В их страданиях не было ни чьей вины, так распорядилась судьба….И кто был прав, а кто виноват судить тяжело, и вообще их судить не стоит, ведь не угадать кого и где подстерегает смерть или любовь: в лице наёмника-убийцы, в лице юной девы, в лице лучшего друга – никто не может сказать наверняка, что ему это не грозит. На то и есть теория вероятности, и суть её такая: невозможного не бывает.
Над городом сгустились тучи. Зловонную духоту сменил порывистый ветер: всё предвещало грозу. Ветер рвал кроны деревьев, стучал ставнями по окнам, сровнял колосья пшеницы с землёй. Небо потемнело почти до черноты, туч стало ещё больше. Небеса были явно не в себе, словно огорчились чем-то происходящим в этом маленьком городке. Духота достигла своего апогея – и небо начало оплакивать землю. Крупные капли дождя с явным постоянством молотили по крышам домов, по грязным и вонючим улицам, они омыли лица и души людей, не успевших укрыться от небесной воды. В основной своей массе люди были рады дождю: они так надеялись на прекрасный урожай. Дождь усилился. Капля за каплей стекали с крыш и, по мере увеличения количества источников воды, образовывали ручейки, потом несколько ручейков, сливаясь вместе, образовывали большой поток, который смывал всю грязь с улиц, словно пытаясь их сделать чистыми и свежими. Несколько ребятишек выскочили из своих домов, удрав из-под присмотра матерей, и начали с сияющими лицами резвится в тёплых лужах. Они прыгали через них, плёскались как в речке, кидали в воду камушки и убегали в сторону, визжа и радуясь брызгам. На улицу за своими отпрысками выбежали озабоченные матери и заохали от возмущения. Получив пару оплеух, детишки оказались в тёплых домах.
Небо плакало за всех невинных, за всех оскорблённых и униженных. Дождь колотил и по решётке тюремной камеры, и капли, отскакивая от прутьев, подали на каменный пол и там разлетались ещё на более дробные. Девушка невысокого роста стояла около маленького окна камеры и с радостью наблюдала за раскатами грома, за извилистыми древоподобными молниями, и пускай молнии ослепляли её, она всё равно не сводила с них глаз. Она просунула руку через железные прутья не улицу – и её ладошку оросили прохладные капли летнего дождя. За решёткой она шевелила пальцами, вода перетекала с одного на другой, и от этого, на первый взгляд простого явления, на славном лице девушки заиграла улыбка, до безумия искренняя и до абсурда честная. В эти мгновения она была похожа на маленькую девочку со своими простыми чувствами и эмоциями, которая не знает ни боли, ни предательства, ни разочарования.
Этой ночью никто из них не плакал: ни она, Вероника, ни он, Антуан, – вместо них плакало небо, за все их ошибки и недомолвки, за их нежелание открыться и довериться, за их глупые предрассудки и убеждения. Вероника улыбнулась небу, и оно поняло, что хватит, хватит зря плакать, ничего не изменить, так суждено быть, так написано в книге Бытия. Глаза девушки сияли как два сапфира и создавалось такое впечатление, что дождь освободил её от страха и что теперь никакая боль ей не страшна. Вероника легла на жалкое подобие кровати и чёрные как уголь волосы ровными волнами легли с ней рядом. Теперь ни сырость, ни раскаты грома, ни вечная ходьба охранников за дверью не смогли помещать Веронике заснуть с блаженной улыбкой на губах.
Той же ночью где-то за полночь в пятидесяти километрах от столицы в замке Трёх Тополей было созвано секретное собрание, связанное с чрезвычайными обстоятельствами. Собрание было немноголюдное, всего пять человек, и видимо очень важное, раз не собрали Совет министров. В небольшом зале с огромной хрустальной люстрой со свечами над дубовым столом собралось пятеро: верховный судья (вредный, неподкупной старик по имени Жан Батист), обвинитель (в лице лучшего друга короля и его советника Клермонта), защитник (прокурор и по совместительству судебный исполнитель при Верховном суде Карл Луз), потерпевший (король Антуан I) и королевский писец (имени не сохранилось). Четверо из них были особами очень высокого ранга в государстве, и поэтому им было довольно проблематично собраться в одном месте так, чтобы это не получило огласки. Трое, кроме Антуана, оживлённо обсуждали единственную проблему, из-за которой собрались в столь поздний час: как казнить Веронику. Судья требовал казнь через гильотину, прокурор – через повешенье, а советник короля – через сожжение на костре. Только Антуан ничего не требовал, он просто хотел быстрее лишиться головных болей, бессонных ночей, галлюцинаций и просто править без своей навязчивой идеи, без вечных страданий и бед – без Вероники. Королю просто-напросто часто повторяли, что она влюбила его в себя и что всё ложь, всего лишь иллюзия, фарс, и он поверил, практически считал, что это так. Антуан слушал их рассуждения о том, что она - ведьма, что заколдовала его в своих целях, и что заклятье она сама не снимет, и следовательно её нужно убить, и только тяжело вздыхал. Жаркие споры не прошли зря, и короля поставили в известность, что она будет сожжена. Как ни странно Антуану было относительно всё равно, как он избавиться от головной боли, разрывающей его голову, и если дело было только в жизни Вероники, то он готов был принять её смерть. Итак, в замке трёх Тополей в третьем часу утра 23 июня был вынесен приговор по делу Вероники Толь, по делу, которое так и не было написано на бумаге и не рассматривалось при присяжных, доказательств в обвинениях не было, и вообще они были прикрытием, чтобы уберечь и избавить Антуана от Неё.
Казнь была назначена на полдень 25 июня на Центральной площади, казнь через сожжение на костре. По городу слух о скорой казни “ведьмы” Вероники Толь распространялся со скоростью чумы. Утром 23 июня ещё до полудня в каждой булочной, в каждой пивной и закусочной, в каждой аптеке и салоне обсуждали предстоящую казнь: были различные споры, было масса вопросов и масса смельчаков, стремящихся дать на них ответы. Однако оставалось множество вопросов без ответов. Почему так быстро вынесли приговор? И почему так быстро хотят превратить его в жизнь? Почему власти так взъелись на мисс Толь? И действительно ли это месть короля?
Неправда ли странные вопросы?
Сама же Вероника приговор узнала из уст стражников своей камеры, и, как ни странно, она не удивилась. «Я уже и ведьма!» – её личико расплылось в улыбке. Она подошла к «окошку» в камере и устремила сапфировые глаза в небо. «Бог! За что ты наделил меня таким “даром”? Или правильней будет сказать “проклятьем”?» Небо молчало. Что ему надо было ответить?
Ещё в детстве, когда Веронике было лет двенадцать, её мать сказала дочке, что ей не будет вести в любви. Девочка спросила : «Почему? – и снова робко повторила: – Почему?» В тот день маленькая Вероника узнала, что она будет любить до безумия сильно всех, кто хоть мало-мальски ей понравится, но любимой при этом не будет, а мужчины от своей любви к ней будут терять голову, сходить с ума, бредить, они в прямом смысле не смогут жить, даже дышать без неё, но она будет к ним холодна, и от этой своей безответной любви мужчины будут умирать… И так будет до скончание времени… Маленькая девочка надула пухленькие губки и обижено сказала, обращаясь к матери:
«Мам, а кто тебе такое сказал? Кто? Не верь! – она крепко обняла свою матушку. – Никто не может знать нашей судьбы. Разве ты мою знаешь?»
На глазах Марии навернулись слёзы. «Как я могу ей сказать, откуда я всё знаю?» – подумала Мария и резко как видение она увидела картину двенадцатилетней давности и ту цыганку-гадалку, и её слова… Слёзы градом покатили из глаз Марии, она пыталась спрятать глаза от дочки, но девочка не ушла, она продолжила стоять около матери. Девочка не могла понять почему мама плачет. «Разве ты мою знаешь?» - робко повторила девочка, вытирая своим рукавом слёзы матери. Больше они этой темы не касались. Детство провела Вероника в деревне. Весёлая лёгкая жизнь пьянила молодёжь, и они гуляли до утра. Именно в этой беззаботной обстановке и выросла Вероника, из хрупкой любопытной девочки в женщину, рассудительную и роковую, которой было суждено страдать, каждый раз переживая агонию боли.
Антуан и Вероника виделись только два раза – два раза! – в этой жизни: первый раз – на весеннем балу, который устраивает корона в начале каждой весны, на который она попала в качестве гостьи, случайно, а второй раз – уже здесь, в тюремной камере. Бал Вероника помнила смутно – наверное шампанское дало в голову! – и даже все те мелкие моменты, которые ей удалось вспомнить, никак не указывали на Короля. Она, конечно, помнила, что их представили друг другу:
«Вероника Толь» – сказала она и сделала реверанс.
«Король Антуан I» – и он тоже раскланялся.
Что-то было ещё: вроде бы танец, по всей вероятности – вальс. И ВСЁ! Уезжая с Весеннего бала, Вероника чувствовала себя неуютно: щёки горели, голова готова была расколоться на две части, а руки жгла боль, словно она тем вечером прикоснулась к раскалённому телу Сатаны – у неё было дурное предчувствие.
Ночь она провела беспокойно: то не могла заснуть, то тряслась будто от холода, а скорее от необъяснимого страха, возможно за себя боялась, но тогда явных причин для страха не было.
Утром ближе к полудню в дверь к мадам Плис постучали. В начале раздался один удар – из кухни крикнула сама мадам: «Иду!» и направилась к двери. “Старая дева” Плис была дряхлой старушенцией, которая по дому передвигалась со скоростью черепахи. Через какое-то время раздались ещё удары в дверь, и из-за двери крикнул кто-то: «Почта! Срочная!» – старушка была где-то в метре от кухни и метров семь оставалось ещё до двери, она крикнула: «Сейчас, сейчас, сейчас!» В это время Вероника находила на втором этаже и после повторных криков спустилась вниз. Она увидела внизу “движущуюся” к двери мадам Плис. «Я открою» – сказала Вероника ей. Мадам одобрительно покачала головой. Вероника дёрнула за ручку – дверь открылась. На пороге стоял молодой парень, совсем юнец, запыхавшийся и замученный. Он уничижительно посмотрел на неё и сказал:
«Могли бы и побыстрее! – с укором сказал юноша. – Кто мадам Толь?».
«Мисс» – поправила Вероника его.
«Извиняюсь. – потупил он взгляд. – Это вы?» – мальчонка стал немного помилее и мягче.
Она кивнула. Парнишка вручил ей в руку конверт и, попрощавшись, впопыхах удалился. Мадам Плис что-то прохрипела ему вслед.
Конверт был не подписан. Вероника вскрыла его и с явным недоумением стала читать письмо. Сперва она читала невнимательно, но когда в написанном пошла, по её мнению, полная чушь, она стала вчитываться. Каждое слово вгоняло её в дрожь, каждая строка отражалась в её разуме надписью “абсурд”, но однако она дочитала до конца, точнее до слов: «Глубоко любящий вас король Антуан I…»
Голова заболела с новой силой, и тогда произошёл такой диалог между Вероникой и Разумом:
«Ну что ещё один? Ты и его хочешь погубить?» - ехидничал Разум.
«Я их НЕ убиваю… Они сами виноваты. Я с этим королём виделась только один раз и всё! Так не бывает, чтобы за вечер так влюбиться!»
«Для тебя бы минуты хватило бы. Разве не так? И что ты делать собралась сейчас? Это же не пастух или фермер, он – король.»
«Я что ли не знаю этого?...Может уехать?» - испуганно подумала Вероника.
«Что ОПЯТЬ собрала удрать? И долго ещё ты собираешься бегать от проблем? Всю оставшуюся жизнь? Я тебя не могу понять!...» - огорчился голос головы.
Она замолчала, а Разум злобно хихикнул:
«Так всё-таки убежишь!...Эх, пропащая душа…Зря ты не хочешь бороться.»
«За что бороться? За Него? Он никто для меня, просто один из … - Вероника призадумалась. – из…неважно. Ещё одна смерть - не трагедия. Он просто один из…тысячи.»
Весь оставшийся день Вероника провела в доме на втором этаже и всё это время пыталась осмыслить причину “злой шутки” природы. Это так же сложно как понять суть бытия либо природу человеческого естества, это также нереально как звёзды. Нет, конечно мы знаем, что они есть, что они разные по размеру и температуре, разные даже по происхождению, но всё же они нереальны, неощутимы нами, простыми смертными. Или небо, небо – это смесь газов, оно даже цвета не имеет, а о нём слагают легенды, его воспевают в стихах и поют о нём в песнях. Порой взглянешь в глубокую голубизну небосвода и ощущаешь блаженство и покой, просто отключаешься от проблем насущных и обретаешь крылья. Разве это не чудеса?
Вероника не пошла на встречу с Антуаном, чтобы не давать ему даже надежды, хотя он в письме умолял прийти. Она не думала: правильно ли она сделала. Вероника решила отдаться судьбе и обстоятельствам, но всё же не подпустить короля к себе. Той ночью король Антуан I находился возле фонтана с тремя нимфами по середине в сквере Св. Павла. Он уже приличное время ждал Её. Его озабоченное состояние длилось уже сутки, как раз с момента окончании Весеннего бала. Ночь он провёл в ужасном состоянии: ему было душно, он задыхался от этой духоты, он бредил и, в редких моментах сна, видел Её. Её образ засел в его голове и явно не собирался покидать это чудесное местечко. Антуан восхищался ей всей: и волосами, и глазами, и станом – для него она была богиней без недостатков и изъянов, просто совершенством. Он ждал Веронику с нетерпением, но она не пришла и, не залечив его ран, невольно открыла новые, более глубокие. Страсть короля равносильна ненависти. Антуан решил её взять любым способом.
***
Наутро в доме напротив булочной месье Люпина было шумно и многолюдно. Как только рассвело к дому мадам Плис подъехали гвардейцы. Начальник отряда, некий Жакоб Факто, с криками: «Откройте!!!» стал колотить в дверь пожилой старушки. Дверь открыла её квартирантка, Вероника Толь. Факто оглядел её быстрым взглядом и, достав из-за пазухи какой-то листок бумаги, прочёл: «Королевский приказ. Арестовать гражданку Веронику Толь и поместить в тюрьму “Северная окраина”, в связи с обвинением в том, что она – ведьма. Его величество король Антуан I» Веронике не дали даже удивиться, т.к. она в один миг была повязана и помещена в чёрную карету. Её увезли, и только мадам Плис ещё долго стояла в дверях своего дома и смотрела вслед уехавшей повозке.
***
Вероника подпёрла дверь кроватью и навалилось всем телом на неё: к ней ломился Антуан. Когда её “поселили” в камеру тюрьмы “Северная окраина”, к ней через час приехал король. Она услышала его голос ещё, когда он шёл по коридору. Зашумели замки и дверь должна была открыться, но её что-то сдержало. Вероника не хотела видеть его, но ему её желания были чужды: он хотел лицезреть её во всём великолепии. Дверь не поддавалась. Антуан сказал что-то невнятное. Вероника припала ухом к двери. Там тишина. Потом послышались какие-то странные шаги, скорее даже бег. Вероника только в последний момент осознала, что это были за “шаги”, и отскочила от двери. Раздался жёсткий удар – и кровать отлетела к окну с решёткой. Дверь открылась и в камеру влетели два исполинских молодых человека. Они огляделись как два изголодавшихся зверя, один подскочил к Веронике и сильно сжал её запястье, девушка взвизгнула. Из коридора раздался голос: «Не тронь её!» - голос грозный и сильный, голос короля.
***
Уходя он звучно ударил дверью. Вероника сидела молча на стуле около окна в клеточку и теребила подол платья.. Его долгий монолог она старалась пропустить мимо ушей, но всё же в голове повторялись обрывки фраз: «…я тебя люблю…ты скажи только “да” и получишь всё!.. я тебя люблю…поверь мне…только “да” и покинешь это место…только скажи…» Вероника не воспринимала их всерьёз: так уж часто она слышала такие же слова от всех “влюблённых” в неё. Она знала, что это действие её “дара” и поэтому не верила словам. Антуан, уходя, хлопнул дверью., его сильно испугало её безразличие, особенно он испугался остаться без неё. Король, великий полководец, испугался немилости юной девы. Абсурд! Ему опять разболелась голова, его кидало то в жар, то в холод от мыслей, что он потеряет её. И он решил, в порыве злости, казнить её, и именно по этому в срочном порядке было собранно заседание в замке Трёх Тополей ночью 23 июня.
Вероника 24 июня послала прощальное письмо родным. Она попросила никого в этом не винить и, по возможности, “простить”. Письмо шло долго. И вот оно пришло. Когда его читал отец Вероники, он не понял, за что дочь просит прощения. Тогда он дал письмо своей жене. Она, на словах «…и пожалуйста прости меня, что не поняла…», залилась слезами. Она плакала всю ночь. Муж пытался успокоить её, но, поняв, что это бесполезно, лёг спать. Мария обливалась слезами не просто так: она плакала из-за всех своих ошибок, из-за того, что не уберегла дочь. Она ненавидела той ночью и себя, и мужа, и цыганку, и весь мир… Наутро Ян обнаружил свою жену не кровати в “луже слёз”, но что-то тут было не так. Он подошёл ближе и обнаружил ещё “лужу” ничего иного как крови. Большой кухонный нож лежал рядом. Через несколько дней похоронив жену, Ян Толь подался в мужской монастырь Св. Франциска.
За день до “костра” к Веронике пришёл гость, некий Клермонт. Девушка поняла, что если его допустили к ней, то он большая “шишка” в государстве. Гость объяснил, что он советник короля. Веронике показался визит этого человека странным: « Зачем он здесь?» Она предположила, что он начнёт молить её о благосклонности к королю, но он её крайне удивил. Его слова звучали так:
« Я помогу вам сбежать отсюда, потом соответственно скрыться из города и “лечь” на дно. Я вам заплачу. - Клермонт небрежно достал из набедренной сумки кожаный мешочек, и встряхнул его – послышался звон монет. – Сотни таких заплачу.» И человек то ли оскалился, то ли улыбнулся – Веронике стало жутко.
Вероника задала человеку довольно правильный вопрос:
«Зачем Вам это?»
Клермонт усмехнулся:
«Что же Вы такая несообразительная, душенька? Для чего мне? Ха. Я хочу власти. Вот и всё.»
«Не понимаю, чем моё отсутствие поможет Вам?» - искренне недоумевала девушка.
«Антуан сейчас сходит с ума от Вас, бредит, лихорадит, а если Вы сбежите, и он будет знать, что Вы жива, то он отстраниться от правления и отправиться на ваши поиски. – он перевёл дух. – Или того лучше: умрёт в агонии…»
Вероника знала, что в любом случае королю не избежать смерти – он обречён. И получается, что одним своим существованием она помогает Этому? Получается так. Вероника бы с удовольствием поменялась с Антуаном местами. Между прочим ей и жить-то особо не хотелось. За свои недолгие лета она порядком устала от этих бессмысленных смертей и единственный выход она теперь видела только в своей смерти. «Эх, моё проклятье, может есть ещё какое-то условие или правило, которое я не знаю? Скажи…Может моя смерть – это выход из всех проблем мужской части человечества?» Вероника не согласилась бежать. Зачем ей опять бежать? Она решила покончить со всеми проблемами разом, заодно и с жизнью. Клермонт задрал нос и гордо ушёл восвояси.
Переосмыслив ценность своей жизни, Вероника не мучалась ночью перед казнью. Она спала блаженно как младенец. Ей снился сон, что она вернулась в свой отчий дом, а там и мать, и отец встречают её, и она там остаётся навсегда. Лёжа на подобии кровати и сладко спя, Вероника ощущала себя, как в каком-то коконе, сильной и защищённой. Этой ночью она была счастлива как никогда раньше. Между тем той ночью Антуану был чужд покой Вероники: он опять не мог заснуть, ему болела голова, и каждый висок говорил: «Что ты делаешь?» Его лихорадило, ни один доктор не мог сказать от чего, и королю оставалось только страдать в этой агонии. Он знал, что Веронику днём “испепелят”, но эти мысли не доставляли ему никакого дискомфорта. Он ненавидел её за холодность к его особе ( он не привык, чтобы ему отказывали!) Он с нетерпением ждал полдень 25 июня.
***
…Казнь была назначена на полдень 25 июня на Центральной площади, казнь через сожжение на костре… Об этой казни знали все, и поэтому на площади уже к 11 часам дня стали собираться люди: одни приходили поодиночке, другие – семьями, третьи – с компанией друзей. К 11 часам 50 минутам на площади собрался почти весь городок. По середине Центральной площади был собран костёр, большой и высокий, он выглядел довольно угрожающе, а в центре костра находился большой столб. Невдалеке от костра перед костёлом соорудили площадку, на которой должны были собраться “большие шишки”. По-очереди к площадке подъехали: верховный судья Жан Батист, судебный исполнитель при Верховном суде Карл Луз, советника короля - Клермонта и замыкал шествие король Антуан I. Все они расселись, о чём-то переговорили, и, встав, король Антуан взмахнул рукой, тем самым подавая знак к началу. Толпа из расслабленной стала немного напряжённой: все предвкушали зрелище.
Из-за угла Верховного суда выехала повозка. Коня вели медленно, для того, чтобы каждый мог разглядеть девушку на повозке. Веронику в тот день подняли рано: к ней пришёл архиепископ. Он предложил ей покаяться в грехах и получить их отпущение. Девушка отказалась от такого предложения, мотивируя это тем, что она не грешила. Священнослужитель посмотрел на неё как-то с пренебрежением и спросил:
«Вы не грешили?»
«Нет. Не грешила. Я чиста как при рождении.»
«Ваше дело, куда вы хотите отправиться после смерти…» – сказал он и направился к двери.
«Месье, вы по-моему оговорились.» - остановила Вероника его.
Он развернулся и с удивлением взглянул на девушку:
«Разве оговорился? В чём?»
«Вы сказали: “Ваше дело, куда вы хотите отправиться после смерти…”…Вот это уже ошибка. Надо было так: “…куда вы хотите отправиться после вашего убийства”..» - глаза Вероники горели, архиепископу стало не по себе.
«Прощайте, мисс Толь.» - и он ушёл.
На Веронику одели наручники, и кинули в повозку. И вот сейчас люди глазели на неё. Девушка не поднимала головы, она не хотела лицезреть их лживые глаза и ощущать их лживые чувства. Сам же Антуан смотрел на неё уже без чувств и эмоций: он хотел побыстрее избавиться от душевной боли. Её смерть – выход из страданий (так считал он!). Веронику везли так медленно, что она каждым волоском своего тела могла ощущать все взгляды людей, презрительные и осуждающие.
Повозка подъехала к кострищу. Гвардеец, стоя около повозки, своей пикой тыкнул в Веронику:
«Подъём!» - крикнул он и посмотрел в толпу, словно ждал одобрения.
Девушка встала с окровавленных колен и подняла голову: её глаза, гордые и решительные, совсем не померкнувшие и падшие, устремились к площадке перед костёлом. Она сошла с повозки и под конвоем зашагала к костру, невольно ища глазами его. Антуан оторвал глаза от пола и посмотрел в сторону повозки и там, немного в стороне, встретил два сапфировых глаза, глаза той, кому было суждено умереть сегодня. Веронику гвардейцы вели на север, голова её была повёрнута на восток. Два человека, которые виноваты в развязывании этой ироничной ситуации, словно остались один на один. Как будто на площади больше никого не было. Их глаза хотели говорить друг с другом, однако т.к. они – гордые личности, их уста молчали.
Гвардейцы подвели Веронику к столбу и привязали. К ней подошёл архиепископ и снова предложил покаяться: девушка повторно отказалась. Приготовили зажжённый факел. Антуан дал знак к началу. Один из гвардейцев поднёс факел к сухим веткам костра – и пламя пошло распространяться. Потом подошли ещё гвардейцы и подожгли с других сторон. По мере распространения пламени люди из толпы начали охать и ахать, делая вид, что им её жалко. Вероника удивила всех: она, не шевелясь, стояла у столба и смотрела сапфировыми глазами в небо – и вдруг запела. Её голос звоном весенней капели разнёсся по площади. Ни у кого не возникло в тот момент вопроса: зачем она поёт – все просто вслушались в её песню. Она пела ни о пощаде, ни о любви, ни о боли, ни о страданиях – она пела о своём доме: о матери, об отце, о маленьком домике в горах и о белой скрипучей калитке. Огонь всё больше поглощал её, и её истрёпанной платье уже горело, на ногах появились первые ожоги и волдыри, а она всё пела. Глаза “проклятой” девушки налились слезами – и тонкие как ручейки потекли по щекам. Люди уже не видели в ней ведьмы, не видели и падшей женщины, они видели только сильного и стойкого человека, который заслуживает уважения. Пламя всё больше поднималось ввысь, ноги уже плели, руки обугливались. Длинные чёрные волосы сгорели очень быстро, а Вероника (а ей было очень больно!) продолжала петь. Антуан смотрел на неё с каким-то странным равнодушием.
И вдруг голос над площадью стал затихать, его было слышно всё тише и тише – и в один миг Вероника умолкла. Площадь затихла. Антуан закрыл глаза и словно от удара молнии прозрел. Его глаза налились слезами, голова перестала болеть, и он, еле шевеля губами, пошептал: «Я был слеп…Прости меня…» Он сказал это не для тех людей, сидящих на помосте, он сказал это для неё, для неё единственной.
Площадь молчала, но не бездействовала. Король Антуан I открыл глаза и сперва им не поверил: люди, стоявшие на площади, все : и дети, и взрослые, и старики – как один упали на колени перед этой Великой Женщиной. Они, не зная её, преклонились перед ней. Над площадью нависла тишина.
Антуан оперся руками о подлокотники кресла и встал, но не успел сделать и шага, как упал. Он не споткнулся: он упал замертво. Но этого никто не заметил, кроме людей на помосте. Однако ни судью, ни прокурор, ни советник ныне покойного короля, никто из них, увы, уже не мог помочь.
***
Пепелище не могли убрать до вечера, потому что люди стояли на коленях , опустив голову к земле, и не давали подступить к месту сожжения. Как ни странно, Веронику похоронили вместе с Антуаном в королевском родовом склепе, словно она была его женой. А люди стали почитать её как святую. В её честь был назван женский монастырь.
Что дар, а что проклятье определить довольно тяжело. Одних оно спасает, других – губит, третьи находят спасенье в смерти, четвёртые – смерть в спасении. Вся наша жизнь лишь игра, а сам Творец – её единственный игрок. И как ляжет карта, так и пойдёт жизнь.
Он, создатель правил, пожизненно их обходит, не думая о нас.
22/04 – 24/04/06