Шурин мой родом из Орла. То есть, он родился в Николаеве, но его родители орловские.
Отца его назначили большим начальником в Николаеве. Тут шурин и родился...
В нашей семье он получил имя - Орловский Русак!
Однажды, мы с ним поехали к нему на родину. К его дядьям и тёткам.
Приехали в село под Орел. Зашли в дом к его дядьке.
Дядька уже давно ждал, что мы приедем. Всё село ждало! Как же: сын Николая вышел в ученые, да еще какие! Профессор! Лаврият!
Зашли мы в дом. Дядька встретил нас зычным ревом. Досталось объятий и мне.
Умиленными глазами глядела на нас и его жена, Мария. Для них наш приезд был большим событием.
Они в своем селе, в связи с нашим приездом, стали очень важными людьми! Заглядывавшим соседям они говорили с очень русским акцентом: «Ну, чаво, чаво! Потярпите, ишшо не время. Люди ток приехали»…
Между тем, дядька усадил нас за огромный стол со скатертью с кистями.
-Мария! – командирским голосом заорал дядя, - водки давай! От Антоновича.
Выяснилось, что в каждом доме лучшим считается "импортный самогон". То есть, сделанный односельчанами, а не свой. Будет у Антоновича праздник - к нему наш понесем... На экспорт.
Мария занесла большой трехлитровый чайник, в который был налит Антоновичский самогон. На столе появились лук, чеснок, большая хлебина, тарелка студня, большие куски жареного мяса… Но это был только «перекус». Настоящий праздник был впереди, когда придут все селяне.
-Ты смотри! Не вздумай отказаться от выпивки, и не вздумай хитрить. Народ не поймет. Тут нет такого - отпить и поставить. Пей до дна. У нас выхода нет! Придется умирать, - сказал опытный шурин.
Дядька налил четыре больших граненых стакана, и заорал:
-Мария! Иди сюда, выпей с нами за встречу.
-Да, что ты! Пейте сами, я ж пироги готовлю! Занята я!
-Мария! Иди выпей!
Мария зашла, взяла стакан самогона, быстренько выпила, и, не закусывая, а только вытерев губы передничком, побежала к плите…
-Мария! Ты ж солому постели, - крикнул ей вдогонку дядька.
-А соломку куда? - наивно спросил я.
-Полы устелить. Народ-то гулять будет. Кто-то, глядишь, спьяну ляжет. Поспать...
Ага, - понял я, - ничерта себе гульня... Серьёзная нам предстоит встречка с народом...
Мы с Шуриным, закаленные городскими выпивками в академической среде люди, осилили по стакану самогона без больших усилий…
Но оказалось, что это была еще не выпивка. Я помню, как дядька еще трижды вызывал громовым голосом:
-Мария! Иди сюда! Выпей с нами!
И каждый раз Мария заходила, выпивала очередной стакан жесткого самогона со словами:
-Ой, ну, чё ты меня зовешь-та? Я ж занята! Люди ж придут, а у меня ишо не готово!
Что было во время основного застолья - туманно. Но дядька сказал назавтра, что селянам мы оба пришлись… А пришлись мы потому, что доверчивый народ даже представить себе не мог, и поэтому не обратил внимания, что с какого-то момента я не мог допивать стакан до конца, и половину оставлял. Ну, просто некуда было.
Шурин при этом насупливал на меня суровые брови, но вскоре и ему пришлось идти по моему пути: измельчали мы в городе...
Дядька рассказал нам трагическую историю исключения его из партии. Только это я помню из основного застолья. Оказывается все селяне, когда-то вступили массово в партию. Вступил в неё и дядька.
Однажды во время посевной, дядьку прихватил запой… По этой причине он не вышел на работу, и колхоз остался без тракториста…
После запоя, длившегося недели две, дядьку вызвали на партком. Там его начали журить. Он изредка коротко огрызался, исчерпывающе объясняя своё отсутствие:
-Я ж пил!
Парторг не унимался, а дядька повторял:
-Я ж пил!
Он полагал, что подобное объяснение должен принять любой нормальный человек. По любому поводу. Ведь это так понятно: пил же! Не бездельничал…
После нескольких попыток донести до партии правду, дядька встал, подошел к столу президиума собрания, положил на стол партбилет, и сказал:
-Идите вы со своей партией нахер!
После этого партия подумала еще лет 10 и отправилась… еще дальше.