Мы прибыли одновременно: Патрик – в Донецк, а я – в Лондон. В Лондоне я должна была пересесть на поезд до Эдинбурга. Я уже была в столице Туманного Альбиона – год назад, когда ездила учить английский в Кавентри. На этот раз мама предложила мне выбрать: южный приморский Плимут или северный промозглый Эдинбург. Мне не пришлось долго думать над ответом: год назад мы ездили в Шотландию в качестве экскурсии и день провели в Эдинбурге. Одного дня хватило, чтобы страстно желать попасть туда снова. И вот я уже в аэропорту Хитроу, меня встретил шофер-араб, и отвез на вокзал. Там я села на поезд и целых шесть часов созерцала великолепные английские, а затем – шотландские пейзажи. Английские названия завораживали – я столько раз встречала их у Дойля, Моэма, Саббатини, и вот мы уже проехали Йорк, Ньюкасл и Манчестер. Мимо проплывали обычные английские картины: аккуратнейшие поля и луга с так же аккуратно уложенными и размещенными стогами сена – август все-таки. Лесов было мало. Страна ведь маленькая. Это Россия может пока позволить себе великолепные лесные просторы, не подверженные человеческому влиянию. По основному впечатлению, сельская Англия – желто-зеленая и какая-то игрушечная. Я же не могла дождаться, когда же мы приедем в страну, так похожую на Ирландию – страну моей мечты.
Показался океан. Я так вцепилась глазами в этот великолепный вид, что мне показалось, будто он молниеносно пронесся мимо и утонул в зеленом море земли, хотя мы ехали вдоль него несколько минут.
И вот он – Эдинбург! Незнакомый вокзал (в прошлом году мы приехали на автобусе), рыжий толстый шофер (типичный шотландец, «скотч») встретил меня и отвез в дом моих hosters – семьи, в которой мне предстояло провести три недели. Навстречу из дома вышла невысокая худая женщина с короткой стрижкой и очень симпатичным лицом. Предыдущая моя хозяйка (англичанка) была похожа на улыбающегося крокодила.
Женщина подошла ко мне, невероятно искренне улыбнулась, пожала мне руку, приветствовала меня на странном шотландском диалекте, который, впрочем, я понимала неплохо, взвалила на себя половину моих вещей, и мы пошли в дом.
Дом оказался двухэтажный, уютный, с маленькой гостиной и двориком. Женщина представилась: Шила (Sheila) Конноли. Ее муж – Пол. Мужа, правда, не было дома: как объяснила Шила, ночью он работал таксистом, а днем – футбольным тренером, поэтому дома бывал редко. Потом она спросила, как меня зовут.
- Ксения, - четко произнесла я (все разговоры я буду приводить на русском языке).
- Как-как? – переспросила Шила. Она успела произвести на меня впечатление человека, с которым мы, кажется, поладим!
Я повторила.
- К-сениа, - произнесла Шила. – Вот черт, неудобно как! А короткое имя у тебя есть?
- Ксюша.
- К-шуша, - Шила сама рассмеялась, слыша, как коряво она произносит сложное русское имя. – Час от часу не легче. К-сениа похоже на Сонью. Давай-ка ты будешь Соньей!
- Это совсем другое имя, - ответила я. Соня! Но Шила мне так понравилась, что хрен с ним, не заставлять же ее ломать язык о мое имя! – Но если так, то зовите меня Сонья!
- О’кей, Сонья! Ты хорошо говоришь по-английски. Ума не приложу, зачем тебя сюда отправили? – картинно покачала головой Шила.
- Нет предела совершенству, - четко сформулировала я.
Мне показали комнату на втором этаже и познакомили с японкой Масадо. С этой юной представительницей самой развитой страны мира мне предстояло делить четырнадцать квадратных метров. Масадо говорила по-английски заметно хуже, чем я, и это меня приободрило.
Ближе к вечеру я познакомилась с остальными гостями этой семьи: с вежливым Кенджи из Японии, молчаливым подростком вьетнамцем Тимо, со смешной толстушкой Монсеррат (из Испании, зовите просто Монсэ!), моей ровесницей. Был там еще красавец поляк Филип, чуть старше меня, и здоровенный добродушный Ив из Швейцарии.
Шила вручила мне пачку расписаний автобусов, показала на карте, где мы, а где школа, и посоветовала купить проездной. Наш дом оказался на самой окраине города – в приморском районе Портобелло. Что ж, рядом Северное море – клево!
Уже на второй день я поняла, что мне необыкновенно повезло. Шила была замечательно лояльной хозяйкой, всегда готовой выслушать и помочь советом (моя английская хост-тетя не отпускала меня даже погулять после одиннадцати – мол, несовершеннолетняя). Она сразу дала мне ключи от дома и попросила только об одном: во сколько бы я не вернулась, не забывать закрывать дверь на ключ. Мои соседи были очень разные, но все, как на подбор, общительные и интересные. Почти каждый вечер мы собирались в столовой – просто так, поговорить и пошутить о том, о сем. Кенджи делал всем желающим массаж. Масадо рассказывала о Японии. Монсеррат учила всех строить карточные домики. Филип молча улыбался и слушал. Обаятельный Ив всегда был готов помочь сделать уроки.
Я подружилась с Монсеррат. Маленькая испанка часто заглядывала в нашу с Масадо комнату. Мы веселились от души. Например, как-то раз спели по национальному гимну. Им очень понравилось мое пафосное исполнение «Союза нерушимых…». У Масадо оказался неплохой голос. Монсе переводила нам с испанского на английский тексты популярного тогда Энрике Иглесиаса.
Утром мы с Масадо вместе отправлялись в школу (учились в одной и той же), там расходились по классам, днем обедали в МакДональдсе. Я оказалась в одной группе с Филипом. Учителя постоянно менялись, среди них попадались весьма интересные личности. Наш первый препод был как две капли воды похож на Майкла Стайпа из группы R.E.M. Изучение языка у меня шло славно, ведь я была единственной русской девушкой среди своего круга общения. Мне просто пришлось заговорить по-анлийски, и мне это нравилось!
В свободное время я гуляла по знакомым мне по прошлому году местам, любовалась великолепной архитектурой старого города, покупала всякую всячину и наслаждалась восхитительной атмосферой Эдинбурга. Шотландцы – очень общительные и отзывчивые люди. Я еще нигде не чувствовала себя так комфортно, как в северной столице острова.
Как-то раз Монсе сообщила мне, что сегодня вечером намечается студенческая дискотека в одном из клубов для приезжих. Она уговорила меня пойти с ней. Я вывалила весь свой гардероб на диван, доверив Монсе мой имидж. Из дома я вышла на высоченных платформах (а я сама по себе довольно высокая девушка), в обтягивающем желтом топике, обнажающем плечи, и шортах чуть повыше колена. Просто Вау-Герл!
Мы пришли на дискотеку. Крутили модную музыку, была куча народу. Мы с Монсе взяли себе по коктейлю и отправились танцевать. Я приметила себе двух симпатичных молодых людей. Один из них был настоящий качок, не лишенный привлекательности. «Вот бы с ним переспать», - подумала я. Второй был более строен, с наружностью южанина, тонким лицом и большим носом. Очень симпатичный. Но я, конечно, и думать не могла о том, чтобы замутить сегодня с кем-нибудь из них – вокруг меня, казалось, было столько симпатичных девушек! Я просто не замечала, что на танцполе я возвышаюсь примерно на полголовы над морем невысоких итальянок, француженок, норвежек, испанок и китаянок. Я не видела, что на мои длинные светлые волосы и немного крупную, но все же стройную и спортивную фигуру поглядывают многие посетители дискотеки. Я не замечала, что во всем клубе я одна являла собой классический образец славянского типа внешности, который редко встречается в Шотландии и потому высоко ценится. Поэтому очень скоро я с удивлением обнаружила, что оба парня – и качок, и южанин – стараются приблизиться ко мне и танцуют, выразительно на меня поглядывая. Вскоре они попросту окружили меня, стараясь отбить друг у друга мое внимание. «Вот это да!» - подумала я. Но надо было делать выбор. И я выбрала южанина. Он казался человечнее и реальнее.
Сплясав друг с другом медленный танец, мы удалились к бару. Мой новый приятель взял для меня пива (конечно, «Гиннесс»!), и мы начали общаться. Парень оказался итальянцем. Звали его Паоло. Он военный, служащий сил НАТО, и сейчас отдыхает и тренируется в Эдинбурге. Несмотря на то, что НАТО в это время бомбило братскую Сербию, я была настолько пьяна и охоча до забав, что вскоре мы с Паоло уже целовались где-то на лестнице рядом с туалетом.
- Ты горячая девушка, - продышал он мне в ухо. – И очень красивая! Давай встречаться?
А что я могла иметь против? Паоло был красив, хорошо целовался, нравился мне, был итальянцем, и, в конце концов, мне же надо хоть немного забыть о Патрике, которого я вспоминала слишком часто. Не успела я ответить, как в проходе появилась Монсе, которую я видела танцующей с каким-то парнем непонятной национальности.
- Это моя подруга Монсеррат из Испании, - радостно сказала я. – Монсе, это Паоло…
Но тут Монсе покачнулась и сползла по стене на пол.
- Монсе, ты что? Ты меня так не пугай! – я попыталась ее поднять и поняла, что Монсе, говоря по-русски, просто нажралась как свинья.
Паоло помог мне поднять и привести Монсе в себя, после чего мы передали девушку на попечение ее испанским подругам. Потом выяснилось, что ему пора уходить, и мы договорились встретиться на следующий день в центре у Waverley Steps. Вскоре я нашла Монсе, которая немного пришла в себя, и мы поехали домой. По дороге она рассказывала, что с этим парнем (из Румынии) она долго-долго целовалась. Это был ее первый поцелуй… я утешала ее, ведь главное – что это ей было нужно. За разговором чуть не проехали дом. Кстати, в Шотландии все такси со счетчиками. Мы расплатились и побрели спать.
Днем эта болтушка рассказала всем, что у меня появился приятель, что он итальянец и что я иду сегодня на свидание с ним. Шила весь день подкалывала меня на тему «Sonja’s Italian boy». Кенджи с невинной улыбкой спрашивал, симпатичный ли мой новый друг, и почему именно итальянец, а не японец. При этом интонации японца были столь ироничны, что смеялись все, включая меня.
Вечером я поехала на свое первое свидание за пределами родины. Паоло ждал меня в назначенный час. Так у меня появился настоящий парень. Мы встречались почти каждый день. Он познакомил меня со своими друзьями. Мы ходили по пабам, где я неизменно заказывала Guinness. Паоло даже прозвал меня «девушкой-Гиннесс», и обращался ко мне не иначе, как «my Guinness Girl». Еще мы часто гуляли по паркам Эдинбурга и долго целовались на скамейках. А трахаться было негде, хотя и очень хотелось. Паоло обещал, что что-нибудь придумает. Ну ничего, я была готова подождать. Мне было по-настоящему хорошо с этим южным красавцем. Он был деликатен, ласков и щедр.
В конце первой недели моего пребывания в Эдинбурге я решила в одиночку прогуляться до Холирудских холмов, возвышавшихся над городом во всей своей изумрудно-величественной красоте. Мне очень хотелось забраться на самую вершину. Для этого надо было прошагать вверх чуть больше километра. Для девушки с десятилетним спортивным стажем это не должно было составить труда. Я купила бутылку колы и шоколадку и начала восхождение.
Погода стояла отменная. Было тепло, дул легкий ветерок, солнце ласкало щеки. Лучшего дня для общения с природой нельзя было представить. Одолев примерно две трети пути, я решила сделать привал. Я села на безопасном расстоянии от края отвесного склона и глотнула колы. Потом огляделась вокруг.
Разве бывает небо таким глубоким и синим? Разве облака бродят так низко, что можно достать рукой? Разве бывают камни мягкими и теплыми, как бабушкины пирожки, а воздух – таким свежим? Высота, необъятность, ветер окутывают мою голову ароматами шотландского лета. Справа от меня лежат горные колокольчики, сорванные на круче. Под моими ногами вьется дикий виноград, мои коленки оцарапаны скалами Холирудских холмов. Это было мое первое покорение, мой первый рекорд, за который я была вознаграждена с лихвой.
Мне пришла в голову странная мысль: если я когда-нибудь захочу покончить жизнь самоубийством, я сделаю это здесь. Что может быть лучше в предполагаемой ситуации, чем нырнуть со скалы в бесконечный кельтский воздух, когда тебя провожает такая неземная красота?
Отбросив эту печальную мыслишку, я пофотографировала Эдинбург, соседние холмы, и кое-кто щелкнул меня на этих холмах. Потом я преодолела последний отрезок пути и уселась на самом высоком плато округи. Сидела я долго. Мне было бесконечно спокойно. Моя растерзанная расставаниями душа, похоже, решила, что ей пора приходить в порядок. Светило солнце, внизу узкими улицами журчал любимый город. Я постепенно забывала обо всех: о семье, друзьях, Андрюхе, Паоло. Только я и природа. «Уйти отсюда невозможно, - подумала я. – Можно лишь убежать, укрыться, закрыть глаза и спрыгнуть, чтобы навсегда забыть о том, что ты ушел с этих холмов».
Но я все-таки решилась. Съев шоколадку, я встала и потихоньку пошла вниз. Над головой время от времени пролетали самолеты, держащие путь в Глазго. Я решила прийти сюда как-нибудь рано утром, чтобы встретить рассвет на вершине Холируда. Теперь я знала, как это, когда под ногами – Шотландия.
Истекала вторая неделя моей европейской жизни. Шила, поймав меня в задумчивом состоянии, по-прежнему насмешливо сообщала всем присутствующим, что «Сонья влюблена, она думает о своем итальянском мальчике!» Честно говоря, это уже начинало раздражать. Тем более, что Паоло сказал, что через два дня он уезжает в Италию. Вопрос о пересыпе стал обостряться. Наконец, Паоло предложил следующее: сегодня прокрасться к нему домой, пока его «хостерс» спят, и рано утром уйти. Я согласилась.
Вечером мы встретились с ним в центре и пошли в какой-то очередной паб. Там Паоло взял для меня «Гиннесс», для себя – сидр. Мне было хорошо.
Неожиданно Паоло стал себя вести совсем иначе, нежели обычно. Его внимательный взгляд стал похотливым. Он начал рассказывать мне, как итальянские парни любят славянских девчонок. Я, оказывается, для него идеальна: блондинка (да-а, по сравнению с итальянками, я наверное действительно блондинка), высокая, стройная, и попа у меня не плоская, а немного пухлая – то, что надо! При этих словах он очень непристойно схватил меня за мою пухлую попу. Я поймала себя на странном, необычном ощущении. Прислушавшись к себе, я поняла, что мне просто стало противно. Мой Паоло, чьей деликатности я пела дифирамбы в своем дневнике, оказался таким же обыкновенным е$ырем, как и все.
Что же делать? На попятную идти нельзя. Он, бедный, по-своему заслужил право меня трахнуть. Да и мне интересно включить в свой послужной список итальянца. Тут и началось самое настоящее ****ство.
Просидев в пабе до часа ночи, мы пришли к нему и тихо пробрались в его комнату. Там бесшумно разделись и начали обниматься и целоваться. Кровать скрипела, от Паоло пахло алкоголем (я понимала, что и от меня несет не меньше, но итальянец просто стал мне противен), возникла обычная проблема со смазкой. Мы перебрались на пол, чтобы не шуметь, но там мой хребет безжалостно болел от жесткого покрытия. Я предложила перевернуться и легла на живот. Дело пошло. Когда Паоло кончил, я осмотрела презерватив, и мы забрались под одеяло. Паоло делал попытки совратить меня на повтор произошедшего, но я как истинная девушка-динамо, отвернулась и заснула.
Утром Паоло разбудил меня и проводил до дома. Мы договорились встретиться перед его отъездом на нашем старом месте – Waverley Steps. В школе у меня был выходной, и поэтому я весь день болтала с Шилой и помогала ей по хозяйству. Нарезая овощи для салата, она спросила меня:
- Ты сегодня встречаешься с Паоло?
Я на секунду задумалась и ответила:
- Нет. Он мне разонравился. Оказался наглым парнем.
- Ну и правильно, - Шила кивнула. – Эти итальянцы все такие. Не то, что наши «скотч», - подмигнула она. – Но вечером ты пойдешь гулять?
- Конечно! Кстати, а какие в Эдинбурге есть ирландские пабы?
- Их несколько. Murphy’s на Вест-сайде. Есть еще Finnegan’s Wake – очень мне нравится.
- Может, загляну сегодня.
- Много не пей, - напутствовала меня моя старшая подруга, размешивая салат.
Так, с благословления Шилы, я подхватила рюкзак и пошла к остановке. Двухэтажный автобус подошел строго по расписанию. Я забралась на второй этаж и села на переднее сиденье, упершись ногами в поручень. В наушниках гремела группа U2. Автобус неспешно валил вверх по King’s Road, а я рассматривала проплывающие подо мной крыши и деревья. Солнце уже уплыло за горизонт, оставив на голубом небе нежные розовые всполохи. При виде закатного неба на меня снизошло благословение совершенно другого рода, по силе похожее на то, что посетило меня в первый раз на Холмах. Я ощутила невероятную свободу. Я могу идти куда захочу, делать, что захочу, могу наделать глупостей, могу натворить умностей. Я – юная независимая русская девушка, мне плевать на всяких там Паоло. Как можно в такие солнечные дни ставить себя в зависимость от кого-либо? Чушь какая! Надо быть только собой!
Да, Эдинбург – город, богатый на эмоции. Мне было так хорошо, и так гармонично с моим настроением пел в наушниках Боно, что, увидя Паоло из окна автобуса, растерянного, окруженного друзьями, я засмеялась. Надо же, он ждет там меня уже два часа! Так ему и надо, служителю америкосов! Будет знать, как бомбить сербов!
Я вышла через три остановки и через двадцать минут пешей ходьбы попала на узкую извилистую каменную улочку под названием Victoria Street. Шагнув на нее, я узрела вывеску паба: Finnegan’s Wake. Так это и есть ирландский паб, о котором мне рассказывала Шила? Я онемела от счастья. Настоящий ирландский паб! Туда надо обязательно попасть.
Но суровые женщины на входе потребовали мой ID, и естественно, мой возраст их не удовлетворил. Поэтому настроение у меня немного упало, и я поехала домой. Путь домой вселил в меня некоторое расстройство. Я снова вспомнила о Патрике. Мне стало тоскливо. «Плохая девчонка, плохая, плохая! – думала я, шагая от остановки к дому. – В шестнадцать лет – шестеро мужиков, и любила ты только одного из них – четвертого. Почему были первые трое, ты сама не можешь сказать. Просто были – и все. С пятым было просто интересно узнать, как делают это такие мальчики, как тот. А по поводу шестого ты посчитала, что отношения должны закончиться этим. Глупость, глупость! И никакого удовольствия. Только третий порадовал, и естественно четвертый, любимый мой. Я ведь до сих пор его люблю. Где-то он сейчас? Любимый мой. Любимый. Любимый. Мой. Будет ли еще один такой? Что за вопрос, конечно, будет. Но скоро ли? Не знаю. И никто не знает, кроме господа Бога».
Конечно, я отдавала себе отчет в том, что с Андреем у меня не было той самой настоящей любви. Я была в него просто влюблена, что дополнялось потрясающими чисто человеческими отношениями. Но мне так нравилось – впервые в жизни – смаковать эти слова: «мой любимый».
На следующий день я после школы заехала в супермаркет и накупила целую гору фруктов. Я от души набрала бананов, винограда разных сортов, яблок, груш, манго и киви. Дома я уложила вымытые фрукты в большую вазу, полюбовалась на эту красоту и плюхнулась на кровать с «Мастером и Маргаритой». Читать и поглощать вкусные и сочные килограммы витаминов – что может быть лучше? Может, посидеть дома сегодня вечером и немного отдохнуть от гулянок?
Но зовущий вечерний бриз с залива резко переменил мои планы. Я пересчитала оставшиеся у меня деньги, прикинула, сколько я смогу взять с собой и, закинув легкий рюкзак за плечи, поехала в центр.
В центре я погуляла у фонтанов на Waverley Steps, потом пошла к Национальному Музею. У музея играла очень интересная группа. На возвышении стояло около десяти человек, и семь из них извлекали звуки из различных перкуссий, трещалок, бонго и прочих звучалок. Также там наличествовал барабанщик, гитарист и – что меня особенно заворожило – басист. Я уже давно играла на гитаре и хотела научиться играть на басу. Мне нравились низкий, характерный звук этого нструмента, а также его весьма значимая роль в ансамбле. Дождавшись перерыва, я подошла к ребятам пообщаться. Они, как ни странно, тоже были не прочь со мной поговорить. Мы обсудили кучу интересных вещей, а потом я набралась храбрости и подошла к басисту – длинному чернявому парню.
- Ты – басист? – без обиняков спросила я, замирая от страха.
- Да, - улыбнулся он.
- А можно… можно, я поиграю на твоей гитаре?
- Конечно, можно, - доброжелательный парень достал инструмент и подключил его. Я села, обхватила пальцами непривычно широкий гриф и издала свой первый басовый звук. Кажется, это была нота соль-диез.
- Ну что же ты? Играй, - крикнул мне веселый перкуссионист с дредами во всю голову.
В мечтах о басе я в свое время подобрала на гитаре несколько басовых партий к песням U2. Выбрав из них самую интересную, я начала более-менее ритмично закручивать рифф раз за разом. Струны были очень толстые, но это меня не смутило.
- Во, это дело! – обрадовались музыканты. Перкуссионист сел за свой тамтам и начал выстукивать ритм. К нему присоединились прочие стукачи и трещальщики. Мы импровизировали таким образом минуты две. Потом у меня устали пальцы. Я вернула гитару басисту.
- Спасибо!
Попрощавшись с милыми ребятами, я пошла вверх к Victoria Street. Свершилось! Я играла на бас-гитаре! Да, поистине Эдинбург – город, богатый на эмоции!
Вот и Finnegan’s Wake. Попробовать еще раз?
- Ваше ID? – спросила меня охранница.
Я притворилась пнем:
- What?
- Ваше удостоверение личности?
Но я снова сделала непонимающее лицо. Неожиданно тетенька смягчилась:
- Ладно, проходите.
Я употребила все свое актерское мастерство, чтобы тут же не расплыться в радостной улыбке. Впрочем, я сделала это сразу после того, как вошла внутрь. Вот это да! Стены и потолок большого зала были целиком обклеены различными ирландскими символами: начиная от трилистника и кончая «Гиннессом». Там висели тематические футболки, подставки под ирландское пиво, старые газеты на гэльском языке. На полках стояли бочонки и фирменные бокалы ирландских сортов пива. На одной из полок, правда, очень высоко, я заметила автомобильный номер с буквами IRL. Ух ты!
Интуиция подсказывала мне, что надо брать не пиво, а дешевую кока-колу, и ждать какого-нибудь доброго шотландца, который угостил бы меня пивом. Я уже две недели в Эдинбурге, а с шотландцами еще ни разу не общалась, не считая, конечно, Шилы. Больше никаких иностранцев, решила я и села с колой за стойку.
Время шло. Кола в душном переполненном зале пилась быстро. Денег оставалось только на ночной автобус и на еще одну порцию колы. Я пошаталась по залу, посидела там и сям – никакой реакции на одинокую девушку. Ну где же вы, шотландцы? Где вы, приключения?
Дело дошло до второй колы. Очень хотелось пива. И вдруг на меня обрушилась целая туча народу – иначе не скажешь. Компания, состоящая из пятерых подвыпивших мужчин, безусловно – шотландцев, подошла к бару взять пива и заинтересовалась мною. Один, в килте, спросил у меня:
- Привет! Как дела?
- Отлично, спасибо, - заученно протараторила я.
- Ты откуда? – спросил другой, уловив мой акцент.
- Из России.
- Из России! – возликовал парень в килте. – Ребята, в нашу богом забытую страну приезжают русские девчонки и заходят в ирландские пабы! Так давайте выпьем за наших русских братьев!
Все поддержали идею и дружно выпили. Кто-то протянул мне маленький «Килкенни». Под пивко и общий шум я пыталась расшифровать путаный шотландский сленг и отвечать адекватно. Не знаю, как так получилось, но вскоре компания как-то незаметно для меня рассосалась. Рядом со мной остался только один из них. Он больше всех молчал и был каким-то незаметным.
- Так говоришь, ты из России? – спросил он.
- Да.
Мужчине на вид было лет двадцать восемь. Это был худой скуластый парень с некрасивым лицом. Эта некрасивость здорово бросалась в глаза. Единственное, что в нем было привлекательно – это стильно подстриженные рыжеватые баки, доходящие до щек. А в остальном мой собеседник отнюдь не тянул на «лицо на обложке». Он был повыше меня и худ. В целом парень производил более-менее нормальное впечатление и, конечно, был шотландцем.
- И что ты делаешь в Эдинбурге?
- Я приехала учить английский.
- Английский? Сюда, в Шотландию? – он улыбнулся. – Ты, наверное, заметила, что шотландцы говорят по-английски немного странно.
- Да, но я привыкла, - тут я обратила внимание на то, что у него самого речь довольно чистая.
- Я специально говорю с тобой правильно, - он будто прочитал мои мысли. – Как тебя зовут?
- Сонья.
- А я Грэм.
- Как? – не расслышала я.
- Грэм. Пишется так: Г-р-э-х-э-м, - начал подробно объяснять мой новый знакомый. – Но «х» не читается, поэтому получается – Грэм.
- Приятно познакомиться.
- Купить тебе пиво?
Мне не понравилось, как он это сказал. Было ощущение, что его страшно душит жаба. Но что же теперь, помирать от жажды? И Грэм купил мне стакан «Гиннесса».
Следующие три часа слились для меня в одно расплывчатое воспоминание. Каким-то образом мы перебрались на бревно, стоящее у стены. Мы пили пинту за пинтой и без конца трепались. С Грэмом оказалось удивительно легко разговаривать. Он хорошо понимал мою пьяную полурусскую речь, четко реагировал на мои слова, и разговор лился рекой. О чем мы разговаривали? Если бы я помнила! Оказалось, что ему 29 лет, день рождения у него 30 ноября. Я сказала, что мне девятнадцать. Он поверил. Потом я заметила, что мы сидим как раз под полкой с ирландским автомобильным номером. Я сказала: «Грэм, я хочу этот номер». Он ответил: «Ну прыгай, я тебя прикрою».
Грэм встал на шухер. Я пыталась допрыгнуть до полки, но она была очень высоко. «Давай я попробую», - сказал Грэм. На шухер встала я, а Грэм так же безуспешно пытался дотянуться до вожделенного жестяного прямоугольника. В итоге мы плюнули на безопасность мероприятия. Грэм подсадил меня на плечи, и я успешно сняла номер с полки. Спрыгнув вниз, я тут же запихала его в рюкзак и обмотала выпирающую часть курткой.
- Надо бы отсюда мотать на всякий случай, - сказал Грэм.
- Пошли.
На улице уже было довольно холодно. Грэм предложил пойти в близлежащий паб, где играла живая музыка. Мы были абсолютно пьяны, во всяком случае, я. Кажется, я выпила, по меньшей мере, четыре пинты «Гиннесса»!
В этом пабе тоже было полно народу. Грэм отыскал свободный стул и сел на него.
- Садись ко мне на колени, - предложил он. Я, конечно, не стала отказываться.
В баре было очень мило. Живая музыка состояла в том, что за столом, как обыкновенные посетители, сидели несколько музыкантов: гармошка и три скрипки. Это были самые разные люди. Один из них был эдаким дедушкой О’Хара лет шестидесяти, другая – молодая девушка с тонким красивым лицом. Играли они восхитительно. Создавалось ощущение, что они играли не за деньги, а просто так, для самих себя, а если кто желает послушать – милости просим, места всем хватит. Правда, мне кажется, будь я чуть трезвей, я оценила бы музыку еще лучше. Но Грэм, недолго думая, пошел за сидром. Мы сидели, попивая яблочное пиво, и слушали, как заливались и щебетали скрипки, будто птицы.
- Поцелуй меня, - тихо сказал Грэм.
Мне послышалось? Вроде нет. Ну уж хватит, никаких отношений! Достаточно с меня и итальянской истории.
- Не-е-ет! – возразила я, смеясь.
- Ну я же не прошу тебя трахаться со мной, - с прямолинейностью музыканта заявил Грэм. – Я просто говорю: поцелуй меня. Если хочешь, конечно.
Хочу ли я? Если сейчас – нет, то в следующий момент захотела. Пьяная логика сработала безупречно. Я наклонилась к его лицу, и мы поцеловались взасос. Про себя я отметила, что Грэм неплохо целуется. Почему бы не позволить ему эту маленькую вольность? Судя по всему, Грэм – человек внутренне свободный, и его не будут потом мучать угрызения совести по поводу обманутой юной девушки – к превеликой радости этой самой девушки!
Вскоре должен был отходить ночной автобус. Я сказала об этом Грэму, и он решил проводить меня. К моему удивлению, по пути мы договорились о встрече на следующий день. Инициатором был Грэм. Я с трудом поняла, о каком именно месте идет речь, но пообещала быть. Про себя же решила еще подумать, нужно ли мне это.
Я села в автобус, помахала Грэму рукой и отчалила. В автобусе я ехала в полном одиночестве. На этот раз вечер сложился неплохо. Но вскоре я поняла, что у меня большие проблемы. Меня и так укачивает в транспорте, а тут качка накладывалась на весь выпитый «Гиннесс» и сидр. Я чувствовала, что скоро не выдержу. Но выходить было нельзя – как же я тогда доберусь до дома? И вот меня прорвало. Тошнота была очень мучительной, и нечем было прополоскать рот. Я как следует отплевалась и засунула в рот жевательную резинку. Через некоторое время я поняла, что «сэр, здесь дурно пахнет!» И я поднялась на второй этаж, где благополучно вырубилась.
Проснувшись, я первым делом попыталась сообразить, скоро ли мне выходить. Представьте себе мое состояние, когда я поняла, что автобус благополучно доехал до Портобелло, сделал круг и уже возвращается обратно в центр! У меня хватило ума выйти не на конечной остановке, а чуть раньше, у тех же самых, порядком надоевших Waverley Steps.
Выйдя на улицу, я тут же замерзла. Было ужасно холодно. На часах – четыре утра. Осмотрев куртку и рюкзак, я обнаружила, что они пребывают в ужасном состоянии. А запах! Я умудрилась облевать их снизу доверху. Потом я посмотрела на расписание. Первый утренний автобус прибывал в 5:05. Было немыслимо дожидаться его целый час на таком холоде, поэтому я повесила испачканные рюкзак и куртку на вытянутую руку и пошагала в сторону дома.
Через полчаса, преодолев около трети пути, я заметила, что стало светлее. Это день вступал в свои права. Идя по King’s Road, я могла наблюдать, как из-за Холирудских холмов вставало ласковое ко мне шотландское солнце. Небо было раскрашено в офигительные цвета. Рассвет в Шотландии оказался ничуть не хуже, чем закат. Вместе с радующимся утру небом мне было гораздо легче и теплее идти. Я даже сочинила какие-то стишки по дороге.
Когда я подходила к дому, увидела подъезжающий к остановке автобус – тот самый, которого я решила не ждать. И правильно сделала! Когда я еще увижу рассвет в Эдинбурге, ныне городе моей мечты?
Приволочив свое утомленное тело в дом, я кинула куртку в ведро для грязного белья, высыпала из рюкзака все содержимое и как могла, отчистила рюкзак в ванной. Потом я села на нижнюю ступеньку лестницы на второй этаж и начала разбирать его нутро. Как раз в тот момент, когда я с недоумением рассматривала ирландский автомобильный номер, пытаясь вспомнить, откуда он взялся, в гостиную вошла проснувшаяся Шила.
- Доброе утро, Сонья, - приветствовала она меня. – Ты только что пришла?
- Ага, - ответила я, пытаясь понять, что со мной сейчас сделают. Но Шила просто вздохнула и присела за стол.
- Наверное, тебе лучше сегодня не ходить в школу.
Ничего себе! Чтоб я когда-нибудь услышала подобное от моих родителей!
- Будешь ждать завтрак? Или пойдешь спать?
Какой же все-таки потрясающий человек эта маленькая голубоглазая женщина!
- Пойду спать… Сил никаких нет, - честно призналась я.
- А откуда у тебя номер?
- Вот сейчас как раз пытаюсь понять…
Шила звонко рассмеялась.
- Вот это да! Оказывается, не только шотландцы умеют как следует проводить время! Ладно, иди спать, утром все вспомнишь и расскажешь мне, где же твои длинные ноги бродили всю ночь. Спокойной ночи!
- Спокойной ночи, Шила!
Я добралась до кровати и моментально заснула.
На следующий день я, попивая спасительный крепкий английский чай, вспомнила, откуда взялся у меня автомобильный номер. Заодно пришел на ум Грэм и обещание быть сегодня в шесть где-то около Finnefan’s Wake. Пойти или не пойти? С одной стороны парня мне заводить не хочется. И так перебор – за одну поездку двое мужиков! А с другой стороны, почему бы и не встретиться? Попрактикую свой английский. Да и интуиция подсказывала, что все закончится хорошо.
Единственное, что омрачало – то, что я, хоть убей, не могла вспомнить, как выглядит мой новый приятель. У него было такое неуловимое лицо, что я запомнила только то, что оно не совсем симпатичное. Но мало ли несимпатичных людей бродит по улицам Эдинбурга? Но вскоре из уголков памяти всплыли его примечательные рыжеватые баки. Ладно, если я его не узнаю, мир не обрушится.
Я вошла в искомый бильярдный бар с опозданием около получаса и сразу увидела и узнала Грэма. Он сосредоточенно гонял шары по зеленому сукну. Увидев меня, он сказал:
- Ну наконец-то!
- Я на автобус опоздала, - попыталась оправдаться я.
- Давай сыграем.
Мы начали катать шары, причем у меня это получалось довольно тускло. До этого я играла в бильярд только один раз – прошлым летом в Кавентри. Оказалось, что бильярд – довольно сексуальная игра. Когда я нагибалась, целясь в шар, Грэм подходил будто бы дать совет или проверить направление, а сам обнимал меня сзади и ласкал под футболкой.
Я чувствовала себя очень по-дурацки. Речь у меня не складывалась. Я казалась себе толстой, глупой и некрасивой. Я просто не понимала, что я делаю здесь с этим человеком, который мне не нравится, зачем позволяю ему трогать меня и целовать.
Дела пошли получше, когда мы ушли из пула и пошли бродить по улицам. Как бы то не было, с Грэмом было действительно здорово общаться. У него был приятный голос, понятная речь, а если я не понимала какое-то слово, Грэм всегда объяснял мне, что оно означает, и даже рассказывал какие-то лексические особенности данного оборота. Еще Грэм оказался богат на пародийные интонации. Я просто складывалась от смеха, когда он похрюкивал, очень похоже изображая Бивиса и Батхеда. Поэтому я очень быстро поменяла свое отношение к нему и искренне смеялась над его анекдотами.
Мы шлялись по центральным паркам, кое-где останавливались и целовались. Грэм рассказал мне, что работает в сырном магазинчике на Victoria Street, почти напротив Finnegan’s Wake. По его словам выходило, что он занимался сырами всю жизнь, и знает о них почти все. Работа заканчивается у него в половину шестого, и поэтому в шесть он обычно абсолютно свободен. Живет он на востоке Эдинбурга, снимает койку в какой-то общаге. А еще он – музыкант, играет на гитаре, и знает о том, что некрасив. «Ugly», вот как он сказал. Я возмутилась:
- Грэм, ну как ты можешь так говорить? Ты вовсе не уродлив. Ну, ты не красавчик, но мужская привлекательность совсем не в этом.
- Да ну? – Грэм явно считал, что я ему льщу. – А в чем же?
- Ну, вообще… в фишке. Ты прикольный. У тебя голубые глаза.
- Синие, - поправил меня Грэм и посмотрел на меня. Я вгляделась – и правда. Как же я раньше не заметила? Синие глаза потрясающей глубины. Не сказать, что большие или глубоко сидящие, засчет чего они обычно выделяются. Обыкновенные глаза, не считая того, что они просто невероятно синие. Таких глаз я ни у кого не встречала. Такого цвета иногда бывает озерная вода.
- Да, точно. В общем, не смей себя так называть, - сказала я.
- Не буду, - улыбнулся Грэм.
Мы гуляли часов до одиннадцати, потом зашли в мексиканский паб рядом с Finnegan’s Wake, где мой друг взял странного пива. Оно называлось San Miguel, подавалось в бутылке и с ломтиком лайма, засунутым в горлышко. Лайм нужно было протолкнуть внутрь, и тогда пиво приобретало восхитительный кисловатый вкус.
- Вкусное пиво?
- Ага!
- Здесь до семи часов «счастливые часы». Заказываешь одну бутылку, а дают две. Давай встретимся с тобой здесь завтра в шесть?
- Конечно.
Грэм проводил меня до остановки, и я поехала домой. День был отличный и невероятно длинный. Казалось, мы бродили по улицам рука об руку как минимум неделю.
Назавтра я не могла дождаться шести вечера. Я не поехала домой после школы, а бродила по магазинам и кафешкам. Пообедала в Мак-Дональдсе. Купила пару видеокассет с клипами U2 и выбрала в подарок родителям фирменное издание “Jesus Christ – Superstar” образца 1970 года, где партию Иисуса исполнил Ян Гиллан.
Я любовалась высокими стенами местного Кремля, рассматривала прохожих, ела мороженое и даже выпила бутылку пива. Из головы не шел Грэм, указывающий на то, что у него не голубые, а синие глаза. Эти синие глаза запали мне в сердце. Вчера мне не очень хотелось встречаться с Грэмом. Сегодня же только желание увидеть его наполняло мою жизнь смыслом. Я не имела понятия, почему это происходит. Минуты до встречи тянулись ужасно медленно.
Встретившись, мы выпили по две бутылки «Сан Мигеля» и отправились гулять. Теперь я просто обожала минуты за то, что они тянулись медленно. Сначала мы посетили идеальные газоны у подножия стен замка. Там мы валялись на траве, и я рассказывала Грэму про Россию. Он очень интересовался моей родной страной. Ему хотелось побывать во всех четырех углах карты мира. Он уже был в Австралии, Канаде и на Ямайке. Теперь осталось показаться на Северо-Востоке. А Северо-Восток – это, конечно же, Россия!
Когда я пространно отвечала на его очередной вопрос (ну не ходят по Москве белые медведи! Не ходят!), он вдруг привлек меня к себе и посмотрел прямо в глаза. Его невероятный синий взгляд был удивленным и нежным.
- Странно, - произнес он. – Мы знакомы с тобой всего два дня, а у меня такое чувство, будто мы знаем друг друга всю жизнь.
Меня глубоко тронул его дрогнувший голос. Я не знала, что сказать, и просто смотрела на него. Он улыбнулся:
- Пойдем что-нибудь поедим.
Мы ушли из центра, где-то в районе Мидоу купили пиццу с ананасами и устроились на берегу одного из городских каналов. Здесь росли ветлы, по воде сновали утки, было тихо и прохладно. Ах, красота!
Пиццу мы так и не доели. Остатки ее я завернула в салфетку и положила в рюкзак: доем эту вкуснятину дома. Денег у меня оставалось все меньше. Надо было перехватывать все, что попадется.
- Ты когда-нибудь была на нашем кладбище? – спросил Грэм. Странный вопрос.
- Нет.
- У вас, наверное, другие кладбища. Вы ведь православные. Хочешь посмотреть?
Да, в Шотландии действительно кладбища абсолютно другие, нежели у нас, в России. У нас кладбище обнесено оградой. О каждом захоронении свидетельствует крест, памятник, цветы. Когда приходишь на наше кладбище, ты испытываешь самые разные чувства: от грусти и благоговения перед усопшими до суеверного страха, выросшего из детских рассказов про полнолуние и привидений. Кладбище в Эдинбурге представляет собой отлично ухоженный газон, плавно переходящий в обычный парк. Здесь растут огромные старые деревья с фиолетовыми листьями. Они растут редко, но своими огромными густыми кронами почти закрывают небо, и от этого здесь всегда полумрак. Посреди этого газона, между деревьев из земли торчат памятники – обыкновенные серые камни прямоугольной формы. Они самые разные. Некоторые надгробия выше человеческого роста, и на них высечены имена и даты жизни и смерти. А некоторые настолько маленькие, что их можно не заметить и споткнуться. Здесь тихо и очень спокойно, но не зловеще. Здесь царит настроение той Англии, о которой мы все читали в книгах начала двадцатого века. Хочется ходить неторопливо, думать о вечном и хорошем. Говорить громко здесь не запрещается, это нормально, а вот смеяться и шутить – неудобно. Можно сесть под деревом и читать – тебе никто не помешает.
- Я часто прихожу сюда, - сказал Грэм, вновь будто читая мои мысли. – Обедаю, гуляю. Здесь так тихо и спокойно.
Мы сидели в совершенно безлюдном месте под каким-то очередным каменным исполином, совершенно обалдев от атмосферы кладбища – кто бы мог подумать? И, конечно, вскоре начали осквернять сие место своим непристойным поведением. На этот раз дело зашло много дальше поцелуев. Я добралась до того самого и извлекла его на свет божий. И все в таком духе.
- Ты не хочешь? Почему?
- Я хочу, но… вдруг кто-нибудь пройдет. И у нас нет презерватива.
- Я ничем не болею. И никто нас не увидит здесь.
Но я была непокобелима. Грэм взял себя в руки и более-менее стряхнул с себя возбуждение. Он поцеловал меня.
- Но завтра мы сможем этим заняться?
- Я люблю тебя.
И небо опрокинулось, потерялось в его синих глазах. Я сама испугалась своих слов, но вся моя сущность говорила (а скорее кричала во весь голос), что все правильно: я не обманула ни себя, ни его.
- Но… так быстро? – после секундной паузы спросил Грэм. Вопрос был закономерным.
- Грэм, я сама не знаю, что говорю… то есть, знаю. Я не знаю, что происходит…
- Сонья… - он обнял меня и прижал к себе. – Скажи это еще раз.
- Я люблю тебя, Грэм. Только не отвечай мне ничего.
- Не буду, если ты просишь.
И мы долго-долго сидели, обнявшись. Потом он, как всегда, проводил меня до остановки. Он будет ждать меня завтра в мексиканском баре. Он будет ждать меня! Я была как пьяная от неожиданно обрушившегося на меня чувства и в то же время абсолютно счастливая. Как непредсказуемо иногда поворачивается к нам тетка судьба! Я любила. Любила впервые в жизни. Я любила этого некрасивого, худого, синеглазого человека.
Следующие несколько дней превратились в рай земного разлива. Мы встречались в мексиканском баре, выпивали по бутылке «Сан-Мигеля» и отправлялись гулять по городу. Мы бродили по совершенно незнакомым мне районам. Грэм веселил меня своими историями. Мы обсудили множество глубоко философских вопросов. Мой английский достиг своего апофеоза в эти дни. Когда нам хотелось есть, Грэм покупал большой кусок сыру. Мы грызли сыр, и Грэм рассказывал мне, что это за сыр, как он называется, из чего, где и как он делается. Он умел отличить настоящий продукт от подделки. Сыр каждый раз был разным. Я даже полюбила сыр с плесенью, который до тех пор терпеть не могла.
Почти каждый вечер заканчивался кладбищем. Мы заходили в бар рядом с парком, Грэм покупал мне маленький Murphy’s и пачку презервативов. В первый раз, конечно, было безумно стремно – все-таки, кладбище! Но даже больше, чем страх, меня угнетали мысли другого рода. Когда мы пришли туда впервые после того памятного дня, я внезапно вырвалась из его объятий и отошла к какому-то памятнику.
- Что случилось? – изумленно спросил Грэм.
- Грэм… я не могу.
- Почему? – он подошел ко мне и обнял. Я снова вырвалась и выплеснула все, что скопилось у меня на душе:
- Я боюсь, что мы сейчас переспим, а потом ты меня бросишь. Ты подумаешь, что я – одна из тех девушек, которые запросто соглашаются переспать с кем угодно.
Его лицо изменилось.
- Сонья! Ты что? Я никогда не подумаю о тебе так. Брось все эти глупости! Немедленно!
- Правда?
- Ты мне не веришь? – с болью в голосе сказал он.
- Не знаю. Очень хочу поверить. Я не хочу потерять тебя, Грэм.
- Я буду с тобой. Всегда, когда смогу. Пожалуйста, поверь мне.
Что я могла сказать после этого? Дороже Грэма у меня никого не было в этой жизни. Больше всего на свете я не хотела его обидеть. И мы занялись любовью прямо на траве. На его спине и моих ногах плясала луна. Так в последний день лета, Грэм стал моим тайным мужем (с).
Грэм оказался неплохим любовником. Правда, он довольно быстро кончал, но в то время для меня это было скорее положительным фактом. Да и какое это имело значение? Он рядом со мной – и идите вы все на фиг.
Седьмой – а на самом деле второй. То, что происходило, я могла описать только цитатой из безмерно любимого мной «Мастера и Маргариты»:
«Любовь выскочила перед нами внезапно, как из-под земли убийца выскакивает из переулка ночью. Так поражает молния, так поражает финский нож!»
Тот, кто испытал это, знает, о чем я говорю. Тот, кто только думает, что испытал, поймет, когда финский нож поразит и его, когда он встретит свою Маргариту или своего Мастера, как встретила его я.
Вскоре я познакомилась с его друзьями – все в том же мексиканском баре. В компании был родной брат Грэма – Анди. Они были абсолютно непохожи. Правда, Анди был примерно настолько же некрасив, но Грэм рыжеват и узколиц, с высокими скулами, которые сводили меня с ума, а у Анди темные волосы и круглое лицо. Еще у младшего брата тоже были офигительные глаза, но не синие, а зеленые. Глаза цвета спелого винограда. Вот это семейка!
Я познакомилась и с лучшим другом Грэма – Брайном Поллаком и его девушкой, чье имя не осталось в моей памяти. Эта парочка очень заинтересовалась русским алфавитом, и по их просьбе я писала их имена на кириллице. Особенно забавно выглядело имя Анди. По-английски оно выглядит так: Andy. Я же, естественно, написала его: Aнgu.
- Ого, - обрадовался Грэм. – «Ахгу»! Слышь, Анди, по-русски ты будешь Ахгу!
Все засмеялись. Я написала свое имя, чем вызвала удивление у Грэма.
- Разве «Сонья» пишется так?
- На самом деле я Ксения, - улыбнулась я. – Просто «Сонья» - это проще.
- Да, на «К-сении» язык можно сломать, - согласился Брайан.
Когда ребята ушли, я попросила Грэма купить мне колу. Денег у меня почти не осталось. Грэм знал об этом. Но тут его отвлекли какие-то знакомые девушки, с которыми он общался на работе. Какая-то герла с крашеными волосами отвела его в сторону и с жаром начала о чем-то говорить. Так как она говорила на сленге, я не поняла ни слова. Я начала ревновать. Вдруг у него здесь есть еще одна девушка, а я ничего об этом не знаю? Может же такое быть? Если так, что, значит, он обманывал меня все это время? Если нет, то почему он заставляет меня ждать так долго?
Через двадцать минут мое терпение лопнуло. Я вообще довольно вспыльчивая девушка, а тут на меня просто откровенно забили. Ну ладно, он разговаривал бы с друзьями, а тут с какой-то непонятной девахой. Он даже не затруднялся хотя бы кивнуть мне: мол, сейчас приду. Я достала из кармана последний фунт и подошла к стойке.
- Слушаю, - наклонился ко мне бармен-мексиканец.
- Маленькую коку.
Мексиканец налил мне кока-колы. Я положила купюру на стол. Бармен уже протянул руку, как вдруг на стойку лег еще один фунтовый билет, и кто-то сказал:
- Посчитайте на меня, пожалуйста.
- Нет, на меня - сказала я.
- Посчитайте на меня, - твердо сказал Грэм. Мексиканец, пожав плечами, смахнул купюру в кассу и отсыпал ему сдачу.
Грэм схватил стакан с колой и потащил меня на улицу.
- Ты не должна тратить свои деньги! У тебя их почти не осталось. Зачем ты так поступаешь? – с упреком спросил он, глядя в мое обиженное лицо.
- Ты был занят. И потом, с деньгами у меня все в порядке.
- Я же знаю, что нет. Ты не должна тратить свои деньги, - повторил он.
- Да есть у меня деньги! – упорствовала я. Мне уже было стыдно за свой поступок. В самом деле, могла и подождать, когда он освободится… - У меня было триста фунтов, когда я приехала. Я все рассчитала. У меня осталось…
- Ксения, - сказал Грэм. Он произнес это без единой запинки и таким тоном, будто называл меня так всю жизнь. А ведь на самом деле он узнал мое имя лишь сегодня. Я растерянно замолчала. - Нет. Все не так. Ты просто разозлилась. Ты видела, как я разговаривал с этой девушкой. Ты думала: «почему Грэм разговаривает с этой девушкой? Почему не со мной? Кто она такая?» Так ведь?
Я почувствовала, что сейчас расплачусь.
- Это просто девушка с моей работы. Полная дура. Думаешь, они просто так тут шляются? Они сплетничают! Смотри, они сейчас сидят и говорят: «у Грэма появилась девушка! У Грэма появилась девушка! Кто такая, откуда?» Мне нужно было выдать им легенду, чтобы они отстали. Понимаешь?
- Понимаю. Но мне так грустно стало, что ты ушел.
- Я люблю тебя, - сказал Грэм.
Он сказал это в первый раз с момента моего признания. Впечатление было настолько сильным, что я не выдержала и заплакала. Но слезы быстро прошли. Грэм вытер мокрые полоски с моих щек.
Несколько секунд мы молча смотрели друг на друга. Несколько секунд, показавшихся вечностью. Я то смотрела ему в глаза, то переводила взгляд на его лицо. Откуда-то из затаенных уголков подсознания выплыла мысль и заполнила собой улицу от мостовой до неба: в какую бы часть его я не смотрела, я осознаю, что безумно люблю его. Я готова отдать ему все, ничего не требуя взамен, лишь бы смотреть на него. Каждое мгновение созерцания его некрасивого лица ударяло по мне и волной пробегало по всему телу. Казалось, я сейчас потеряю сознание от этого безумного чувства. Мы не дотрагивались друг до друга, вокруг не звучала романтическая музыка – никаких факторов для того, чтобы предположить, что все это – широко распространенное ложное чувство влюбленности. Это была она сама – настоящая любовь, и, глядя на лицо Грэма, я упивалась этой любовью и отдавала все свое чувство без остатка.
Это невозможно описать. Это длилось веками. И когда я, наконец, поняла, что вокруг ездят машины и громко разговаривают люди, а из бара доносится звон бокалов, словом – кроме нас здесь есть еще много чего другого, я увидела, что Грэм тоже будто очнулся и изумленно покачал головой. Я поняла, что он испытал то же самое. В моем сердце тоже остался тянущий привкус изумления: неужели такое все-таки бывает с людьми? И неужели это случилось с нами?
- Черт, я так люблю тебя, не могу поверить в это, - сказал Грэм. – Давай будем вместе всегда?
- Давай. Только как быть с моим послезавтрашним поездом?
- Отменим, - улыбнулся он.
Да. Послезавтра я должна была уезжать в Лондон. Мы познакомились с Грэмом на исходе моей второй недели в Эдинбурге, и рядом с ним последние десять дней пролетели как один. В этом, кстати, что-то было. То, что я должна была уезжать, раскрепощало нас. Мы не стеснялись выражать свои чувства. Мы не боялись ни в чем перегнуть палку. Мы оба были фаталистами и верили в то, что если это не только любовь, но и судьба – мы встретимся вновь. Так чего сдерживать себя, когда осталось всего четыре… три… один день?
Я прогуливала школу и возвращалась домой под утро. Шила ничего не говорила, только один раз рассердилась, потому что я забыла закрыть дверь на ключ. Что интересно: когда я встречалась с Паоло, моя личная жизнь была основным предметом для добродушных шуток. Теперь, когда я по-настоящему любила, обо мне как-то забыли, и даже Шила не спрашивала меня, не на свидания ли я бегаю поздними вечерами.
Настал последний день. У меня был билет назавтра, на 14:15. Ужасно. Мы обменялись адресами, Грэм принес мне свою фотку, а я отдала ему одну из своих. Вечером мы как всегда посидели у мексиканцев вместе с зеленоглазым Анди.
- Я кое-что придумал, - сообщил мне Грэм. – Анди и Брайан живут вместе. И сегодня Брайан будет ночевать у своей девушки. Он согласился, чтобы мы провели ночь в его комнате. Здорово?
- Здорово! – обрадовалась я.
- Я тебе покажу свою гитару, - сказал Анди. Он был басистом (!).
Моему восторгу не было конца. Целая ночь вместе с Грэмом! И не на холодной земле парка, а в теплой квартире. И с Анди! Мне очень нравился этот скромный глазастый паренек.
Мы замечательно погуляли втроем по центральным улицам. Мне очень нравилось, что рядом со мной любимый, который тоже любит меня, что мы с его младшим братом прекрасно понимаем друг друга, что нам уютно в обществе друг друга. Я жадно пила этот вечер и старалась выпить его до конца, понимая, что следующая прогулка по каменным мостовым Эдинбурга состоится очень нескоро, если вообще состоится.
Наконец мы пришли к Анди. Квартира состояла из кухни, санузла, коридора и двух больших комнат. В одной из них наша компания расположилась с большим удобством. Мы открыли пиво и включили телевизор. Братья показали мне свои инструменты. Бас Анди был черным – это все, что я запомнила, поскольку ничего не понимала в басах. Гитара Грэма была очень пестрой красно-желто-зеленой раскраски. Я даже изобразила на ней азы русской подъездной гитарной школы. Непонятным образом туда попал проигрыш одной из песен моей любимой группы U2. Услышав его, Анди радостно улыбнулся и назвал песню.
- Я тоже очень люблю U2, - сообщил он.
Когда надоел телевизор, Грэм сыграл пару блюзовых вещей, чем привел меня в восторг. Тогда я слабо отличала блюз от рок-н-ролла, но сердцем чувствовала, что эти звуки – одни из прекраснейших на свете, и через некоторое время я полюблю эти аккорды всей душой и даже сама буду пытаться изображать их на различных струнных инструментах. Любимый показал мне несколько гитарных приемов, некоторые я даже запомнила. А потом Анди откуда-то достал странный предмет, по виду напоминавший сигарету. Он поджег его с одного конца, затянулся, но дым выпустил не сразу, и передал предмет Грэму. Грэм тоже затянулся и передал его мне.
- Что это такое? – спросила я.
- Гашиш, - ответил Грэм.
- Что? – я не поняла.
- Ну, гашиш! Марихуана!
Я снова не разобрала сложное английское слово, но поняла, что мне предлагают попробовать наркотик. В свои шестнадцать я ни разу не сталкивалась с наркотиками и безумно боялась этого, но на этот раз я была настолько уверена в хороший исход всего на свете, что смело затянулась. У дыма был странный аромат. Казалось, он был желтого цвета.
Анди достал еще один косяк, и после нескольких затяжек достиг вершины ощущений. Он пожелал нам спокойной ночи и ушел к себе. Мы с Грэмом остались вдвоем.
Полная эйфория. Может быть, я не сумела затянуться марихуаной как следует, но ее пары наполняли комнату, и мой мозг был здорово замутнен. Разум отбросил все ненужное, и остались только Грэм, я и диван.
Наутро мы чуть не проспали его работу. Невыспавшиеся, мы поспешили на Victoria Street, откуда я позвонила Шиле.
- Сонья, где ты?
- Я в центре. Я скоро буду дома.
- У тебя поезд в два, и тебе еще надо забрать сертификат в школе, ты помнишь об этом?
- Конечно. Я приеду через сорок минут.
- Жду!
Грэм вышел из подсобки и прижался ко мне.
- Я тебя очень люблю! У тебя будет время забежать попрощаться?
- Конечно, будет! Обязательно зайду.
- Я буду ждать. Кстати, твои родители любят сыр?
- Ну-у-у… - я не ждала вопроса. – Любят, наверное.
Грэм покопался в витрине, вытащил оттуда здоровенную голову сыра, покрытую плесневой коркой, и дал мне.
- Держи! Отвезешь своим родителям от меня.
- Грэм, это необязательно… - мне стало страшно неудобно.
- Забей. Он называется Isle-Of-Mool – Айл Ов Мул, звучит почти как I Love Mool. У вас в России точно нет такого сыра.
- Спасибо, милый! – я положила сыр в рюкзак, поцеловала любимые губы и побежала к остановке, напоследок глянув на ценник в витрине. Я уже довольно хорошо разбиралась в ценах на сыр. Цена Isle-Of-Mool была скорее астрономической, чем просто большой. Будем надеяться, что Грэм знал, что делает.
Домой я приехала к половине двенадцатого. Молниеносно собравшись, я оставила в комнате заранее купленные цветы для Шилы, присовокупив к ним записку со словами благодарности. Мы сердечно попрощались с милой хозяйкой, и я, нагруженная чемоданом и рюкзаками, понеслась к остановке.
В школе я была без десяти час. У меня оставалось чуть больше часа до отправления поезда. Надо было еще отвезти вещи на вокзал и – обязательно! – попрощаться с Грэмом. Но преподы, как нарочно, упорно не желали ускорить процесс выдавания мне сертификата. Да, русских в этой школе не любили, но не до такой же степени! Ведь если я не смогу увидеть Грэма… или опоздаю на поезд… и то, и другое было одинаково страшно. Но если поезда ходили с частотой в шесть часов, то Грэма я могу просто никогда больше не увидеть.
Наконец ко мне подошла чопорная женщина (безусловно, англичанка) и сунула мне голубую бумажку – сертификат. Я сказала «спасибо» и вылетела из школы. На часах при входе была четверть второго.
Школа была расположена таким образом, что до вокзала можно было идти только пешком. В среднем этот путь занимал у меня двадцать минут. Я с ужасом считала: до вокзала двадцать, оттуда на Victoria Street еще двадцать, обратно двадцать… я успевала только в том случае, если буду нестись как проклятая.
И я неслась. За мной несся мой бедный чемодан на колесиках. Эдинбург на прощание решил подарить мне еще один не по-шотландски солнечный денек. Стояла страшная жара, и я обливалась потом. Идти было очень трудно, хотелось пить, я изнемогала от солнца.
Долетев до вокзала за пятнадцать минут, я нашла камеру хранения и с ужасом обнаружила длиннейшую очередь. Если я буду ждать… да поезд придет быстрее, чем я смогу сдать свои вещи! А бежать с вещами на Victoria Street не имело смысла. Это было бы в два раза дольше. И я совершила совершенно безумный поступок. Обратившись к какому-то дяденьке, стоявшему на перроне, я выяснила, что его поезд в Глазго отходит в половину третьего. Я сложила ему под ноги свой багаж и слезно попросила постоять рядом с ним двадцать минут. Не дождавшись его ответа, я понеслась вверх по ступенькам на проспект. У меня в запасе было полчаса. Как мало!
Невероятно, но на полпути к Грэму я встретила Анди. Он прогуливался по центральной площади.
- Хочешь попрощаться с Грэмом? – понимающе спросил он. Я, не в силах говорить, просто кивнула головой.
- Во сколько у тебя поезд?
- В четверть третьего, - выдохнула я.
Анди посмотрел на часы и сверкнул зелеными глазами:
- Да… если только бегом.
- Я успею! Я должна успеть! – крикнула я.
Анди улыбнулся.
- Удачи тебе, Сонья!
- И тебе тоже!
Взбежав в последнюю гору, которая показалась мне как минимум Эльбрусом, я слетела вниз к магазину, где Грэм должен был стоять за прилавком.
И он там стоял – отпускал кусок вестминерского сыра какой-то женщине. Увидев меня, он кивнул: мол, сейчас. Я посмотрела на часы. Два часа две минуты. Поезд отправлялся через тринадцать минут. Забыв о том, что я нахожусь не в Москве, я выругалась на чистейшем английском языке. Грэм прижал палец к губам. Я кивнула, поняв свою ошибку, и от души матюгнулась по-русски.
Минуты тянулись ужасно долго. Наконец Грэм вышел на улицу, и мы смогли обняться. Не в силах больше сдерживаться, я уткнулась ему в плечо, заливая его рабочий белый халат потом, слезами, соплями и всем, чем только можно.
- Тихо, тихо, - успокаивал меня Грэм. – Тихо, милая.
- Грэм! - рыдала я. – Я тебя люблю! Я люблю тебя! Пожалуйста, пиши мне! Или звони! Умоляю, не забывай меня! Любимый!
- Я буду по тебе скучать. Я обязательно напишу тебе. Я тоже люблю тебя.
- Как я буду жить без тебя?
- Сонья, я с тобой всегда, ты же знаешь, - Грэм гладил меня по спине. – Пожалуйста, не опоздай на поезд! Ты не опаздываешь?
- Нет… не опаздываю, - соврала я. К черту все. Я не могу уехать. Но и остаться не могу.
- Мне пора обратно в магазин. Не скучай. Я люблю тебя.
- И я люблю тебя!
- Удачи! Прощай! Мы обязательно еще встретимся!
- Прощай…
Не в силах глядеть ему в спину, я отвернулась и пошла вверх по улице. Бежать я уже не могла. Восемь минут третьего. За семь минут добежать до вокзала – невозможно.
На мое счастье снизу показалось такси. Оно ехало без пассажира. Я замахала рукой, и оно – о, радость! – остановилось. Я вскочила в кабину:
- Waverley Station! (На вокзал!) И как можно быстрее!
Женщина-водитель кивнула, и мы рванули с места. Пока мы ехали, я с тревогой поглядывала на счетчик. У меня с собой было пять фунтов и какая-то мелочь. Мы доехали до вокзала за четыре минуты. Счетчик накрутил четыре фунта семьдесят пенсов. Я отдала женщине купюру и произнесла эдакую киношную фразу, которую мечтала произнести всегда. Правда, я ничуть не задумалась над тем, какой эффект это произведет. Я произнесла:
- Keep a change!
В переводе на русский это означает «оставьте сдачу себе». Сказав это, я выскочила из такси и полетела вниз по бесконечным ступенькам. Поезд «Эдинбург-Лондон», конечно, уже стоял, готовясь к отправлению. Слава богу, мне не пришлось искать платформу. Она была прямо передо мной. На ней одиноко стояли мой чемодан и рюкзак. Дяди не было и в помине. Но мне некогда было размышлять об этом. Я подхватила шмотки и ринулась прямо в пропасть открытых дверей вагона, и, стоило мне утвердиться на поверхности по ту сторону щели под ногами, как двери за моей спиной захлопнулись. Поезд задышал и тронулся.
Ко мне подошел проводник:
- Можно я взгляну на ваш билет?
- Конечно.
- Так… все в порядке, проходите. Ваше место третье слева у окна.
- Спасибо…
На ослабевших ногах я добралась до своего места, закинула вещи наверх и упала в кресло. Я сделала это. Я все успела. Я успела сказать Грэму, что я его люблю – может быть, в последний раз.
А потом я шесть часов мучалась от жажды в поезде (целый час бегать по жаре – это, оказывается, не так просто), потом еще два часа ждала на вокзале в Лондоне Иена Флетчера, маминого друга, у которого я должна была переночевать. Когда мы встретились, Иен отвез меня к себе, и я впервые за неделю как следует выспалась. Назавтра Флетчер проводил меня на рейс «Хитроу – Шереметьево-2», и начался заключительный отрезок моего пути домой. Я страшно соскучилась по своим, особенно – по младшей сестре Женьке, а также по русскому языку. Мне уже было проще думать по-английски. Но думала я не о семье и родине. Скуластое лицо с рыжей щетиной на щеках стояло перед моими глазами. Грэм.
Я вспоминала все, что было у нас за эти десять дней. Я вспоминала, как мы валялись на траве у стен замка, и он сказал мне, что со мной ему хорошо и уютно. Я спросила тогда: как бы он хотел назвать своих детей? Он ответил, что дочку назовет Лукрешья. А для сына он припас старинное шотландское имя Раннах (Rannach). Мне безумно понравилось это сочетание звуков, и я снова и снова мысленно произносила это имя: Раннах. От него веяло древностью шотландских традиций, запахом Холирудских холмов, в нем звучали шаги по каменным улицам Эдинбурга, в нем заключалась искренность моей любви.