В эпоху информационного потопа любой автор должен боготворить своего читателя за то, что тот пожертвовал частью своей жизни. Увы, но именно в этот драматичный момент слово утратило свой смысл. Сам факт, что автор хотел сказать нечто важное уже является нонсенсом.
Если лень читать всю книгу, но хотелось бы уловить центральную идею, прочитайте главу с названием «Традиция». Все остальное написано как введение к ней. Возможно, опустив «введение» вы многого не сможете понять, но, тем не менее, получите адекватное представление, зачем была написана эта книга.
Жизнь есть вода. На ней мы часто видим бытовую рябь, бывают исключительных событий всплески, а иногда нас сотрясает шторм. Когда-то верили, что воды обладают глубиной, об этом повествуют мифы. Но мудрые ученые мужи открыли формулы причин и следствий, определяющих поверхностный узор, и доказали невозможность глубины. Однако были те, кто не смирились с плоским миром и стали вглядываться вглубь. Вода разгладилась однажды, открыв неведомый объемный вид. Но кто бы мог им рассказать, что предки знали, как увидеть суть, ну а они, увы, пленились отраженьем!
Это не просто рассуждение о месте человека в мире и проклятых вопросах о смысле жизни, но нечто гораздо большее…
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Взрослые обычно недооценивают события, происходящие в жизни детей. У прилагательного «детский» даже есть переносное значение – «несерьезный». Хотя именно в детстве может случиться то, совсем незаметное для постороннего, пусть даже материнского, взгляда, что оставит неизгладимые отпечатки в сознании человека на всю жизнь и, быть может, в какой-то момент определит результат этой жизни.
В свои семь лет я узнал, что значит «любить». Пойдя в школу, я был до безумия очарован своей одноклассницей. Этому нежному чувству суждено было храниться в моем сердце много лет, гораздо дольше, чем было прожито мной от самого рождения до встречи с ней. Даже сейчас с восхищением вспоминаю, как захватывало дух, если вдруг наши глаза встречались.
Всякое проявление жизни воспринималось как должное, мне и в голову не могло прийти, что в моем чувстве есть нечто особенное. Ведь чем младше ребенок, тем более естественно он воспринимает мир. У него отсутствуют предрассудочные представления о нормах. Лишь взрослея, основываясь на первичном опыте, он начинает рассуждать: на сколько что-то уникально, хорошо или плохо и может ли быть как-то иначе. Вот и я искренне думал, что подобные чувства переживают все мальчишки. Мог ли я в то время знать, что это удел далеко не всех, не всем дан этот великий дар – способность любить?
Тогда я был не в состоянии оценить серьезности своих чувств, да и не пытался это сделать; просто жил, любил и мечтал, что когда-то они обретут взаимность. Любовь была настолько сильной, что я не то что не мог выразить своих чувств, но даже был не в состоянии толком разговаривать с ней, и, если она оказывалась где-то рядом, все мысли в голове моментально спутывались и мозг буквально парализовывало. Наверно поэтому, несмотря на то, что мы много лет находились в непосредственной «географической» близости и меня безумно тянуло к ней, мы никогда не общались, не говоря уже хоть про какую-нибудь дружбу.
Маховик планеты отсчитывал дни и с неотвратимой инерцией вершил наши судьбы. Все сроки когда-то подходят к концу. Мы окончили школу, и каждый пошел своей дорогой…
Через десять лет.
«Алё. Да. Это я… Да ничего, все в порядке, сам-то как?.. Ну и здорово, а я все на работе зависаю, у нас там серьезное дело наклюнулось. Такие барыши пошли – просто супер! Можно сказать, теперь мир вокруг нас вертится… А?.. Да, это надо обязательно сбрызнуть! Надо как-нибудь с нашими собраться, а то мы что-то давненько не пьянствовали вместе… Про Саню?.. Нет, а что он?.. Ну что ж, это серьезная покупка, кстати, еще один повод. Время бы только выбрать, все больно сильно заняты… Фильм? Какой?.. Не, не смотрел, а что, хороший?.. Серьезно?.. Надо посмотреть, а то давненько мне ничего дельного не попадалось, одна скукота, спецэффекты вроде ничего, а сюжеты – смотреть не на что, все вырождается на корню. Игры компьютерные… Тоже фиг найдешь что-нибудь пристойное, все упирают на графику, хоть бы кто над сюжетом задумался…»
И все в таком духе. Это был я в то время. Можно ли, услышав такой монолог, сказать что-то о внутреннем мире его автора? Нет, скорее на основании услышанного, можно утверждать лишь полное его отсутствие. Все, что нужно такому человеку, – хлеба и зрелищ. Как это ни грустно, но такие личности настолько распространены в наши дни, что гораздо труднее найти того, в ком можно обнаружить хотя бы зачатки внутреннего измерения. А потому я прекрасно вливался в современное общество. Моя жизнь, ориентированная согласно его идеалам, кишмя кишела всевозможными достижениями, благодаря которым я мог с гордостью считать себя преуспевающим его членом. Но удовлетворения жизнью я почему-то не испытывал. Правильней сказать, что и жизнь была вовсе не жизнью, а лишь ожиданием ее, в чем я в своей гордыне так боялся себе признаться.
Не найдя удовлетворения в одном, невольно начинаешь искать его в чем-то другом, для этого даже не надо задумываться. Вот так и я, не удовлетворившись обладанием материальными благами, решил стать романтиком и пытался найти настоящую любовь.
О, это сладкое слово «любовь»! Одно воспоминание, и уже душа готова сорваться и полететь! Только куда и за кем? У меня, конечно были подруги, но ни к одной из них я не испытывал чувства, даже отдаленно напоминающего описанное выше. Безусловно, мне приходили в голову мысли и о том, чтобы встретиться со своей «первой любовью», но они быстро исчезали, ведь было известно, что у нее есть друг, а может, уже и муж, а может быть, даже есть и дети.
Но вот однажды, произошло нечто повернувшее ленивое течение моей жизни в другое русло, наполненное водопадами, порогами и крутыми поворотами…
Зима. Около часа ночи, возле подъезда многоэтажного дома припарковалась машина, из которой вылезли два парня, что-то бурно обсуждая. Они только что успешно закрутили интересную интригу. Циничная игра на чувствах людей была для них верным способом скрасить досуг. Увеличить градус эмоционального возбуждения решили в ближайшем ночном магазине. Когда путь почти был преодолен, и до заветной дверки оставалось лишь пересечь наискосок небольшой скверик, парней окликнули тоже двое абсолютно незнакомых первым молодых людей: «Ребят, вы не пнёте вон тех двух девушек? А то мы их уже заждались». «Да легко!» - ответили ребята и, не останавливаясь, двинулись дальше.
Одним из них, конечно же, был ваш покорный слуга. Увлеченно болтая, мы сразу же забыли про каких-то там «девушек», темные фигуры которых виднелись в стороне от протоптанной в снегу тропинки.
Однако они сами обратили на нас внимание:
- Ну что, ребята, давайте с вами знакомиться! - неожиданно для нас заявила одна.
- Полин, ты что делаешь, ты не боишься? – взволнованно обратилась другая девушка к той, от которой исходила инициатива.
- А чего бояться? Это мой одноклассник, - резонно заметила Полина, - мы с ним вместе учились целых… э…
Это действительно была она, немного подвыпившая, но от этого выглядевшая только прекраснее. Алкоголь, должно быть, очень редко встречался в ее рационе, очевидно, поэтому опьянение радостно сияло на ее лице, чего никогда не бывает с опытными практиками. Однако, от этого допинга ее широкая улыбка ничуть не теряла своей искренности. Не знаю, как ее воспринимали другие люди, но я никогда не видел девушки красивее и привлекательнее, чем она.
- Восемь лет … - продолжил я фразу, обращаясь не то к ее подруге, не то к своему другу, - да, целых восемь лет мы учились в одном классе. И не просто учились, а Полина была моей первой любовью! И я так сильно любил ее, что до сих пор! До сих пор!!! Ни к кому не испытывал настолько сильных и продолжительных чувств, как к ней!
- Он пьяный?! - изменившись в лице и с каким-то тревожным недоумением, бросив резкий взгляд на свою подругу, спросила Полина и, не дожидаясь ее ответа, растерянно пробормотала, - да нет…
Сказанные мной слова так шокировали ее (да, к слову сказать, они шокировали и меня самого) что мне показалось, будто она моментально отрезвела.
- Нет, не пьяный, еще только туда путь держим, а раньше руль не позволял, - охотно отвечал я и с наслаждением наблюдал, как на ее лице вновь расцветает та самая улыбка, которая была в момент нашей встречи, - а вы, как я погляжу, уже… Обалдеть, никогда не видел тебя пьяной. А нас, кстати, попросили вас пнуть вон те ребята.
- Да, это наши мужья, или почти мужья…
- Здорово, очень был рад тебя видеть. Ну да ладно… Не будем больше вас задерживать, а то вас там уже заждались. Да и нам пора. Но мне было очень приятно видеть тебя, пока…
С этими словами мы развернулись и продолжили свой путь.
- Вот блин! Тебя попросили ее пнуть, а ты ей в любви признался. Ну ты даешь! Я от тебя такого не ожидал.
- Да что ты, я сам от себя такого не ожидал! Такую штуку экспромтом выдать, это вам не интрижки плести. Вот меня понесло-то, а?
- Да тебя, серьезно говоря, понесло круто. На ее месте я бы, кстати, не обломался, если бы ты потом позвонил.
- Знаешь, был как-то случай, тоже на улице встретились, поговорили, ну я и спросил: «Ты не против, если я как-нибудь тебе позвоню?» - но в ответ был категорически отрицательным. Да ты и сам слышал – у нее почти муж. Но я все-таки подумаю над твоим замечанием.
Прошло время, но эта встреча не отпускала моих мыслей до тех пор, пока мне самому ни стало окончательно ясно – я до сих пор люблю именно ее и, может быть, поэтому не могу полюбить никого другого. «Что делать дальше? Жить без любви? Нет, это исключено, без любви неинтересно жить. Попытаться добиться ее? Вряд ли получится, да к тому же придется разрушить их почти семейные отношения, чего делать совсем не хочется». Вот на фоне таких мыслей мне в голову и пришла идея… Конечно, она ничего не решала, но казалась достаточно забавной, чтобы ее воплотить…
- Здравствуй, Полин… Узнала?… Да ты что! Вот никогда не ожидал, что ты можешь меня узнать!.. Чем обязана? Да вот, не хочется, правда, тебя грузить своими проблемами, понимаешь, попросту говоря, жизнь ко мне повернулась задом… Хотелось мне поговорить с приятным человеком, далеким от всего этого. Хотя, нет, честно сказать, не просто поговорить. Есть у меня к тебе просьба одна, она маленькая, можно сказать, просьбочка, но для меня важная как просьбища: ты не будешь против со мной встретиться?.. Ну пожалуйста, всего лишь один раз. Пару часов и все... Для меня это очень важно. Думаю, после той случайной встречи ты понимаешь, насколько… Ну я же тебе не каждый день звоню с такими просьбами!.. Нет, просто пообщаться и ничего больше… Полин, всего лишь один день, и я буду исполнять любые твои желания, ты будешь моей королевой, я сделаю для тебя все, что тебе будет угодно, все, чего твоя душа ни пожелает… Да, обещаю, ни одного неприятного вопроса, никаких домогательств... Да, да, да, исключительно дружеские отношения… Ну спасибо!..»
Ранняя весна, но в центре Москвы от снега не осталось и следа. Сегодня не рассветало, вечерние сумерки начались прямо с утра. Тысячи машин шуршат по асфальту Садового Кольца. С заднего сидения машины все, что снаружи, выглядит как старое черно-белое кино, будто мир вовсе утратил свои краски. Но это снаружи, а внутри, слева от меня, сидит она. Осталось проехать совсем чуть-чуть, и вот он, тот ресторан, в который мы едем…
Тусклый свет, столик-купе, окруженный с трех сторон, буквой «П», красными кожаными диванами с высокими спинками, настолько высокими, что они заменяют стены, полностью изолируя нас от всего внешнего. Где-то там музыка и шумное застолье, а у нас бокалы красного вина, уют и затянувшаяся пауза, которую вроде и надо бы разорвать, но так приятен ее покой, что ничего не хочется говорить.
- Паш, а ты не боишься, что та, которую ты обещал сделать королевой дня, может рядом с тобой уснуть от скуки!
- Эх… виноват, - не торопясь, со вздохом и как бы слегка потягиваясь, отозвался я, - а мне было так хорошо просто сидеть рядом с тобой, одного твоего присутствия мне достаточно для счастья, может это, конечно, слишком эгоистично с моей…
- Так! Ты обещал не трогать этих тем, забыл? - строго ограничила меня Полина.
- Все, все, все. Больше не буду.
Нужно было дальше сказать что-нибудь, но, как назло, ничего не лезло в голову.
- Полин, - выдавил я наконец, - ты только не обижайся, но так уж получается, что когда я оказываюсь рядом с девушкой, которая мне очень нравится, то не могу вести себя естественно, и в голову мне никакие мысли не лезут. Меня и самого это бесит.
- Странно это слышать от тебя, в ту знаменательную ночь ты не выглядел таким робким, я уж решила, что ты это оставил в далеком детстве. Но сейчас узнаю тебя! Такого маленького, ранимого.
- Это что, я правда в твоих глазах был именно таким? Еще бы сказала: жалкого и тщедушного.
- Нет, не жалкого, наверное «ранимый» все-таки не то слово. Скорее, чувствительный. Да и уважали тебя вроде бы в классе-то в нашем, так что нет, совсем не жалкий.
- Ну, слава Богу!
- Павел, а чем ты сейчас занимаешься?
- Работаю, у нас своя фирма, денег, в общем, хватает.
- Не, ну а для души? Ведь сущность человека не заключается в том, как и сколько денег он зарабатывает. Я считаю, что основное занятие не должно упираться в заработок денег, а то человек перестанет быть человеком и станет каким-то бездушным механизмом.
- Да нет, как-то на душевные развлечения особо времени не хватает, все силы работа забирает.
- Может, тебе покажется странным этот вопрос, но все-таки: зачем тебе такая работа?
- Ну, как это зачем? Работа есть работа, чтобы деньги зарабатывать, а зачем еще нужна работа? Может кто-то и удовольствие от работы получает, но и мне это, в принципе, не чуждо, тоже бывает работать очень интересно, и не только в смысле прибыли, а интересно стратегию, например, разрабатывать, да куча еще всякой фигни. Это как игра – увлечение, азарт.
- Я понимаю, но тебе не кажется, что такая работа не имеет смысла?
- Нет, ну я, конечно, не единственно этим живу, - начал я защищаться и, к своему удивлению обнаружил, что мне приходится подавлять возникшую от волнения дрожь в голосе.
- А чем же еще-то? Если это, конечно, не секрет.
- Нет, совсем не секрет, но можно я сначала покину ваше общество на секунду, а потом мы продолжим?
- Я бы тоже, честно говоря, отлучилась ненадолго.
К столику я вернулся первым, не сказать, что успокоившимся. Адреналин захлестывал каждую клетку моего тела, меня бросало то в жар, то в холод. Причиной этому было не общение с Полиной, а то, что наставало время начинать свою игру. Все условия сами по себе без моего целенаправленного воздействия, сложились так, что лучшего момента было бы просто не найти. Сильное волнение происходило оттого, что задуманное было далеко не обычной интригой. А еще героиней этой игры должна была стать она, а вовсе не безразличная мне особа…
Вот уже Полина подходит к столику и непринужденно, без лишней заносчивости, подобно маленькой девочке ловко усаживается на свое место. Теперь мне надо только собраться с мыслями и говорить лишь то, что было задумано заранее.
- Так ты хочешь знать, чем я живу, в смысле, для души?
- Да, я тебя внимательно слушаю.
- В общем… Блин, тяжко, однако, говорить о сокровенном. В общем, попросту говоря, я пытаюсь найти настоящую любовь.
- То есть ты ищешь женщину?
- Можно, конечно, и так сказать, но не просто женщину, а особенную женщину.
- Ну что ж, это, конечно, не самая плохая цель жизни. А меня ты пригласил на это свидание не потому ли, что хотел ее найти в моем лице?
- Нет. Ты бы, конечно, была лучшим вариантом. Но сегодня я пригласил тебя совершенно с другой целью. Хотя ты знаешь, эти две вещи очень тесно связаны между собой.
- Ты меня, прямо-таки, заинтриговал. Может быть ты хотел услышать мой совет, или что-нибудь менее банальное?
- А ты не боишься задавать такие вопросы, ведь правдивый ответ может быть слишком болезненным для тебя?!
- Для меня? Нет, сомневаюсь, я не боюсь правды.
- Ты хорошо подумала? Ведь слово не воробей, вылетит – не поймаешь. А я не хочу тебя обидеть.
- Так ты замыслил какую-то штуку, которая может обидеть меня? Это становится все более и более интересным – давай рассказывай.
- У-у-ух… Ну ладно, попробую. Понимаешь ли, в чем все дело: я ищу свою любовь очень давно, можно сказать, всю жизнь. Наверное, это единственное, в чем я вижу смысл жизни. Деньги, работа – это, конечно, интересно, но любовь – это совсем другое дело, это дело жизни. Однако по какой-то непонятной причине мне не везет с этим делом. В детстве, я был очень влюбчивым ребенком, в любом коллективе обязательно находилась девочка, которая мне по меньшей мере сильно нравилась. Была, правда, такая проблема, что я начинал сильно стесняться, терялся перед ней и, если даже мне удавалось найти способ выразить свои чувства, то я каждый раз слышал один и тот же ответ: извини, Паша, ты мне нравишься, но я тебя не люблю. Конечно, сказать, что меня никто никогда не любил, было бы неправдой. Любили, много раз мне признавались в любви, но самое интересное то, что я был абсолютно равнодушен к этим «дамам», ну и мне, естественно приходилось говорить им то же самое, что говорили мне: ты мне, конечно, очень нравишься, но… Много раз я думал о том, что, наверное, надо проявить упорство и добиться любви. Я видел много подобных примеров, но мне было неприятно навязывать себя и свои чувства кому бы то ни было. Все это происходило в период моего, можно даже сказать, нашего совместного обучения в школе. Но всегда больше всех на свете я любил именно тебя. Должен заметить, это ничуть не мешало мне любить других девчонок, скажем, на даче, в пионерском лагере... Как правило, это случалось во время летних каникул, другими словами, когда я не мог видеть тебя.
Хотя во всем этом и был своего рода трагизм, но я никогда не жаловался на судьбу и безропотно нес свой крест. У меня всегда была надежда на то, что будет новый коллектив, будет новая девчонка, от которой мне сорвет крышу, и наконец свершится чудо, я тоже понравлюсь ей, ведь должно же это когда-то произойти. Однако с окончанием школы все изменилось, но понятно мне это стало далеко не сразу. Я ждал любви, я искал ее, но ее больше не было. Изголодавшись по любви, я уже мечтал втюриться в кого угодно, лишь бы снова испытать это прекрасное чувство. Дошло до того, что мне было не так уж важно: удачно, не удачно; даже угроза разочарования и несчастной любви не имела никакого значения. К слову сказать, я настолько привык к подобным разочарованиям, что чаще всего другого и не ждал, даже, можно сказать, считал это неотъемлемой частью любовного цикла, хотя каждый раз для меня это была настоящая драма, связанная с серьезными душевными переживаниями. Все это было похоже на бессонницу, когда ты очень хочешь спать, но никак не можешь уснуть… Ты мучаешься всю ночь, переворачиваясь с боку на бок, пытаясь забыться, а сна все нет и нет, и ночь кажется бесконечной. И эта «ночь» растянулась на несколько лет, жизнь опустела и потеряла смысл, и где-то в закоулках сознания звучала страшная мысль: счастья нет.
В этот период жизни мне случилось встретить девушку, которая безумно влюбилась в меня. Я знал о ее чувствах и даже решил жить с ней, несмотря на то, что сам был абсолютно равнодушнен к ней. Я подумал: «Ну если уж мне не дано быть счастливым, так, может, я могу сделать счастливым кого-нибудь другого». Наверное, во мне говорила жалость к ней, в тот момент ее преследовали неудачи, один только спивающийся на ее глазах отец доставлял ей ужасные страдания. Мне показалось, несчастной любви в добавок ко всему она просто не перенесет. И я решил: «Я сделаю ее счастливой». Однако это была ошибка. Как выяснилось потом, я лишь растянул во времени ее и без того нелегкие страдания. Мы почти целый год прожили вместе, постоянно были рядом, она по-настоящему любила меня, а я лишь играл свою роль. Она хотела тепла, но все больше и больше чувствовала холод с моей стороны, и каждый совместно прожитый день приносил ей боль. Сначала я думал, что можно заставить себя полюбить кого угодно, но чем дальше шло время, тем ближе мне становилась пословица о том, что «сердцу не прикажешь». Через год мы расстались, я разбил ее сердце, при этом унося с собой тяжелый камень вины.
Тут вдруг я отвлекся и задумался о том, как легко и складно родился в моей голове весь этот рассказ.
- Паш, это, конечно, очень интересная и трогательная история, но при чем тут я? – растормошила мою задумчивость Полина.
- А, ты, ну да, что-то я отвлекся… Ты, м-м… В общем, когда я понял, что все это очень серьезно и что я по-настоящему утратил способность любить, то стал искать причину того, что со мной произошло. Я шаг за шагом анализировал свое прошлое, отношения со всеми, кого прежде любил, но даже встречи с ними оставляли меня равнодушным. Все изменила та самая встреча, которую ты уже очень точно окрестила знаменательной. Увидев тебя в тот день, точнее сказать, ночь, я был буквально околдован твоим взглядом, будто встретился глазами с Медузой Горгоной, только не той, которая все обращает в камень, а ее противоположностью, способной заставить трепетать от любви даже каменное сердце. В один миг я потерял голову и сказал тебе тогда абсолютную правду. С одной стороны, это было для меня спасением – ведь если я люблю тебя, значит, я могу любить. Но с другой стороны это означало, что я не могу любить никого, кроме тебя. Я готов боготворить тебя, но тебе это совсем не нужно, у тебя есть любимый человек. И я рад за тебя… И позвал я тебя сюда вовсе не для того, чтобы разлучить вас и испортить ваше семейное счастье.
- Так зачем же?! – возмутилась Полина и уставилась на меня вопросительным взглядом. Она уже давно всем своим видом показывала, что ее уже начал утомлять мой слишком длинный рассказ, который все никак не может привести к ответу на простой, по ее мнению, вопрос.
- Еще немного, - успокоил я ее, - я все это рассказываю лишь для того, чтобы ты поняла меня и не сделала неправильных выводов. Так вот, в один прекрасный момент меня буквально осенило, и мне все стало ясно: я не могу никого любить потому, что мое сердце уже отдано и по этой причине я не властен над ним. Но точнее было бы сказать, не отдано, а украдено: ведь той, которой принадлежит мое сердце, вовсе не нужен его хозяин, однако, по какой-то причине она не хочет отпустить его на свободу!
- Что это за бред?!
- Я и сам не знаю, что это - элементарная жадность, чувство собственничества, самоутверждение или что-то другое? Но ты мне напоминаешь скупого рыцаря, который имеет несметные богатства, однако никогда не пользуется ими сам и не дает другим.
- И ты серьезно говоришь об этом?! - не на шутку удивилась Полина.
- Да, – просто и коротко ответил я.
- Да я не слышала большей глупости никогда в жизни, что я тебе, колдунья, что ли? Ты сам послушай себя, о чем ты говоришь?
- Именно такой реакции я и боялся, но ничего не попишешь, - констатировал я факт, - хотя это все равно ничего не решает. Наш узелок все равно сегодня будет если уж не развязан, то разрублен…
- Что это значит? - спросила она.
- Это значит, что тебе сегодня предстоит сделать серьезный выбор.
В момент произнесения мною последних слов она так выразительно посмотрела на меня, что я моментально добавил:
- Нет, нет, не между мной и твоим мужем - все гораздо сложнее… Между жизнью и смертью!
- Ну так и что это за выбор?
- Сначала я хочу, чтобы ты пообещала мне, что не будешь бурно реагировать на мои первые фразы, а дождешься, пока я договорю до конца, как бы неожиданно все сказанное мной ни было.
- А если нет? А если я прямо сейчас встану и уйду отсюда? За сегодняшний день я уже выслушала слишком много всякого бреда.
- Ты не сможешь уйти, - сказал я с надменной вызывающей улыбкой.
- Ты ошибаешься!
Она решительно встала, подхватила свою дамскую сумочку и уже собиралась сделать первый шаг в сторону выхода, но остолбенела от сказанных мной слов:
- Ты выпила яд! Когда тебя не было, я положил яд в твой бокал. Ты не сможешь уйти, если ты уйдешь - это верная смерть, - говорил я спокойно, развалившись на мягком диване.
- Ты шутишь, - сказала она в утвердительной форме, но с вопросительным сомнением и волнением в голосе.
- Нет, нисколько. Прошло уже достаточно времени, и ты даже сейчас уже должна чувствовать легкую тошноту… Если нет, то скоро ты ее почувствуешь. Потом это ощущение будет возрастать, начнет кружится голова, появится рвота, свет в глазах затмят темные пятна, и ты начнешь слепнуть. Дальше постепенно начнут деревенеть и перестанут слушаться конечности. К головокружению и пятнам в глазах добавится еще и острая боль в лобной части головы. Начнется удушье, которое будет все нарастать и нарастать. После того, как руки и ноги окончательно оцепенеют и перестанут слушаться тебя, начнутся судороги, которые повлекут за собой мучительную смерть: спазмы достигнут дыхательных мышц, и ты не сможешь больше дышать.
Все то время, пока я, описывал те мучения, которые ожидают Полину, я наблюдал, как она, будучи весьма впечатлительной, уже переживает и чувствует все то, что я ей пророчу. Каждое мое слово находило отражение в ее позе, дыхании и выражении лица. При словах о головокружении ее качнуло и повело, слово «тошнота» заставило ее ссутулиться, приоткрыть рот, наморщить нос, вытянуть шею вперед и слегка наклонить голову, ну, а когда я, наконец, сказал о мучительной смерти, мне пришлось резко подорваться со своего дивана, чтобы поймать ее бесчувственное тело.
К подобному повороту я был тоже готов, но не ожидал, что это произойдет так рано. Салфетка с нашатырным спиртом, который я предусмотрительно прихватил с собой, привела Полину в чувства. Приподнявшись на локтях она, к моему искреннему удивлению, совершенно трезвым взглядом несколько секунд смотрела мне в глаза, а затем села за стол, опустив лицо вниз и обхватив голову руками. Трудно судить о времени в такие моменты, но мне показалось, что прошло около пяти минут, которые мы просидели в полном молчании. Тишина кончилось, когда она, не поднимая головы, тихо и покорно спросила:
- Что дальше?
- Дальше хуже, - также тихо ответил я.
- Что же может быть хуже мучительной смерти?
- Мучительная жизнь.
Мы замолчали, но через какое-то время я продолжил:
- Правда, тебе необязательно умирать, впрочем, как и мне жить.
Отреагировав на эти слова, она приподняла лицо и вопросительно посмотрела на меня. Я же тем временем выложил перед собой на стол пистолет и почтовый конверт.
- В этом конверте есть все, что тебе нужно для новой жизни, - продолжал я, - противоядие и карточка на приличную сумму денег… Но за обладание этим конвертом я попрошу тебя об одной услуге. Это, конечно, не простая просьба – именно в ней и заключается выбор между жизнью и смертью. Я думаю, ты уже поняла, зачем здесь пистолет… - произнося эти слова, я левой рукой медленно пододвигал пистолет рукояткой вперед.
- Понимаешь, я не могу жить без любви, такая жизнь для меня не имеет никакой ценности, и я был бы рад умереть от руки любимого мной человека. Однако у тебя есть выбор… И если ты им воспользуешься и не убьешь меня, тогда у меня появится шанс: мое сердце вновь станет свободным, и, возможно, ко мне вернется способность любить.
- Ты сумасшедший! – выразительно уставившись мне в глаза, воскликнула Полина.
- Это для меня не новость. Ну, так что, ты решила?
- Я… Я не могу… - заикаясь, проговорила она.
- Чего не можешь? Убить меня?
Она кивнула.
- Ничего, когда ты всерьез почувствуешь действие яда, я думаю, инстинкт самосохранения возьмет свое. Я специально выбрал яд медленного действия, чтобы у тебя было время хорошенько подумать.
- Павел, как я могу отпустить твое сердце, скажи мне, пожалуйста, что я должна сделать?
- Этот разговор пустой, я уже сказал тебе, что ты должна сделать, - на корню оборвал я ее попытку перевести разговор в другое русло.
- Нет, я не могу... Хочешь… Я сделаю все, что ты хочешь… Хочешь, я выйду за тебя замуж, и тебе не надо будет больше искать новой любви? – не унималась она.
- Ага, ты хочешь мне предложить жить с человеком, который ненавидит меня. Ты хочешь, чтобы я оказался в роли той девушки, которую я решил облагодетельствовать. Только к ней я был равнодушен, а меня ты будешь ненавидеть?!
- За что?! - буквально взмолилась она. - Что я такого сделала, за что ты так издеваешься надо мной?! Если ты так хочешь умереть, почему бы тебе самому не убить себя?!
- А почему бы тебе просто не убить меня? Ведь ты один раз уже сделала это, я все равно уже не живу, я труп! Ты знаешь, каково быть таким ущербным человеком? Если бы у меня был выбор моей инвалидности, я бы предпочел не иметь рук и ног… Давай, сделай это, и все сразу кончится, и больше никто над тобой не будет издеваться. На тебе не будет никакой вины, суд тебя оправдает, смотри: вот расписка, - я достал из конверта листок и показал ей, - тут написано, что я прошу винить в моей смерти исключительно меня самого, что я заставил тебя убить меня, ну и все в таком духе, поняла?
В ответ она лишь опустила голову. И вновь последовали несколько минут напряженного молчания. Я старался быть предельно спокойным, но этому мешал отчетливо отдававшийся во всем теле ритмичный стук сердца. В этот момент я ощутил, что толком не знаю, как и что делать дальше, и моя самоуверенность начала растворяться. Но вдруг Полина подняла голову, будто почувствовав мою слабость, и твердо заявила:
- Нет! Никого я убивать не буду!
С этими словами она решительно встала и пошла к выходу. Накануне, поэтапно просчитывая варианты всех ее возможных действий, я даже не мог предполагать такого поворота событий. Видимо, даже в мыслях мне было не дано допустить существования такого благородства, с каким я столкнулся воочию. Первые несколько секунд я не мог поверить в происходящее, но, осознав, что вот-вот ситуация полностью выйдет из-под моего контроля, кинулся ей наперерез и, схватив за руку, попытался усадить ее на место.
- Отпусти меня! - приказным тоном, глядя мне прямо в глаза, потребовала она.
- Подожди, немного поговорим…
- Нам не о чем с тобой разговаривать! Я сделала свой выбор! А теперь отпусти меня!
- Ты же умрешь! - пытался я ее образумить.
- Да, умру, если врачи не помогут, умру, но это лучше того, чтобы кого-либо убивать. Я никогда никого не убивала и не собираюсь, как бы мне ни угрожали и чего бы мне за это ни сулили. Я лучше умру сама, чем сделаю это! Убери от меня свои руки, я сделала свой выбор!
Выслушав эту пламенную речь, я со словами: «Так значит, не будешь?!» - толкнул ее назад, и она, не устояв, упала на диван. Схватив пистолет со стола и выкрикнув: «Ну-ка, сидеть! Никуда ты не пойдешь!» - я вдруг заметил, что начал по-настоящему выходить из себя. А Полина, увидев перед собой неуравновешенного с пистолетом в руке, решила покориться. Видимо, к такому быстрому концу она была не готова.
- Так значит, ты ни при каких обстоятельствах не будешь стрелять в меня, да?!
В ответ она помотала головой. А я со словами «Дай-ка мне твою ручку» ловко поймал ее правую кисть.
- Хочешь, не хочешь, а делать все равно придется – это мой выбор. Признаю, тебе не повезло, но никуда не деться, мой выбор – выбор сильнейшего. Ведь если столкнулись две воли, побеждает та, которая может подавить другую.
Произнося все это, я начал насильно вставлять пистолет в руку сидящей напротив меня Полины. Физически справиться со мной у нее не хватало сил. Когда дуло оказалось прямо напротив моего лба, она отчаянно, всхлипнув всей грудью, рванула свою руку…
Брызнула красная липкая масса, оставляя блестящие следы на темно-красной кожаной обивке дивана и ярко-красными пятнами растекаясь по белоснежной скатерти стола, за которым происходила наша драма. Меня отбросило назад; ударившись о спинку дивана, я плавно повалился на бок. Полина судорожным движением отшвырнула от себя пистолет, будто он был безумно горячим.
Она не плакала и не билась в истерике, а просто сидела ошеломленная, не в состоянии осознать реальность всего происходящего. Взгляд ее упал на конверт, лежащий прямо перед ней. «Противоядие!» - наверное, мелькнуло в ее сознании, и руки потянулись к цели. Полина небрежно порвала его и вытряхнула содержимое на стол. К ее удивлению там оказалась лишь кредитка и небольшой листок бумаги, сложенный пополам. Схватив и развернув его, она впилась глазами в чернильные завитушки, равномерно разбросанные по странице:
«Полина, если ты читаешь это письмо, то значит, я уже мертв. Я знаю, что ужасно поступил с тобой, но прошу тебя простить меня, хотя и понимаю, что не имею права даже просить об этом. Я любил тебя так, как ни кого и никогда. Это грустная история. Мне не суждено было ни разу поцеловать ту девушку, которую я любил всю жизнь. В такой жизни нет смысла, и потому я решил получить этот поцелуй, и пусть это будет поцелуй смерти. Пользуясь случаем, хочу поцеловать тебя в этом письме - ведь теперь ты не сможешь мне отказать. Целую!
P.S.
Тебя, наверно, интересует противоядие, но должен тебя огорчить - противоядия не будет! Его не будет не потому, что я хочу, чтобы ты отправилась вслед за мной, нет-нет! Его не будет потому, что не было никакого яда! Живи спокойно и забудь обо мне, если, конечно, сможешь. Правда, в этом я сильно сомневаюсь!»
Ее глаза пробежали по последней строчке. Записка вывалилась из ослабевших рук и, спланировала под стол. Она сидела не двигаясь, с бессмысленным и пустым взглядом. Так тянулась минута за минутой. Кто знает, сколько еще это могло продолжаться, если бы «труп» только что убитого человека, не поднялся и, вытирая «кровь» со лба, не объявил:
- Сюрприз!
В ответ она лишь вздрогнула, не поменяв позы и напрягшись всем телом, округлила глаза и уставилась на меня. Я прочел в ее взгляде сумасшедший ужас, рвавший на части ее представления о здравом смысле.
- Что, не ожидала?.. Успокойся, теперь точно все кончилось... Не было никакой пули, это просто краска, так же, как и яда, да и вообще ничего не было, - медленно и спокойно сказал я, глядя на ее очумелый вид.
Однако мои слова, наверное, уже не доходили до ее сознания. Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, она бессмысленно смотрела на меня, затем глаза ее плавно закатились, и она повалилась на бок.
Спрятав пистолет, который мне дал попользоваться один киношник, и стерев краску отовсюду, где только смог ее найти, я привел себя в порядок и попытался испытанным методом, с помощью нашатырного спирта, привести Полину в сознание. Но, к моему изумлению, этот способ оказался абсолютно недейственным. В испуге я схватил ее руку и стал нащупывать пульс, и, найдя его, немного успокоился, но лишь немного. Что было делать дальше? Звать официанта и звонить в «скорую»? Никакого лучшего варианта я так и не смог придумать.
Врач приехавшей «скорой», опробовав тот же способ, что и я, недолго думая, попросил меня помочь погрузить бесчувственное тело в машину. Испугавшись за последствия, я сообщил ему, что мое знакомство с Полиной началось всего пару часов назад и что кроме ее имени мне ничего неизвестно. В обмен на эти скудные сведения я получил название больницы, в которую ее должны были увезти. А затем машину «скорой помощи» как бревно, плавно покачивающееся на воде, унесло течением Садового кольца. В этот момент мне стало страшно и больно из-за своей жестокой "шутки", которая довела до таких тяжелых последствий, хотя тогда я еще не понимал, насколько серьезно то, что я сделал...
Ночь для меня прошла без сна, а сутра пораньше, купив несколько коробок конфет, я отправился на штурм больницы. С самого порога я услышал о том, что приемное время после обеда, в регистратуре мне сказали, что не будут со мной разговаривать потому, что я не знаю кого ищу… Но я легко прокладывал себе путь через эти препоны с помощью сладких взяток. Так я оказался в реанимации, где мне любезно предложили присесть на кушетку, так как никого из персонала, кто мог бы меня проводить к ней, в данный момент не было…
- Пойдемте, я вас провожу, - услышал я голос, поднял глаза и увидел перед собой стройного красивого мужчину лет тридцати пяти, одетого в белый халат.
- Понимаете, это очень необычный случай, - продолжил мужчина. – За мою двенадцатилетнюю практику я не видел ничего подобного. Это странно… Формально нам удалось привести ее в сознание, если это можно так назвать, но… Она не разговаривает, почти не двигается, да и вообще ее контакт с внешним миром весьма ограничен, хотя все рефлексы работают, она даже может есть, если еда попадает ей в рот. Да, между прочим, на удивление здоровое тело, а вот психика... Простите, забыл спросить, а кем вы ей приходитесь?
- Да можно сказать никем.
- Да, мне сообщили, что документов при ней найдено не было, и из родственников никто не обращался. Я просто хотел узнать, может, она принимала наркотики? Ну, или... А если не секрет, все-таки кто вы?
- Мы познакомились за несколько часов до... до того, как она потеряла сознание, - врал я и при этом испытывал страшные угрызения совести, смешавшиеся со стыдом и ощущением того, что этот врач знает о том, что я ему лгу.
А он, совершенно не обращая внимания на меня, ведомый по лабиринту собственных мыслей исключительно исследовательским интересом, задавал вопрос за вопросом:
- Так это произошло у вас на глазах? А вы не могли бы мне немного рассказать об этом, возможно, это могло бы пролить свет и помочь в лечении?.. Она была пьяна?.. А когда вы ее только увидели, она выглядела здоровой? Может быть, какие-нибудь признаки недомогания?.. А сам момент отключения? Все было резко, как гром среди ясного неба, или?..
Наконец мы пришли, и врач резко распахнул передо мной высокую филенчатую дверь, покрытую парой десятков слоев белой краски. В открывшемся передо мной дверном проеме я сразу увидел знакомый профиль. Она сидела на кресле-каталке. Подойдя ближе, я увидел все тот же пустой взгляд; руки ее лежали на подлокотниках все такие же безвольные, как и прежде. Я присел напротив и, глядя в глаза, попытался позвать ее.
- Э-э, нет, молодой человек, вы вряд ли чего-то добьетесь, - услышал я голос у себя за спиной, - она сейчас не человек в прямом смысле этого слова. Хотя какие-то признаки сознания присутствуют, в данный момент это бездушное существо, она ничего не помнит, не знает, не понимает и вообще не осознает. Вы зря теряете время, это просто тело, оно живое и красивое, но только лишь тело, без разума.
- Да что вы в этом понимаете?! - с досадой, осознав свое поражение, вскипел я.
- А вы что? – со вздохом, риторически спросил врач и вышел из палаты.
Вывозя инвалидную коляску с сидящей на ней Полиной через проходную больницы, я наклонился к ее уху и тихо, но с внутренним самодовольством, сказал: «Ну вот и все, теперь ты моя, и никому никогда не разлучить нас». Однако она была к этому совершенно равнодушна, как и вообще ко всему. Лицо ее осталось холодным и не выражало никаких эмоций, оно уже давно разучилось что-либо выражать. Меня это не удивляло, я привык к этому.
С тех пор она жила у меня дома. Как заботливый супруг, я внимательно ухаживал за ней, следил за тем, чтобы она себя чувствовала хорошо, но, несмотря на все мои старания, она себя никак не чувствовала. Такое испытание оказалось очень непростым. Сначала я думал, что мне просто не хватает чего-то, затем в глубине моей психики зародилось зерно злобы, которое в дальнейшем стало набухать. У меня начали буквально сдавать нервы и, несмотря на мою любовь и привязанность к этому телу, я, будучи не в силах что-либо сделать с такой леденящей душу безответностью, в порыве гнева мог сильно ударить ее. Со временем семя дало росток, который куда-то пробивался сквозь толщу моего разума, как сквозь асфальт, пускал трещины ненависти, нарушающие целостность моей личности.
Однажды я, как обычно, кормил ее с ложечки и наблюдал, как она монотонно, как заводной механизм, работая челюстями, поглощала пищу. Ложку за ложкой, ложку за ложкой… «Вот так и корми тебя постоянно, глядя на твою постную мину. Хоть бы раз спасибо сказала, да что спасибо – хоть бы одним мускулом своей кожаной маски дернула, – накручивал себя я, - а ей на все плевать: хочешь – корми, хочешь – не корми!» С этими словами, я принялся с остервенением как можно чаще пихать ложки с кашей ей в рот. «На, жри, – приговаривал я, - ложечку за папу, ложечку за маму!» А она, как ни в чем не бывало, продолжала механически жевать. Каша стекала по подбородку и падала ей на колени и на грудь. «Еще хочешь? На! Кушай! Что, тебе все равно?! Тебе на все плевать?!» Я отбросил тарелку в сторону, встал напротив коляски и, слегка наклонившись, заорал ей в лицо: «Тебе на все плевать! А мне нет! Да, я виноват перед тобой! Виноват, но не настолько! Что ты все жуешь свою жвачку?!» – Не сдержавшись, я ударил ее ладонью по лицу. В момент удара голова ее дернулась, а затем плавно вернулась на свое место. И, как ни в чем не бывало, Полина продолжала жевать. Такое равнодушие просто взбесило меня: «Ах так! Тебе все равно! Ты думаешь, с тебя взятки гладки?! Что я вообще ничего не могу с тебя взять?!» – В это время я уже вцепился в ее плечи и сотрясал ее тело со всей яростью. «Ты ошибаешься – ты…, ты дашь мне ребенка!» После этих слов я в полной решимости получить то, что вознамерился, швырнул ее на кровать.
Она упала на спину и, к полной моей неожиданности, начала странно дергаться. Я буквально остолбенел и, боясь пошевельнуться, уставился на нее… Секундой позже я услышал слабый хрип и еще через секунду понял, что она задыхается. Весь мой пыл в тот же миг сменился испугом. Я кинулся к ней и попытался резким надавливанием на грудь прочистить дыхательный канал. Один толчок, второй, третий… Ничего не получалось, она продолжала задыхаться. И я, сидя на ней верхом, в ужасе, не зная что делать, смотрел, как хрипящим ртом она пыталась ухватить глоток воздуха, как ее покрасневшие вмиг глаза вылезали из орбит… И вдруг все изменилось. Она совершенно нормально, трезвым вменяемым взглядом посмотрела на меня и с какой-то грустной улыбкой тихо сказала: «Что ж ты, Иван Царевич, шкуру-то мою спалил? Не ты ее надевал – не тебе и снимать было… а теперь должен ты на край света пойти, только не меня ты искать будешь, а себя…».
Я вздрогнул всем телом, будто молния ударила в меня, и увидел перед собой все ту же приемную реанимации, а передо мной стоял тот врач, который только что приснился мне.
- Вы хотели видеть девушку по имени Полина, которую привезли вчера вечером? – спросил он.
- Да, - взволнованно ответил я.
- Это невозможно, она умерла…
Если вы думаете, что это конец, хочу вас разочаровать, - это конец первой главы. Сначала я опубликовал произведение целиком, и объемом текста распугал всех потенциальных читателей. Желающих узать, что было дальше я приглашаю сюда: http://palyn.ru/Grehopadenie/grehopadenie.htm