Сначала они собрались поехать в Египет. А потом вдруг плюнули на арабов заодно с их пирамидами и Красным морем, и уже оказалось, что едут к Роминой бабке Марине в деревню Рассоха. Ту, что в нескольких километрах от условной границы тридцатикилометровой зоны вокруг Чернобыльской АЭС. Деревня необитаема, как тот самый остров, то есть абсолютно. И вот недавно Ромкины родители случайно обнаружили, что баба Марина на протяжении нескольких лет тайком покидает квартиру в Славутиче и на всё лето уезжает к себе в заброшенный дом в Рассохе. И там с удовольствием ведёт хозяйство среди двухметровых укропов, огурцов размером с кабачки и кабачки размером с чёрт-те что! На старости лет она сама себе назначила там дачу, и зимой без видимого вреда для здоровья питалась плодами и заготовками с собственного огорода. Так и дожила до 83 лет, ни разу не чихнув, маленькая, юркая, похожая на морщинистую черносливину.
На авантюру сразу с жаром согласились, как минимум, человек восемь из их компании. В основном, конечно, парни. Но ближе к делу, как это часто бывает, у большинства нашлись заботы поважнее. «Ну и хрен с ними!» - радостно махнул рукой Ромка. Кажется, он готов был ехать, даже если бы все отказались. И для него, и для его лучшего друга Антона таинственный ореол чернобыльской зоны был чем-то сродни живой компьютерной игре.
Заразившись энтузиазмом, за Ромкой увязалась его новая пассия Оля. А Антон пригласил Леночку, но в последний момент та отказалась, очень его тем самым огорчив. Лёльку решено было взять с собой для компании. Узнав об этом, она целую неделю не ходила, а взбиралась по ступеням с шестого неба на седьмое от одной лишь мысли, что её впервые на равных включили в планы на лето в компанию старшего брата с его взрослыми друзьями и подругами.
И вот уже неделю они жили в доме у бабы Марины. Та поселила всех четверых на чердаке, где постелила им прямо на полу матрацы и бельё, пропахшее дешёвым мылом и старым шкафом.
- Рома, я с тобой серьёзно говорю сейчас!
- Да что ты?
- Совратишь Лёльку – в Москве срочным образом будешь на ней жениться!
- Антоха! Объясни лучше, что это у тебя за политика двойных стандартов по отношению к лучшему другу?
- Никаких двойных стандартов! – Антон смутился и сделал строгое лицо.
- Если б я на всех женился, кто передо мной жопой вертит... у-ууу...
- А это ваше дело.
- А Лёлька, значит, твоё?
- Ну...
- Да я ж понимаю, сестра, всё такое. Но вот скажи мне, ты и в постель к ней с инспекцией припрёшься? Чувак, я тебя прошу – не будь ханжой, тебе не к лицу! Она и мне почти сестрёнка. Просто вот выросла внезапно.
- Да ей всего 16! А ты сначала со своей личной жизнью разберись! Твоя Оля вторую ночь в подушку рыдает! Зачем тогда вообще было брать её с собой?
- Во даёт! – нисколько не обижаясь, хмыкнул Ромка. – Заладил как старый дед одно и то же! Оля-Оля, всё к одному сводишь! Ну, что я, виноват, что ей со мной плохо, а тебе она не даёт? Несчастная женщина Оля... надоело.
На этих словах Рома поднялся и по-кошачьи прогнулся, выпятив мускулистый живот. Лицо его, красивое, загорелое, излучало то спокойное блаженство, что доступно только людям, уверенным в собственном здоровье, физическом совершенстве и правоте. Антон посмотрел на него с тоской и закурил ещё одну сигарету. К тому моменту в консервной банке, служившей пепельницей, их накопилось уже с горкой.
- Пойду я, Антоха, - Ромка хлопнул его по плечу, - займусь Лёлькой!
И тут же отбежал, хохоча и по-дурацки пританцовывая.
- Вали, грусть! – отмахнулся от него Антон.
Смолистая июльская ночь дышала на веранду запахами лета. Густая тишина, изузоренная цикадьими трелями, нарушалась только звуком, напоминающим сухой дождь. Это мотыльки лупились о лампу, прикрытую литровой банкой вместо плафона. Антон рассеянно наблюдал за их бессмысленной пляской и думал две мысли параллельно. Одна была о том, что вот если бы было возможно просидеть так целую вечность на веранде этого старого дома в цветных трусах и в нирване. А вторая, что человек так глупо устроен, что даже в самом сладком раю найдёт себе причину, по которой ему захочется оттуда сбежать. Теперь он понимал, откуда растут ноги у поговорки, что женщина на корабле – к беде. Они, конечно, не на корабле, но спрятаться друг от друга действительно некуда, и все чувства напоказ.
А как всё хорошо начиналось. Неделя пролетела одним мигом. В первые пару дней, полные энтузиазма, они совершили несколько пеших вылазок в окрестные леса, в надежде встретить там зайцев размером с лося. Им ещё в Москве почему-то все уши прожужжали о гигантских зайцах. Ну, или на худой конец, хоть какого-нибудь самого завалящего зомби-шатуна, каких полно в любой мало-мальски уважающей себя компьютерной войнушке. Дело неизменно кончалось тем, что при первом же всхрусте ветки, девчонки, подогретые красочными рассказами, с истерическим визгом неслись прочь. Антону с Ромой ничего не оставалось, как проводить их до дома.
По утрам они загорали на крыше и обливались водой из дождевой бочки. Днём либо помогали бабе Марине в огороде, либо спали. А вечерами дружно сидели на веранде за большим круглым столом и угощались бабы Мариниными пирогами. Между прочим, от благих намерений питаться исключительно привезёнными с собой крупами и консервами очень скоро не осталось и следа. Ягоды и фрукты, зелень и молодая картошка никого оставили равнодушными. Первым сломался Ромка: «Ну и фиг с ней, с радиацией! Она всё равно везде! Что изменится, если я съем ещё это яблоко?» С тех пор с общего молчаливого согласия наличие тяжёлых металлов в местных продуктах и превышение нормы микрорентген в час больше не обсуждалось. Десять дней пребывания рядом с зоной, решили они, не могли серьёзно сказаться на здоровье.
И если бы не переплетение страстей, то отпуск вполне вписался бы в общепринятое представление об идиллии. Первая кошка пробежала между Ромой и Ольгой ещё в поезде. В роли «кошки» неожиданно выступила Лёлька. Кажется, такого расклада никто не предполагал, в том числе, и главные участники треугольника. Младшую сестру лучшего друга Ромка знал чуть ли не с пелёнок. И, видно, так она примелькалась, что он толком никогда её не замечал. Каково же было его удивление, когда на месте докучливого ребёнка вдруг образовалась сексапильная синеглазая нимфетка с обворожительной ямочкой на подбородке. Лёлька пользовалась недавно обретёнными женскими чарами со всем упоением юного эгоизма. Мудрая Оля какое-то время смотрела на детское кокетство сквозь пальцы, а потом всё-таки что-то для себя решила, и принялась молчаливо страдать. Окружённый настойчивым женским вниманием, Роман расцвёл как та бабкина клумба, что пышно раскинулась перед входом в дом. Антону досталась досадная роль наблюдателя.
С приходом Ромки наверху затеяли шумливую возню, зашептались, потом расхихикались и в довершении всего босоного прошлёпали прямо над головой Антона. Ему вдруг смертельно захотелось спать. Но не там, где в жарком мареве соседствуют сестра и друг, распространяя вокруг себя сексуальные флюиды, а, может быть, прямо здесь, сложив голову на стол, как пьяный гость на свадьбе. Заснуть, отключиться, не видеть и не слышать больше ничего. А главное, не думать. Вот спасение.
Кто-то спускался по крутой чердачной лестнице. Сквозь покрытую грязной марлей дверь, ведущую с веранды в кухню, он не увидел, а скорее почувствовал приближение Ольги. Она вышла, плотно затворила за собой дверь и, вздохнув, прислонилась спиной к косяку. Чёрная ночнушка с глубоким декольте бесстыдно оголяла смуглые половинки груди. Антон с трудом заставил себя отвести взгляд. Большущие тёмно-серые Ольгины глаза, которые ей даже не приходилось подкрашивать, чтобы подчеркнуть, в этот вечер светились особенно ясно. То ли из-за свежего слоя загара, то ли из-за слёз обиды, которые она упрямо держала в себе. Ей не хотелось выглядеть несчастной, и было видно, как она с собой боролась.
- Не спится? – тихо спросил Антон.
- Уснёшь тут.
Оля усмехнулась, хищно сверкнув зубами. Чтобы скрыть неловкость, она нервными движениями принялась собирать волосы в хвост, потом отпустила, и они упали ей на лоб и плечи блестящими чёрными локонами. Антон наблюдал за её действиями, как заворожённый.
- Оборзели совсем! Сосутся как вурдалаки! Не могу больше притворяться спящей, сил никаких нет.
- Я виноват. Испортил твой отпуск. Не стоило её брать.
- Да при чём тут?.. – отчаянно вскрикнула Оля и тут же понизила голос. – При чём тут ты? При чём тут вообще кто-либо? Ромы, Пети, Васи! Я так хотела поехать, понимаешь? Столько всего связано с этим местом, мы же практически в живом «Сталкере», только Тарковского не хватает и операторов с камерами, а тут эти... Господи, - она обхватила лицо ладонями, растянув глаза на китайский манер, - Господи, как бы я хотела выкинуть из головы этого Рому дурацкого, чтоб он не торчал там репейником и не портил мне кровь! Но блин! Каждый раз, как вижу его с Лёлей, не могу ничего с собой... не могу! Прямо переворачивается всё внутри!
- Хочешь, я с ней поговорю?
- Упаси тебя!.. Что ты, что ты! Обещай, что слова им не скажешь!
Антон кивнул, припоминая разговор с Ромкой. Поздно.
- Лёлька хорошая девочка, она мне ужасно нравится, просто... – Оля стала рассеянно прохаживаться по веранде, - проблема во мне. Это я неправильная. Сама себя травлю, жалею. Никому не нужная, неинтересная, некрасивая…
- Неправда!
- Хоть это и неправда. Противно быть... никчёмной. Брошенной. Свободы хочу! От себя… – прошептала Оля, раскинула руки и застыла так на несколько секунд.
Внезапно она встрепенулась. Антон проследил за её взглядом, но не увидел там, куда она смотрела, ничего кроме темноты. Снова сгорбившись, Оля понуро побрела к лавочке, где сидел Антон. Там села, будто упала, по-мужицки расставив ноги, уперев в них локти и водрузив лицо в ладони. Сорочка отогнулась, выставив на обозрение Антона Олину левую грудь, к которой тут же примагнитился его взгляд. Ольга обернулась на него и выпрямилась, аккуратно прикрыв красоту.
- Извини, я не специально. Не хотела усугублять твой спермотоксикоз. Дай сигарету?
Антон молча подвинул к ней пачку Кента, лежащую на столе. Тем временем он с тревогой отмечал странное ощущение раздвоенности, словно одна его половина продолжала сидеть рядом с Олей, а вторая давно уснула и видела сны. Мысли переваливались булыжниками. В ушах зловеще свистело. А веки, неподвластные больше его воле, опускались сами собой. «Что со мной?» - думал он, и эта мысль запрыгала внутри черепа, рикошетом отдавая в виски. Если он потерял сознание, то как может по-прежнему размышлять о том, потерял ли он его? Отравился? Все ели то же, что и он. Радиация? Но почему остальные в порядке?
Ольга встала с сигаретой в руке лицом в ночь, в профиль к Антону, похожая на юную южную Ахматову.
- Когда-то в детстве мне подарили сборник стихов русской поэзии. И там было одно стихотворение, которое я почти не помню... ни автора, ни названия. Только сюжет и последнюю строчку. Как будто кино посмотрела, да? Так вот, действие происходит в Хиросиме. Или в Нагасаки. Не важно. Живут себе парень и девушка, любят друг друга, собираются пожениться. Она такая вся в кимоно, робкая, улыбчивая, в белых носочках, в тапочках этих деревянных, с гнездом на голове. И он... в общем, японец. А потом ба-бах! Взрыв, - Ольга руками описала в воздухе окружность. – Но они выжили, понимаешь? И вот стоят на каком-то холме и глядят на руины, где когда-то был их дом и все родные... А последняя строчка, она такая... «Обручены. Облучены. Обречены». Я тогда всё время её повторяла про себя, пробовала на вкус. Какая она полновесная, как древний жук в капле янтаря! И не нужно всей истории, чтобы представить.
Антон слушал и представлял на холме себя и Олю в национальных японских костюмах. Он хотел кивнуть, но понял, что не может пошевелить головой, хотел закричать, но не почувствовал языка. Неведомая сила сковала параличом его тело. Ольга только мельком взглянула и тут же отвернулась, не заметив ничего необычного.
- Что это? – прошептала вдруг она, глядя в ночной огород.
С неба плавно опускался человеческий силуэт. Вокруг него разливалось слабое сияние. Ольга лихорадочно прокручивала в голове, не стоит ли где-то во дворе лестница, с которой может слезать человек, создавая такую оптическую иллюзию. Однако, даже и для лестницы, которой там точно не было, это слишком высоко. Наблюдая за полётом, Ольга чувствовала тошнотворные волны ужаса, растекавшиеся по телу. Оказавшись на земле в самом центре клумбы, мерцающее нечто, с шорохом раздвигая двухметровые дельфиниумы, двинулось в сторону дома. Ольга хотела исторгнуть душераздирающий вопль и броситься прочь, но тело отказалось подчиниться.
Наконец, человек приблизился настолько, что Ольга смогла различить в нём знакомые черты. Сердце по-кроличьи трепетало у горла, а в голове пулемётной очередью проносились объяснения тому, как это могло случиться и случилось ли, видела она то, что видела, или это просто жуткий морок. Баба Марина вошла в освещённую лампой зону, полностью утратив зеленоватое мерцание. Ольга приклеилась взглядом к её лицу. В тот момент рисунок морщин на нём показался ей странным, даже зловещим. Мельком взглянув на Олю, баба Марина усмехнулась и вроде бы даже подмигнула.
- Спи! – сказала она Антону.
Последнее, что он увидел, это сонмы мотыльков. Переметнувшись от лампы к Ольге, они устроили над её головой бесовскую толкотню.
- Иди! – сказала баба Марина Ольге и легонько толкнула её в ночь.
Первой проснулась Лёля, учуяв блинные ароматы, поднимающиеся с кухни на чердак. Она протёрла заспанные глаза, повернулась направо, где лежал крепко спящий Ромка с по-рыбьи выпяченными губами, и показала ему язык. Вчера он своими глупыми шуточками полночи не давал ей уснуть. Повернувшись налево, Лёля обнаружила пустующие спальные места и сделала логичный вывод, что её брат и Ольга уже встали, заправили кровать (на что Лёля удивлённо подняла брови) и завтракают. Ей никак не могло придти в голову, что они даже не ложились. Она выглянула в окно на беснующуюся зелень и выцветшее небо и, убедившись, что день обещает быть таким же жарким, как и все предыдущие, надела шорты и верх от купальника.
- Привет, баб Марина!
Лёля весело прыгала босыми ногами по крутым ступенькам. Сквозь окошко в кухню она видела бабушку у плиты. На столе рядом с ней стояло несколько банок разного варенья, а в большом блюде громоздилась горка тонких блинчиков с румяными краешками. «Ням!» - сказала Лёля и ухватила один.
- Пойди, детка, умойся. Да малины набери, со вчера новая назрела. Вон, миску возьми, - и баба Марина протянула Лёле миску, которую та схватила, не глядя, уже наполовину высунувшись на веранду. Первое, что она увидела там, был... Антон.
Он по-прежнему сидел на лавке, сложив голову на согнутый локоть, и, судя по всему, крепко спал. Лёля позвала его по имени, но брат не отозвался, пока она не начала трясти его за плечо.
- Ты что? Антон! Ты чего здесь спишь? Ты что, всю ночь здесь спал? Антон! Слышишь меня? Ты там пьяный, что ли? Баба Марина, что с Антоном?
- Не знаю, милая, - беззаботно откликнулись с кухни. – Ты убери там со стола-то, сейчас блинчики принесу. И малины, малины набери!
Тем временем Антон медленно приходил в себя. Лёля, нахмурившись, рассматривала его основательно помятое лицо и всклокоченные волосы. Он разогнулся еле-еле, не чувствуя собственных занемевших за ночь рук, и словно дряхлый старик, держась за поясницу, поплёлся на улицу к бочке с водой. Стоящую на пути Лёлю он просто отодвинул как мебель.
- Антон, чего у тебя глаза красные? - сказала она ему вслед.
Укрывшись в кустах с малиной, Лёля настороженно наблюдала за братом. Антон свесился над бочкой, держась за края, и так замер.
- Что вчера случилось? – крикнула ему Лёля через весь огород.
- Ничего, - пробубнила бочка. – Что значит что? Что значит вчера? Что значит случилось?
- Зачем ты спал за столом?
- Я не спал за столом.
- А что ты делал?
- Кино смотрел.
- Ты что, дурак?
Бочка промолчала.
- Тебя тошнит? – через некоторое время посочувствовала Лёля. – Вытошни в траву. Зачем в бочку? Там вода.
- Отстань! – но Антон зашевелился, окунул голову, пофыркал и выпрямился.
- А где Оля? – задала, наконец, Лёля главный вопрос дня.
С этого момента и начались поиски. Сначала они вдвоём облазили весь дом и огород, но в итоге только всполошили кузнечиков. Баба Марина пожимала плечами. Ромка спросонья ничего не понимал. Антон, как выяснилось, о вчерашнем вечере не помнил ничего, кроме того, что сначала они с Ромкой покурили, потом Рома ушёл, а Антон остался, а дальше провал. Очевидно, заснул. Вещи Ольги лежали на прежних местах, и версия о том, что она, рассердившись на Ромку, оставила их дружную компанию и уехала в город, отметалась сама собой. Позавтракав в тишине с напряжёнными лицами, они решили расширить диапазон поисков и обшарить всю заброшенную деревню. Баба Марина тем временем уютно суетилась по дому, прислушиваясь к их разговору и причмокивая беззубым ртом, мол, ай-яй-яй.
За весь день, пока не стемнело так, что они с трудом стали различать лица друг друга, им удалось осмотреть каждый дом, каждый двор и даже каждый колодец. Они вернулись домой ни с чем. На их крики так никто и не отозвался. А баба Марина, как ни в чём ни бывало, выставила к их возвращению ужин на стол: крупную варёную картошку, свежие огурцы с помидорами, сочные стрелки лука и мохнатые лапы укропа. Антон с Лёлей, уставшие, проголодавшиеся, с виноватым видом накинулись на еду, а Рома прошёл мимо прямо на чердак, даже не оглянувшись. Ночью Лёля слушала ветер и напряжённое дыхание Ромки. Ей отчего-то было очень жаль его, а не Олю. Она приподнялась на локте и выглянула из-за спящего Антона.
- Не спишь? - спросила она у Ромки.
В ответ он с недовольным пыхтением повернулся к ней спиной. Не спал, но и не желал разговаривать. Лёля могла представить, какие химеры терзали его душу, но за все десять лет их знакомства это был первый день, когда Рома ни разу не то что не пошутил, но даже не улыбнулся.
На следующее утро они вновь отправились на поиски Ольги. На этот раз они подготовились основательно, взяли с собой воды, хлеба, варёных яиц и огурцов. Рома порывался идти как есть, и весь изпсиховался, пока ждал, когда Лёля с бабой Мариной соберут рюкзак.
- Я не собираюсь возвращаться, пока не найду её! - заявил он.
- Найдёшь, милый! – промурлыкала бабушка себе под нос, когда молодёжь высыпала на улицу. – Да смотри, больше не теряй.
Несколько часов без всяких ориентиров они блуждали по окрестным лугам и лесам, пока окончательно не выбились из сил. Кроме того, Лёльке напекло голову, так как она из упрямства не пожелала повязать платок, и к полудню буквально свалилась и расшибла себе в кровь колено. Антон засуетился, стал промывать ей рану водой из термоса, а Ромка только окинул невидящим взглядом и тут же улетел мыслями в своё. Лёлька поскуливала, мотая головой, но не столько от боли, сколько от общего истощения. Лицо её пылало, и в довершении всего она призналось, что её тошнит.
- Ну вот, приехали! У неё температура, - сказал Антон. – Это солнечный удар.
- Идите домой.
Не успел Антон ответить, как Рома развернулся и уже через несколько шагов его голубая футболка скрылась за деревьями. У него не было никакой конкретной цели, и даже ни одной идеи по поводу того, куда нужно идти. Он оставил рюкзак с продуктами Антону с Лёлей, но не чувствовал голода. Язык ссохся от жажды, но и этого он не замечал. Упрямо склонив голову, словно взбираясь в гору, он шёл по никому не ведомой траектории, и не подозревая о том, уже давно пересёк границу зоны. Обезумевшие от жары комары с визгом разлетались из-под ног. Залитый солнцем праздничный лес дышал запахом вяленой травы и мёда.
Ромка не замечал хода времени и очнулся, когда лес уже погрузился в сумерки. Он именно очнулся, словно всё время до этого был где угодно, но только не в себе. Внезапно сильная боль пронзила щиколотки там, где они соприкасались с кедами. Ромка дохромал до ближайшего дерева, и, тихо поскуливая, стянул обувь. Ранки оказались глубокими, кожа по краям вздулась и кровила. «Что за чёрт? Как это я раньше не заметил?» - прошипел он с досадой.
Он поставил босые ноги в траву и простоял так несколько минут с закрытыми глазами. В уши непрошенной музыкой ворвались птичьи трели, будто кто-то включил магнитофон с записью звуков природы. Странно, раньше ему казалось, что его окружает мёртвая тишина. Ромка провёл ладонью по лицу. Вспотевшая спина, в которой от перенапряжения мелко тряслась каждая мышца, требовала полноценного отдыха, но он откуда-то твёрдо знал, что у него очень мало времени. Сквозь стволы виднелись смутные очертания ветхих построек. «Оля там», - вдруг понял Ромка.
Добраться туда с израненными ногами оказалось сложнее, чем казалось сначала. Он то начинал бежать, то останавливался, упираясь ладонями в колени, чтобы перевести дух. Снова шёл потихоньку, аккуратно выбирая место, куда поставить ногу, а потом переходил на бег. Роме чудилось, что силуэты домиков убегают от него ровно настолько, насколько он успевает к ним приблизиться. В конце концов, они сдались. И его глазам предстали почерневшие от старости деревянные хибары. Не было и речи о том, чтобы туда войти. От зданий не осталось ни окон, ни дверей. Некоторые представляли собой просто груды гнилых досок, украшенных пучками травы и кое-где пронзённых молодыми деревцами.
То, что это не деревня, стало сразу понятно. Ни один нормальный хозяин не станет строить деревянный дом без сруба да к тому же из досок, скорее предназначенных для строительства забора. А тут таких ненормальных целых восемь штук, если только это не... Ромка прошёл по давно заросшей аллее между симметрично расположенными друг напротив друга останками хлипких жилищ, пока не запнулся об объект, подтвердивший его догадку. Это был полуразложившийся столб, давно превращённый в труху древесными жучками. Рядом валялось проржавевшее кольцо с намёком на то, что раньше было верёвкой, а точнее, верёвочной сеткой. Это было кольцо для игры в баскетбол. А значит странное поселение, очевидно, когда-то было детским лагерем, что вполне объясняло небрежность в строительстве домиков, если в них предполагалось жить только в летний сезон.
«Взвейтесь кострами...» - пропел Ромка вполголоса, уперев руки в бока и оглядываясь по сторонам. Какая-то лесная птаха вдруг прорезала тишину истошной тирадой, перекричав всех, кто до этого мерно попискивал и постукивал. Лес на мгновение замер, словно желая спросить «Что это было?» И в эту самую секунду Рома увидел ещё одно сооружение, которое раньше было укрыто от него игрой светотени, созданной колеблющимися ветвями деревьев. Это было небольшое двухэтажное здание белого кирпича. Скорее всего, административный корпус. Ромка не мог объяснить себе, почему оно вызвало в нём такое сильное волнение. Переходя на бег, он направился в ту сторону, уже непостижимым образом зная, что найдёт Ольгу именно там.
* * *
Она не помнила, как оказалась в этом странном месте. Не помнила она и как целую ночь брела по лесу в кромешной тьме. Ни одна мысль не осветила сполохом разума то тёплое ничто, в которое она провалилась, едва рука бабы Марины коснулась её плеча. За весь путь, длину которого Ольга, очнувшись, вряд ли смогла бы оценить, она ни разу не споткнулась, не наткнулась на низко растущие ветви, не вступила голой ногой в крапиву и не порвала ни единой паутинной нити. Всё было так, словно её тело само выбирало наилучшую дорогу.
В лесу стояла ватная тишина. Утром на её пути возник большой белый дом, наполненный светом, словно в его нутре поселилось маленькое солнце. Свет изливался из окон, дверей, щелей в стенах и столпом уходил через крышу, рассеиваясь в предрассветном небе. Свет был похож на молочный туман, но чем больше Ольга вглядывалась в него, тем он становился прозрачнее, пока не исчезал вовсе, а стоило перестать концентрироваться, как свет-туман облаком обволакивал дом и превращал окрестные деревья в призрачные руки, торчащие из земли. Вступив в полосу тумана, Ольга сразу ощутила необыкновенную лёгкость, словно вдруг лишилась ног, якорем тянущих к земле. Всё существо её наполнилось искристой детской радостью, поднимавшейся в голову подобно пузырькам газировки из каждого, самого удалённого уголка тела, пока в области темени не появилось ощущение щекотки. Казалось, вот-вот, и она взлетит.
Тело Ольги наклонилось на 45 градусов к земле, и она уже не зашла, а словно бы в сгустившемся облаке вплыла в большой белый дом. Внутри он был цельным сгустком света без границ и пространства. Свет ласкал её кожу, пробирался в самую сущность её естества, пока она не забыла, что у неё есть тело, что это тело зовётся Ольгой. Сама мысль о том, что она может быть чем-то вне этого света и где-то кроме него, казалась смехотворной. И она смеялась бесконечно долго, потому что времени больше не существовала. Смех поднимал её и кружил словно пылинку, она кувыркалась, падала и порхала. Иногда возникало ощущение, что она с немыслимой скоростью несётся сквозь пространство, но стоило захотеть покоя, и полёт превращался в парение.
* * *
Входная дверь давно отвалилась и лежала рядом, распухшая и покрытая струпьями, словно больная слоновьей болезнью. Внутри у самого входа лежала подушка из палых листьев, которые годами ветром загоняло в дом, где они гнили и слипались, вперемешку с землёй образуя плодородный слой почвы. На нём вымахал цветущий иван-чай с человеческий рост. Ромка раздвинул цветы и вошёл. Сразу наверх вела типовая бетонная лестница. Узкий коридор разветвлялся надвое. Что-то подсказывало Ромке, что нужно подняться на второй этаж, но он на всякий случай проверил первый.
Слева оказалось большое помещение, наполненное стоящими, лежащими, стиснутыми друг другом столами и стульями, от которых целыми остались разве что гнутые металлические ножки. Справа пустовали две небольшие каморки, в которых росло по крохотному деревцу, бог весть каким ветром занесённым через окна. Там не осталось ни стульев, ни столов, ни даже оконных рам.
Поднимаясь по лестнице на второй этаж, Ромка почувствовал, как от волнения дёргается диафрагма, сбивая дыхание. Он пытался утихомирить себя странной мыслью о том, что он ошибся, полагая, что Ольга должна быть здесь. Действительно, почему бы ей быть здесь, когда она могла выбрать какой угодно маршрут, и шансы найти её вот так, вслепую, приблизительно равны нулю. А если она и вправду здесь, то что за чертовщина заставила его идти по её следам? Ему стало зябко. Усилием воли он заставил себя преодолеть последний лестничный пролёт и уставился на дверь, ведущую на второй этаж. На двери висел тяжёлый замок. Первым его порывом было развернуться и поскорее уйти. Что он мог найти за замком? Очередные пустые кабинеты с облупившейся краской на стенах, с выцветшими досками объявлений и плодородным слоем грязи на полу?
«Оля там», - повернулась в голове упрямая мысль. «Как?! Ну, как она может быть там?! Тут замок висит!» - отчаянным шёпотом произнёс Ромка и испугался звука собственного голоса. Дом молчал, только за его стенами продолжала насвистывать и покрикивать неугомонная лесная живность. Он взялся за замок, и пальцы тут же окрасились ржавчиной вперемешку с пылью. Открыть замок без ключа было совсем уж нереальной затеей, и Ромка принялся раскачивать дверь. Через некоторое время она поддалась. Железная перекладина выворотилась наружу вместе с половиной дверного проёма, осыпав Ромку трухлявой щепой. Впереди был холл, посреди которого через пролом в крыше торчала крупная высохшая ветка старого дерева.
Он прошёл вправо по коридору и сразу увидел её. Помещение, в котором она находилась, было точно таким, как и все прочие комнаты: стены с полопавшейся от старости краской, давно потерявшей свой цвет, вздувшийся от влаги пол и пустота, за исключением одного стола, напоминавшего старую советскую парту, покрытую несколькими слоями краски, маскирующей детские послания миру.
Ромка сполз по стеночке, чувствуя кожей сквозь футболку, как с тихим треском сухого печенья осыпается краска.
Он видел Ольгу.
Он видел её в той комнате. Так отчётливо, словно под увеличительным стеклом. Уголки её губ то и дело расползались в счастливой улыбке. Нежно подрагивали ресницы. Заходящее солнце заглядывало в комнату и, просеянное сквозь узорную ветку липы, светящимися леопардовыми пятнами ложилось на её тело. Ольга парила в воздухе. Лёгкий сквозняк теребил подол её сорочки. Иногда она плавно изгибалась так, будто лежала на удобном невидимом диване. Неожиданно она открыла глаза и посмотрела прямо на Ромку. Её глаза излучали собственное неяркое сияние, и в каждом из них помещалось по крохотной искорке солнца.