Глава 1
Шлялись мы с Боцманом по бульвару, шлялись, ничего не вышляли, ну и занесло нас, естественно, во двор, больше ведь некуда. Прошли чуть-чуть и
остановились. Меня почему-то потянуло оглянуться, смотрю, Боцман тоже так осматривается, как-будто с непривычки. Но всё было как и должно быть: слева серая пятиэтажка зубодёров, справа тоже серый 18-й дом. И двор как все дворы-площадка для молодняка и лавочки для тех кто постарше.
Лавочки были облагорожены-т.е. недавно покрашены в яркие спек-тральные цвета. Кое-где пробивалась травка. Все так и говорили ноор-мальный урбанизм тут у нас.
А необычностью веяло только от фигуры Сухарева. Он расположился на лавочке, но не сидел, как обычно, сгорбившись, положа руки на колени и глядя в замусоренную окурками землю. Он величественно восседал, снисходительно щурясь на солнце. Морда выражала полное довольство жизнью, в спокойной позе чувствовалась необычная уверенность в себе и в своём завтрашнем счастье.
Но даже не это было удивительно. Совсем уж странно выглядела сто-явшая на лавочке, рядом с Сухаревым, необычная бутылка. Она была пузата в одном измерении и благородно зализана со всех сторон. Чувствовалось, что прикосновение к ней будет приятным. Внутри было что-то темное, но верхний край этой жидкости не доходил до положенного ему места. Точно, значит уже в одиночку выхлебал дозу. Я уже приготовился к диалогу с Сухаревым по поводу этики внутриколлктивных отношений, но тут Боцман прошептал:
-Это же Мартель!-
Видно было, что произнесённая мысль произвела на него одухотворяющее воздействие. Я почувствовал, как он внутенне просветлел и возлюбил Су-харева. Простая морская душа. У себя на БРПЛ он был строгим отцом своим матросам. На суше матросов нет.
Но тем не менее, это был он , знаменитейший коньяк по неимоверной цене. На витринах бутиков он возлежал в коробке, на муаре, и справа от бу-тылки сияла хрустальная пробка, чтоб после вскрытия элегантно заткнуть горлышко. Чтоб было, значит, красиво и не выдыхалось. Ну и сейчас пробка была в горлышке, а коробка в урне, куда мы пытались бросать окурки. Коробку из-под Мартеля нам также трудно было-бы достать как и саму бутылку, но логика пала перед неожиданностью и я спросил
-Ну, говори, чего туда налил и где взял бутылку?
Сухарев же неторопливым таким, уверенным движением достал из пачки беломорину, элегантно затянулся и ответствовал:
- Я её заработал.
- Как же это дворник может за день надыбать на Мартель, ведь вчера вечером её не было.
-Дворник не может, а бывший сотрудник ГРУ- может.
Быстро оглянувшись по сторонам, Боцман придушенно простонал:
-Так ты что, секрет продал?
Само собой подразумевалось, что деньги от продажи должны были пойти на выпивку, но не на Мартель же.
-Не знаю я никаких секретов, их уже давно политики за просто так разболтали.
-Так откуда же коньяк?
-Мне помогла теория восприятия живописи.
Что-то наверное изменилось в выражении моего лица, крыши домов с грохо-том сдвинулись, сразу потемнело и в темноте я нащупал пластмассовый стаканчик. Сухарев участливо подталкивал мою руку к носу.
-Да ты понюхай, сразу легче станет.
На Боцмана теория не подействовала, он стал, как всегда в непонятных обстоятельствах непроницаем. Я втянул носом дорогостоящие пары и сфоку-сировался на лице Сухарева. Он, конечно, не отличался сентиментальностью, но ко мне, почему-то, относился с сочувствием. В нашем клубе я по поводу и без повода рассказывал всякие странные истории, в которые постоянно попадал, когда работал в суперсекретном НИИ.Наверное нас роднило общее чувство былой причастности к интереснейшим секретам, от которых сейчас пользы не было никакой и никому.
А сейчас его потянуло в нравоучения.
-В наше время нельзя быть таким впечатлительным. Запросто мог бы там побывать да и остаться. У тебя что, сердце или приступ?
Но я упёрся.
-В какое это …время?
Я уже по чуть-чуть начал соображать. И Сухарев с готовностью отозвался.
-Мы вернулись к временам, когда выживают менее психически и умственно организованные особи, к которым ты не относишься. Одно утеша-ет, что эти особи, по теории Дарвина, не смогут приспособиться к изменяю-щимся условиям, которые сами же изменяют, и вымрут. Но мы этого не ощу-тим.
-Послушай, сотрудник твою мать, не надо теоретизировать, расска-жи, как достал buttle.
Язык не поворачивался назвать эту хрустальную мечту низменным словом бутылка, хотелось произнести что-нибудь повозвышенней, а на ум приходи-ло только buttle of vine.
-Расскажу- просто сказал Сухарев- но сначала отведаем этого уни-кума.
Разлили по периой, наступило молчание. Как самый решительный из нас, высказался Боцман.
-Ладно, ребята, наверное этот напиток только для утончённых ценителей, которые выпили море разных коньяков и брендей, и могут за-просто отличать одно от другого. Я знаю, они могут часами обсуждать достоинства или недостатки какого-нибудь пойла, дескать в какой провинции Франции выращен этот виноград, да на каком склоне холма, на северном или на южном, да вовремя ли был снят урожай и т. д. Но мы-то не такие, можно просто сказать, что этот коньяк приятен на вкус и на запах, имеет некоторое послевкусие и всё. Может быть, если в нашу водяру москворецкого разлива, добавить некоторые ингридиенты, она питься и озонировать воздух будет не хуже этого Мартеля, и не надо будет переживать, сколько это денег ты в себя засунул, выпив небольшой стаканчик.
Чувства обострились, подул слабый ветерок, и стало ясно, что в ближайшей урне не всё в порядке с запахом.
Наше молчание подтвердило полное согласие с умозаключениями Боцмана.
-Так вот, насчёт теории восприятия живописи- начал сдерживать обещание Сухарев.
-Дежурства на центре связи, да ещё в ночное время, это полное ничегонеделание. Конечно, если что, то ты должен, а если нет, то можно делать что хочешь, ну, в определённых рамках. Некоторые изучали языки, исследование операций, это то, что сейчас называется логистикой. Я же тогда был несколько помоложе и естественно думал только о бабах. Ну и под видом изучения истории живописи, стал таскать на дежурства ху-дожественные альбомы из нашей библиотеки. А библиотека наша …да, не расскажешь. Ну там Рембранд, Тулуз-Лотрек, то сё, это, другое.
Сухарев не любил интонациями подчеркивать смысл сказанного, хотя и ясно выражал свои мысли. Получался вроде-бы монотонный, но интереснейший монолог. Плавно текли слова, сливаясь в спокойный поток фактов, силлогизмов и аллюзий. Разворачивался необычный сюжет. За-хотелось хоть чуть-чуть поспать, но какой сон у алкоголика и в полудремоте сознание заинтересовалось внутренними видениями. Постепенно, чувства перестали давать информацию о происходящем сейчас и здесь, кожа ощутила жар казахстанского солнца. В жарком мареве подрагивал карандаш нашей ракеты, тускло отсвечивали толстые стёкла командного бункера. Вернее, ракета была янгелевская, но под обтекателем было наше изделие, которое, должно быть, и точка, выведено в заданную нами точку орбиты. Мы – это лаборатория некоего НИИ, почти в полном составе приехавшая в Тюра-Там обеспечивать, очередной запуск. Я здесь впервые, уже почти освоился, при-вык дышать расплавленным припоем воздуха, пить газированную воду пивными кружками, а к чистому спирту ещё не привык, так же как не при-вык к обиходу военного города и к космодромным пейзажам. Да и как тут привыкнешь к огромным сооружениям непонятного предназначения, видным из окна вагона мотовоза по пути к родной площадке. А уж эти антенны! Самых различных форм и конструкций, они натыканы по степи без всякой видимой логики. Нормальный марсианский индустриальный пейзаж, ей богу.
Мы сидим на так называемой гостевой трибуне. Шеф лаборатории в бункере, попасть в бункер во время пуска большая честь, но я её обя-зательно удостоюсь.Трибуна представляет из себя сваренную из труб конст-рукцию, точь в точь как на сельском стадионе, сиденья, или лавки, идут ус-тупом. На нижнем от меня ярусе, чуть правее, закреплены какие-то серые параллелепипеды с закруглёнными фомами, ну вроде рюкзаков, и вроде лямки видны. Юра, мой начальник, говорит, что изолирующие противогазы, именные. Как это? А ты посмотри. На серых рюкзаках закреплены таблички с фамилиями: Титов, Терешкова, и т.д. Зачем им здесь противогазы? А вот если они будут на этой трибуне смотреть наш пуск, а ракета взорвётся на старте и удушливые газы дорвутся сюда, то они уже будут в противогазах. А мы? А нам не положено, Юра похлопал меня по плечу, да и не умеешь ты их одевать. Хороший он парень, не боится спорить с шефом. Лучше смотри, сейчас будет пуск. И точно. Низ карандаша заклубился, и он начал потихоньку выплывать из дымного вала, послышался грохот и вот ракета висит , опираясь на жёлто-голубой мазок. Медленно поднимаясь над горизонтом, она всё быстрее забирает на северо-восток, и скоро от неё на небе остаётся только быстро гаснущая точка. Низ трибуны заволок буро-оранжевый дым, в горле запершило, и Юрка крикнул – Беги, дурак, дыши в воротник. Какой воротник, это же было потом, зимой, на другой площадке... всё спуталось. Но голос Сухарева продолжал вещать его историю. А я опять в Москве, на знакомой пыльной лавочке, только горло саднит, наверное от Мартеля. Боцман небрежно облокотился на спинку, глаза полуприкрыты, о чём – то мечтает, хотя по нему не поймёшь, я вот пот со лба смахнул, а он спокоен.
Сухарев, оказывается, в своих изысканиях не остановился на обнажённой натуре. Мало того, что он перелопатил почти все европейские музеи, он ещё заинтересовался техникой живописи, освоил основы перспективы и узнал, сколько в человеческом скелете костей. Этого ему показалось мало и он открыл, что перспектива бывает не только геометрической, но и цветовой. И если всю правую сторону картины занимает гора, то слева должна быть хотя бы птичка, и вся эта уравнове-шенность называется композицией. Все эти открытия ему так понравились, что он стал копать глубже, зарываясь во всё более специализированные фолианты. Он выкапывал всё более интересные факты, которые буквально потрясли его. Эта его одержимость была совершенно не понятна сослу-живцам, все внеслужебные разговоры он сводил на живопись. Но кому это интересно? Его стали сторониться, начальство стало внимательнее при-сматриваться к нему, но его уже понесло, и не было удержу. Оказалось, что в живописи существуют специальные приёмы усиления впечатлений от картины. Ну, например, наперекор всем законам цветовой перспективы более ярким, ярче всех персонажей картины, делается один, на котороый автор хочет обратить особое внимание зрителя. Такие вещи художник делает не от хорошей жизни. Ведь отражательные способности красок во много раз меньше, чем свойства натуры. Поэтому, строго говоря, каждая картина не соответствует той действительности, с которой она написана, хотя бы в силу вышеуказанного различия в яркости и тональности красок и живого цвета природы. Каждый художник придумывает и использует особенные приёмы для чувственного отражения видимого мира на холсте. Вырабатывается своя особая манера письма, способы наложения красок, а также, особая цветовая тональность, присущие только этому художнику. А как же мне, простому зрителю-потребителю отличить хорошую картину от плохой? И, вообще, почему одни картины нравятся, а другие нет? Сухареву захотелось узнать, можно ли хоть как-то обосновать выбор нравится-не нравится? И, кажется, ему это удалось.
-Конечно-говорит он-моё обоснование всего лишь теория, и как все теории подвержено не только критике, но и развитию. Но никому не хочется ни критиковать, ни развивать.И он продолжил.
Но мне уже не до теории. Опять накатил озноб, резко похолодало, но это не посталкогольный симптом. Сквозь полуприкрытые глаза видны смутные очертания медленно бредущих людей. Опять, в очередной раз, еду в эвакуацию. На нашей площадке, за несколько часов до запуска какой-нибудь мощной ракеты, эвакуируют всех людей подальше от старта, в сторону откуда дует ветер.Чтоб при случайном взрыве ракеты на старте все вредные газы пошли по ветру, а люди остались целы. Очень гуманно. Но почему-то все эвакуации проводят как назло ночью. А ведь завтра, вернее сегодня, рабочий день и никто его не отменит. Опять буду тупо соглашаться с офицерами, потому что в непроспавшейся голове не будет своих мыслей, и не будет желания спорить и настаивать на своём. Совершенно ясно я пойму, что как ни сделай всё будет хорошо, работа будет совместно с военными сделана в срок и мы получим премию.Но ведь жалко, теряешь авторитет, ибо сказано: ты не споришь, тебя не уважают. А завтра ещё надо будет поставить на колени этого зажравшегося представителя, чтобы наконец черкнул свою подпись под решением. И тогда можно будет провести эксперимент, от которого очень много зависит. Всё есть, места подключения определены, шлейфовые осциллографы проверены, военные готовы вывезти ракету на старт, заодно потренируются, ребятам в бункере даны подробнейшие инструкции, что и когда делать, а этот …упирается.
Вот что я завтра сделаю. Возьму-ка я с собой монтажниц, этот гад выдаст схемы, деваться ему некуда, а вместе со мной девочки найдут не-сколько маленьких ошибок. А обнаруживать ошибки где бы то ни было я умею хорошо. Как-то на спор обнаружил ошибку в принятом военными алгоритме. Тут я ему и скажу, что же вы здесь делаете за такую зарплату, вон даже дыни навострились выращивать, а ошибки в схемах не можете за столь-ко лет исправить.
Кто-то когда-то придумал, что раз в этом Тюра-Таме полным полно всякой техники, разработанной разными фирмами, то пусть эти фирмы и от-вечают за свои изделия на месте. И появились недалеко от военных городков маленькие коттеджи, а в них появились представители. Однажды я спросил одного особо активного, а что ты тут делаешь. И получил странную неожиданность, я отвечаю за проблему. Ну что ты с ним будешь делать. Главное чтоб не мешал, и ставил с умным видом свою подпись, разрешал, значит, пользоваться ихней техникой, а ведь мог бы и не разрешить. Хохот да и только, куда бы он делся. Подпись нужна позарез, не могу же я со сборной нашей бригадой торчать здесь 3 месяца на жаре, у всех полно дел в столице, и поэтому я пойду на маленький шантаж, и он наверняка удастся. От удачно придуманного плана, выпитый вечером спирт перестал будоражить мысли и душа успокоилась. Можно осознать, что делается за окном автобуса. Одна за одной ползут самые разнообразные машины, упираясь оглоблями света фар в задницы друг другу. По обочинам молча бредут солдаты, некоторые от холо-да накинули на головы одеяла. Пыль ,смешавшись с выхлопами, нехотя об-волакивает сапоги, и сквозь гудение мотора слышны приглушённые окрики сержантов. Машина остановилась, значит прибыли на место, фары погасли, но мы всё равно знаем, что рядом свалка сломанной техники. С пьяными криками проехал роторный экскаватор, остановился и тоже затих. Молча ждём. Все знают, что сегодня запускают кое-что на стационарную орбиту. Отчаянные ребята из соседнего отдела кое-что изменили в процедуре предстартовой проверки изделия и результат скоро покажется. Но в институте собрано такое количество талантов, что сбоев практически не бывает. Вдруг вспыхнули прожектора и скрестились на блестящем корпусе ракеты. Застрекотали кинокамеры спец- студии Министерства Обороны, оказалось они расположились рядом, а я и не заметил. Оказалось, что ферма обслуживания уже отъехала в темноту, показался красно-оранжевый свет, осветивший клубы дыма и пыли, и только потом донёсся мощный грохот. Прожектора довольно долго вели её всё выше и выше, потом погасли и меж звёзд осталась только медленно движущаяся полоска света. Красив всё-же ночной старт. Красивее его может быть только степь весной. Однажды утром ты замечаешь, что степь изменила цвет. Ещё вчера ты с трудом мирился с её существованием, а сегодня в глаза бьёт яркий жёлтый цвет, а вдали проступают небольшие пятна красных тюльпанов. Они стоят так густо, что между цветками не видно земли. Хочется лечь и покачаться на этом прият-ном жёлтом матрасе. Что я однажды и проделал. Оказалось, что под цветками и листьями голая земля, ни одной упругой травинки, и подумалось, нет, подмосковное поле милее и без обмана.Если бы ещё один стакан спирта, расшибся бы к чёртовой матери в этой красивой степи. В районе нашей площадки растут почему-то в основном только жёлтые тюльпаны, а в районе двойки-красные. Перед отлётом всем хочется набрать красных, а они не пьют Мартель, тьфу, ведь я опять на лавочке, в Москве, и Сухарев разливает драгоценное питьё по пластмассовым стаканчикам.
За время моего отсутствия Сухарев успел развить свою теорию до состояния стройности. Суть её довольно проста. Люди привыкли воспри-нимать окружающий мир как он есть. Не имея никакого художественного образования, не имея никакого понятия о графических или цветовых законах, человек, например, ясно понимает, что чем дальше видятся предметы, то тем они должны быть меньше и как-бы голубеют, что ближайшие предметы ка-жутся резче остальных ну и т. д. Если на холсте неправильно изображена перспектива, то хочет человек или не хочет, а подсознание, вместилище опы-та поколений, даёт сигнал об ошибке, возникает внутренний диссонанс, какое-то неприятное неудобство, и посетительница вернисажа морщит носик-не нравится. Получается, что чем больше ошибок в картине, тем сильнее её неприятие у зрителя. А уж, если на картину глянет мало-мальски подкованный ценитель, то ему не составит труда подсчитать видимые ему ошибки и вынести квалифицированный вердикт, то есть определить качество картины, и предсказать будет она нравиться нормальным людям или нет, и что делать если ошибок нет? Сухарев, конечно, молодец. Он захотел и повернул свою тренированную голову в сторону искусства и получил нетривиальный результат. Высказав всё это, он с сомнением уставился на меня.
Мартель, видать, уже вовсю меня охмурял. Казалось, что ничего страшного с нами не произошло, мы полны сил, и будущее от нас не уйдёт. И даже похотливая вонючая жаба, ползушая по асфальту к рынку, казалась обычной домохозяйкой, такой-же как все.
А Сухарев, по-всему было видно,чего-то от меня хотел, наверное одобрения. Ну и одобрю.Мне все в теориях нравится, они не предают и ниче-го не вымогают.И я серьёзно так сказал:
-Сухарев, конечно ты прав и теория твоя верна. Можно даже больше сказать, для художника даже одна ошибка –это много. Поэтому слу-шайте тост:
-Давайте смоем все чёрные краски и сомнения с наших душ, я подозреваю, Мартель хороший отбеливатель.
Хорошо пошло за очистку душ. Но веселее не стало. Всё, что Суха-рев высказал и доказал –это его внутренняя гордость.Его никто не заставлял, и уж конечно не платил, и толку от его теории в той прошедшей жизни не было, а в нынешней бессмысленной тем более. Но ему было интересно, ему хотелось посмотреть, может ли он что-нибудь кроме хорошо исполняемых служебных обязанностей. Оказалось что может, и эта новизна даёт массу неизведанных удовольствий. Пускай на любительском, непрофессиональном уровне, он нашёл кое-что ранее никому неизвестное и ощутил себя творцом. Это ранее неизведанное им чувство дарило неизвестные ране ощущения и толкало на новые поиски.
Поэтому он опять не остановился в своих изысканиях и определил для себя, что поиск ошибок в картине- это первый уровень познания системы нравится-не нравится. На следующем уровне оценки, необходимо знать и ви-деть хотя-бы несколько картин данного художника. Если он не делает оши-бок, можно спросить самого себя, а имеет ли он, допустим, собственную манеру письма? Вот если я увижу его картину в коллекции какого-нибудь любителя живописи или просто среди других картин, смогу ли я узнать его по только ему присущей манере накладывать мазки, по сочетанию только ему присущих оттенков и по тематике. Если ответы на эти вопросы положительны, то можно перейти на следующий уровень.
На этом этаже оценки возникает чисто филисофскмй вопрос:-А за-чем художник вообще пишет?- Не затем ведь, чтобы продать свои картины и купить колбасы для себя и своего кота, Зачем тогда учиться не делать ошиб-ки, вырабатывать свои, всеми узнаваемые повадки? Ведь необразованный потребитель-покупатель -Ён и так слопаить-. Но художники, творцы, хотят писать и получать огромное удовольствие от самого процесса и не хотят за-ниматься ничем, кроме любимого дела. Покупаемость картин служит для них только внешней оценкой их мучительного дела. На дальнейшее творчество их толкает отнюдь не цена картин, а внутренний жар сердца. Рано или поздно такой художник начинает осознавать, что он живёт в обществе, в котором есть не только портреты, пейзажи и натюрморты, а ещё, оказывается, есть и взаимоотношения. И тогда в своих работах он начинает отображать окру-жающую его современную жизнь, а она не всегда достойна лечь на полотно. Не все имеют мужество изображать не только деревенские пасторали, городские улицы и православные церквушки. А что же? Тот, кто сам себе от-ветит на этот вопрос, тот и окажется на третьем уровне и сможет обоснован-но обьяснить, почему нравится или не нравится эта картина. Можно даже сказать, что ответивший на этот вопрос, сможет чётко ответить и на вопрос чем отличается живопись от фотографии. Сухарев поднял побледневшее ли-цо и перевёл дух.
-А не усложняешь ли ты эту тему?- спокойно спросил Боцман, и добавил –А как-же критики?- можно довериться и чужому вкусу.
-Можно поговорить и о критиках- ответствовал Сухарев, я и в этом вопросе подковался.
-Стоп , стоп господа, вопрос же не в этом. Надо-же узнать, как мы получили это пойло- забылся я. И Сухарев сразу вздыбился.
-Это я получил buttle за мою теорию, это я её применил на практи-ке.
-Ты получил, ты и поделился.- Крыть ему было нечем. Я всегда старался гасить все скандалы на корню, хотя в нашем клубе, в отличие от других, их почти и не было.
Предвкушение следующего Сухаревского изыска не оставило почти никакого вкуса от Мартеля, и я даже не огорчился , увидев, как же его мало осталось, но не зря было сказано- останется время, будет и пища.
Сухарев начал с вопроса, сразу взбудоражившего нашу память.
-Случалось ли вам когда-нибудь испытывать прилив внечувственно-го восприятия? Когда без обмена словами, без мимики и жестов, ты уже знаешь дальнейшие поступки незнакомого человека, знаешь что он о тебе думает и чего от него можно ожидать?-
Память-шлюха сейчас же раздвинула занавес воспоминаний и быстро прокрутила несколько забытых эпизодов. Да, случалось испытывать, да ещё как, как будто я наперёд знал, не то чтобы будущие поступки, а даже мысли человека. Почему-то это случалось в моменты острой опасности, во время решающих для меня конфликтов. В вопросе Сухарева таился и ответ, но риторическим его не назовёшь. Тут прорезался Боцман и опередил меня.
-Да, бывало, конечно. Вот, помню, в одну собачью вахту …гм…да.
Всё было ясно, и не было нам дела до образованных материалистов, мы втроём, оказывается, пережили когда-то удивительные случаи и оказалось, что в них было что-то общее, подмеченное любознательным Сухаревым.
-Излагай дальше- сказал недовольный Боцман. И Сухарев продол-жил.
-Вас нет, и неизвестно когда придёте, в кармане жалкая десятка и никаких перспектив. Сижу, естественно, на лавочке и краем глаза вижу, во двор вплывает художник, тащит за лямки картину в специальном брезентовом чехле. И уже я знаю, что он обязательно подойдёт ко мне, чтобы якобы отдохнуть, что он непонятно как определил, что я местный алкоголик, и будет жаловаться на тяжёлую творческую жизнь. Непонятно только, зачем ему это нужно, но у высоколобых интеллектуалов, как всегда не в порядке с этикой и добротой, им хочется иногда квалифицированно поиздеваться над случайно попавшейся под руку мартышкой, показать насколько он выше в развитии. Нет ничего быстрее мысли, и не успел он направиться ко мне, а я уже всё знал, всё понимал, но ещё не придумал как.
-Ну, естественно, здравствуйте, здравствуйте, жарковатая погодка нынче, и т. д. и т. п. Про меня он не спрашивает, ему всё ясно, и достаёт он из кейса, забыл сказать, что в другой руке у него был кейс VVP, льняной носовой платок, аккуратно промакивает лоб и кладёт обратно. Западло, значит, ему, платок носить в кармане брюк, как все нормальные люди. А в кейсе, вижу, лежит вот эта бутылка в коробке, и солнечные лучи обрисовали всю плавность её изгибов. Дальше рассказывает, что несёт заказчику давно написанную картину. Да как было трудно угодить, да какие муки творчества испытывал, пока работал. И так незаметно давит на меня косяка, дескать вот как мне повезло, увидел я всё-таки в своей беспросветной жизни настоящий пример. Но , случайно замеченная бутылка разожгла у меня какой-то ин-стинкт, и рука сама потянулась к вон тому камню. Но не зря же меня учили подавлять инстинкты и, ха-ха, трезво оценивать ситуацию. И я вежливо так говорю-а позвольте взглянуть на результат ваших мучений. В своё время я был недалёк от искусства и по достоинству сумею оценить Ваше полотно. Видать он ожидал, что я, восхитившись его превосходством, попробую стрельнуть десятку, а он с барственной брезгливостью одарит меня полтин-ником и гордо пойдёт в неведомую мне, прекрасную даль, но дело осложня-лось. Оглянувшись по сторонам, злодеев он не обнаружил, рядом сидел без-обидный интересный алкоголик, так почему бы и не показать, тем более вы-ражаюсь я грамотно и не матерюсь, полтинник можно дать потом. Развернул он её, поставил на лавочку и отошёл, смотрит, наклонив голову. И я смотрю. Ничего так картина, матушка бы её в залу повесила, стало бы ещё уютней. Но глаз у меня намётан, я не смотрю даже на жанр живописи, а применяю свою теорию. Первый уровень-ага, есть, от этого он не отвертится, второй уровень выпадает, а на третьем можно ему веско сказать, что она, эта карти-на, оторвана от сегодняшней жизни, не отражает той бурной эпохи, в которой мы живём, а если будет сомневаться, подсказать пару горяченьких сюжетов, они достойны его таланта. И тогда он сможет сказать новое слово в совре-менной живописи, и будет ему почёт и уважение от будущих поколений. А пока я хвалю композиционное построение его творения, небрежно высказал похвальное слово о цветовом решении, о методах нанесения мазков, у него даже есть штрихи мастихином, я и это похвалил. Что мне, жалко. Вижу, го-ловку он поставил прямо, глазки расширились и не знает он что сказать. Не благодарить же меня за квалифицированную и приятную оценку. Вот он, мо-мент. Высказав ему все эти панегирики, я резко поворачиваю тему и говорю:
-И тем не менее, спорим, я найду в Вашем холсте хотя-бы одну ошибку, а потом выскажу рекомендации по дальнейшему творчеству. Смотрю, он совсем перестал соображать где он находится и зачем, потому что спросил-Как это?- Ставлю, говорю, свою последнюю десятку и пачку беломора, у меня больше ничего нет, а Вы ставите ту бутылочку из кейса. Я взял его тёплым и послушным, он со всем согласился и даже не спорил. Я помог ему упаковать картину, у него что-то случилось с координацией движений, никак не мог попасть в дырочки, и пригласил заходить ещё, в хорошую погоду я всегда здесь, а при плохой чего зря ходить, картины можно попортить. А он ушёл не попрощавшись.
Сухарев был сегодня королём и конечно заслуженно. Но всё в этом мире быстротечно и лучше сидеть на лавочке, чем на троне, падая с неё, не расшибёшься.
-Мне кажется, Сухарев, это был всего-навсего интеллектуальный гоп стоп не вертухайся, остальные детали не существенны.
-Но вы же выпили этот гоп стоп-возмутился он.
-Мы тебя не осуждаем, но оценка любого деяния должна существовать вне его.-Я уже раскрыл рот для дальнейшего анализа ситуации, как меня прервал Боцман.
-Математик, кончай ты эти мудёрствования, придумай лучше как нам найти то, что нам нужно-. Но оно уже само ковыляло к нашей лавочке в лице Сергея Николаевича, большого любителя вести приличные разговоры, а мы очень приличные люди, если есть выпить, он это прекрасно понимает, и не скупится, а я сделал унылое лицо и успел спрятать buttle.
Глава2 Все общеупотребительные выражения заменены парламентскими.
Но не всегда.
Но пора уже и домой было идти. Всего-то и делов – пересечь бульвар и вот он дом – то. И подьезд ближе всех других подьездов, очень удобно. Но этот бульвар! Место для вечернего променада собак с хозяевами на поводках и косые липовые аллеи. В 60- х годах, на субботнике, пьяные комсомольцы вовсю старались проложить аллеи параллельно дороге, но что- то им весь день мешало и, в итоге, строгие ряды саженцев кривились как следы впервые хлебнувшего школьника. А идти-то надо в темноте, пересекая пьяную ал-лею, а фонари освещают только верхушки деревьев, а внизу, в темноте, тебя дожидаются продукты жизнедеятельности любимых хозяевами животных. Если идти медленно, то можно успеть среагировать, зато какое- нибудь дере-во обязательно заденет тебя стволом, они, гады, к вечеру почему- то начина-ют шататься, а если пойдешь быстро, то уж точно не успеешь ни свернуть, ни замедлить шаг, потом вытирай ботинки о траву не вытирай, а амбре оста-нется.
Но в тот вечер у меня все получилось. На мину не наступил, никто меня не ободрал, и на открытие дверей ушло всего минут десять. Скорей на кухню к холодильнику. Почему это Мартель был такой горячий, внутри начался маленький пожарчик, его надо было чем- то залить.Жену на работе кормили, а остатки она носила домой “для собачки”. Так, в стеклянной банке холодный суп, что может быть лучше для пожаротушения? Мне половина и Вам пополам.
Во всей квартире было тихо и хорошо, а в маленькой комнате меня дожидался любимый, не подлежащий ремонту, диван. Его никто не любил, а мне он еще в магазине понравился, я прилег на него и сразу решил: все, это мое. Чтобы заснуть надо потрудиться: ни о чем не думать, не анализиро-вать, не делать выводов. Пусть наплывают образы, приятные воспоминания, нелепые мечты, они не так больно досаждают как мысли. Особенно больно терзают имевшие быть совсем недавно диалоги, результатом которых явился или удар по голове или унижение и ощущение полного бессилия и невозможности что- либо исправить или изменить. Совсем недавно появилась новая порода людей, которых невозможно стало убедить, а сами они не убеждают, а просто заставляют тебя делать все для их выгоды. Они умеют ставить тебя в безвыходное положение и ничего и никого не опаса-ются.
Проклятое сознание или подсознание, не знаю уж кто из них, опять и опять возвращается к тому или другому поганому случаю и все пытается переиграть происшедшее и вернуть веру в людское благоразумие. Но, видать, бесполезное это занятие, и выматывает похуже разгрузки вагонов с картошкой. Известно ведь – прошедшего не вернешь, но разум борется с историей и значит не все во мне умерло, значит я еще во что- то верю и в чем- то убежден. Но зачем мне все это? Сейчас, в новом мире, все это совершенно ненужно. Поэтому почти каждая ночь превращается в сущее му-чение. Но сегодня произошло что- то светлое, о чем вспоминается с удовольствием. Конечно, виноват Сухарев. И не его занимательный рассказ, и не редчайший коньяк растревожили островок положительных эмоций, а что- то неуловимое и приятное, пахнуло старым добрым временем, когда можно было с удовольствием обсуждать с друзьями разнообразные проблемы, без оглядки делиться своими взглядами , и не получать в ответ безапелляционное суждение от хамского неуча:
-Прочисть мозги, братан. У тебя в голове абракадабра.
Так что же, в сущности, произошло сегодня на лавочке? И сразу воз-ник другой вопрос:
-Что подвигло Сухарева на создание своей блестяще примененной тео-рии?
А за ним и следующий:
-Каким был процесс создания этой теории, почему Сухареву вдруг захотелось чего- то новенького? О, вот эти вопросы я и подниму на зав-трашнем толковище. Все, теперь можно и спать. Может приснится хоть что- нибудь пиятное. И действительно, за закрытыми глазами начал раз-ворачиваться сюжет старого доброго мультфильма. Грустная история о страданиях Дюймовочки со счастливым концом. Когда- то удалось его про-смотреть отрывками, периодически отвлекаясь на завлекательные разговоры и полные стаканы. А сейчас вдруг почему- то вспомнилось. Но почему- же возникает бродвейский мюзикл с песнями и удалыми плясками? Даже не верится, что грустная Дюймовочка участвует в развесёлом спектакле. Ей навязаны законы жанра, она им и подчиняется. Что- же будет дальше? Ночью у нее завязывается жутчайшая любовь с принцем- эльфом и они решают завтра же пожениться. Хорошие у них темпы. Но плохая, уродливая жаба крадет девчонку и заставляет ее выступать на сцене в вокально- танцевальном ансамбле “Лос Квакос”. Сначала Дюймовочка вроде бы не хочет, но из нее обещают сделать звезду, она на секунду задумывается, а по-том с удовольствием начинает петь и подбрасывать вверх ноги. Успех у публики, всяких там червяков, лягушек и других мерзопакостей, полный. Но ведь она никогда больше не увидит своего жениха, сердце у нее должно быть разбито, а она поет и танцует канкан. Я прошептал режиссеру свое самое гнусное проклятие и перевернулся на другой бок.
Что хорошо с утра, так это кофе. И никаких астанативных синдромов, что удивительно однако факт. Это кофе, а не головная боль, вытаскивает ме-ня с разбитого дивана в солнечное утро. Кофе должен быть смолот из крупных коричневых зерен, сварен с пенкой и налит в большую коричневую кружку. Если иначе, то утро будет испорчено, но сейчас все хорошо.
А на лавочке у 18- го дома уже, наверное, тоже разливают, только по пластмассовым стаканчикам. Надо поторапливаться. Насколько же легче пе-ребираться через бульвар по утрам. На земле всё видно, липы кажутся неподвижными и не стараются больно пихнуть в бок. А Боцман сидит и занимается фармацевтикой: из 100 граммового пузырька со спиртом, путём смешения с простой водой, пытается получить 250 грамм, то есть четвер-тинку. А пузырьков, я вижу, 2 штуки. Это сколько же получится? Так! Я остановился и машинально начал загибать пальцы. Тьфу ты. Эту задачу надо решать в уме, и в голове сразу возникла классная доска, исписанная мелом и с нарисованной пирамидой. И доброжелательный голос нашей математички произнёс:
-Ну, так сколько же будет, Валерий?
Сквозь краску стыда наконец прояснился ответ:
-Пол литра, Аннабель Дормидонтовна.
Как же это получилось, что последняя запись в моей трудовой книжке правдиво гласила- Инженер- математик 1- ой категории. Теперь это было мне непонятно, как и многое, многое другое.
-Эй, Математик- крикнул Боцман.
-Ты чего остановился, опять сомнения заели? – и пояснил Сухареву:
-Через бульвар бежал антилопом, а увидел, что всё готово, так остано-вился, стал вспоминать, зачем всё это. Не пойму я эту интеллигенцию.
Себя он решительно отделял от надстройки и бог знает кем себя считал. Но иногда вдруг начинал придуриваться и играть под необразован-ного. А зачем?
-Антилопа женского рода- я с достоинством плюхнулся на лавочку, демонстративно не замечая поднесённого стаканчика.
-Давай, давай, не задерживай. Я тебе специально твою дозу напузы-рил.
Я посмотрел- действительно, налито было ровно 166,6 грамма. Эту смесь надо пить всю сразу, чтоб потом не мучиться. Контрастности в ок-ружающем пейзаже прибавилось, а лица подобрели. Пока ребята принимали понемножку, я попытался обнаружить связь между антилопой и вчерашним вечером, но ничего такого рогатого не нашёл. Так в чём- же дело? Я чувствовал, как выстроилась какая- то логическая цепочка, но одного, самого первоначального звена не было, да и всю эту эфемерную цепочку никак не удавалось ухватить за кончик. Надо пойти путём вопросов и ответов, так будет прдуктивнее, решил я. Какое первое слово услышал я в это утро? С трудом вспомнилось тривиальное утверждение, что антилопа- это самка, а самец кто, антилоп? Чушь всё это, самец антилопы тоже антилопа. Но при чём здесь деление по половому признаку? Вот оно! Любовь, как основное чувство, руководящее поведением полов. Всепоглощающее чувство, способ-ное высвобождать латентную энергию индивидуума, который становится способен на длительную, зачастую не свойственную ему, а иногда даже творческую деятельность, которая направлена на выживание своей семьи и потомков. И тут появилось у меня сильное подозрение относительно Су-харева. А не было ли причиной создания его теории сильнейшее чувство к некой женской сущности? Интересно, также, как оно возникло и как развивалось? Вспомнилось, что он обьяснил всё это простым интересом, а вот что пробудило этот интерес, что стало его casus belli? Предстоядо решить эту непростую задачку и, самое главное, найти способ решения, то есть , применить к данному случаю ту единственную теорию из многих, которая неминуемо приведёт к правильному решению.
-Мужики, а вы заметили, что из 10 человек, прошедших мимо нас по двору, было 10 женщин?
-Ну и что? –выдохнул Боцман.
-Эта статистика ни к чему не ведёт и интереса не представляет.
Помедлив минуту, я добавил:
-Почти все шли в одну сторону с пустыми сумками, а в другую с на-полненными.
-Ну очень ценное наблюдение. Ты поразил меня ещё раз, Математик.
И пояснил:
-То ты проводишь сложнейший ситуационный анализ, тошно бывает слушать, и приходишь к сногсшибательным, неординарным результатам, а то обращаешь внимание на сущую, никому не нужную чепуху. Ну чего ты до-биваешься?
-Я хочу обобщить это наблюдение и потом добиться кое- чего от Су-харева.
Сухарев встрепенулся и его встревоженное лицо произнесло:
-Я- то тут причем. Я этих баб с сумками не знаю, и даже не здорова-юсь.
Надо не обращать ни на что внимания и я продолжил:
-Ясно, что вне зависимости от знакомства с Сухаревым, женщины тянутся на рынок за едой, а ихние мужики где-то пашут, меняют здоровье на деньги, а оставшиеся после финансирования небольших интеллектуальных компаний суммы, попадают в руки производительниц обедов и детей. Так живут почти все, кого мы знаем, но почему это так, а не иначе?
Никому не захотелось талдычить якобы общеизвестные истины, поэтому публика промолчала.
-А, кстати, знаете ли вы, что недостающее звено так и не найдено?- рещил я немного отвлечь народ.
-Ну и хрен с ним , с недостающим. Если бы нашли достающее, мы бы это отпраздновали, а недостающее, по- моему, и искать не стоит.
Боцман иногда свой едкий ум подменял резкостью и парадоксальностью суждений. Сосредоточься, соберись, сказал я себе, не отвлекайся, а то опять разговор пойдёт в пьяную сторонку и ничего ты не выяснишь.
– По теории Дарвина, человек произошёл от обезьяны. Вот, почему- то стала обезьяна трудиться, вкалывала, вкалывала и сама из себя создала че-ловека. По той же теории должны были в давние времена прослеживаться этапы этого превращения, должны были глубоко в земле остаться косточки обезьяны, обезьяно- человека, человеко- обезьяны, ну а человеческих костей в земле видимо- невидимо. То есть между косточками обезьяны и человека есть какое- то сходство, но если учёному археологу предъявить хотя- бы одну найденную косточку, то он сразу скажет, обезьяна это была или человек. А вот промежуточных косточек никто так и не нашёл. Нету их в земле и не бы-ло. Получается так, что давным давно существовали одновременно предки обезьян и наши предки, которые в конце концов развились в людей, а обезь-яны так и остались обезьянами. А самую древнюю кость нашего предка дати-ровали аж 1000000-ым годом до нашей эры. Косточку этой древней бабы на-шли в Африке и назвали бабу Люси, в честь персонажа песни Beatles- Lusy in the sky with diamonds. Рядом, в земле, нашли следы деятельности древнего мужика. Получается так, что и в невообразимо давние времена люди, также как и мы, жили парами. Это очень важный вывод. Даже тогда среди мужиков находились порядочные люди. Мог- бы спариться с какой- нибудь симпатич-ной самочкой, и побежать дальше охотиться на мамонтов или сражаться с саблезубым тигром. А ей девять месяцев вынашивать ребёнка, и как она смо-жет прокормить себя, если за той же антилопой не очень- то побегаешь с животом, а если роды с осложнениями, то даже мышку не поймаешь и не съешь. Чистая погибель одной- то. Тут ей на помощь пришёл инстинкт про-должения рода. Откуда он взялся, на каком этапе развития живых существ сформировался, до сих пор умные головы археологов и антропологов не по-няли. Но инстинкт этот как существовал, так и существует, он и сейчас действует как миленький. А в те давние времена, мужик, руководствуясь этим инстинктом, помогал выжить и своей самочке и своему потомству.Не смотрел он в будущее, не мечтал, что из его семьи размножится целое племя могучих и умных людей, нечем ему было мечтать. Инстинкт продолжения рода им двигал и всё, а может быть, как я уже говорил, простая порядочность. И вот рискуя жизнью он бегал по степям и лесам, добывая продукты пропитания для семьи. Так бы всё тянулось и неизвестно чем кончилось. Но тут , по всей, видимости, вмешался лукавый. Ведь женщина рожает обычно одного детёныша, редко больше, а если взять хотя бы рыб, то они сразу мечут сотни тысяч икринок, и рыбий род гарантирован от исчезновения. А как же быть людям? Сколько напастей обрушивается на человека прямо с момента рождения- и болезни, и хищники, и нелепые случайности и т.д. и т.п. Как же выжить в этом неблагоприятном мире?
Если не получается количеством, то, естественно надо взять хоть качеством. Надо обеспечить своему потомству наилучшие условия для выжи-вания и развития, т.е. надо изменить среду обитания, что и было блестяще проделано. Молиться нам надо на творческий талант наших предков. Талант-ливые пращуры поняли, что если у детей будет большая и хорошо защищённая пещера, что если мяса и кореньев у них будет завались, то и вырастут они крепкими и здоровыми, а не задохликами, как в соседнем племени. Женщины тоже не прятались от прогресса, если получалось, они старались получить потомство от самых сильных и обеспеченных мужчин, подозревая,что эти качества перейдут к детям, а мужчина старался выбрать себе сексуального партнёра покрасивее совершенно не думая о том, что и дети получатся красивыми, что во всё более усложняющихся общественных отношениях тоже являлось сильным фактором выживания. Таким образом происходило автоматическое улучшение здоровья и красоты человеческого племени,
Внимание! Тут мы оказывается походя открыли ещё никем не опи-санный закон развития нашего общества: наличие у людей инстинкта улуч-шения породы. Но известно, что лучшее враг хорошего, и тут проявился закон единства и борьбы противоположностей, ни к селу , ни к городу занесло меня. И как следствие этого закона можно сформулировать такое трудно обьяснимое понятие как любовь: Любовь- это инстинктивная деятель-ность противоположных полов с целью улучшения породы! – Но тут меня перебил Сухарев:
-И всё это ты вывел глядя на шастающих по двору женщин или ты уже давно на этом сдвинулся?
Он глядел на меня с огромным подозрением, а Боцман делал вид, что он ещё и не с такими штучками сталкивался. Я несколько смутился. Нельзя же ему сказать, что за пять минут до этого я и не подозревал о существова-нии такого закона, но и врать не хотелось, поэтому я решил несколько сгла-дить противоречие, а заодно повернуть его внимание в нужную мне сторону.
-Вывел- то я его, допустим, только что, но интересно не это. Интересно, что явилось побудительным мотивом, и даже не только это.
-Ну так скажи, что? –На меня смотрели два заинтересованных лица. Они не смеялись! Что мне и было нужно.
-Валера, по моему, сейчас не интересна история моего закона улуч-шения, а интересно, что явилось причиной создания тобой теории воспри-ятия живописи.- Они переглянулись. Такого не ожидал никто.
-Да какая тебе разница?- удивился Боцман.
-Я подозреваю, что причинным пинком явилась любовь. Я думаю, что первая глубокая страсть всколыхнула его дремавшее сознание, высвобо-дила скрытые до этого силы и возможности, и на гребне этого чистого вала, вся в пене, родилась красивая как Афродита теория.
-Да, это ты выразился- одобрил Боцман.
-Признайся, Сухарев, мы тебя не выдадим.
-А откуда ты …-не докончил он.
Всё стало ясно. Я угадал, из одного только подозрения вывел пред-положение и получил его подтверждение. Меня вот- вот должна была окатить оглушающая волна радости, но ничего не произошло. Всё испортила Наташка. Наша общая соседка по серому дому, она в непредсказуемые мо-менты времени выводила гулять свою собаку. Вот и сейчас, они обе такие радостные рвались к нашей лавочке.
-С праздником тебя Наташа- моментально сориентировался Сухарев.
-У вас каждый день праздник- мягко так отозвалась она, и не обозва-ла нас алкашами. Это был хороший признак.
-А мы вот собрались за твоё и за собакино здоровье…
-Знаю , знаю, десятка вас спасёт?
-Ну…
-Двадцатка, больше нету, будьте здоровы мальчики.
Основным банкиром у нас был Боцман, он получал пенсию, но видно было, что сейчас обращаться к нему бесполезно. С ним что- то происходило. Его губы шевелились, но ничего не было слышно, глаза уставились в какое- то окно, но было ясно, что он ничего не видит, и ему всё равно, что там за окном происходит. Мы молчали, собака возилась где- то за нашими спинами, Наташка щебетала с какой- то соседкой, а этот резкий, привыкший в своё время командовать человек, отключился от яркой действительности и о чём- то говорил сам с собой. Наконец стало слышно:
-Так вот в чём дело, … тут закон сработал, а я- то думал…
-Чёрт, засокрушался я про себя. Ну чего я влез со своим дознанием, Сухареву всё равно, он уравновешенный и не пробиваемый, а у Боцмана ока-зывается другая, очень ранимая организацмя. И её кто- то давным- давно ранил, а я со своим законом замкнул какую- то разорванную душевную цепочку у Боцмана. Дубина, если ты не жалеешь своих друзей, то и тебя никто не пожалеет. Но страшно не стало, проснулось сочувствие и желание передать Боцману стойкость и твёрдость в испытаниях, которых у меня дааавно уже не было. Всегда легче отдавать то, чего у тебя нет. Наверное Андрюха всё прочувствовал и, очнувшись, протянул мне недостающую сумму:
-Давай, твоя очередь, а потом я расскажу про свою первую, как ты го-воришь глубокую страсть, чего Сухарева мучить, заодно и сам кое в чём разберусь. После всяких непонятных приключений по дороге в магазин, в самой Машеньке и на обратном пути, мне всё-таки удалось вернуться во двор как раз к представлению. Позади лавочки стояла Наташка и с упоением прислушивалась к разговору, происходившему между двумя друзьями. Солнце уже склонялось к тому, что дескать, хватит уже , сколько можно светить, собака дремала в тени, а Боцман звучным голосом мужественно вещал:
– Вообще- то женская красота определяется двумя факторами- функциональной необходимостью и мужским чувственным восприятием или уже упомянутым инстинктом. К примеру известно, что жировой покров у женщин гораздо солиднее чем у мужчин. Зачем же он им нужен? А затем, чтобы во время голода, было чем питаться будущему ребёнку, своего рода резерв на крайний случай. И в то же время эти округлые формы притягивают мужиков как магниты. Некоторые бабы мужиков так и зовут–прилипалы. Тут вмешался Сухарев:
–А вот у верблюдов на голодный и засушливый случай есть горб, а у некоторых даже два.
–Ты прав –спокойно ответствовал Боцман.
–Наверное верблюд на свою горбатую подругу смотрит с таким же вожделением, как и мы на коварных обольстительниц. Инстинкт, его мать.
Опять встрял хохмач Сухарев:
–Ты представляешь, если бы у женщин было такое же поджарое тело, как у мужчин, а сзади горб с запасом. И мы бы, оценивая двух впереди идущих подружек по степени соблазнительности, говорили: а у той что с краю горбик гораздо красивее.
Наташка всё же не выдержала и поперхнулась, зажав рот рукой, соба-ка спросонья гавкнула, но Боцман не удивился, и развил тему дальше:
–И старушки, сидя на скамейках у подъездов, осуждали бы современ-ные нравы:
–Совсем уже бабы без совести стали, горбы свои стали заголять. Ишь, разрез сделала и выставила, а смотреть то и не на что.
Пришлось от смеха схватиться за спинку лавочки, что- то ноги перестали держать, а Наташка, та и вовсе согнулась в приступе, и собака её облаяла. Пока утёрли слёзы, пока разлили, пока то да сё, Наташка убежала до следующего раза, а Сухарев, держа наполненный стаканчик на отлёте, опять взялся за своё:
–А вот ещё пауки…
–Нет, нет, увольте, глубокоуважаемый Валерий, только не про них. Под настроение гораздо лучше пойдут хотя- бы павлины.
Боцман выразился высоким штилем, явно подражая какому- то герою из старинного романа. И что это на него нашло, и зачем?
– Но в павлиньей любовной игре нет ничего интересного, никакого пртивоборства страстей, никаких тебе соблазнений под луной, знай себе распускай хвост, а у некоторых видов пауков...—не докончил дотошный Сухарев, потому- что заметил, как резко развернулся Боцман и в том же стиле обратился ко мне:
– Сэр Математик, сформулируйте ему теорему Ферма, пусть молча подумает, и думает долго, может что и выдумает.
Стало, наконец, ясно, что Боцману нужна тишина, будет вещать. Суха-рев молча выпил и глядя в сторону отдал стаканчик мне. Ясно, обиделся. А я сломал подходящую веточку и стал выводить на земле:
n n n
X + Y = Z
– Вот, Сухарев, напрягись, может быть такое или нет.
У Боцмана заморозились глаза, а лицо покраснело. Сейчас начнёт орать. И точно: его рёв наполнил двор:
– Идиотики дурные, тормоза несмазанные, окончательно свихнулись или ненадолго? Неужели не понимаете выраженную в ироничной форме просьбу дать высказаться вне очереди? Один зациклился на пауках, другой тупо формулирует Ферму, а как же рассказ о юной любви? Сапоги вонючие.
Я набулькал ему дозу, чтоб прервать излияния и он выпил в лучших традициях офицерства, не поморщился и не сразу протянул руку к огурчику. Из нас троих имелось двое обиженных, причём каждый по своему, а мне обижаться было не на что.
– Извини, Андрюха, ты же понимаешь как это бывает-- сиюминутность заслонила главное, мы забылись и отвлеклись. Понятно, что надо держаться в главном русле беседы, тогда и не сядешь на отвлечённую мель.– Звуки знакомых терминов из моряцкого быта произвели, как всегда, благотворное действие на Боцмана. Он расслабился и откинулся на спинку лавочки. Процедура прекращения скандалов внутри компании у нас давно отработана и, что интересно, без предварительного согласования и обсуждения. Каждый понимает, не погасишь ссору сейчас, завтра будет не с кем выпить и тем более поговорить в охотку, а это недопустимо.
Сухарев что- то такое прочувствовал и достал из заднего кармана за-ветную десятку, у меня тоже кое- что нашлось и Боцман в раздумье сказал:
– Ну что?
– Что, что, непонятно что ли? Или ты опять иронизируешь?
Боцман с трудом поднялся и пошёл. Ещё бы он не пошёл, иронизатор. Чешется у тебя во рту, потерпи, дай и другим почесаться, а то придётся хле-бать из своей ироничной ямы.
Вообще- то сегодня хороший день, в урне блестят наши пустые ёмко-сти, и это не предел. А бывают и чёрные дни, смотреть не хочется на пустую урну, а заглянешь, так и начинает тошнить от её внутренней чистоты. Сейчас вернётся Боцман и чтобы сгладить все шероховатости, я нижайше напомню ему об обещании. Но ничего напоминать не пришлось. После необходимых манипуляций, Боцман на выдохе произнёс:
– Начну сразу с одного запомнившегося эпизода, а там как получится.
Мы с ней сидим в Метелице. Кругом никого нет, а может и есть, только они для нас не существуют. Помню белую скатерть, две чашки кофе и рассеян-ный свет. Хорошо было раньше, на школьных вечерах, пошли якобы поку-рить в тёмный коридор, а там и портвешок припрятан, целуйся и тискайся на здоровье, или в подъезде часами простаивали. Теперь я работаю и учусь на вечернем, она работает и готовится к поступлению. Всё изменилось, только я не пойму что. У неё новые друзья , уже и своя компания, дни рождения без меня и весёлые походы в кафе. Уплывает девчонка, на глазах взрослеет, вот уже и ирония стала проскальзывать в наших отношениях. Но мне никто кро-ме неё не нужен, а что нужно ей? Не понимаю и поэтому постоянно делаю глупости. Вот и решил зазвать её в Метелицу, где ни разу не был и серьёзно поговорить.
– Я честолюбив – произнёс кто- то, и стало ясно, что это сказал я. За-чем- же я это выдал? Ведь за пол момента до этого в мыслях не было даже намёка на это сложное для понимания слово. Я его знал, встречал в прочи-танных книгах, и понимал, что оно означает, но в разговорах очень редко употреблял. Ну действительно, что это слово могло обозначать для моего друга- хулигана Миланьки? Только повод поиздеваться. А в элитной школе, где я учился, если бы я высказал такое, воспитанные и много знающие одно-классники, очень бы удивились. Некоторые наверняка почувствовали себя оскорблёнными. Откуда этот хулиган- безотцовщина знает такие слова, это ему не положено.
– Но я в это слово вкладывал немного другой смысл. Я хотел ей сказать, что добьюсь в этой жизни успеха, подразумевая, что его хватит на двоих. Своеобразное обьяснение ещё продолжало удивлять меня, а её заблестевшие глаза пояснили, что она прекрасно всё поняла.Тут и я понял, что попал в точ-ку, и ещё раз удивился. Ничего такого я не планировал и не предполагал, так кто- же управлял моим языком? Теперь понятно, что инстинкт, спасибо тебе Математик. Если до этого мы болтали сущую чепуху и она равнодушно бол-тала ложечкой в чашке, то теперь на меня со странным выражением глядели так нравившиеся мне глаза. Забыл вот только какого цвета. Теперь опять- же мне стало понятно, что девчонка не была от меня без памяти, я был одним из многих претендентов и ей просто нравилось выбирать. Сейчас думаю, что и серьёзных критериев выбора у неё не было, её тоже вёл на поводке инстинкт. Хотя я и был старше, об этой жизни она знала гораздо больше меня, потому что дом с эстрадой, где она жила, был напичкан примерами мезальянсов и нечистыми устремлениями. Такая- же безотцовщина как и я, она чётко поня-ла, что шансов выйти за дипломата или за сына партийного бонзы для неё почти нет. А студент с хорошими перспективами даёт этот шанс. Но, а вдруг подвернётся что- нибудь получше со временем? Вот тогда и можно будет подумать.
– С внутренним содроганием она поведала, какое жуткое впечатление на неё произвела свадебная церемония в одном индийском фильме. Я вклю-чился в обсуждение без воодушевления, какая разница, что тот обряд , что этот, но у неё разве что слюни не текли от всяких подробностей. И се-годняшний я подивился, надо же, ничего, в сущности, не было сказано, а уже всё было решено. Сознание того, что я уже взрослый и почти ответственен за эту глупышку, наверное высвободило ту самую латентную энергию. На работе пошли удачи одна за другой, самоуважение повысилось, и как следст-вие, другие тоже стали внимательнее ко мне относиться, сессия прошла без хвостов и всё двигалось к логичеслому завершению.
– Но ничего из этого не вышло. Вообще- то вспоминая старое и пытаясь дать ему оценку я часто запутываюсь и уже не знаю, тогда был умный или сейчас дурак. Прямо сильнейшим электромагнитом тянуло меня к ней, эротика мощной помехой забивала способность сображать, но некоторые события и факты заставили задуматься. О работе она говорила с явным пренебрежением как о досадном каждодневном недоразумении. Откуда-то обьявилась новая подруга, дочь международного журналиста. Благоговейные рассказы о Лёкиной квартире, о её карманных деньгах и друзьях ставили меня в тупик. Чего завидовать, честно работай и у тебя всё будет, вот ведь идиот какой был. Естественно карманные деньги тратились не на посещение филармонии и не на покупку книг. У Лёкиных друзей были невообразимые мне деньги и свой круг общения, куда мне доступа не могло быть, а она инстинктивно начала налаживать с ними тесные контакты. Но там оказались не дураки, вход в наш круг рубль, а там посмотрим. Надо было сразу резать по живому, что я и сделал.
– Не умеешь ты рассказывать – подвёл я печальный итог. – Даже самую грустную историю можно передать с юмором и с той же самой самоиронией. Слушатели будут тебе сочувствовать.
– Хотел бы я посмотреть на того гада, который стал бы издеваться над своим сокровенным. Я бы с ним и 50-ти граммов не выпил. – Это было самое серьёзное оскорбление Боцмана.
– Но, тем не менее, всё её поведение укладывалось в рамки твоего зако-на. А я- то всё думал, может ей со мной не интересно, может в той развесёлой компании ей кто- то больше понравился, чем я, а сейчас всё высветилось. Получается, что её винить не за что, сначала, как и у меня, проявился ин-стинкт продолжения рода, затем сработал закон улучшения, и был выбран не я, а вообще никто, зато со связями и мощными возможностями. Вот сейчас думаю, а если бы я тогда знал о механизме действия этих законов, что изменилось бы? Да ничего. Все эти обьяснения я послал бы к чёрту и бросился к обьекту вожделения обниматься, мне нужна была она, а не законы её обьясняющие. Тут можно вывести интересное следствие: знание законов и управляющих инстинктов не побуждает к правильным действиям и даже больше: оно не помогает определить какое действие правильное, а какое неправильное, и вообще, надо ли действовать в этом случае. С помощью этих инстинктов можно многое обьяснить в поведении наблюдаемых обьектов. А самим обьектам двадцать раз наплевать на все доказательства, сильнейшие желания, вызванные бродящими в крови гормонами, воспринимаются ими как цели, за которые не жалко переломать свою да и чужую жизни. Вот если бы на основе этих знаний можно было бы правильно предсказать развитие ихних взаимоотношений… , но кто это будет делать, а если и сделает, то как убедить обьекты поступить так а не иначе, и почему они должны ему верить? По- моему, в современной педагогике даже не существуюет такого научного направления: психофизиологические основы доброго, человеческого влияния на развитие любовных отношений в современном обществе.
– Вот это да – очумел я.
– Боцман, да ты хоть подозреваешь, что ты вытворил? Ведь это же тема серьёзнейшей диссертации, может даже докторской. Ай да вывод из истории первой чистой страсти! Снимаю кепку. Сухарев, а ты что думаешь?
– Я думаю о том, что в давнюю старину некоторым бабам строили дворцы и храмы, чтобы им поклоняться, и поклонялись. А этой стерве я бы и конуры не выстроил, какая- бы она ни была Сильвия Вартан.
– Сейчас другие эталоны женской красоты – попытался я повернуть обсуждение в то же занимательное русло. Но никому уже не хотелось выворачиваться наизнанку. Публика ушла в себя и замолчала.
Казалось тема была исчерпана. Во дворе сгустилась темнота, у зубодё-ров на первом этаже зажглись лампы искусственного света, в тени одного куста кто- то призывно замяукал. В 18- ом доме пока не зажглось ни одного окна и в полумгле стали наблюдаться какие- то странные перемещения. Про-ехала чёрная Волга с погашенными фонарями, недолго постояла у скопища ракушек и медленно двинулась обратно. Ну едет и едет, что мы чёрных Волг не видели, нет нам до них никакого дела. Оказалось, что это у них есть к нам дело, нежиданное и пугающие. Этот приятный вечерок решил подкинуть нам незабываемые ощущения и связанные с предыдущей темой переживания.
Волга остановилась напротив нашей лавочки, раскрылись двери правого борта, из машины неуклюже выбрались двое в черном, и целенаправленно двинулись к нам. Я сразу оценил особенности их походки и позавидовал – ребята приняли побольше нас. Ещё в движении они поочерёдно начали орать:
– Кто такие? Почему сидим в темноте?
– Всё из карманов на стол. Документы!
Стало как- то неприятно и пришлось оправдываться:
– Мы местные, живём здесь, стола тут никогда не было, а вы кто такие?
Подойдя поближе они умело начали запугивать и нагнетать. От гром-ких пьяных голосов во дворе резко похолодало, но я вовремя стиснул зубы, чтоб не стучали.
– Милиция! Оружие, наркотики на стол.
– Не двигаться, огонь открываю без предупреждения!
Один даже полез за пазуху в кобуру, но запутался в лацканах куртки, покачнулся, и чуть не упал. Другой поймал его и вовремя прислонил к себе. Честно говорю, я недавно мылся и откуда взялись эти гады в голове , не знаю. Они ощутили весь ужас дурацкого положения и в панике кинулись кто куда. Волосы причёски зашевелились и я пожалел, что давно не наведывался в соседние кустики. Однако у Боцмана с Сухаревым, как у бывших военных, выдержки оказалось побольше. Они стали огрызаться на повышенных тонах и двор превратился в коммунальную кухню. Наконец Боцман поднялся и ска-зал:
– Вот сейчас пойду домой и по 02 вызову наряд, пусть они выяснят, кто вы такие и что вам нужно от нас, попробуй только открыть стрельбу.
Этим смелым поступком Боцман серьёзно надавил на них, в то же время провоцируя их на решительные действия и вызывая огонь на себя со стороны наряда. Независимо от того, как бы наряд разобрался с этими, нас, пьяных, уж точно забрали бы и ночевали бы мы в обезьяннике. Так что Боцман сильно блефовал, но блеф удался. Открылась водительская дверь Волги и на асфальт выбралась чем- то знакомая фигура в форме. Фигура приблизилась к нам и оказалась Димой, соседом Боцмана по подьезду. Дима никогда нас не чурался и не стеснялся милицейской формы. Однажды, вместо того, чтобы спокойно сходить в Машеньку, он посадил нас в Волгу и по трамвайным пу-тям свозил за бутылкой. Приятно было посмотреть, как он расцвёл под нашими восхищёнными взглядами. На службе одобрения не дождёшься. Так что отношения были самые доброжелательные, а получалось, что он натра-вил на нас этих двоих в чёрном. Зачем? Дима не стал извиняться.
– Ребята, спокойнее, небольшая ошибочка.
– Ничего себе ошибочка, Дима, так и сбрендить можно. Что за хохмы?
– Ничего страшного ребята, всё в порядке. Я вчера поздно проходил мимо лавочки, галдели какие- то молодые, сделал замечание и слышу они между собой говорят – козёл. Ну, думаю, завтра я с вами посчитаюсь, и вот приехал с друзьями.
– Дима, но мы же не молодняк, у Математика вон борода седая.
Хотя Дима и был хозяином положения, всё- же в нём проскальзывала какая- то человечность. Мог бы сесть в машину и уехать, забыв об инцинден-те. Но не таков оказался Дима.
– Ничего ребята, сейчас мы это всё поправим. Лёша, что у нас там осталось? – Лёша неверным шагом достиг машины и вернулся с бутылкой. Он даже проявил инициативу и захватил пакет с закусью. Но на этом Димина щедрость не споткнулась и простёрлась до заднего сидения Волги. Оказалось там кто- то спал.
– Ирка, вставай.
– Что, опять?
– Да, вон хорошие ребята хотят с тобой поближе пообщаться.
Пьяный женский голос забубнил из машины, что сколько можно общаться, надо чуток и поспать. Но Дима выволок миловидную милицио-нершу из машины и дотащил до лавочки. Она привычно отставила зад и опёршись на спинку лавочки руками, тут же стрельнула у Димы сигаретку. Быстро же она сориентировалась. Мы в тот момент не курили, но она сразу поняла, что лучше Беломора у нас ничего нет. Феномен да и только. Дима жестом фокусника задрал юбку на талию и сделал поглашающий жест публике. Публика не заставила себя ждать. Я тоже встал, чтобы получше всё видеть и оказался прямо перед Иркиным лицом.
– Ты куда, сволочь, пристраиваешься, не видишь что ли, я курю?– и возмущённо пояснила Диме:
– Подождать не может, гадюка.
Под конец Дима спросил у меня:
– Ну а ты?
– А у меня сосед женат и мне хватает.– Не ударил я в грязь лицом.
– Ну если так, то так. Чтоб без обид, ребята. Пока.
Волга включила фары и выехала со двора, символично мигнув красны-ми фонарями.
3-я главка
Мечтать не западло.
Вот и этот вечер заканчивался, и невероятный эпизод с Димой украсил обсуждаемую тему чёрными узорами. Резкое несоответствие красивой ин-теллект- теории с низменной действительностью нокаутировало возвышенные чувства. Произошедший перепад настроений вдребезги разбил способность последовательно мыслить и в голове носились осколки мыслей, мало связанные друг с другом. Тема любви исчерпала себя и из кусочков рождалась новая. Димин подарок, разлитый по стаканчикам, помог сосредоточиться и хоть как- то спаять бессмысленно плавающие в голове обломки. Ребята тихонько обсуждали достоинства Артемиды в сравнении с недостатками Весты. Ну сколько можно? Да бог с ними, с богинями, меня сегодня больше не волнуют эти страстные дела. В левой стороне груди что- то защемило, и от этого показалось, что стремиться больше некуда, пропал кураж и все желания, и с горя я стал заниматься обобщениями.
Вспомнилось совсем недавнее прошлое, куда меня с размаху выбросило прямо из кресла командного пункта системы управления кое чем. И очутился я в невероятном мире со своими странными законами, в другом кругу общения, который преследовал другие цели и пользовался жестокими методами их достижения. Бывшее социалистическое государство, вкупе с партией, долго ломали тот стержень, на котором у человека находится гордая, мыслящая голова, и мало у кого он остался, и этим вовремя воспользовались не умеющие связать пару слов сволочи, и их успех был потрясающ. Уголовные отморозки и напористые бизнесмены применяли один и тот же приём: сначала ошарашить тебя необоснованной претензией и поставить в безвыходное положение и если у тебя задрожат коленки, то добить, применяя весь арсенал, от бейсбольных бит до нотариусов, которые, якобы на законных основаниях, отбирают у тебя квартиру. И необученные методам сопротивления люди быстро погибали, не получая от дорогого государства никакой защиты.
Для самообучения методам обороны и сопротивления требовалось вре-мя и хоть какой- то первоначальный капитал, иначе твой крах был предопределён. Но не только это оказалось необходимым для выживания в новых экстремальных условиях. Все привычные этические и моральные установки рухнули не подняв даже пыли и никто этого не заметил. Поэтому для успешного общения с новыми человекообразными пришлось опуститься на новый уровень оценок. Оказалось, что в новом мире честь никому не нужна, а достоинство только мешает, что обман не только не осуждается, а всеми приветствуется в делах, что подлость не наказывается, а заранее закладывается во все коммерческие планы, что доверяют друг другу только законченные дебилы. В таких условиях у многих и многих, мощнейшей поддержкой явился постоянно высокий уровень алкоголя в крови, который хоть и не давал отчаиваться, но и не помогал осмысливать происходящее и сделать нужные выводы. Так и появилась у всех на устах легенда, что все русские мужики спиваются, семьи распадаются, а население сокращается. И легенда соответствовала действительности.
Сейчас вроде всё налаживается: голодные старушки не падают с балко-нов, число браков увеличивается, а в парламенте принимаются какие- то законы. Но это мираж. За всё время нашего нового существования власть не сумела создать условий для честного труда, то есть пониженный уровень мо-рали со страшной силой Р воздействует на экономику. Не было образовано ни одного нового рабочего места, а в жизнь проводятся любые реформы, только не те, которые нужны людям. А люди и не знают, что же им нужно: то ли красивой жизни , то ли вдоволь кильки в томате.Эх, сердешные! А в это время беспринципные сволочи с честными глазами втихаря продолжают по-лучать невероятные доходы, которые не знают куда потратить.Ну вложи ты эти деньги в развитие национальной экономики, наукоёмкие технологии, в конце концов просто прикладная наука может принести громадные прибыли.Но нет, по их словам всё будет разворовано ещё на стадии проекта. Так что материальная база счастливого будущего пока не вырисовывается.
Но почему-то мне мерещится, что и без этой базы когда-нибудь будут с лихвой окупаться вдохновение и доброе сердце, всё то, что сейчас почти ничего не стоит, и чем обычно пользуются другие для построения своей сча-стливой жизни. Все знают, что счастье существует и всякий понимает его по своему. Вот и я, это самое, понимаю, и опять не так как все. Без примеров тут не обойтись. Счастливая мать в упоении целует своё чадо: это я смогла, ни у кого такого нет. Изобретатель выдал в производство новую ручку для унита-за и горд до слёз – ведь это он, а не свояк. Значит он может, и не важно, что его самооценка не совпадает с мнением тёщи. Композитор сбренчал на фано новую мелодию – и аж дух захватило, никто ещё такого не придумал. Скульптор, певец, менеджер – люди почти всех профессий рано или поздно испытывают лошадиный востог от своих творений , и этот восторг творчества сильнее всякого оргазма. Можно даже подумать, что прогресс двигают люди, испытывающие счастье, и это будет правильная мысль и не нужно её доказывать. Мыслящему, творческому человеку не надо особых благ жизни, славы, почёта. Конечно, всё это неплохо бы иметь, но на это надо тратить время, ходить по инстанциям, интриговать, а хочется ещё и ещё раз испытывать приступы восторга от рождения в твоей голове новых идей и методов их осуществления. Получается, что мыслящий творческий человек самодостаточен. Его не гложет зависть, выдумывать и делать новое можно и без новейшего холодильника, и не надо никого подсиживать, чтобы купить иномарку классом повыше чем у соседа.
Но для всего этого необходимо иметь хоть какое-то образование. Как любили говорить лекторы из общества по распространению знаний, на современном этапе развития техники, выдумать что-то новое почти невозможно, даже если очень хочется. А что делать, если тебе учиться неохота, и ты никогда не слыхал, что от работы можно получать удовольствие, если родители с учителями всеми силами стараются отбить охоту к узнаванию нового, к учёбе? Может тебе иногда и хочется что-нибудь переменить, да вот не получается, то то мешает то это, и невдомёк тебе , что педагоги твои необразованы, а уж родители… Их, этих педагогов в высших институтах учили воспитывать будущего работника, члена стада, но не творческого человека. Иногда даже страшно становится, откуда-же берутся по настоящему образованные и не боящиеся делать что-то новое люди. Видать как тараканы проползают они в узкие щели между догматами воспитания и педагогики, и получают от системы образования то что им нужно. Непонятно только, откуда берётся это желание учиться чему-то новому и что-то новое создавать. Если это желание изначально присуще всем детям, то почему воспитатели и высокообразованные преподаватели не подмечают этого в поведении любого ребёнка? Почему в учебниках педагогики и в дидактических наставлениях нет ни слова о том, как об-ращаться с ребёнком у которого есть признаки желания узнавать новое, да хотя бы дать формулировку этим признакам. Как холить и лелеять этот драгоценный хилый цветок и оберегать его, хотя бы от родителей. Какими методами обнаруживать скрытые творческие способности и как комплексно развивать их. Ответ на эти вопросы давно известен. Не нужно обществу всё это. Ему нужен социально неопасный работник, а насчёт творчества – это как придётся, и отцы и деды так жили и мы проживём. Вот приходит на работу новичок, в трудовой записано: новатор с образованием, да ешё и с опытом. Фонтан идей, только успевай реализовывать. Ништяк. А откуда он взялся, сам такой вырос или результат целенаправленных мутаций, никого не интересует. И компании, и предприниматели сейчас охотятся за талантами как старатели за алмазми, а выращивать их не хотят. Муторное и рисковое это дело, вкладывать средства в развитие творческих способностей у кого бы то ни было, можно прогореть и ничего не развить.
Но чудится, что есть рисковые отчаянные головы свихнувшиеся на патриотизме и решившие потратится на будущее. И кажется, что уже сейчас есть готовые педагогические таланты, которым можно поставить задачу раз-работки комплексных методов развития творческих способностей, про-граммы обучения учителей, которые будут готовить и обучать будущих гени-ев.Тут кто-то толкнул меня в желудок и произнёс:
– Что это с тобой, Математик?
Действительно, что я, опять свихнулся? Не хватало ещё разработать в уме сетевой график подготовки российских талантов. И опять что-то слева заболело. Но мечтать не западло. Я провёл ладонью по груди и не ощутил своей драной ветровки. Всё тело покрывала какая-то скользкая материя, а там где должна была быть талия светился пояс с огромной пряжкой. Не под-качали будущие таланты. Я сразу понял, что одет в лёгкий скафандр с антигравом. Вот сейчас я им и воспользуюсь.Давно хотелось посмотреть на терминатор. Терминатор – это не монстр из будущего, а линия раздела дня и ночи и смотреть на неё лучше всего с большой высоты. Вот и посмотрю, что мне помешает? Нажал кнопку на пряжке и начал потихоньку подниматься в ночь. Кинул взгляд вниз, на лавочке в расслабленных позах сидели три фигу-ры, а мне надо вверх и на запад. Надо подняться на такую высоту, чтобы был виден верхний край заходящего солнышка. Быстрее, ещё быстрее и вот над горизонтом уже виден ярчайший сегмент солнца. Надо подняться ещё выше и уровнять наши скорости, мою и земли, тогда я буду висеть над одной точ-кой. Здорово получилось. Я купаюсь в солнечных лучах, а подо мной разде-лённая на две половинки Земля. Но линия раздела почему-то нечёткая, слов-но её кто-то размыл. А, понятно, ведь на Земле есть атмосфера, а я уже успел забыть, она-то и делает терминатор размытым. Я плыву кролем, кувыркаюсь в солнечном золоте, и вообще дурачусь, не хватает только загорелой наяды, за которой можно вволю погоняться. Кстати, а куда подевались талантливые потомки? На сотни километров никого не видно. Неужели им наскучило такое развлечение? Откуда-то издалека донёсся слабый вопль:
– Мы его теряем.
Вот ведь крокодилы, в такой мой счастливый миг не могут не поиз-деваться. А потомки, наверное, творят что-то новое в другой галактике, главное, чтоб им не надоело. Солнце стало пухнуть и разрастаться, а один длиннющий протуберанец всё-таки достал меня прямо в сердце. Прощайте.
ВОТ ОНА ОКАЗЫВАЕТСЯ КАКАЯ
КАТЮША
–Матема…тик– презрительно цедил сквозь зубы Боцман, упрямо стараясь не глядеть на меня, до того ему было противно.
– Не хватило ума подумать – Он хотел сплюнуть, но вовремя сдержался. Он вообще был сдержанней чем мы, ну и конечно, гораздо более твёрд в сво-их поступках и пристрастиях. Флотская закалка давала о себе знать где надо и не надо. А дело было простое. С утречка скинулись кто сколько мог и по-слали меня в МАШЕНЬКУ. Там я взял бутылку, а сдачу забыл, раззява. Нам позарез нужен был первоначальный капитал, который мог бы стать прообра-зом новой бутылки. Отсутствие сдачи лишало нас всяких надежд.
– Может Наташка выйдет с собакой?– уныло предположил я.
– Ну да, жди, она даёт только когда сама на взводе.
– Ну, тогда я пошёл обратно.
– Ну да, так они тебе и отдадут, по жилочкам уже побежала твоя сдача.
Действительно, когда я там был, дверь в подсобку была открыта, на столе стояли стаканы и закусь, а бутылки не было, а теперь, значит, была.
– Ребята– сказал я с чувством– когда я занимался покупкой, виноват, ду-мал не о сдаче, не о меркантильных расчётах, а о Катюше.
После первого разлива народ подобрел и Боцман спросил:
– Какого хрена ты, Математик, не считал сдачу, а думал о какой-то дев-ке?
– Ребята, хочу внести ясность. Математики вообще не считают и не подводят последнюю черту над разностью. Мы любим задавать самим себе странные вопросы и искать ответы на них, применяя все свои знания – ана-лиз, синтез и логику. На эти вопросы иногда даются удивительные ответы и заранее никогда не скажешь, что же из этого получится.
– Понятно – сказал Сухарев.
– Но при чём здесь эта баба, и почему ты так ласково её назвал?
Наступила самая сладкая пора, когда можно было в охотку поговорить о чём хочешь и, гарантировано, тебя внимательно и с сочувствием выслуша-ют.
– Так вот. Когда я толкался в магазине, МАЯК передавал песню КАТЮША, ну вы все её знаете:
– Выходила на берег КАТЮША
На высокий на берег крутой.
И сам собой возник вопрос: – А на какой же берег она выходила, на правый или на левый?–
Все почему-то поглядели на верхний этаж 18-го дома, но там ничего не происходило, пришлось перевести глаза на меня.
– А ведь действительно, на какой – обалдело спросил Боцман – мне это никогда в голову не приходило.
– Потому что ты не математик – уел я его.
– Пойдём дальше. Можно задать следующий вопрос: – А почему вооб-ще существуют высокие и низкие берега? –
– Ну, это не для тебя – веско определил Сухарев.
– Ха – ответил я – запросто.
– Возьмём земной шар, если смотреть со стороны Северного полюса, можно увидеть, что Земля вращается против часовой стрелки. А вода, кото-рая в реке, обладает определённой массой, и как всякая масса, имеет инер-цию. Значит что? Масса реки вращается вместе с Землёй, а из-за инерции бу-дет пытаться остаться на месте и, таким образом, будут подмываться т. е. де-латься более крутыми берега рек, противоположные направлению вращения. Прошу обратить внимание – слово река я употребил во множественном чис-ле, потому что их много, и из-за этого ответ на главный вопрос становиться неоднозначным. Аудитория завороженно внимала.
– Упреждая удивлённый вопрос поясняю: в Европейской части России реки текут в основном с Севера на Юг, а в Сибири – с Юга на Север.
– Так а как же… – не докончил вопрос Сухарев.
– А вот так. Получается, что в Европейской части высокие берега пра-вые, а в Сибири – левые. Из этого следует удивительный вывод: что где бы ни жила Катюша, выйдя на высокий берег, она стала бы смотреть на Восток. Интересно, чем это он её так притягивал, чем манил? Лукавый так тихонько нашёптывает, мусульманка она, мусульманка. Но в песне никаких данных о том, что она на берегу сотворила намаз нет. Поэтому обьективно лукавую версию надо отбросить. И всё же, зачем она так настойчиво вглядывалась в восточную даль, спала бы себе и спала. Попробуем из песни вытянуть допол-нительную информацию. На берег Катюша выходила не просто так , а песню заводила, про степного сизого орла, которого любила, и чьи письма берегла. И чего с утра разоралась, небось всех перебудила. И ещё она хотела, чтобы песня долетела до дальнего пограничья. При некоторм умственном напряжении мысли, можно сделать вывод, что её любимый служит на пограничной заставе на Дальнем Востоке, а родом он так же как и Катюша, из приволжских степей, так как в Сибири степей нет.Можно даже с определённой долей вероятности предположить, что Катюша и сизый орёл родом из одного села. Почему именно из села? Потому что города, расположенные на правом берегу Волги имеют развитую инфраструктуру: набережные, причалы, доки, а в песне нет даже намёка на всякие там признаки цивилизации. Сколько же лет Катюше? Сизого орла забрили в армию 18-ти лет, гулял он естественно с девчонкой младше себя, поэтому Катюше 16-17 лет, и так как она заверяет орла, что любовь сбережёт, то на тот момент она всё ещё была девственницей. Если сейчас поглядеть, то факт конечно удивительный. Но Катюша не дура, она понимает, основные военные действия разворачиваются на Западе, мужики гибнут миллионами, а на Востоке тишина, так что орёл наверняка вернётся живой, тут то она и наградит его своей любовью. Вот какова эта Катюша.
P.S. Моя мать никого не ждала, а с начала войны пошла санинструктором в лыжный батальон, ходила за линию фронта, сама стреляла в фрицев из подаренного браунинга, осталась жива и нашла моего отца на войне.
– Как-то эта твоя математика не вдохновляет, без неё всё-же веселее – подвёл итог Сухарев – давайте за дело, а то всё остыло. А что могло остыть, если ничего не разогревалось?