Я вышла из гулкого двора-колодца на неширокую улицу и вдохнула полной грудью. Каким свежим, сладким, бодрящим кажется всегда морозный воздух. И какой женственной, красивой и сильной я чувствую себя … Я подняла голову и улыбнулась круглой медово-золотой луне, зная, что улыбка моя не менее чарующа, чем улыбка Прекрасной дамы. Я еще раз вздохнула и двинулась к метро, погруженная в свои мысли, продолжая едва уловимо улыбаться им и чувствуя каждой клеткой тела, что я красива. Время неторопливо обтекало меня звенящим тихо, как лесной ручеек, мерцающим потоком, нашептывало мне какие-то истории, и в его волнах походка моя становилась плавной и мягкой. Я плыла по улицам, не чувствуя земли под ногами. Мне даже казалось, что я сияю изнутри теплым, молочно-белым светом, и я улыбалась…
Грубый больный толчок в бок.
-Куда ж ты прешь?!-визгливо крикнул злобный старческий голос.
Светлые лазурные небеса, округлые облака неземной нежности, тепло и спокойствие – и вдруг я поднимаю лицо из липкой зловонной слизи.
Я стояла одна на улице среди пронизывающего холода и копошащейся толпы. Все это свалилось на меня так неожиданно, что я остановилась на месте, оглядываясь и чувствуя, что мне становится страшно и мерзко до тошноты. Я сглотнула, подавляя спазм, и быстрым суетливым шагом, сбивающимся на неровный бег, перешла проспект и дошла до круглого здания метро.Остановившись перед тяжелыми деревянными дверями, облепленными полусодранными рекламными наклейками, я нащупала в кармане джинсов проездной. Я улыбнулась, когда, войдя внутрь, взглянула на бесконечные очереди за жетонами, но эту улыбку нельзя было назвать даже ничтожным подобием той, царственной и гордой, что я подарила луне.
Спустившись по эскалатору, я первым делом посмотрела на электронные часы: своих у меня не было как всегда - я не переношу постоянное ощущение тиканья на запястье. Оранжевые цифры показали десять часов вечера. Припозднилась, подумала я, поскорей бы электричка. И сразу, как в «Звезде Соломона», в глубине туннеля блестнул свет, и через несколько секунд я вошла в вагон.
В поздний час людей почти не было, только в самом начале вагона сидела все еще красивая женщина лет пятидесяти с говорливой и непоседливой маленькой девочкой, то ли дочкой, то ли внучкой. Я улыбнулась девчушке, прошла ближе к середине вагона и села, вытянув приятно гудящие ноги.
Электричка тронулась с места, станция замелькала в окне золотом и бордовым камнем, а потом все заглотил черный туннель. Я покрепче обхватила рюкзак и задремала. Открыла глаза я на хлопок открывшихся дверей. Я прищурилась от света и повертела головой, желая увидеть входящих, но, не приметив никого, кроме старика с тележкой, вновь уставилась на пол. Двери закрылись. Я разочарованно вздохнула, изучая потеки грязи, песка и тающего снега на полу.
Вдруг по этому полу прошли ноги в узких джинсах и кедах. От неожиданности я моргнула и подняла глаза.
Ноги принадлежали молодой женщине лет двадцати пяти-двадцати семи на вид. Она была высока, худа и сутулилась. Одета она была не по погоде легко – в короткую осеннюю куртку. При беглом взгляде она напомнила мне злого парня. Но ее лицо… Я не слишком-то жаловала выражение «глаза лани», но, увидев глаза этой женщины, зеленые, как северное море, густо обведенные серыми тенями, я поняла, как оно правдиво. Лицо ее было бледным, овальным, с выступающими скулами и немного тяжеловатым подбородком, полные крупные губы потрескались до крови от холода и ветра, а жесткие от геля короткие темные волосы, удивительно подчеркивавшие ее странные, какие-то больные глаза, были растрепаны и торчали во все стороны острыми прядями.
Наверное, я смотрела на нее слишком пристально, потому что девушка замерла и посмотрела мне в глаза. Когда пугаешь других, не видно, что сама напугана, вспомнила я фразу Джии Каранджи из фильма, это про тебя, верно? Никто не видит в таких, как она, их ранимость, надломленность, страх и отчаянное желание тепла.
Женщина снова внимательно посмотрела на меня, кусая нижнюю губу, а потом села напротив меня. Сидела она широко раздвинув ноги, как мужчина, и сжав руки в замок. Перчаток она тоже не носила – кисти ее рук были красно-лиловыми от холода и обветренными. Я заметила небольшую татуировку на безымянном пальце ее правой руки.
Я почувствовала, что она тоже разглядывает меня. Вот она смотрит на родинку у меня на подбородке, обегает взглядом контур моих губ, а вот задумалсь, пытаясь определить цвет моих волос. Бесполезно, подумала я, мысленно улыбаясь, и вновь посмотрела на ее руки. Пальцы у нее были длинные, тонкие и сильные, я решила, что ее ладонь с выступающими костяшками жестковатая и сухая. На среднем пальце левой она носила крупное, закрывающее почти всю фалангу серебряное кольцо.
Вскоре девушка немного согрелась, на ее щеках выступил слабый румянец. Она немного поморщилась, потирая пальцы. Наверное, ей стало больно, когда начало восстанавливаться кровообращение в промерзших руках. Она дернула правым углом губ, глядя куда-то над моей головой, и расстегнула куртку. Под ней была темно-бордовая в зеленую клетку рубашка, расстегнутая на две пуговицы. Ужасная рубашка… но ничто другое так не подошло бы ей.
Шею женщины плотно охватывала толстая цепочка с прямоугольным кулоном, мерцавшим и вздрагивавшим в нежной ложбинке меж ее ключиц, как драгоценная жемчужина в тени ракушки.
Я не хотела улыбаться ей. Нет, конечно, хотела, но все же… Я снова слишком явно представила себя улыбающейся.
Правый угол губ женщины предательски дрогнул в неожиданной ответной улыбке. Она тоже не хотела. Я тихо фыркнула, смущаясь и чувствуя, что краснею, и опустила глаза. Я отважилась снова посмотреть на нее только через несколько минут. Она снова выглядела холодной и безразличной ко всему, но мне показалось, что в глубине ее дерзких глаз дрожит теплый огонек. Да, вот ее взгляд, переходя от рекламы на стекле на пол, как бы невзначай скользнул по моему лицу. Она грубо потерла переносицу, недовольная своей слабостью. Я улыбнулась ей одними глазами. Девушка уже хотела ответить мне, но вместо этого чуть нахмурилась и поспешно отвела глаза. Я с жалостью вздохнула и уставилась на скучную и знакомую до последнего изгиба схему метрополитена. Я не смотрела на нее, хотя время от времени чувствовала на себе ее взгляд. Сначала, кажется, она тоже избегала смотреть на меня, но потом останавливала глаза на мне все чаще. Но я знала, что если обернусь на нее, она снова испугается чего-то и предпочтет смотреть безразличными глазами на рекламные щиты.
Какая ты красивая…
Я смотрела на грязные двери, на темно-коричневые жесткие сиденья., на входивших и выходивших людей, но я не хотела видеть ничего из этого... На следующей станции в вагон вошли двое подростков, пожалуй, моих ровесников,- темноволосый смуглый юноша с крупным угреватым носом, очень серьезный на вид, и яркая девушка. Ее личико сердечком казалось немного кукольным из-за круглых веселых глаз, подчеркнутых золотистым и розовым, и по-девичьи пухлых губ. Пожалуй, флегматично думала я, мы с ней чем-то похожи. Наверное, немного формой рта. Она, должно быть, неплохая девчонка. Прислушавшись, я поняла, что они обсуждают спектакль, с которого они возвращались. Но это было мне безразлично. Мне было как-то остро печально, тревожно.
Я скользнула взглядом по коленям и рукам моей визави и вернулась к схеме. На следующей станции мне нужно будет выходить. Я сжала губы, изогнув брови, и слабо покачала головой. Я поднялась с места, закинула за плечо рюкзак и подошла к двери. Несколько секунд я теребила заусенец, а потом увидела, что женщина обернулась и открыто смотрит на меня. Я подняла голову. Она выглядела такой встревоженной, обманутой, изумленной… Глаза ее были широко раскрыты, она так крепко сжала руки, что костяшки стали белыми как мрамор с тонкими фиалковыми прожилками. На ее лице отражалось смятение, как будто она пыталась принять какое-то очень важное решение за промежуток времени между двумя ударами сердца.
Я старалась смотреть на нее как можно отрешеннее, запоминая ее до мельчайших подробностей, вроде той изогнутой спиралью тонкой пряди волос, трещинки на губе, в которой алела кровь, и этого перламутрового блеска в грудной ложбинке.
Вот передо мной замелькала серо-белая станция, вот распахнулись двери. Я вышла из вагона, чувствуя себя опустошенной, высосанной до последней капли, как мотылек, попавший в паучью сеть, и побрела вперед.
-…Следующая станция Политехническая…
Я не могла не обернуться.
Все это время она смотрела мне вслед. Увидев, что я обернулась, она вскочила с места и бросилась к дверям, пока слышались слова «Осторожно, двери закрываются».
Успеет ли?