Размышления по поводу фильма о майоре Пугачёве
«Мы бежали из зоны, замочив вертухая»…
В ПРАЗДНИЧНЫЕ ДНИ, когда все мы отмечали день Великой Победы над нацистской Германией, родное телевидение решило продемонстрировать фильм «на тему». Называется он «Последний бой майора Пугачёва» и поставлен по мотивам рассказов Варлама Шаламова – очень уважаемого мною писателя, прошедшего ужасы сталинского ГУЛАГа. Действительно, у Варлама Тихоновича есть рассказ с одноименным названием, канву которого более или менее сносно использовали кинематографисты. В фильме, как и в рассказе, изложена история побега, который организовал бывший майор Советской Армии Пугачёв, зэк, культорг лагеря. У Шаламова, правда, не указано, за что был осуждён Пугачёв, но из множества косвенных деталей и характеристик ясно: за «политику». В фильме эта линия усилена: героический майор совершил побег из гитлеровского концлагеря, а в результате загремел в свой родимый, советский. Спору нет, таких случаев было немало.
Уходят вместе с Пугачёвым в побег тоже бывшие военные: разведчики, лётчики, водители - и офицеры, и рядовые. Они привыкли к риску, к смерти, не хотят быть рабами. Увлечённый повествованием, Шаламов с каким-то особым любованием описывает, как беглецы душили и расстреливали часовых и дежурных, как, окружённые на болоте, вооружённые заключённые уложили замертво 28 бойцов и невесть скольких ранили... Сам же Пугачёв застрелился в тайге.
В очерке «Зелёный прокурор», посвящённом истории колымских побегов, Шаламов указывает на источник рассказа о майоре Пугачёве. Это - побег, возглавленный неким подполковником Яновским. Любопытен также один штрих: Яновский со своими боевыми товарищами ставил перед собой цель - захват военного аэродрома. Если добавить сюда упоминаемых Солженицыным в «Архипелаге ГУЛАГ» одноглазого полковника Воронина (или Воронова) и старшего лейтенанта бронетанковых войск Сакуренко, поднявших восстание и решивших взять ни много ни мало Воркуту, но расстрелянных штурмовиками на бреющем полёте, - картина получается довольно пёстрая. За малым не вторая мировая война. Как же отделить легенды от реальных событий? Что в книге и фильме вымысел, а что – правда? Попытаемся разобраться беспристрастно.
ПОСЛЕВОЕННЫЙ ГУЛАГ РЕЗКО ОТЛИЧАЛСЯ от довоенного. В нём появилась новая порода заключённых - «вояки», «автоматчики». Они отличались от забитых «мужиков» и «фраеров» совершенно другой психологией. Психологией людей, имевших собственное достоинство и готовых его отстаивать в схватке.
Никогда ни до, ни после не знал лагерный мир такого количества побегов! Мы имеем в виду не просто «перемену участи» (так ещё со времён царской каторги называли побеги) - на такое шли многие гулаговские арестанты, - а уходы дерзкие, вооружённые, с убийством охранников, с перестрелками, грабежами попутных машин и прочими сопутствующими «подвигами». Бежали поодиночке, бежали небольшими группами, бежали массово... И многие подобные отчаянные акции не обходились без участия «вояк». Бежали власовцы и бандеровцы, «лесные братья» и фронтовые разведчики.
В основном «делали ноги» весной и летом. Как поётся в старой лагерной песне:
«Это было весною, зеленеющим маем,
Когда тундра проснулась, развернулась ковром.
Мы бежали с тобою, замочив вертухая,
Мы бежали на волю, покати нас шаром…».
Но нередко «отрывались» и зимой. Не зря в блатном жаргоне до сих пор «встать на лыжи» значит «совершить побег».
Правда как она есть
МНЕ ПОВЕЗЛО: УДАЛОСЬ НАЙТИ ЧЕЛОВЕКА, который лично участвовал в пресечении крупнейшего колымского побега, послужившего основой для многочисленных легенд о майорах пугачёвых и полковниках яновских. Этим человеком был мой отец, Анатолий Ефимович Сидоров. До призыва в армию он, тогда ещё малолетка, сам отсидел год за незаконное хранение оружия и ещё три, добавленные за участие в побеге. Как ни странно, это не послужило препятствием для того, чтобы после освобождения в конце 40-х годов его взяли служить… в конвойные войска! Да, и такое бывало… Отец (ныне покойный) произведений Шаламова не читал. Он рассказал о том, с чем пришлось столкнуться ему самому.
Массовый побег заключённых, совершённый под предводительством бывшего офицера Советской Армии, действительно имел место в конце 40-х годов на Колыме. Событие исключительное даже по меркам тех лет, когда зэки бегали нередко. Возглавил побег не майор и даже не подполковник, а полковник по фамилии Батюта. Танкист, как и полковник Воронов у Солженицына. Правда, осуждён был Батюта не по «политической» 58-й статье, а по уголовной - за мародёрство на территории Германии.
И ещё одна неточность допущена Шаламовым. Варлам Тихонович, рассказывая о составе арестантов, ушедших из зоны, писал следующее:
«Это отделение было сформировано сразу же после войны только из новичков - из военных преступников, из власовцев, из военнопленных, служивших в немецких частях, из полицаев и жителей оккупированных немцами сёл, заподозренных в дружбе с немцами.
Здесь были люди, за плечами которых был опыт войны, опыт ежедневных встреч со смертью, опыт риска, опыт звериного уменья в борьбе за свою жизнь, опыт убийства.
Здесь были люди, которые уже бежали и из немецкого, и из русского плена, и из английского плена... Люди, которые привыкли ставить на карту свою жизнь, люди с воспитанной примером и инструкцией смелостью. Обученные убивать разведчики и солдаты, они продолжали войну в новых условиях, войну за себя - против государства».
Другими словами, автор утверждал, что бежали только «вояки», не имевшие отношения к профессиональному уголовному миру. В этом сказалась глубокая неприязнь Шаламова к «блатарям». Писатель ненавидел и лагерное начальство, и «воровское» сообщество. И ему не хотелось, что в «героическом» событии участвовали «уркаганы».
МЕЖДУ ТЕМ В ЖИЗНИ всё оказалось именно так. Костяк группы составляли вовсе не фронтовики, а уголовники. Бежали заключённые не с территории лагеря (с бесшабашными расправами над охраной, карнавальными переодеваниями и т.д.), что было практически невозможно, а с таёжной делянки, с общих работ на лесоповале. Они тихо разоружили сначала самоохранников из числа арестантов-«бытовиков», а затем - под стволом винтовки - часового по фамилии Лебедев и позже - рядового Ачеченко, пришедшего сменить Лебедева на посту. При этом зэки не только убили самоохрану и часовых, но и надругались над их телами, вырезав на спинах солдат красные звёзды.
В дальнейшем, как и в рассказе Шаламова, беглецы вышли на трассу и тормознули проезжавший мимо грузовик. В грузовике находился водитель-заключённый и больной арестант. Больного выкинули из машины (не брать же в побег!), а водителя взяли с собой. Вскоре горючее кончилось, и беглецам, бросив машину, пришлось идти пешком. Углубившись в тайгу, «побегушники» наткнулись на зимовье геологов (хозяева отсутствовали) и разграбили его: взяли кое-что из одежды, сапоги и еду. Позже один из арестантов случайно заблудился, отстал от группы и наткнулся на солдат, шедших по пятам беглецов, Он и остался в живых...
Военное руководство, понимая, с кем ему придётся иметь дело, приказало «пресечь побег с наименьшими потерями среди личного состава». Эта нейтральная и гладкая формулировка подразумевала совершенно определённый образ действий: «Не рисковать, не стараться брать живыми, а расстрелять к чёртовой матери!» Впрочем, бойцов не надо было специально уговаривать: они видели, что сделали беглецы с солдатами. Пощады «побегушникам» ждать не приходилось...
Вот что дальше рассказал отец:
«- Беглецов мы настигли к ночи второго дня. Они расположились на ночёвку в низине, в большом овраге. Заключённые были убеждены, что далеко оторвались от преследования, поэтому даже охранения не выставили. А зря. Наши ребята были просто озверевшие. Эти самые звёзды так всех взбесили, что никто не заметил, сколько мы одним махом километров покрыли! Если бы просто убили, это одно: страшно, но ведь служба такая. А вот издевались они зря...
Ну, окружили мы их по всему периметру оврага. Лежим всю ночь, ждём. А колымская весна, хоть и поздняя, но холодная, пробирает...
Только светать начало, видим - раненько первым встаёт баландёр, ставит котелок на огонь, чтобы воду вскипятить. Потом понемногу просыпаются арестанты. Потягиваются, кости разминают, балагурят, отогреваются, смеются, подначивают друг друга. Ну, до завтрака дело не дошло. Команда: «Огонь!», там мы их всех и покрошили. Не останавливались, пока не расстреляли весь боекомплект. Живых не осталось. Били из автоматов, как в тире…».
Заметим, что некоторые погибшие ушли в побег не по своей воле...
У отца было несколько грамот за пресечение побегов на Колыме, из них только этот считался массовым. Были ещё групповые, но подобных тому, о котором написал Шаламов, он больше не припомнил. Замечу: любой значимый случай доводился до сведения личного состава с целью укрепления бдительности.
Вот такая она оказалась, горькая правда. Далёкая от героической романтики как шаламовского рассказа, так и телевизионного фильма. И поневоле задумаешься: а стоило ли показывать «Последний бой майора Пугачёва» 9 мая? Даже при всём уважении к Варламу Тихоновичу Шаламову…