Я сижу на стуле, рассматривая от нечего делать большой белый шкаф в углу кабинета. У этого аппарата есть длинющее научное название, но все, даже врачи, для простоты называют его аурографом. По сути он делает рентгеновские снимки души. Как? Откуда мне знать. Я не конструктор, я пациент.
В кабинете я одна - доктор за стенкой, проявляет снимки. Все здесь мне знакомо. Конечно, последнее время бываю тут чуть ли не чаще, чем дома. Четыре горшка с кактусами на подоконнике. Портреты светил медицинской науки на стенах. На столе у доктора, как обычно, идеальный порядок: лампа в левом углу, очки, календарь, две ручки и карандаш. И папка. Толстая папка с моей историей болезни. В ней нет ничего страшного, никаких результатов анализов, одни яркие рисунки - снимки аурографа. Непосвященному они напоминают произведения абстракционистов. Пятна разных цветов, размеров и форм. Для врача же снимки - основной материал, на основе которого ставится диагноз, производится лечение и в результате спасается жизнь.
Тихонько щелкает замок. Входит доктор.
Доктор Буркашов - именно это имя написано на двери кабинета. Невысокий, толстенький, розовощекий. С ласковыми глазами. Называет меня "дочкой". Это даже как-то непривычно. Везде обращаются на вы: "Девушка, вы к кому?" А тут: "Ну, как дела, дочка?" Но приятно. Словно он мой дедушка.
В руке доктора очередной снимок. Хотя я и без снимка знаю, что со мной. И что он скажет.
- Ну что же ты, дочка? Как же так можно?
Я смотрю на него и чувствую на лице ту самую жалкую улыбку, которую так ненавижу.
- Так же нельзя. Твою историю болезни хоть в музей сдавай. Я все удивляюсь, что ты вообще жива...
Он кладет снимок на стол.
- Вот смотри. Этого, - доктор указывает на светло-зеленое пятно странных очертаний, - быть не должно. Такое только у животных наблюдается. Причем перед смертью. А вот это... Да что тут говорить, уникальный случай...
Он не подает виду, что все плохо. Хотя все очень плохо. Даже не плохо, безнадежно.
- Что делать-то будем, дочка?
Я молча смотрю на него. Наконец, нахожу в себе силы выдавить:
- Спасибо вам, доктор...
И поднимаюсь, чтобы уйти.
- Постой, - он идет к шкафу и достает небольшой темный пузырек. - По две таблетки перед сном. Две недели. Потом все.
Я была готова к этому. И поэтому спокойна спокойствием обреченного. Пузырек в карман.
- До свидания, дочка...
- Прощайте.
Выхожу в коридор, киваю старушке-вахтерше, открываю дверь. Погружаюсь в жаркий июльский город. Семьдесят восемь шагов до автобусной остановки. Пятнадцать минут толкучки и тряски. Вот и дома. Рука почему-то дрожит, не могу попасть ключом в замочную скважину. А это и не надо - дверь открыта. Вся семья в сборе.
- Ну как? Что говорят?
- Все нормально, мам, иду на поправку!
Только не смотреть в глаза. Только не смотреть в глаза. Сбрасываю босоножки, шлепаю в свою комнату. Там, за закрытой дверью, можно расслабиться. Ставлю пузырек на стол.
Две недели. Четырнадцать дней. Две недели и все.