А.П. – давшему клятву найти меня в гнезде пернатого змея В-)
По дороге на Кобу, в Мексике, наша группа упросила гида задержаться, свернуть и показать знаменитейший дворец в Эк-Баламе. Это сооружение – последнее, что я помню. В путешествии я подхватил какую-то инфекцию. Еще по дороге в майянский город почувствовал дурноту. Меня бил озноб. Но признаться, пожаловаться, испортить тур остальным не мог. Да и собственное любопытство было сильнее телесных мук.
Оказавшись в верхней части дворца – самого огромного из всех подобных строений, виденных в Юкатане, - по повелению экскурсовода уставился на диковинный барельеф, усиленно пытаясь сконцентрировать взгляд хоть на одной из удивительных фигур. И тут невыносимая боль ослепила меня и скрючила тело, - я потерял связь с действительностью.
Погрузился в какую-то вязкую, пахнущую апельсином массу. Долгое время ничего конкретного не видел, но не был в темноте. Хотя цвет окружающего пространства не взялся бы определить. Забыл, что значит – дышать. Не помнил, какова структура человеческого тела. Это странно – понимать, что работает зрительный аппарат, обонятельные функции сохранены, - но совершенно не осознавать, что еще может и должна быть голова и все остальные части тела, все органы. Хочется спросить - считал ли я зрение зрением. Распознал ли я цитрусовый аромат, идентифицировал ли его как таковой в том состоянии. Ведь эта писанина – ретроспективный анализ. Или просто мне нужно собрать воедино отрывочные кадры, смонтировать в памяти… для тебя. Как-то все объяснить. Так, чтобы не сбивали с толку мимика и интонации.
Непонятность, к которой я уже стал привыкать, внезапно нарушило первое за долгий период ощущение. Кто-то или что-то тронуло меня. Что-то холодное и жидкое потекло по векам. В тот миг я не мог представить что-то растекающееся по глазам. Я не «знал», что есть веки, глазницы, зрачки, яблоки. Была лишь способность смотреть внутрь. Вот возьми резиновый тор и выверни наизнанку. Он все равно сохранит форму. Хотя станет другим. Так и я. Принимал и отталкивал. Прикосновение повторялось. Я считал до пятидесяти девяти, и что-то снова текло, и кто-то снова дотрагивался.
Постепенно я возвращался в этот мир. Тактильно, умозрительно, аудиально. Без переводчика догадался, что нахожусь в госпитале. Никто не говорил по-английски. Врач не появлялся около суток. Спать не хотелось. Пить не давали, - если просил – засовывали в рот какой-то камень на кожаном шнурке. Минуты три он казался холодным, как лед. Как только он согревался – сиделка дергала за шнурок, и приходилось разжать челюсти и вернуть магический окатыш.
Наконец явился доктор, сносно владеющий языком колонизаторов. После краткого осмотра моего тела и беглого изучения карты, он пошарил в тумбочке, стоявшей подле низкого лежака, и извлек довольно большой, сантиметров тридцать в длину и пятнадцать в ширину, деревянный крест. Протянул его, заявив, что эту вещицу я крепко сжимал в кулаке, когда гид и трое европейцев плюхнули меня на тахту в смотровой. С немалой долей изумления я принялся разглядывать фетиш. Или сувенир. Крест был сделан из неизвестного мне сорта древесины и покрыт толстым слоем лака. Христос отсутствовал. В верхней части предмета я заметил изображение пчелы. Насекомое было выцарапано каким-то не шибко умелым резчиком, но очень тонким инструментом. Голова и крылья инкрустированы яшмой и крохотными пластинками перламутра. Больше на кресте не было ничего примечательного, - царапины, подпалины – свидетельства и старины и использования в ритуалах. Вещь не принадлежала мне, но не казалась чужой, - будто когда-то давно я мечтал заполучить ее, но забыл об этом. Прижав деревяшку к груди, я попрощался с лекарем и закрыл глаза.
Я полагал, что только зажмурился, притворившись утомленным, чтобы остаться одному, но сиделка нервно схватила календарь и, быстро передвигая указательный палец по числам, помогла насчитать пять дней, заставив меня недоумевать – так долго я не спал ни разу в жизни. Но тем утром я ощутил внезапный прилив сил и поразительную бодрость. Доктор констатировал полное выздоровление. И, прощаясь, все прицокивал языком, давая понять, что мне несказанно повезло остаться живым и невредимым. Диагноз мне так и не сообщили. Встретив на пороге госпиталя двух ребят из группы, я получил паспорт, свежую рубашку и сигареты. Бурно обсуждая произошедшее в Эк-Баламе и позже, мы отправились в гостиницу. Но о кресте никто из них ничего не знал. Никто не заметил, каким образом вещь попала мне в руки. Предположения были самые разнообразные и дикие.
Моим приятелям посчастливилось побывать в Агуатеке, в Дос Пилосе, в Чичен-Итце. Я твердо решил продлить поездку, остаться еще недели на две. Все необходимые процедуры были совершены. Визу продлили, банк перевел необходимую сумму, оставалось только попрощаться с группой и найти грамотного водителя – проводника.
Я быстро наверстал упущенное. Города и древности, озера и реки, лица попутчиков – мелькали в бешеном ритме и путались в памяти. И повсюду с собой я таскал крест, теребил его в кармане брюк. Изредка доставал и любовался, демонстрировал приятным собеседникам. Старался узнать хоть что-нибудь, хоть какую-то версию его происхождения, но тщетно.
Незадолго до запланированного окончания путешествия я обнаружил странное свойство фетиша: на перекрестках дорог и на поворотах рек крест менял свой цвет – дерево становилось светлее, и на тыльной стороне предмета проступали тонкие линии, напоминающие маршрутную схему или путевую карту. В очередной раз узрев метаморфозу, я попросил проводника остановить машину и ничего не говорить, не отвлекать меня несколько минут. Запомнив все, я разрешил водителю продолжить движение, а сам не без усилия при тряске автомобиля начертил схему на ладони припасенным огрызком карандаша. Остановившись перекусить в чьем-то гостеприимном доме на отшибе дороги в Мехико, я показал рисунок своему попутчику и гиду. Мануэль, так его звали, заметно оживился, и если до той поры он делал вид, что не замечает моего странного поведения и трепетного отношения к кресту, то после принялся безостановочно расспрашивать, откуда появился фетиш, как я с ним научился обращаться, кто передал мне «вещь» и зачем я ее «слушаюсь». Не давая вразумительных ответов, я требовал сказать – какой город или местность изображены на чертеже. Обиженный моей скрытностью Мануэль неохотно согласился доставить меня в пункт назначения. Пришлось добавить к оговоренному гонорару довольно приличную сумму. Но цель того стоила.
Долго ли коротко ли – но я добрался до Тикаля. У подножия одного из храмов я почувствовал, что крест в кармане нагрелся и дрожит! Неуклюже, обжигаясь, я извлек фетиш, но не смог удержать в руке. Крест выскользнул и правильным образом воткнулся в землю – в едва заметную кочку, заросшую травой. В тот же миг неведомая сила сбила меня с ног. Я рухнул подле деревяшки на бок, рефлексивно подтянув колени к груди, поскольку живот раздирала неописуемая боль. И отключился.
Счет времени я потерял. Никогда не смогу поведать, что видел и испытал, будучи оторванным от этого мира. Это был тяжелый трип воина с мозгами, забитыми атеистическими догматами. Когда настал момент пробуждения, первое, что ощутил - твое присутствие. Твоя рука мерно поглаживала спину. Но я не видел тебя. Ужасно кружилась голова. Было чувство (теперь оно меня не оставляет, стало привычным, а тогда шокировало), будто лоб пронзен здоровенным гвоздем с огромной шляпкой. Я слышу – ты говоришь с проводником…
- Мануэль, отвезите меня в Мехико. Постараюсь поскорее улететь домой. И еще… умоляю Вас, я готова заплатить любые деньги, - состряпайте мне документ, позволяющий без проблем вывезти крест за пределы Мексики!.. И будьте любезны, отдайте мне блокнот Алекса.