Появление независимого украинского государства сопровождалось созданием новой украинской литературы. Подобно тому, как за четверть века до этого, по словам Кундеры, «счастливый союз культуры и жизни, творчества и народного движения придал центральноевропейским восстаниям неподражаемую прелесть, навсегда очаровавшую всех, кто застал те времена».
Новой, возможно, эта литература стала прежде всего потому, что осознавала себя преемницей опыта литературы западной. А уж от собственной истории и опыта уйти ей было некуда.
Наиболее успешным ее проявлением стал Станиславский феномен - проект, объединивший прозаиков и поэтов западноукраинского Ивано-Франковска (Станислава). В издательстве «Эра» вышли антологии стихов и прозы («Станислав+2» и «Галицкий Стоунхендж»), представляющие Станиславский феномен русскому читателю.
Эссе переводчика и составителя обоих антологий Андрея Пустогарова – несколько запоздавшее предисловие к этим книгам, попытка почувствовать момент общности соприкасающихся и разбегающихся писательских миров.
О нем прослышали, когда его уже не было. «Фрагмент действительности, что выгорает при дневном свете, теряет краски, исчезает прямо на глазах, словно те самые фрески из римских подземелий" (1).
Пожалуй, единственное неоспоримое доказательство его существования - журнал "Четвер", первые семь номеров, вышедшие в Каллуше и Ивано-Франковске с 90 по 96 год.
"Итак: смерть искусства, постпостзакат культуры, предчувствие
гражданской войны или второго пришествия, - эти и другие грустные вещи стоят под окном, а мы собираемся издавать журнал.
Зачем?
Не является ли наша затея гордыней и самолюбованием, а также свидетельством непомерного честолюбия?
Несомненно.
Не является ли она делом абсолютно пустым?
Бесспорно.
Не является ли она также последней соломинкой для кучки одиноких?
Да, сэр.
И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Мы начинаем".
Это цитата из "Попытки редакционной статьи" первого номера. Номер изготовлен при помощи пишущей машинки. Вместо отсутствующей в клавиатуре буквы i -цифра 1.
Журнал, редактируемый Издрыком и Андруховичем, положил начало процессу ферментации.
"Это случается - в нужное время и в нужном месте. Выброс энергии, цепная реакция, взаимное притяжение, подражание и сопротивление, конкуренция, любовь, разговоры до утра, алкоголь, ненависть, перст Божий - и вот он "Станиславский феномен" (2).
Кто же они? Такими их увидел Юрий Издрык "в одну из веселых ненавистных весен конца тысячелетия":
"Владимир Ешкилев, исследователь империй и иерархий, имитатор и интерпретатор тайных знаков, интеллектуал, интриган, инициатор интимных инициаций";
"Тарас Прохасько, бродячий философ, чьи странствия тогда еще не переросли в философию, но уже привели к филофилии и софийному просветлению, заметному даже во взгляде";
"Юрий Андрухович, гениальный поэт, блестящий прозаик, уже в то время мэтр и мастер, денди, патриарх, патрон и патриот"(3).
А теперь Юрий Андрухович:
об Издрыке, вернее о его романе "Воццек" (эти два имени не всегда просто отделить друг от друга) -
"Воццек" - причудливо и прочно сплетен из физической боли, сновидений во время бессоницы, ненависти, которую я по степени ее чистоты осмелился бы назвать "святой", из тасуемых по-жонглерски цитат, сюжетов, приемов, способов высказывания - всего этого (прошу прощения) "постмодернизма", который, однако, оказывается предельным, последним, исчерпывающим";
о Галине Петросаняк:
"автор странных и неровных стихов, родившаяся в диких горах (ее село на самом краю, дальше только медведи и граница с Трансильванией, родиной вампиров). Кажется, она вырвалась из этой ловушки - сегодня она странница или беглянка, искушенная Европой, Веной, отзывающаяся на каждый всплеск жизни, благодарящая ее каждым своим жестом (ведь поэзия - это прежде всего жестикуляция, усиление недотягивающей речи)";
и еще о Тарасе Прохасько - фраза, которая из-за частого употребления в прессе уже набила на Украине оскомину -
"так медленно и точно могло бы писать растение"(2).
Каждый из них был удивлен существованием остальных в "извечно подозреваемой и презираемой части света, которая зовется Галичиной"(4). В те времена единственный путь из Ивано-Франковска лежал во Львов, потом в Киев, потом в Москву, а потом уже в большой мир, где... Возможно, им казалось, что отступать дальше некуда. Их загнали в угол - они сделались непобедимыми.
Галина Петросаняк написала:
"Я счастлива, что живу в городе, где грезы,
уже, казалось, напрасные, сбываются сдержанно и непреклонно,
и первую утреннюю чашку кофе бродячий философ
пьет в уличном кафе прямо под собственным балконом..." (5)
Непреклонная привязанность к своему позволила им не потерять почву под ногами, когда сквозь них проходили ветра других литератур и опытов. Перефразируя Пруста, тирания глухого угла Европы заставляла их достигать совершенства, ведь "у тебя для размещения всего твоего опыта есть всего лишь несколько ландшафтов, которые преследуют, на которые отваживаешься, а они диктуют способ мышления, а способ мышления - это судьба». Остается только следовать "флористической логике ареала, рассеяния, экспансии, отмирания…" (6) Эта логика ареала продиктовала им их мифы.
В Галичине было много мифов: о "европейскости", "австрийскости" галичан, о золотом времени Австро-Венгрии, о миссии украинского языка и литературы, о том, что "галичане сделали Украину"... Кто-то из наших героев считал, что не предают только мифы, кто-то говорил о засилье мифологии, но каждый из них (за одним, быть может, исключением) стал строить свой, персональный миф.
Миф Андруховича - "Возвращение в Европу", в потерянный рай, где "бесконечная и безупречная забота материального о духовном, это постоянное меценатство" цивилизации защищает не только от варварства степняков, но, похоже, и от самой Смерти, от ее тоталитаризма. Пусть так, но что же Украина предложит взамен?
Возврат "биологического напряжения, телесности, секса и смерти" в жизнь, что "лишилась изначального драматизма" (4), возобновление Карнавала - вот что могут вынести украинцы на Общий Рынок.
Владимир Ешкилев однажды произнес: "Мы стремимся в Европу, но не в ту, которая есть, а в ту, которую мы придумали". Но, во всяком случае, для самого Андруховича его миф срабатывает. Как и в истории воскресения, это дорогого стоит. Впрочем, из моего далека об этом трудно судить.
Сам Ешкилев придумал миф о современной украинской философии - дитяти Дерриды и Лиотара. Философии, как технологии группового спасения. Что же говорит нам этот мрачный (не путать с бродячим) философ?
Мир по Ешкилеву - это "топос поражения", а Украина - самое слабое звено современного глобализма. "У общества, в котором всевластие ментов называют демократией, мафиозную тусовку - державой, воровство - реформами, околесицу подвыпивших неуков - духовностью, нет будущего. Все обречено на катастрофу. Вопрос лишь в сроках", - говорит героиня романа "Пафос". Ну, собственно, мы и так знали, что весь вопрос в сроке Второго Пришествия. В романе есть и программа борьбы. Вот текст, ценой жизни добытый хакером в интернете: "Все государства возникли в результате возведения в правило ошибок, накопившихся в изначальном Тексте... Мы сделали Бомбу, замаскировали ее под литературу и выпустили голодную пастись на суржиковые поля государства-урода. Литература некогда породила эту державу (повествовательно-сентиментальную, насквозь литературную, словно педсовет в гуманитарном лицее), литература ее и убьет... Она взорвет государство-текст, сотрет его ластиком семантики, как неуклюжую цитату.."(7)
Не монстры ли соцреализма, заклинавшие жизнь словесными конструкциями, выглядывают из-за плеч Владимира Ешкилева – лучшего инструктора украинского боевого вуду?
Свою "Повесть временных лет" - откуда есть пошла земля галичанская - рассказывает Тарас Прохасько. Сборник радионовелл "FM "Галичина" - это хроника, охватывающая месяцы с ноября по март. Не замкнутый даже цикл, который, однако, вместил в себя город, горы, род, воду, дрова, яблоки, снег, войну, жития святых, видения, сэконд хэнд, Рождество, араукарию, смерть, трапезу, Родину...
Проговаривать этот галицкий миф начал еще Богдан-Игор Антоныч, живший "при Польше" в католическом Львове. В его "Рождестве" в лемковских Карпатах
"на санях родился Бог
в городочке Дукла..."
И у Галины Петросаняк именно из Карпат "в путь собираются степенные волхвы". Двойные сумки, которые перебрасывают через спину лошади, -
" бесаги их полны дарами, а сердца -
надеждою на милость Назорея"
(На витраже в Кельнском соборе один из волхвов - женщина. Стихи Петросаняк - та трава, что удерживает почву, по которой расходятся тропки "феноменальных" станиславцев.)
Но мифология Прохасько менее идилическая, более изолированная, герметичная. Прохасько знает, что "нет уже никаких лемков. Лишь великолепное запустение, рельеф, который навсегда сохранил интонации их мифической космологии. Хорошо, что остались только земля и мифы - это настоящая родина - и ничего другого, что могло бы их уничтожить или оскорбить" (8).
Казалось бы, это и есть миф Прохасько - о том, что земля хранит мифы, и взять их от нее – наша задача. Но сам он чувствует – сейчас пора мифа о прощании, в том числе с мифологией. Ведь теперь "у детей неплохая кровь - мешаная и причудливая. И карта, где зачеркнуты пункты, в которые не обязательно заходить... Дети не пропадут. Они всегда будут чувствовать, что не одиноки" (9). Может, они смогут обойтись без мифологий?
Сюжеты Издрыка совпадают с сюжетами мифологии общепринятой - рай, ад, изгнание из рая, потоп... Издрык соединил ее со своей личной историей. Роман "Двойной Леон" начинается с Большого Взрыва. Вернее, время обращается вспять и к Большому Взрыву приближается. Подзаголовки: "За пятнадцать минут до конца"(Он), "За семь минут до конца"(Она), "За семь минут до конца"(Он), "За три с половиной минуты до конца" (Он), "За минуту до конца" (Он), "За одиннадцать секунд до конца" (Он), "За три секунды до конца" (Она), "За секунду до конца
Позвякивая ключами, стояла у окна, потом, когда клала ключи в сумку, нащупала какую-то случайную, позабытую таблетку и вдруг с той ясностью, что бывает лишь при вспышке далекой грозы, поняла, чего больше всего хотела все это время - иметь от него ребенка".
"Я уловил, - написал Издрык, - то, что появилось незаметно и исчезло бесповоротно". Сегодня музыканты, простите, писатели разошлись по сольным проектам. Иногда неполный состав собирается под одной обложкой. Например, в возобновленном во Львове «Четверге» или проекте «Потяг 76». Станиславский феномен - уже легенда.
Но пригодны ли его мифы для создания новой украинской космологии? И что будет с государством-текстом?
Увидим.
Главное, изучение станиславского феномена не дает рецепта, как создать лучшую в стране литературу в провинциальном городе. Хорошо, что Дух дышет там, где хочет.
2003
------------------------------
1. Іздрик. «Воццек». Ивано-Франківськ, «Лилея-НВ», 1997. - 112 с.
2. Ю. Андрухович. «Станислав и феномен ферментации». Эссе. 1998.
3. Іздрик. «Станіслав: туга за несправжнім». «Плерома», №1-2, 1996.
4. Ю. Андрухович. «Дезорієнтація на місцевості». Ивано-Франківськ, «Лілея-НВ», 1999. - 124 с.
5. Г. Петросаняк. «Світло окраїн». Ивано-Франківськ, «Лілея-НВ», 2000. - 48 с.
6. Т. Прохасько. «Інші дні Анни». Київ, «Смолоскип»,1998. - 112 с.
7. В. Єшкілєв. «Пафос». Львів, «Кальварія», 2002. - 208 с.
8. Т. Прохасько. «FM Галичина». Ивано-Франківськ, «Лілея-НВ», 2001. - 52 с.
9. Т. Прохасько. «Ботакє». «Кінець кінцем». 2000.