Тени на песке

Тени на песке.






По широкому песчанному пляжу шли двое. Мужчина лет тридцати- пяти и его сын, на вид около десяти. Они брели в набегающих распластанных по песку пологих волнах, закатав до колен штанины брюк из грубой ткани и раздевшись по пояс. Вода смывала едва оставленные на песке следы. Солнце только встало, и ещё скользит лучами по спокойному морю. Большую округлую бухту окаймляют невысокие выженные холмы. Вдалеке, у самого края бухты, видна тёмная гора причудливых очертаний. Горизонт ещё ясен, ещё не поднялась над берегом жаркая дымка.
Вообще-то, оглядывая пейзаж посторонним взглядом, замечаешь, что он будто со стилизованной под старую фотографии. Сделанный под чёрно-белое, он сохраняет приглушенные цвета и оттенки.
Они дошли по берегу до небольшого холмика.
- Папа! Что это? – закричал ребёнок, забравшись на холм и заметив старую кладку по периметру.
- Раньше, сынок, кочевники так хоронили своих вождей. Они делали большой курган, куда складывали всё необходимое для загробной жизни.
- А, что, здесь раньше жили кочевники?
- Кочевники, потому так и называются, что они нигде не жили – на белом свете они жили. Они вечно перемещались с места на место, воевали, захватывали новые земли.
- Вот здорово! Я тоже хочу всю жизнь путешествовать.
- Это смотря как относится к жизни – закричал снизу отец, который сверху казался совсем маленьким. Ведь наша жизнь – тоже как большое путешествие. Мы ведь не совсем даже представляем где окажемся завтра!?
- Ты обещал, что завтра мы пойдём на большую скалу, похожую на кавычку.
- Пойдём, конечно, но мы ведь не знаем, что нас там ждёт?
- Ты говорил, что там есть родник и пещера.
- Есть. А вдруг там кто-нибудь теперь живёт?
- Здорово! А они будут нам рады?
- Наверное, ведь им так одиноко там наверху – неопределённо показал рукоё отец вроде бы в ту сторону, где отвесная скала терялась в уже поднимающейся дымке.
Они прошли ещё немного по берегу и поднялись по тропинке через заросший овраг на пыльную просёлочную дорогу.
Ветер пригибал ковыль вдоль обочин, который волнами отпрядывал в стороны и разлетался волнами по холмам.
Здесь, в стороне от моря, стоял горький запах полыни и нарастала звенящая жара.
По дороге они скоро пришли к соседней бухточке. На песке лежали, как окаменевшие скаты, плоские округлые булыжники. По мелководью порой разгоняло большую волну. В стороне, выдаваясь в море, казалось бы заснув, лежал в воде тёмный недружелюбный мыс, похожий на древнего дракона.
Не сговариваясь, едва босые ноги коснулись горячего песка, они побежали наперегонки к воде. Ребёнок прыгал через волны на песчанной отмели. Отец пронырнув мелкое место, показался уже далеко от берега, и, отплыв ещё немного, перевернулся на спину. Волны медленно качали его. Он смотрел на лёгкие белые облака, которые отбрасывали еле уловимую тень на море. Вдалеке из воды торчала одинокая серая скала с расщепленной верхушкой, словно пасть морского чудища.
Потом, на берегу, они долго в четыре руки рыли защитный ров, забавно приподнимая задницы от ударов волн. Закончив со рвом, они стали строить песчанный замок. Отец основательно укреплял камнями фундамент, сын, пропуская мокрый песок с морской водой через ладони укладывал готические башенки.
Они только достроили замок из песка, как огромная волна смыла их постройку, оставив лишь оплавленный холмик.
- Это просто Сизифов труд какой-то – усмехнулся отец.
- А что это значит? – спросил сын.
Есть такой мифический герой – Сизиф. Он был правителем Коринфского царства. Боги решили, что он должен умереть, но дважды вопреки их воле он сумел избежать смерти. За это он был наказан Богами: обречён вечно закатывать огромный камень на вершину высокой горы. Но как только ему это удавалось, камень скатывался вниз, и надо было вновь тащить его наверх. Поэтому работа, которая представляется бесплодной, называется Сизифов труд.
- Понятно. А почему ты говоришь Боги? Ведь Бог один?
- Раньше, в античном мире, люди верили не в одного Бога, их было много. Они жили на горе, каждый отвечал за свои вопросы.
- Как министры?
- Совсем как министры.
- А президент у них был?
- Конечно, самый главный Бог – Зевс или Юпитер. Античный мир процветал. У людей с Богами были более доверительные отношения, благо жили они совсем рядом, и Боги часто спускались к людям.
- А что случилось потом?
- Потом пришли страшные варвары и разрушили античный мир. Наш мир погрузился в темноту, эпидемии разных болезней и войны. Это продолжалось очень долго. Но затем началось всеобщее Возрождение, которое теперь, похоже, заканчивается. Толпы страшных варваров с Востока опять стремятся опустошить наш хрупкий маленький мир.
- Мне страшно – сказал сын.
- Не бойся, ведь нам есть что защищать. И мы это никому больше не отдадим.
Стих ветер, солнце поднялось совсем высоко. От невыносимого зноя они спрятались в жалкой тени кривой маслины. Ребёнок, положив голову на плечо лежащего отца, задремал. Отец, в замумчивости, сорвал неспелый маленький плод. Поморщившись, прожевал вяжущую мякоть и сосал теперь кисловатую косточку. Он посмотрел на спящего сына. У него была уже совсем чёрная от загара спина. Только на лбу белая полоса от длинных кудрявых волос, да закрытые веки светились розовым.
Он думал, разомлев в полуденной ленивости, как, наверное, хорошо вечно быть с сыном в таком богом благословенном месте. Как хорошо, когда дети ещё не выросли совсем и не зажили целиком своей жизнью, когда они ещё нуждаются в опеке. И как прекрасно на душе от ощущения собственной широкой спины, прикрывающей растущего сына. Почему именно так, почему всё складывается именно так, а не иначе. Что можем мы сами, что можем мы изменить, на что повлиять. Как донести до ребёнка самое главное, и что же всё-таки теперь самое главное. Он не задавал вопросов, он уже давно не задавал вопросов, отчаявшись не получать на них ответы. Жизнь, вероятно, была значительно проще, чем нам хотелось бы думать, оправдывая себя. Просто надо уметь радоваться тому, что у тебя есть, просто принять жизнь, а не бороться с ней и отталкивать от себя. Он тоже засыпал, оставив где-то в глубине какую-то детскую обиду на несправедливость и несовершенство окружающего.
Он очнулся от посыпавшегося на лицо песка. Открыв глаза, он увидел перед собой маленькую серую птичку, которая раскачивалась на тонкой ветке маслины над ним. Они редко здесь видели птиц, хотя вечерами, откуда-то издалека слышали их негромкие крики, да ещё горлицы куковали где-то по утрам. Здесь, вообще, было очень много далёких и несколько нереальных звуков.
Сын потянулся во сне и тут же резко проснулся. Сел протирая глаза, будто пытаясь понять спросонья где он находится.
- Пойдём что-ли. Пора обедать – сплюнул оставшуюся во рту косточку отец.
Сын кивнул и, встав, подбежал к воде, чтобы умыться и намочить кудрявую голову. Отец подобрал его штаны, и они медленно побрели по дороге, подставляя обветренные лица жаркому солнцу. Вернувшаяся на маслину птица ещё долго рыла клювом песок под деревом в поисках возможно оставленных крошек. Её тельце просвечивало насквозь. Она растворялась, теряя телесность и отлетала легким облачком. Они, удаляясь, этого не заметили.
Поднявшись по узкой колючей тропинке на покатый склон причудливой горы, они миновали лестницу, вырезанную в сухой земле и заскрипели провисшей калиткой.
Отец с сыном оказались во дворе небольшого мазаного домика с живой беседкой и десятком деревьев. Здесь были персики и абрикосы, грецкий орех с листьями-опахалами и даже меленький гранат с яркими плодами. В углу притаились кизилово-ежевичные заросли. Посередине стояла ржавая душевая кабина с чёрной бочкой на крыше. Разноцветье листьев намекало на недалёкую осень. Мы не сразу заметили в кустах покосившуюся тёмную кухоньку с газовым баллоном, где отец уже начал что-то строгать. Сын вошёл в дом. В прохладе коридора стояли корзины с баклажанами, помидорами, персиками... Под лавкой притаились холодные шершавые арбузы. Ребёнок набрал овощей и отнёс отцу. Совсем скоро дворик наполнился ароматом летнего борща.
Отец вышел из кухни в фартуке, накинутом на голые плечи и, раздвинув руками засохшие цветы, стал рвать чахлую южную зелень. Сын звенел тарелками и приборами у стола в беседке. Мужчина с шаманским видом вынес кастрюлю с дымящимся ароматным варевом и поставил её в центр стола, опустив в неё половник. Разорвал поровну круг лаваша и протянул сыну.
- Папа, а почему ты умеешь готовить? Ведь это должна делать женщина?
- Ты не прав. Мужчина должен стараться уметь как можно больше.
- Но разве можно всё успеть?
- Конечно, всё уметь никто не может – дул на ложку отец.
Но надо торопиться, не терять зря времени, чтобы успеть побольше – проглотил он.
- И ты отвлекаешься на приготовление супа? – ехидно спросил мальчик, мешая горячий суп в тарелке.
- А, представь себе, чтобы ты сейчас ел, не умей я готовить?
- Я такой голодный, что готов согласиться. Хотя, после обеда мы можем продолжить.
Они сидели во дворе за дощатым столом чавкая свежим борщом с чесноком. Стол стоял в тени живой виноградной беседки. К нему свешивались большие гроздья огромных тёмно-синих ягод. Редкие солнечные лучи, проходящие через сплетения лоз, играли зайчиками на лицах.
Вдруг что-то коснулось колена сына. Он посмотрел вниз.
- Кот, чёрный кот – восторженно закричал он.
- Откуда он взялся?
Кот тёрся мордой и хвостом о ноги и мурлыкал. Чёрный с белой грудью, белым пятном на носу и кончиками лап.
- Папа, он так похож на нашего кота!
- Только совсем старый – взял в некотором замешательстве на руки кота отец. Кот потёрся мордой о щетинистую щёку и спрыгнул в кусты, через мгновение скрывшись из виду.
- Ушёл. Так жалко – опустил голову в тарелку ребёнок.
Но через несколько минут, которые они провели молчании, сосредоточенно глотая суп, послышалось громкое мяукание.
Через двор, сдавленно крича на ходу, шёл чёрный кот. В зубах он держал придушенную мышь.
Подойдя к столу, он положил добычу к ногам отца, заслуживая место за семейной трапезой. Отец погладил ласкающегося кота. Тот запрыгнул на скамейку и по-домашнему свернулся рядом, положив голову на лапу и прикрыв глаза. Он тихо урчал от удовольствия. Совсем-совсем как наш, только совсем старый, задумался отец и не стал при сыне звать кота по имени.
Отставив тарелку, отец налил себе из бутыли стакан креплёного вина. Втянув тягучий тяжёлый аромат ноздрями, отхлебнул и откинулся к стене.
С площадки невдалеке лёгкий ветер приносил детские голоса.
- Папа, можно на площадку?
- Иди, конечно. Возьми мяч, потренируйся чеканить. Помнишь, как я тебя учил?
- Хорошо! – раздалось уже где-то возле калитки.
На детской площадке уже никого не было. Только недавно оставленные качели раскачивались в такт кронам пирамидальных тополей. В песочнице лежала кем-то забытая пластмассовая лопатка. Далеко внизу было море, на котором то тут, то там вспыхивали крошечные «барашки». Ребёнок пинал потёртый кожаный мяч, не давая ему опуститься на землю и вслух считал. Солнце, поразмыслив, стало потихоньку опускаться к холмам.
Когда сын вернулся домой, отец дремал, откинувшись на кресле в комнате у окна с видом на тёмную горбатую гору, застывшую у моря.
Ребёнок, стараясь не шуметь, взял из корзины мохнатый персик и вышел во двор. На скамейке лежал свернувшись чёрный кот, во сне поводя ухом в ответ на тихие звуки. Было так хорошо – начинался ласковый вечер – но немножко отчего-то грустно.
Вечером, одевшись, они вышли на набережную. Пройдя вдоль ряда пустых кафешек, вышли к светящимся разноцветными лампочками аттракционам. Крутилась карусель. Когда она остановилась, ребёнок сел в самолёт с облупившейся зелёной краской. Механизм вновь заскрипел, задрожал и стал разгоняться. Самолёт то поднимался так, что было видно самые далёкие холмы, пропадающие в наступающей темноте, то опускался на бреющем полёте совсем над землёй. Ветер отбрасывал кудрявые волосы назад, широко открытые глаза ребёнка отражали последние закатные лучи солнца.
Загудел пароход. Отец обернулся к морю, но горизонт был пуст. Давно пора было привыкнуть к загадочным звукам, подумалось ему. Хотя ощущение постоянного ожидания отогнать было совсем непросто.
Потом они неспеша возвращались по совсем пустынной набережной. Ветер лениво переворачивал обрывки газет и пластиковые стаканчики на мостовой. Где-то за деревьями ещё играла лёгкая музыка, раздавался приглушённый смех. В одном из кафе, рядом с опрокинутым плетёным креслом лежал забытый бумажный зонт-тростью. Ребёнок, забежав вперёд, схватил его и зашагал, пританцовывая, вальяжно опираясь него.
- А когда приедет мама?
- Скоро, наверное. Вот освободится там... и сразу приедет.
- Вот здорово будет!
При мерцающем свете лампочки под потолком отец укладывал сына спать. Он скрипел пружинами кровати, выбирая позу и высвобождаясь из-под одеяла. Было душновато.
Отец смотрел на кудрявую голову. Почему все дети так похожи на ангелов? По крайней мере как мы их себе представляем. А, собственно, как мы их себе представляем так и должны они выглядеть. Воображение более материально, чем принято считать.
- Спи ангел.
- Спокойной ночи, папа. Пусть тебе приснятся только добрые сны.
- Тебе тоже – он погасил свет и окно, повёрнутое на запад, стало совсем светлым. За окном спала причудливая гора.
- Пап, – разадалось в темноте - а на нашей горе живут Боги?
- Они на время ушли, но обязательно вернутся.
Ночью отец сидел под неяркой лампой на улице и что-то мелко писал в тетради. Остановившись на мгновение и прислушавшись к темноте, он снова застрочил. Монотонно и отстранённо скрипели ночные цикады.
Заскрипели просевшие деревянные половицы в коридоре. Жмурясь во двор вышел ребёнок. Зачерпнул воды из бочки у порога и жадно попил. Протерев глаза он посмотрел на отца.
- Чего не спишь?
- Очень пить захотелось. Мне даже приснилось, как мы идём с тобой по пустыне, и у нас совсем нет воды...
- Ну, теперь ложись. Поздно уже, завтра я тебя рано подниму.
- Папа. А что ты постоянно пишешь?
- Рассказы.
- О чём?
- Например, о нас с тобой. Как мы живём с тобой на берегу моря...
- А зачем тебе это?
- Как бы тебе объяснить?... Понимаешь, в жизни, к сожалению, человек не совсем свободен. Ему надо подчиняться другим людям, законам, обстоятельствам. Приходится часто делать не то, что хочешь. А в том, что ты пишешь, ты абсолютно свободен, волен делать всё, что тебе вздумается, даже вопреки всем законам природы и здравого смысла: летать, превращаться, становиться невидимым...
- Здорово! Я тоже хочу быть таким волшебником.
- Теперь поздно – ложись спать. А завтра ты можешь попробывать.


Утром он проснулся сам. Во дворе, на кухоньке, что-то шипело на сковороде.
Ещё до рассвета отец спустился к морю. Поёжился, разделся догола и вошёл в море. Крякнув, подбадривая себя, нырнул. Показавшись уже далеко от берега, медленно перебирая руками поплыл глядя в темноту.
Выйдя на берег, он одевшись, проскрипел по гальке к деревянной лодке. Поднатужившись оттолкнул её от берега и вскочил на нос. Вставил вёсла в уключины и отгрёб в сторону не видной пока, но вполне ощущаемой горы. Звуки, отражаясь от застывшей воды, разносились по всей бухте. Вдалеке ворочалось тихое эхо. Начинало светать. Сиренево-розовые полосы стали подниматься в небе на востоке. Впереди был ясный жаркий день.
Закинутая удочка задрожала, он резко поднял её и опустил уже в лодку. По дну стучала хвостом большая кефаль. Когда из воды на горизонте показался диск огромного солнца, он с трудом остановился – клёв был потрясающий – и стал грести к берегу.
Сын вышел к кухоньке. Солнце ещё не начинало припекать, в тени было даже зябко. На большой чугунной сковороде, в пузырящемся масле жарились жирные куски кефали. У порога вился, облизываясь, довольный чёрный кот.
- Ты был на рыбалке?
- Решил пожарить рыбы с собой. Ведь мы с тобой уйдём на целый день – сказал отец отвлекаясь от плиты.
- А, может, даже угостим рыбой их.
- Кого?
- Ну, помнишь, тех – кто живёт теперь в пещере .
- Обязательно – рассмеялся отец.
Поднимался лёгкий ветер. Перекусив и завернув жареную рыбу в мешок, они заспешили вниз. На столе осталась немытая посуда, а у калитки застыл кот, провожая их взглядом.
Они вновь шли по берегу, засучив брюки и брызгаясь водой. Сын крепко держал отца за руку. Радостное тепло разливалось внутри от влажной ладошки сына. Они с надеждой смотрели вперёд, где был мир большой причудливой горы и новый день.
Навстречу, тяжело увязая в песке, шла старуха. Что-то очень знакомое было в её движениях. На ней было строгое серое платье, с застёгнутым воротничком-стойкой. Седые длинные волосы были собраны в пучок на затылке. Но несколько кудрявых, высвобожденных ветром, локонов лежали на плече. Среди глубоких морщин спрятались грустные глаза. Босые ступни были в старых окостенеших мозолях. Из рукавов платья показывались сухие предплечья и кисти с длинными худыми пальцами, которые она заключила в «замок», остановившись, заметив их.
- Мама... – нерешительно отпускал руку отца ребёнок.
- Мама! – закричал он, побежав к старухе, оставляя за собой радужную пыль брызг.
По лицу старухи скатывались редкие медленные слёзы. Спина застывшего отца ссутулилась, по ногам его струилась отпрянувшая волна.

Взгляд постороннего наблюдателя оставлял их, поднимаясь всё выше, отдаляясь от берега, охватывая уже всю бухту с цепью холмов вокруг. Фигурки внизу превращались в едва заметные точки, а бухта в крошечный остров в море сиреневого тумана, который отбрасывал розоватые облака, скрывающие происходящее на острове.