ведь не зря же он считается студенческим городом. Как говорится, мы все учились понемногу, чему-нибудь и где-нибудь.
Триумвират мыслителей и сопровождающие лица разместились в зале ожидания, на втором этаже. Хуже всех приходилось Сократу. Неоднократно на него садились как на пустое место в то время, когда он о чем либо задумывался. Михаил Орлов успевал предупреждать подобные ситуации, а на Виля Липатова почти никто не садился. Сократ же обладал просто какой-то притягательностью. На него пассажир шел, как падает весной дикий селезень, завидев подсадную. Здесь пример взят не очень удачно во втором смысле, но очень точно в первом. Конечно же, бестелесный Сократ не испытывал ни боли, ни даже чувства тяжести. Разве что это доставляло неудобство эмоционального плана. Все же, нет ничего хорошего, когда садятся тебе на колени, даже не извинившись за это и, разумеется, без приглашения. Даже девушка с книгой, севшая к нему на колени, не вызвала у Сократа каких-либо положительных эмоций, поскольку он и при жизни, дожив до своих семидесяти лет, будучи мудрым человеком, знал всю тщету любовных утех.
Телепат, услышав ругательства Сократа, попросил девушку приподняться, как будто он что-то забыл на занятом ею участке длинного общего дивана. Когда миловидная молодая особа приподнялась, Сократ высвободил свое объемное бесплотное тело, обретя вновь свободу и независимость.
Рейс задерживался. Испортилась погода, и по этой причине свободных мест в зале ожидания практически не было. Кто-то вставал, уходил, и освободившееся место занималось очередным уставшим от ожидания телом.
Сократ взглянул на книгу в руках девушки.
«Артур Шопенгауэр», - прочитал он.
- Артур Шопенгауэр! – восхищенно сказал Михаил Орлов. – Вот какой книги мне не хватало в моей домашней библиотеке.
- Шопенгауэр? Кто он? – спросил Сократ, поглядывая на девушку, - поэт? Драматург? Сатирик?
- Мыслитель! Я читал его некоторые вещи. Гений!.. Да мы сейчас убедимся в этом. Смотрите, девушка открыла книгу.
- Не часто встретишь девушку, читающую философию, - поделился своими жизненными наблюдениями Виль Липатов .
- В этой книге есть высказывания мыслителя, не очень лестные для прекрасной половины человечества, - проявил осведомленность Михаил Орлов. – Он сравнивал женщин с подростками: они не дети, но и не взрослые – где-то на полпути.
- А Паскаль вообще ненавидел женщин, - вспомнил Виль Липатов.
- Кто такой Паскаль?
- Паскаль тоже философ. На счет ненависти я не знаю, но то, что он сказал о человечестве, что это не более, чем мыслящий тростник, это верно.
- Михаил, прочти что-нибудь из Шопенгауэра. О чем она читает сейчас? – сказал Сократ.
Михаил Орлов сидел рядом с девушкой, и ему удовлетворить просьбу Сократа было не трудно, и даже радостно.
«Кто живет между людьми, тот всякий раз снова чувствует искушение признать, что нравственная испорченность и умственная неспособность находится в тесной зависимости, вырастая прямо из одного корня…»
Здесь девушка перевернула страницу, и чтец вынужден был прервать ознакомление мыслителя древней Греции с творением мыслителем боле поздней Европы.
« При всем том, однако же, существующая между людьми разница необозримо велика, и иной пришел бы в ужас, если бы увидел другого таким, каков он есть на самом деле. О, если бы Асмодей нравственности сделал прозрачными для своего любимца не только стены и кровли домов, но и брошенный на все покров притворства, лживости, лицемерия, гримас, лжи и обмана и показал бы ему, как мало обретается на свете истинной порядочности и как часто даже там, где всего менее этого ожидаешь, за всеми добродетельными внешними делами втайне у руля сидит недобросовестность! Поэтому-то столь многие люди и предпочитают четвероногих друзей: действительно, на чем бы пришлось отдохнуть от человеческого притворства, фальшивости и злокозненности, если бы не существовало собак, в честную морду которых можно смотреть без недоверия.?»
- Как хорошо! – воскликнул Сократ. – Это говорит зрелый муж, слова его истинны и справедливы. Продолжай, Михаил.
« Наш цивилизованный мир есть не более, как громадный маскарад. В нем есть рыцари, духовенство, солдаты, доктора, адвокаты, жрецы, философы – и чего только нет в нем! Но все они не то, что они представляют. Все они не более как простые маски, под которыми скрываются денежные барышники… Но что бы лучше обобрать своего ближнего, один надевает маску законности, взятую им на прокат у адвоката , другой для той же цели прикрывается личиной общего блага и патриотизма; третий опять – берет маску религиозности и правоверия. Иные же для различных целей выставили маски философии, филантропии и т.п. Женщинам представлен более тесный выбор: им большею частью приходится довольствоваться масками благонравия, стыдливости, домовитости и скромности…
В этом отношении единственно честное сословие представляют купцы, так как только они выдают себя за тех, что они есть, - зато и состоят в невысоком ранге…
Но нас ждут более серьезные размышления и перед нами еще более худшие вещи. Человек в сущности есть дикое, ужасное животное. Мы знаем его только в укрощенном и приученном состоянии, которое называется цивилизацией: поэтому нас ужасают случайные взрывы его натуры. Но когда и где спадают замки и цепи законного порядка, и водворяется анархия, там обнаруживается, чтО он такое…»
Девушка перелистнула страницу. Она, видимо, освоила курс скорочтения, и Михаилу Орлову приходилось «бежать» вприпрыжку, перескакивая некоторые абзацы, которые он своим быстрым редактированием отбрасывал как менее важные.
« Не далее, как в 1848 году было обнаружено, что в Англии, и не раз, а сотни раз в течении короткого промежутка времени, супруги или отравляли друг друга, или сообща отравляли детей, медленно замучивая их подчас до смерти голодом или небрежным уходом только для того, чтобы получить с погребальных обществ обеспеченные им на случай смерти похоронные расходы, для каковой цели они застраховывали ребенка сразу в нескольких, иногда в 20 подобных обществах…»
Здесь девушка захлопнула книгу. На ее лицо, как бы сказал поэт, набежала мрачная тучка.
В это время объявили, что рейс на Москву откладывается на два часа.
Тучка на лице девушки удвоила насыщенность мрачного оттенка.
Мыслители прошлого молчали. Пессимизм Артура Шопенгауэра витал в воздухе.
Девушка с философскими наклонностями вновь раскрыла книгу.
« Но я говорю: это воля, хотение жизни, которая будучи все более и более озлобляема постоянным страдальческим существованием, старается облегчить собственные муки, причиняя их другим…
Но сквернейшею чертою человеческой природы все-таки является злорадство, находящееся в тесном родстве с жестокостью и отличающаяся собственно от последней как теория от практики. Вообще же оно проявляется там, где должно бы найти себе место сострадание, которое, как противоположность первого есть настоящий источник истинной справедливости и человеколюбия. В другом случае противоположность сострадания представляет зависть, именно поскольку она вызывается противоположным поводом… Поэтому зависть хотя и предосудительна, но допускает извинение и вообще человечна, тогда как злорадство – что-то сатанинское и его усмешка – ликование ада…
… Если зависть возбуждена только богатством, рангом или властью, она еще часто умеряется эгоизмом, который утешается тем, что при случае от завидуемого можно рассчитывать на помощь, содействие, покровительство, поощрение и т.д. или что, по крайней мере, через сношение с ним, озаряемый блеском его знатности, он сам насладится почетом; кроме того, в данном случае остается еще надежда, что всех этих благ и сам когда-нибудь добьется. Напротив того, для зависти к дарам природы и к личным превосходствам, каковы у женщин красота, а у мужчин ум, не существует никакого утешения первого рода и никакой надежды второго, так что ей ничего не остается, как горько и непримиримо ненавидеть одаренных такими превосходствами. Поэтому ее единственным желанием является месть к своему предмету. Но при этом она осознает ту несчастную сторону своего положения, что все ее удары пропадут даром, коль скоро обнаружится, откуда они исходят. Поэтому она так тщательно укрывается, как тайные грехи любострастия, и с этой целью становится неистощимою в изобретении разных хитростей, уловок и подходов, чтобы невидимо уязвлять свой предмет. Так, например, с самою простодушною миною она будет игнорировать превосходства, разрывающие ее сердце, не будет их вовсе видеть, ни знать, ни замечать, как будто о них и не слыхала, и обнаружит в игнорировании в притворстве замечательное мастерство…
… В тоже время она будет с энтузиазмом восхвалять в той же области труда людей незначительных и даже бездарных…
Опытный глаз все же ее распознает. Ее выдает уже то, что она робеет и сторонится перед своим предметом, который поэтому чем блистательнее, тем более стоит одиноко: красивая девушка не имеет подруг…»
- О чем беседуют наши гости? – спросил Чол у Телепата.
- Они читают Шопенгауэра. Речь идет, как я понял, о зависти, о сальеризме.
« Когда, всмотревшись в человеческую негодность, - продолжал Михаил Орлов читать «вслух» Шопенгауэра, - остановишься в ужасе перед нею, тогда следует немедленно бросить взгляд на злополучность человеческого существования; и опять-таки, когда ужаснешься и перед последнею, перенеси взгляд снова на первую. Тогда убедишься, что они уравновешивают друг друга, и, замечая, что мир служит сам себе самосудом, станешь причастным вечной справедливости и начнешь понимать, почему все, что живет, должно искупать свое существование сперва жизнью, а затем смертью. Таким образом, наказуемое идет рядом с греховностью…»
- Да, с таким диагнозом человечеству жить и страдать еще не одну тысячу лет, - заполнил возникшую паузу Сократ.
- Здесь, в конце статьи, есть маленькое утешение, - вступился за человечество Михаил Орлов.
- Прочти, Миша, - тихо сказал классик Нарыма.
« …Но все-таки в этом мире, хотя весьма спорадически (разрозненно), но всякий раз снова нас поражая, всплывают явления честности, доброты и благородства, а равно и великого ума, мыслящего духа и гения. Никогда они вполне не переводятся: они сияют нам из громадной темной массы, как отдельные блестящие точки. Мы должны принимать это явление как залог того, что в этой сансаре сокрыт благой искупительный принцип, который может найти себе исход и заполнить и освободить целое.»
- Все же Шопенгауэр оставил темным массам хоть какую-то надежду на лучшее, достойное человечества будущее, - подытожил Сократ.
- Объявляется посадка на Москву, - раздалось в динамиках. Красивая одинокая девушка захлопнула книгу и легко и грациозно оттолкнувшись от надоевшего дивана, походкой манекенщицы направилась в сторону Москвы.
31.12.98