День близился к вечеру. Однако солнце светило ещё ярко и, пронизывая своими лучами кроны деревьев в парке, вспыхивало в их прогалинах ослепительными пучками света; отчего выхваченные им, красноватые стволы и ветви эффектно смотрелись на фоне зелени.
Это был заботливо сохранённый кусочек естественной природы, где росли в основном не высокие раскидистые сосны, осыпавшие траву под собой шишками и хвоей…
Налюбовавшись их изысканными силуэтами, Юджин вышел на центральную, вымощенную дорожку, пролегавшую вдоль озера. Здесь было не менее красиво. Слегка подрагивающая водная гладь искрилась множеством маленьких солнечных зайчиков и все они приветливо и смешливо подмигивали Юджину. Так ему показалось — может быть, потому, что у него самого было прекрасное настроение! И, всё что его окружало в этом парке — сосны, свежий воздух, напоенный их ароматом, зелёнь газонов, поднимавшихся и опускавшихся мягкими волнами природного ландшафта, приятная прохлада воды, и эти милые солнечные зайчики — всё это, как нельзя лучше, соответствовало сегодня его состоянию…
Позади почти месяц сумасшедшей работы, причём, последние две ночи практически без сна. И вот сегодня, наконец, всё позади. Заказчик расплатился с ним даже большей, чем договаривались, суммой и при этом остался, весьма доволен полученным взамен — портретом своей дочери. А, это главное.
После его ухода, Юджин прибрался в мастерской, потом посидел немного в кафе, наблюдая с открытой веранды толкущуюся стайку голубей, механически, по привычке запоминая их позы, и сейчас возвращался к себе домой.
Он любил свой дом — вернее, квартиру. Мастерскую он, конечно, тоже любил. По сути, именно она была постоянным местом его обитания — ведь, он не мыслил себя без своего дела, — своего ремесла, и поэтому пропадал в ней допоздна, а, порой — как, например, в этот раз — и сутками не выходил из неё.
Но, как приятно потом придти домой!..
И, хотя, некоторые недоумевают, мол: «Какая тебе разница — всё равно семьи-то, ведь, нет». Что они понимают! Вечно чем-то озабоченные: одни только разговоры про жену, да про детей. «Мне сегодня жена то сказала сделать, это сказала. Будет спрашивать — не говори, что я у тебя был»… — смешно!
Толи дело, у него! Пришёл домой, переоделся, приготовил ужин — а он умел это делать, и ему даже нравилось повозиться на кухне — загрузил диск: хочешь с фильмом, хочешь с музыкой... Заварил свежего чайку... Захотелось чего-нибудь покрепче — пожалуйста — никаких тебе укоризненных взглядов!..
Любовь близкого человека?!..
Любовь — это, конечно, штука заманчивая... но в большей степени - забавное, ибо чаще всего не постоянное, капризное, возникающее неожиданно, вопреки разуму и, вообще, не поддающееся никакой логике.
Впрочем, заслуживающее особого внимания, ведь, зачастую уже только одно это слово воспринимается как магическое!.. Стоит произнести его, и дальше можно ничего не говорить — оно объясняет и оправдывает всё!..
Но, так ли это на самом деле?..
Испокон веков поколения людей стремятся понять, что это такое…
Но, пытаясь разобраться в своей собственной психологии, в своих собственных эмоциях — фактически на уровне подсознания, и как расплату за это «понимание» в большинстве случаев приносящие в жертву всё новые и новые судьбы и души, что получают они взамен?..
Радость, покой, счастье?… или страдания?..
Неужели и вправду «любовью» можно оправдать всё?..
А, если под этим понятием кроется просто страсть — желание во что бы то ни стало, добиться предмета своих вожделений?.. Или просто глупость?..
Ой!.. Да, мало ли чего может таиться там, где эмоции и чувства берут верх над разумом и становятся неуправляемыми!..
Юджин не был затворником. У него были, и друзья, и подруги, в компании которых он проводил свободное время. Нередко вечеринки проходили в его квартире — человеком он был гостеприимным, радушным.
Он даже мог пригласить понравившуюся ему девушку в кафе, на концерт, на выставку — провести с ней время.
Ему нравилась женская красота, и он любил писать женские портреты. Они получались у него очень красивые, тонко сделанные, одухотворенные.
Девушкам Юджин тоже нравился: он был обаятельным тактичным молодым человеком, с правильными мужественными чертами лица, со вкусом одевался, понимал настроение собеседника, в разговорах был внимательным слушателем, сам мог многое рассказать и увлечь, особенно, если это касалось искусства.
Многие из тех девушек, с которыми он общался, стремились больше привлечь его внимание к себе, давая понять, что готовы перейти на более близкие отношения.
Однако сам Юджин в свои двадцать восемь лет страстных увлечений не испытывал, и к телесному обладанию не стремился, особенно, если это предполагалось надолго. Он чаще любил платонически: образ, который он создавал на холсте — о нём он мог мечтать, и даже посвящать ему стихи.
Ему, прежде всего, нужна была муза!..
Дорожка тем временем, выгнувшись упругой лентой, похожей на линию женского стана, приблизилась к берегу, повторяя его изгиб. Это место Юджину особенно нравилось, и он тут часто останавливался — помечтать, полюбоваться окружающим…
Здесь росли ивы, некоторые — у самого среза воды, склоняясь над озером и касаясь его длинными прядями своих ветвей.
На противоположном берегу купы деревьев освещались контражуром: солнечные лучи обрисовывали их тонкой слегка слепящей золотисто-палевой каёмкой; а тень основания подчёркивалась песчаной полосой пляжа.
С правой стороны они росли близко друг к другу, и в воде отражалась их плотная зелень, которая в сочетании с красноватыми оттенками песка давала удивительно глубокие сложные по колориту тона…
Временами картина менялась — стоило солнцу, хотя бы, ненадолго спрятаться за краем какого-нибудь облачка — веселящиеся на воде солнечные зайчики и отражение противоположного берега исчезали, а на поверхности воды появлялись цвета голубого неба и белых облаков с розоватыми оттенками.
Лёгкий ветерок, да, даже, просто движение воздуха также оставляли свои следы: темные полосы мелкой ряби.
Юджин переместился чуть в сторону, и это не прошло незаметно для восприятия.
Всё находилось в каком-то трепетном состоянии: лёгкого волнения и ожидания…
Он не заметил, как простоял уже более получаса — в такие минуты время теряло своё значение для него.
Продолжая сосредоточенно вглядываться в сочетания красок — стараясь запомнить тончайшие их оттенки — нюансы света, тени, Юджин мысленно представлял уже себе, как будет переносить всё это на холст будущей картины, которая давно вызревала в его воображении…
Неожиданно… — он даже слегка встряхнул головой… — да, нет!.. показалось!.. Однако в следующее мгновение — опять то же самое!..
Он увидел!..— теперь это ему, уже, не показалось — ясно увидел!!..
…нежный овал лица в обрамлении пышных золотистых волос, струящихся тонкими длинными пружинками-локонами... Чуть приоткрытые влекущие к себе чувственные губы… правильной формы нос… и глаза!!..
В них было всё!.. и озорная лукавая усмешка, и неуверенность, и желание, и вопросительное ожидание…
Юджин замер в растерянности — что это?..
Воображение? Воспоминание о последней работе — портрете, который он сегодня сдал заказчику?... Но, почему такое ощущение беспомощности? Откуда эти незнакомые ощущения?...
Юджину на миг показалось, что он в воде, но, не на сверкающей её поверхности, а, в её мерцающей таинственной толще.
И, хотя это пугало, страха не было. Наоборот — манило! Во всяком случае было очевидно, что у него появились совершено незнакомые ему ранее чувства.
Возможно только, что сам он это не в полной мере пока осознал.
Да-да… именно такие были у неё глаза!.. — той девушки, с которой он писал этот портрет: большие красивые серо-зелёно-голубые глаза!.. Он только сейчас, вдруг, понял, что он не просто писал их, а всё время любовался ими!!..
Она была значительно моложе Юджина — ей не было ещё и девятнадцати лет — и она очень стеснялась его. Они почти не разговаривали друг с другом: он был занят своей работой, а она сидела, не шелохнувшись, в той позе, в которую он усаживал её.
Он писал её в реквизитной одежде Флорентийской патрицианки эпохи Раннего Возрождения: в подпоясанном открытом с боков платье без рукавов поверх длинного нижнего с широким вырезом вокруг шеи и небольшими разрезами на длинных рукавах. Слегка кремовый, почти белый цвет верхнего платья очень хорошо сочетался с алым цветом нижнего и был удивительно ей к лицу, подчёркивая её молодость и свежесть.
Когда закончился последний сеанс, перед тем, как ей уйти за ширму, чтобы переодеться, ему показалось, что она хотела что-то сказать: глаза её как-то странно заблестели... и… она даже сделала лёгкое движение навстречу к нему!.. Но, он тогда не обратил на это внимание, а сейчас, вдруг, вспомнил!..— перед ним, как будто, кинокадр проплыл… да-да!.. Всё было именно так!.. Он это запечатлел подсознательно, а, никак не среагировал тогда потому, что был весь в своей работе над образом… да, и как он мог среагировать?!..
Юджин подался вперёд к воде, чтобы лучше разглядеть увиденное лицо. Но, толи от его поспешного не совсем ловкого движения, толи от движения воздуха, а, может быть потому, что солнце в очередной раз, только на минутку скрывшись за облаками, вновь заиграло на поверхности озера своими озорными лучиками — всё пропало.
Он сделал несколько шагов в сторону, потом вернулся на прежнее место. Он отходил от воды, вновь приближался к ней, но, кроме искрящейся светом поверхности, ничего не было.
Придя домой, Юджин, не раздеваясь в задумчивости, присел в кресло и в таком состоянии: опустошённости и неподвижности, просидел в нём весь вечер до глубокой ночи.
На другой день он ушёл из мастерской гораздо раньше обычного — благо, что работ особых не было.
В беспокойстве и нервном напряжении, абсолютно не свойственном ему, Юджин приближался к месту встречи.
Всё было в точности, как вчера: и солнечные зайчики, и отражения деревьев с золотистой каймой по контуру, и… — О! Чудо!.. Она!.. уже дожидалась его!..
Глаза её излучали тоже же самое: и лукавую усмешку, и трепет, и желание; но ещё!.. — может, конечно, это ему только показалось — надежду!..
Юджину стало легко и радостно.
— Здравствуй! — сказал он, и она тоже с ним поздоровалась — глаза её засветились необыкновенной теплотой и доверием…
Потом Юджин стал рассказывать ей что-то, а она не спускала с него глаз, и только слушала…
Юджин так увлёкся, что ничего — кроме представлявшегося ему в воде образа — вокруг не замечал: некоторые прохожие, проходя мимо, с удивлением оглядывались на него и, даже, крутили пальцем возле виска…
Солнце уже окрашивало облака в розовый цвет, когда она одними глазами — как показалось ему, виновато, что прерывает его — распрощалась с ним.
Юджин устремился к дому. Он не шёл — «летел»!.. и в голове у него рождались стихи…
Поспешно закрыв за собой дверь, он первым делом бросился к ноутбуку и набрал родившиеся по дороге домой строчки. Потом поставил варить кофе, но забыл о нём, и оно у него «убежало». Затем ему потребовалась какая-то цитата, и он в её поисках перерыл книжный шкаф, разбросав все книги по полу…
Всего за сутки нарушился отлаженный ритм его жизни, и привычный мир, в котором он жил, разрушаясь на глазах, улетучивался, как дым.
Ему уже было не до ужина. Его не интересовала музыка — любимые диски, один вид которых вызывал у него чуть ли не чувство вожделения от предвкушения завораживающих, рождающих его фантазию звуков. Книги, без которых он себя и помыслить не мог — представить только себе, что он ляжет спать, не погрузившись в мир любимых страниц — в этот раз остались лежать на тумбочке рядом с его постелью нетронутыми.
На следующий день Юджин наспех выполнил только самую необходимую работу и опять поспешил в парк.
Все мысли его теперь были подчинены ей, вернее, её Образу. Впрочем, для Юджина не было разницы: в его сознании представлявшийся ему Образ — это и была Она.
Отныне он часами пропадал возле озера, общаясь с ней, вернее, с ним. Он, то есть, она виделась ему плавно покачивающейся на волнах, или просто покоящейся на поверхности воды в задумчивости, изредка вздрагивая, лишь, озябнув от вечерней прохлады.
Бывало так, что она, вернее, её образ замирал — делался неподвижным, и даже пропадал на какое-то время — потом вновь появлялся, оживал.
Но, чаще всего она представлялась ему в образе внимательной слушательницы. И тогда он рассказывал ей о своих планах: о своей будущей картине, о том, что он знает теперь с кого писать главную фигуру в ней, олицетворяющую Весну — возрождение.
Он даже читал ей стихи!.. — разные: возвышенные… и просто смешные — ему нравилась, и нежная улыбка её, и то, как она открыто смеётся, откидывая назад голову.
Ему, вообще, в ней всё нравилось!.. Он полюбил её! — и поверил в это…
Когда солнце, выплеснув остатки своего багрянца на облака и вызолотив напоследок верхушки деревьев, окончательно пряталось в них до утра, Юджин ещё долго гулял по дорожкам парка, прежде чем уйти домой.
Дома он до глубокой ночи просиживал за ноутбуком, временами наспех варил себе кофе, делал несколько обжигающих глотков и тут же забывал о нём, либо пил вчерашний чай, а то и просто воду — что под руку попадётся. Ел тоже, что придётся, или вообще не ел. Спать мог лечь, не раздеваясь и не расстилая постель…
Прошло уже больше недели, а он продолжал находиться во власти своего воображения, и оно всё более поглощало его.
Юджин осунулся, в глазах у него появилась отрешённость. На вопросы он отвечал невпопад. К новому заказу не приступал — и, хотя, сроки уже поджимали — даже холст ещё не натягивал.
У него осталось пара этюдов от её портрета, кое-какие эскизы, наброски. Пользуясь ими, а в основном по памяти, по своему воображению он пробовал написать новый портрет: искал его композицию и у него набралась уже целая стопа вариантов. Но, всё это ему не нравилось, и многое он тут же уничтожал, разрывая на куски — её образ, живший в его воображении, был, чуть ли, не священным для него, а попытка воспроизвести его — почти кощунственной.
Временами у него возникало творческое вдохновение, и тогда он сочинял стихи, какие-то миниатюры, и даже начал писать посвящённую ей новеллу…
Юджин перестал появляться дома и жил только в мастерской, практически не покидая неё. Даже к озеру перестал ходить — теперь ему уже не надо было этого делать, чтобы её увидеть. Она была перед его глазами повсюду, и он в своём воображении не расставался с ней ни на минуту!..
Самое удивительное, что он ни разу за всё время даже и не попытался встретиться с ней наяву! Хотя, сделать это было очень просто: ведь она, уходя, оставила ему все свои телефоны... и даже просила его позвонить ей, когда он закончит свою работу над портретом, поскольку понимала, что до окончания работы он бы всё равно не стал этого делать.
Портрет был давно закончен и отдан её отцу, а у Юджина даже мысли не возникло, что можно просто позвонить ей и встретиться — в любом месте! — как он не раз это делал с другими девушками! Он так увлёкся её Образом, что буквально «выпал» из реальности. Виртуальный Образ заменил ему собой действительность!..
Юджин, как обычно, был в мастерской. Он сидел у окна, за небольшим столиком, отрешённо разглядывая его поверхность и временами набирая что-то на клавиатуре ноутбука.
Послышался стук в дверь, и он, не отрывая голову от экрана, крикнул, чтоб заходили.
Дверь открылась, и кто-то очень тихо, осторожно вошёл; робко, неслышно поздоровался и остановился у порога…
Юджин продолжал набирать текст.
Прошло какое-то время. Он уже было забыл о вошедшем, но, вдруг, повернул голову, и замер...
Перед ним стояла она!.. — такая, какой он всегда себе её представлял! …вот, только глаза? …Он вглядывался в них, но, не мог понять, что с ними?.. Глаза были не её!.. В них теперь не было, ни лукавой усмешки, ни трепета, ни желаний, ни ожиданий… — в них не было ничего!.. Как будто застывшая в озере вода — холодный лёд…
— В конце этой недели, в пятницу я выхожу замуж. Мой папа собирается пригласить Вас на свадьбу, а я не хочу, чтобы вы приходили!..
Давно уже хлопнула дверь парадного, но в голове у Юджина продолжала рикошетом биться эта её последняя фраза на фоне частой дроби быстро сбегающих по лестнице шагов…
И долго ещё, застыв в нелепой позе, продолжал он бессмысленно смотреть на то место, где только что стояла она — та, чей Образ заменил собой в его жизни всё…
ВИГ