- Боже мой, что у тебя с глазами?
Я взяла за подбородок своего младшего двоюродного братишку, и, наклонившись ближе, внимательно стала изучать радужную оболочку его глаз. Сам зрачок, как таковой отсутствовал, ровно на половину глаз разделяла жёлтая полоска, к середине она чуть расширялась, будто узкий ромб, как у кошки.
По всему телу побежали мелкие мурашки, я непроизвольно отдёрнулась, Сашка улыбался какой то недоброй улыбкой, будто ему не восемь лет, а он намного старше меня, намного, на тысячу лет, или на две…
- Ну я пойду?
Спросил он, прищуря один глаз от солнца. А я до сих пор не могла пошевелиться, так вот стояла и смотрела. Стояла и смотрела. – Я пойду, меня ребята ждут. – Взгляд Сашки опять стал каким-то детским.
- А…да, да, конечно иди.
Он побежал к воротам, но на пол пути остановился, встал, как вкопанный. Сердце моё башенно заколотилось, сейчас что-то будет, сейчас что-то будет, пронеслось в голове. Сашка стоял, не оборачиваясь, а я обречённо сверлила ему затылок. В горле пересохло, я громко сглотнула. А он всё стоял, стоял, стоял, затем он резко повернул голову, я попятилась назад… Его рот был открыт, и занимал половину лица, будто чёрно-красная дыра от двустволки, и, исторгая какой-то не человеческий, гортанный крик, со всех ног бросился на меня. А я стояла и смотрела. Стояла и смотрела, пока тело моё не обмякло, и я медленно не сползла по забору. В глазах потемнело, я больше ничего не видела, звон в ушах спасал от Сашкиного крика. Я никогда не забуду этот крик. Я никогда не забуду этот крик.
- Марина, Марииина! Что с тобой?
Я очнулась оттого, что кто-то тряс меня, и лупил по щекам. Глаза открыть я не решалась, боясь увидеть что-то страшное, боясь увидеть это «что-то». Через какое-то время, я всё же собралась силами и чуть-чуть приоткрыла один глаз, солнце дико слепило…ещё немного и глаза привыкли к яркому свету…
- Мама, мамочка, это ты? – Я прижалась к её груди, и зарыдала, слёзы хлынули по лицу. - Прости меня, мамочка, милая, пожалуйста, прости меня, я больше не буду, прости…
Мама гладила меня по голове, и повторяла, как заведённая – Всё будет хорошо, всё будет хорошо, всёбудетхорошовсёбудетхорошовсёбудетхорошо…мы справимся, Марина. – Я глубоко вздохнула, было так спокойно, что захотелось умереть.
Время будто остановилось, замерло для нас, затем мама резко встала, посмотрела на меня с какой-то сумасшедшей ненавистью, и наотмашь ударив по лицу, процедила – Сука.
Я поднялась, держась за забор. Голова кружилась, и меня жутко мутило, по телу прошёл озноб. А…вот и причина маминого недовольства, в метре от меня валялся шприц, мой шприц, пустой, использованный шприц. Я заскулила, вновь упав на колени, подняла его, и нежно прижала к груди, как что-то очень ценное, любимое, дорогое, как сына, например.
- Марин, ты чего? Встань, давай я тебя в дом провожу…- Сашка стоял передо мной, и не понимающе смотрел. Меня как будто ударило током, я подскочила, вытерла слёзы, схватила его двумя руками за лицо, и притянула к себе. Глаза были абсолютно нормальные, голубые такие глаза, и веснушки…- Марин, тебе плохо? Пойдём в дом.
Я обняла его, и мы, шатаясь, пошли в дом. Я рухнула на кровать и проспала часа четыре или пять…
Мама привезла меня сюда, к тётке в Воронежскую область, в надежде избавить от пагубной привычки. Свежий воздух, семья и всё такое. Там в Москве, это было не реально, хотя и здесь не реально, но ей видимо казалось иначе.
А началось всё банально, даже избито как-то. Шестнадцать лет, клуб, слова мальчика-красавца, кровавого мальчика, мёртвого мальчика. Бред, опять несу бред. Слова обычного мальчика, обычные слова – «Возьми это, тебе будет хорошо, один разок, не бойся, с одного раза не привыкают, а я присмотрю за тобой, на случай если плохо станет…»
Я отказывалась поначалу, но потом видимо, желание каких-то новых ощущений и количество выпитого до этого перебороло, заставило оступиться и взять из его тёплых ладошек маленькую круглую таблетку. И понеслось, понеслось с такой скоростью, что я и не заметила, как стала таскать из маминого кошелька деньги, за неимением своих, потом золото, потом…
Мама. Покажи руки.
Я. Зачем?
Мама. Дай сюда свои чёртовы руки!
Я. Ты что, думаешь, что я наркоманка что ли?- И глупая, обдолбанная улыбка скользит по моему глупому, обдолбанному лицу.
Мама. Марина, посмотри на себя, дочка, посмотри на себя.- Она тащит меня к зеркалу, плачет, а мне хорошо, мне хорошо. Смотрю на себя.
Я. И что?- Отражение оставляет желать лучшего: маленькое бледное пятно, на нём глаза, непонятного цвета, под глазами круги сине-зелёные, и улыбка, единственное, что осталось от прежней меня, хотя, что я несу, это не моя улыбка…улыбка смерти, улыбка смертника. Фак.
Мама. Смотри, смотри внимательнее. – Плачет, хватает за локти, поднимает рукава, а там…там дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги дороги.
Я. Я донор, мам, я донор, правда.
Мама. Завтра же едем в клинику. Мойся, и ложись спать.
Я. Тишина.
Стук в дверь.
Мама. Марина, всё нормально?
Я. Тишина.
Мама. Марина, открой дверь.
Я. Тишина.
Мама. Маринааааааа!
Ветхий шпингалет отлетает на пол.
Картина: я лежу в полупустой ванне, на кафеле валяются разбросанные бритвенные станки, ещё два в воде (видимо искала поострее). Красные полоски украшают запястья, ничего серьёзного, вены далеко. Попытка суицида № раз потерпела фиаско. Таких попыток у меня ещё будет много. Эта первая, а первый блин, как известно комом.
Дальше были клиники, обещающие избавить от наркозависимости буквально за неделю, были бабушки, которые за «энное» количество отечественных (а иногда и заграничных) бумажек по фотографии, обещали сделать это за один день, были кодировки… Ещё мама слышала, что можно удалить «центр удовольствия», который находится где-то в башке, и желание ширяться тут же отпадёт, но от этого варианта пришлось отказаться по двум причинам: Во-первых, операция была жутко дорогостоящая, и делал её не каждый врач;
Во-вторых, можно было остаться дебилом, и всю оставшуюся жизнь пускать слюни.
Поэтому поехали к тётке. Мама взяла отпуск, а меня ничего не держало, образование «девять классов», на большее у меня не хватило ни желания, ни времени, ни уж тем более денег, хотя полно же бесплатных техникумов, ПТУ, в конце концов, притом, что в школе я училась довольно таки не плохо. Но наркота сломала меня, и к двадцати одному году меня не интересовало НИЧЕГО. Ничего кроме дозы. То есть, мне ровным счётом было по херу на всё и на всех, включая маму, и все остальных родственников, друзей. Ах да, у меня не было друзей, у наркоманов не может быть друзей, естественно.
Помню, как-то мама сказала, что умер дядя Коля, которого я безумно любила, в детстве он постоянно со мной возился, баловал меня. Она так и сказала со слезами на глазах: «Марина, дядя Коля умер» - А я даже не поняла про кого она говорит, какой дядя Коля, что она там несёт, в моём мире есть только я и доза, доза и я, я и доза, а, и ещё задача, как эту дозу достать. Я + Доза = Моя жизнь, а Вас с Вашими дядями Колями и прочей лабудой там нет, места не хватило, уж простите…
…я проспала часа четыре или пять, на улице было темно, судя по тому, что все спали, была глубокая ночь. Дом был большой, шесть комнат, не считая всяких там веранд, терасс…и жили в нём младшая сестра моей мамы Олеся, её муж Серёжа, их сын Сашка, бабушка, и с недавнего времени мы с мамой, но мы не в счёт, мы ж в гости просто. О том, что я наркоша, никто не знал, иначе поползли бы такие слухи…это ж Вам не Москва, где никому ничего не надо, это посёлок городского типа Калинин, где всем всё обалдеть как надо, и если бы кто узнал, тётина семья немедленно получила бы статус «прокажённой», так что не сказали никому, никому. В Москве знали, конечно, знакомые там, ещё кто-то, а здесь, никтониктоникто.
Безумно хотелось пить, при мыслях о еде тошнило. Я вышла на кухню, взяла кружку, включила кран, подождала пока сойдёт ржавая вода, налила чистой, поднесла ко рту, и похолодела…я совершенно не хотела пить, вернее я хотела, но вовсе не пить…уколоться, мне нужно уколоться, сию же секунду. Руки затряслись, в горле пересохло, кружка выскользнула, не разбилась. Самое главное никого не разбудить, тише, тише, не нужно так громко дышать, сейчас, ещё немного и будет хорошо, ещё совсем чуть-чуть…
Мама наивно полагала, что здесь я не найду наркоты, наивно полагала. Здесь этого говна навалом.…Как-то раз я вымолила пойти погулять, днём…
Мама не выпускала меня за пределы двора, а мне было нужно, просто необходимо, я без дозы уже два дня, ломает, лихорадит. Жру горстями таблы, которые мама выдаёт, лечусь. Естественно, мама притащила с собой кучу разных препаратов, антидепрессанты какие то, или что-то в этом роде. Смешно, ****ь, это герыч, мама, а не депрессия. А я ведь обещала, клялась ей собственной жизнью, что завяжу, что никакой наркоты, что чётко решила бросить…хааааа. Я решила….моё «Я» давным-давно сгнило. Я решать уже ничего не могла, и жизнь моя и гроша ломанного не стоила, не стоила и гроша.
…решила погулять днём, взяла Сашку, вымолила прогулку на пол часа, вымолила. Тётя недоумевала, почему мама не пускает меня прогуляться. Отпустила. Сашка пришёл домой один. Пришёл один, и сказал, что я встретила какую то старую подругу, подругу старую. Бред.
Мама нашла меня в школьном саду около деревенского клуба, я была в усмерть пьяная. Она оттащила меня домой. Раздела, обыскала, ничего. Мама, миленькая мама. Я нашла, нашла, нашла, свинья всегда найдёт, на твои же деньги, мама, бадяжный герыч, на три раза должно хватить. У местных барыг, которым от силы лет четырнадцать, а ты говорила здесь нет этой отравы, зачем ты мне врала? Я нашла, как собака, шла на запах, я нашла, нашла. Вот оно наркоманское счастье. Там не стала, знала, что будешь искать, мама, просто нажралась до беспамятства. А во дворе, пока ты меня тащила, хватило ума скинуть. Подождала пока ты уснёшь, поплелась, держась за стены искать, опять на запах, как собака. Дом ходил ходуном, вертолёты кружили кружили кружили кружили, оглушали, я останавливалась, глубоко дышала, и снова шла. Наконец то стены закончились, и начался чистый воздух и звёзды, звёзд было больше ровно в два раза. Бах…вот и асфальтовая болезнь прибавилась к основной, вернее земляная, асфальтом здесь и не пахло. Поднимаюсь, падаю, ползу. Рвотные позывы режут напополам, ну где же, где же, сука, где свёрток? Что-то густое и горькое потекло изо рта, рвёт, полощет, реву. Пальцами копаю землю. Ну давай же, давай, на запах, как собака, как всегда…нашла, мамааааааааааааааа, нашла, вот оно, наркоманское счастье, другого не надо, вот оно в свёрточке, моё, моё, моё маленькое счастьице, нашла. Улыбаюсь, в грязи, в блевотине, улыбаюсь, мама, твоя дочурка счастлива.
…ещё совсем чуть-чуть, иду, крадусь, руки уже выучили дом, каждый угол, каждую стенку, иду. Вот он, заветный шкаф, опускаюсь на колени, тише, тише, тише. Стараюсь дышать как можно тише, стараюсь не дышать. Шарю рукой за шкафом, где то здесь, я спрятала его, где-то здесь, ещё на два раза. Где-то здесь…опа, вот, достала, ещё на два раза. А я ведь обещала, клялась, клялась и обещала, объебоска. Беру все принадлежности из очередного тайничка, бегу на улицу, готовить, в сад, на кушетку, тишетишетише, не дышать…
Хорошо здесь все-таки, спокойно. Ночи тёплые-тёплые, накрывают своей тягучей густотой, раньше я боялась темноты, теперь всё как-то больше света боюсь. На свету всё всем видно, всё всем заметно, все изъяны, все шрамики, всё…, а ночь темна, ночь черна, а я люблю чёрный цвет…и чёрный цвет – любимый цвет, назад уже дороги нет…
Калитка в сад мерзко скрипнула, издав неприятный звук, похожий на детское «стоооооой», я обернулась, никого. Стало зябко, но возвращаться за какой-либо одеждой желания не было. Матрац на кушетке был влажным и вонял сыростью, сыром, старостью, страстью, стыдом…мерзкий запах вползал мне в нос жирным червём, толстым, белым, блестящим червяком, стараясь добраться до мозга, что бы полакомиться им, я задыхаюсь, а он ползёт, ползёт, ползёт…
Я достала из кармана «аптечку», положила рядом, неужели я такая слабая? Я всегда думала, что во мне безумная-безумная силища, что если я скажу «нет», это будет значить «нет» навсегда, а не на несколько дней, а тут такое дело… Как-то раз я поссорилась с лучшей подругой, из-за пустяка какого-то, реально из-за ерунды, даже не помню из-за чего именно, и кто там был виноват, но я поклялась себе, что ни в коем случае не позвоню первая, ни в коем случае, пусть сама звонит, пусть… Целый день я была занята каким-то делами, помогала маме по дому, и лишь под вечер вспомнила о подруге, о ссоре, позлилась немного, и легла спать. Не звонит, да ну и к чёрту, проживём как-нибудь без её тупой улыбки, дура. Весь следующий день я просидела у телефона, делая вид, что мне всё равно, я всё ждала, ждала, ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала ждала….а она всё не звонила, и в голове рисовались глупые картинки, как она гуляет с какой-то другой девочкой, как смеётся, веселится, и на меня ей наплевать, наплевать…. На третий день я изнемогала от желания ей позвонить, раз двадцать набирала её номер, и тут же сбрасывала, вспоминая данное себе обещание. Отвратительное чувство какой-то зависимости, паршивое чувство…я не выдержала, позвонила ей первая, и чуть ли не зарыдала услышав в трубке её холодное: «… я знала, я знала, что ты позвонишь, ты слабая, но я всё равно тебя люблю…»
…У мня такое ощущение, что кто-то за мной наблюдает, при том из-за каждого дерева, даже самого тоненького. Я достала зажигалку и занялась приготовлением дозы.
Стук…кто-то стучит? Ах, нет, это сердце колотиться, наверно заглохнет скоро моторчик, ну и хрен бы с ним, умру молодой, уж смерти-то я боюсь меньше всего. Так, всё готово, перетягиваю жгутом руку, давай, давай, работаю кулачком, ну же, покажись, вена, ну же. Слава Богу, ночь выдалась лунная… ужас, что ж я говорю, получается я благодарю Бога за возможность уколоться ночью, при ярком свете луны, чушь. Я просто благодарю Бога за лунную ночь, прекрасную, светлую ночь, спасибо. А вот и венка показалась, пока я размышляла, контроль и полетели…
Я откинулась назад, закрыла глаза, матрац уже не воняет, мне кажется, что он пахнет, пахнет жасмином и почему-то кофе, непременно с корицей…
… - Как на счёт кофе, Кира Валерьевна?
- Да, Маришь, если можно.
- Я тебя так люблю…
Кто бы мог подумать, что я буду говорить это девушке, что я буду говорить это своей лучшей подруге, как тогда, восемь лет назад она сказала это мне, без задней мысли, конечно. Вот так, всегда вместе, и если мы расстанемся, я просто не смогу дышать. - Кир, я тебе не говорила, не хотела расстраивать что-ли, я после завтра уезжаю, маман к тётке меня везёт, может там у меня получиться завязать, понимаешь, я расстраивать тебя не хотела…- Кира молчала, сжимая кружку с горячим кофе, сжимая зубы от боли и обиды, Кира молчала. Слёзы медленно катились по её лицу, ни звука, просто огромные слёзы катились вниз, а мне захотелось здохнуть.
Я подбежала к ней, обняла, кружка покатилась, заливая ароматной жидкостью пол, не сдержалась, сама заревела. Стала целовать её руки, глаза, щёки, губы…
– Ну что ты, Кирочка, ну не плачь, я не надолго, просто так надо, иначе нельзя, пойми, девочка моя.
- Марина, я не смогу здесь без тебя, как же так, ну как же так? - Кира смотрела на меня совершенно непонимающими глазами. – Я ведь так тебя люблю, ну что ж мне теперь без тебя делать? Мне жизнь без тебя не нужна, я отравлюсь, слышишь, я отравлюсь.
Я схватила её за предплечья, и очень серьёзно, строго даже, как наставление маленькому ребёнку по слогам проговорила: - Да-же-не-смей-ду-мать-об-этом, чтобы это-бы-ло-по-след-ний-раз, не-смей-да-же-ду-мать!
Наверно она всё поняла, поспешно вытерла слёзы и сказала – Не буду Марина, я не буду, правда, мы справимся, это всего лишь рубеж, мы ведь справимся?
- Конечно, конечно справимся. - Меня чуть не стошнило от этого наглого вранья, чуть не стошнило от себя, ну зачем она со мной, зачем? Я ей постоянно делаю больно, а она терпит, я вру, а она верит, наверно любит, ну, конечно же, любит, а я ей жизнь ломаю, это я во всём виновата, если бы ни я, она бы давным-давно выскочила замуж за какого-нибудь богатенького дяденьку, а тут я блин со своей любовью… «Здрасте, Вы не ждали, а мне в принципе по херу, ждали ли Вы меня или нет!» Слабая скотина, у которой не хватает смелости даже на то, что бы сдохнуть,…Если бы я тогда просто отвернулась к стенке, засунула бы подальше свои грёбанные чувства, закрыла бы свои бесстыжие глаза и уснула, ничего этого бы не было, не было…
… - Кир, оставайся сегодня у меня ночевать, маман на сутках, не хочу я одна. – Я затаила дыхание, отвернулась к окну и стала перебирать какие то бумажки, делая вид, что ищу что - то очень важное. А вдруг скажет, нет, нетнетнет.
- Ладно, только Костю предупрежу, где телефон?
Я протянула ей трубку с довольной улыбкой, и спросила – А у вас чё, всё серьёзно?
- Ну так, думаю да.
- А чё, он уже тебя того?
- Чего того? – Не поняла Кира.
- Ну,… секс, у вас был секс?
Лицо Киры приобрело розоватый оттенок, она опустила глаза, и, смутившись, проговорила:
- Нет, я боюсь как-то, да и он не настаивает особо, говорит мол, когда готова будешь тогда и…ой, подожди. – Кира вышла на кухню, а у меня почему-то отлегло от сердца. – Кость, я сегодня у Маришки останусь, хорошо?
Вернулась она через минут пять. – Ну что, всё нормально? – Меня задевало, что она с ним, не то, что она именно с ним, а то, что она не со мной… Боооже, ну и мысли.
- Да, всё хорошо, пьём чай и спать?
- Да, конечно, пойду, чайник поставлю, тебе с бергамотом?:
- Не, мне обычный, с лимоном только.
Благополучно осушив бокалы со сладким чаем, мы завалились на кровать.
Какая же она всё-таки милая, красивая даже. Кира смотрела в потолок и о чём-то думала, а я смотрела на Киру, и думала о нас. Влечение к девушкам присутствовало у меня ну не с детства конечно, но лет с четырнадцати точно. Позже были пьяные поцелуи, один раз даже секс в клубном сортире, девушку я помню смутно, мы обе были укуренные в хлам, помню лишь, что мне безумно понравилось это ощущение, это право и возможность доставить кому-то удовольствие, и оттого, что я делаю кому то хорошо, мне становилось ещё лучше. Батюшки, думала я, теперь я понимаю мужиков, вот оно это чувство победителя что ли. Девушке я думаю, понравилось, хотя ей было всё равно кто я, мальчик или девочка…
- Марин, ты чего?
Я смотрела на неё, и не могла оторваться, не могла заставить себя отвести от неё взгляд, а потом выпалила:
- Кир, я люблю тебя, больше жизни, понимаешь, больше этой долбаной жизни?
Кира явно не понимала, поэтому я решила, коль сказала А, не теряя времени перейти к Б. Я наклонилась к ней и поцеловала, поцеловала с такой нежностью, что самой стало страшно. Сначала она не отреагировала на поцелуй, шок наверно. Я отстранилась, промямлив глупое: «Прости и спокойной ночи», повернулась к ней спиной и замерла, не дышала, опять не дышала, дурная такая привычка, чуть что, так сразу не дышать. Ну же сделай что-нибудь мать твою, наори, побей, скажи, что так нельзя, не молчи только. Через минуту я почувствовала прикосновение её рук, и резко выдохнула. Она развернула меня к себе, а я не могла посмотреть ей в глаза, стыдно. Ещё через минуту её губы коснулись моих, и вот опять я не дышу. Как я была счастлива, без всяких слов и объяснений, вот так просто целовать девушку своей мечты, не каждому так везёт, а мне, мне вот посчастливилось. Весь мир, всю вселенную, чёрт побери, я готова была, не колеблясь отдать за эти минуты, за то, что бы эти три раза по шестьдесят секунд никогда не заканчивались…
Я сняла с себя майку, затем с неё. Целовала целовала целовала целовала целовала до исступления каждый сантиметр её тела. – Тебе будет со мной хорошо – шептала я ей – я буду любить тебя, как ни кто в этом мире, до рези в глазах я буду любить тебя, девочка моя, я никому тебя не отдам… - Я знаю, я знаю - отвечала она. Я плакала от счастья, плакала от счастья…
А сейчас моя девочка, моё сокровище рыдает, и это далеко не слёзы радости. Причина – я, причина всех её бед и несчастий я. Простит ли она меня когда-нибудь…
- Я оставлю тебе телефон, ты звони мне, хорошо?
Кира не позвонит мне, она мне не позвонит…
…запах кофе стал совсем не ощутимым, зато я отчётливо ощущала соль во рту, скорее соль на высохших губах… Я резко поднялась, начиная судорожно вспоминать, где я нахожусь: деревья, деревья, чернота, темнота, пустота, мертвота… По лицу и шее текло что-то тёплое, красная змейка солёной жидкости, из носа хлестала кровь, заливая ворот рубашки. На кушетке я нашла какую-то тряпку, и вытерла лицо, снова легла, запрокинув голову назад, сейчас должно пройти…, интересно, сколько времени я провалялась в отключке, минуту, час, два? Хотя, какая разница. Я лежу на гнилом матраце, который кишит червями. Я сама вся сгнила, и черви под моей кожей ползают. Утешало одно, мне недолго осталось, я сама так решила, сотый раз я решила умереть. Но сначала добраться до дома и выспаться, уже начинало светать, нужно встать, нужно встать и зайти в дом, с этими мыслями я опять отключилась…
- Марина.
-Фак. Что за глюк. Иди на хер глюк. – Я закрыла глаза, один, два, три, четыре…
- Ты меня не узнаёшь, Марина?
Я вновь попыталась открыть глаза.
- Кирка! Кирка, это правда, ты???? – Я не верила своим глазам, передо мной стояла моя девочка, моя любимая девочка, я знаю, она пришла, что бы спасти меня, что бы вытащить из этого дерьма. – Но как, как ты сюда попала?
Кира стояла молча и смотрела на меня, я помню этот взгляд.
- Я пришла попрощаться…
- Что? Я тебя не понимаю? Иди сюда… - я потянулась к её руке.
- Не трогай меня! – Она сказала это очень спокойно, настолько спокойно, что я не смогла даже возразить.- Я пришла попрощаться Марина, ты просто помни, помни, что я тебя очень люблю и всегда буду рядом, я знаю, что ты справишься, ты совсем не слабая, ты сильная, это я, я не могу найти в себе больше ни грамма силы, она вдруг делась куда-то, наверное, я отдала её тебе, всю до капли, возьми, возьми всё, я помогу тебе. Ты только ни в чём не вини себя, так нужно. Ты прости, что я не сдержала обещание, ты прости меня только, хорошо?
- Я не понимаю…- Тсс… - Она поднесла свой маленький пальчик к моим губам, и повторила – Ты ведь простишь меня? Просто скажи да.
- Да, конечно, конечно да…
Она улыбнулась, подошла ближе и поцеловала меня. Это был тот, наш первый поцелуй, меня накрыло волной абсолютного счастья, и мне не нужно было ничего, ничего. Вот ради чего стоит жить, ради её улыбки и её поцелуев, стоит жить ради неё.
- Я тебя люблю, Марина, я тебя люблю, Марина, я тебя люблю, Марина…
-Марина. – Кто-то аккуратно толкал меня в бок, я подняла голову.
- Кира…
- Марина. – Я открыла глаза, передо мной стояла мама. Она молча села рядом со мной, сейчас начнётся что-то, стало вдруг так тревожно на душе.- Марина…
- Ну что, что Марина, - не выдержала я – говори, в конце концов, что случилось? – Я уже знала, что она мне скажет, уже знала.
- Звонила Кирина мама, и сказала, что Кира…
Я закрыла уши руками, мне хотелось разбить свою голову об камень, хотелось разбить свою голову, нет, нет, нет, Господи, девочка моя. Я не слышала, что говорила мама, просто тупо смотрела на неё, и думала, когда же всё закончится это немое кино, я закрыла глаза. Мама схватила меня за руки, и просто прокричала – Она умерла, слышишь, она умерла, выбросилась из окна своей квартиры, она умерла её больше неееееееееееееет. – Мама заплакала, и закрыла лицо руками.
Я не могла, пошевелиться, сидела не шелохнувшись, ждала, что сейчас меня кто-нибудь разбудит, что это очередной наркоманский сон, я ждала, не дышала. Никто так и не разбудил…
На похоронах её мама четыре раза падала в обморок. Я вообще помню этот день смутно. Помню Киру в подвенечном платье, в гробу, её лицо; помню белые розы, шесть штук; помню каких-то людей, зло косившихся на меня; помню, как её старшая сестра подошла ко мне, и, не глядя в глаза, отдала какой-то смятый листок бумаги; помню, что не осмеливалась его прочитать очень долгое время…
После похорон, я сразу же уехала обратно к тётке, удивительно, но мама отпустила меня одну, наверно поняла, что не стану больше…Увидела какую-то силу в моих глазах, а ещё полное отчаянье, отчаяние и сила – довольно-таки странное сочетание, отчаянье во мне было всегда, а вот силу подарила Кира. Оказывается, сила нужна для того, что бы жить, а для того, что бы умереть, силы не нужно, достаточно одного отчаяния. Я это поняла слишком поздно, поздно для себя? Нет, поздно для нас обеих. Мне пришлось заплатить слишком дорогую цену за это своё понимание, пришлось заплатить её жизнью, её, а не своей…
P.S. Так странно, я не боялась собственной смерти, а о том, что может умереть она, даже не думала. С этого дня я не думала о смерти вообще, не о своей, не о чьей либо. Я развернула листок, там её детским почерком было нацарапано лишь одно слово: «Прости…»
Я заплакала, убрала листок в карман, и провыла себе в ладони – Это ты меня прости, прости за мою слабость…Не дышать.