Май 1945 года застал меня в 9 классе школы №25 в Сталинграде. Шли последние учебные дни. Берлин уже пал, объявления об окончании войны ждали все. Нетерпение было так велико, что когда 7-го мая прошёл слух, что в обкоме партии (тогда не спрашивали, какой партии) получили сообщение о Победе, на площади перед воротами Сталгреса стихийно собрался огромный митинг. Мы учились во второй смене, шёл урок истории, и вдруг по классу прошелестело: Победа. Не раздумывая и не обращая внимания на ставшую у дверей учительницу, мы выскочили через окно и помчались на площадь. И были разочарованы, услышав от какого-то обкомовского деятеля, что бои продолжаются, конец войне близок, но никто не знает, когда он придёт.
Ещё в 1941 году всех, у кого дома были радиоприёмники (таких вообще-то было немного), заставили сдать их «на хранение» - чтобы не слушали, чего не надо. Основным источником информации помимо газет остались громкоговорители на площадях и трансляционные точки в домах. Через крышу нашего барака проходила линия трансляции, хотя сам барак радиофицирован не был. Но не бегать же на улицу, да ещё зимой, слушать сводки Совинформбюро! Я протянул провод от радиолинии в нашу комнату и смастерил «громкоговоритель»: в фанерном корпусе от поломанных часов-ходиков циферблат заменил куском относительно тонкого кровельного железа, очистив его от ржавчины, а позади этой мембраны установил подковообразный магнит, намотав на него тонкий провод, сколько смог. Получилось нечто вроде большого наушника. Громкоговорителем это устройство назвать трудно, но сводки с фронта оно воспроизводило достаточно внятно. Слушали мы через него и радиоспектакли и музыку – особенно популярны были тогда Утёсов и Шульженко. Несмотря на весьма ограниченное звучание, в ночь на 9 мая оно разбудило меня голосом Левитана, читавшего «Акт о безоговорочной капитуляции Германии». К Левитановской торжественности мы уже привыкли – почти каждый вечер мы слышали приказы Сталина о салютах по случаю взятия очередного города. Но в этот раз голос Левитана был необыкновенным, в нём чувствовалось особенное, внутреннее ликование. Я, как был в одних трусах, понёсся по бараку с вестью о Победе. Хоть этой вести все ждали, но она всё-таки была неожиданной, спросонок даже не до всех доходила сразу. А что делалось на улице! Утро только начиналось, но кругом было полно народа. Женщины, многие, едва набросив на ночную рубашку какой-нибудь плащ или халат, обнимались и целовались со всеми встречными. Нужно пережить войну с голодом, похоронками, потерей в одночасье всего нажитого, чтобы понять, какой это был праздник!
Салют Победы я увидел уже год спустя, когда салютовали Москва, столицы союзных республик и города-герои, которых в ту пору насчитывалось только 4: Ленинград, Одесса, Севастополь и Сталинград. Это был именно салют, а не праздничный фейерверк. Он оставил впечатление на всю жизнь. На площади Павших борцов с празднующей публикой вспышки залпов вдруг выхватывали на фоне чёрного неба разорванные и угластые контуры развалин с дырами вместо окон. Победа и её цена, как нынче говорят, «в одной упаковке».