Апельсин на снегу

Александр Витковетус
 Пуговица

 - С чего это может начаться?
 - Да, с чего угодно. Например, с поездки в метро.


 Вагон метро, толпа, сотни прижатых к друг другу людей. Час пик, обычное дело. От нечего делать стал рассматривать людей, взгляд зацепился фрагмент руки стоящего рядом мужчины. Он держался ей за блестящий металлический поручень, уходящий в глубь вагона. Если долго и внимательно смотришь на предмет, то начинаешь видеть глубину подробностей. На кисте и предплечье блестели волоски, покрывавшие кожу. Они плавно выходили из глубины пор и загибались, образуя череду волн, как колосья на пшеничном поле, отбрасывая едва видимую тень. Наверху белели косточки сжимавшего поручень кулака. А на черном обшлаге рукава, был пришит хлястик в форме трапеции с блестящей пуговицей, поверх прорези для петли.
 - Ну и что?! - недоуменно скажете вы, - обычное дело, просто деталь человека в толпе маячит перед лицом.
Но вдруг коснется картинка происходящего тайника души и дернет цепь воспоминаний за якорь образа и поднимется облако со дна прошедших дней.
В тот момент все сошлось на пуговице, обычной черной пуговице, которая своим зеркально отполированным боком, вытащила из памяти фразу знакомого директора типографии, который на вопрос: - Как дела Петр Андреевич?- любил отвечать: - А как у пуговицы, - и, выдерживая, рассчитанную на недоумение паузу или вопрос почему, добавлял: - А с утра и в петлю.
Был он человек неплохой, душевный, но сломала его суетливая круговерть перестройки бесконечными хлопотами перемен. Где непонятно кому верить и что ложь, а что правда? Бывшие друзья стали ругать, уходящий на слом режим, а навалившаяся свобода хапать все до чего можешь дотянуться, опьянила безумием легких денег многие горячие головы.
Поначалу он пытался соблюдать приличия и когда заходишь к нему с каким-нибудь книгой или заказом и спрашиваешь, кося глазом в угол:
- Петр Андреевич, а вам то сколько? – то он этот вопрос пропускал, переводя разговор на проблемы типографии, что мол нет кары хорошей на складе или швейного станка в переплетном, подумаешь, поищешь и поможешь.
Посветлеет на время лицо Петра Андреевича и вроде присказку он свою позабудет, а тут новая напасть пожарники, а здание старое дореволюционное и опять зайдешь к нему и спросишь, забывшись:
- Как дела Петр Андреевич? – он пять с угрюмым сарказмом ответит:
- Да как всегда с утра и в петлю.
- А что сейчас директор, да пожарники требуют всю силовую проводку менять, тут бобина кабеля нужна, да плюс работа!
- А меня заказик для вас могу наличными?
Потемнеет он лицом и, понуриваясь, скажет:
 - Давай, - махнув рукой.
 Удивляла меня его «утренняя петля» и даже смущала беззащитная честность коммуниста. Все проблемы нашей страны казались легко решаемыми, надо лишь, побыстрее разрушить и забыть социалистическое прошлое, до основанья, а затем все решится бурной прытью рынка.
Пока не решился я помочь одной энергичной даме с хранением бумаги и прочих материалов. Про фразу, что благими намерениями выстлана дорога во Ад я слышал, а смысла не понимал. О стоимости услуг не договорились, и каждый ее понял по-своему, она, что это бесплатно, а я что могу пользоваться ее материалами в кредит. Тут же подвернулся какой-то выгодный заказ, но его выполнить в срок я не успел, и часть прибыль забрали. Деньги потратил, а тут еще в типографии подняли аренду, и мне кладовщица Нина Филипповна выписала такой счет за хранение материалов, что у меня стало так кисло во рту и в жизни, что этот вкус не проходил целую неделю. И тут как-то спросила у меня старенькая ушлая кладовщица, наивно открыв маленькие блеклые глазки:
- А что вы, отец родной, Михаил Яковлевич будете делать со срывом (срывом называется часть бумаги с роликов не пригодная к печати)?
- А что много ее у меня?
- А мы сейчас посчитаем, - и она, слюнявя пальцы и перелистывая бумаги и глядя в свои записи, сказала, - а без малого килограмм четыреста.
- Ну так давайте ее порежем на формат А4 и продам я ее как писчую, а об оплате договоримся, - опять опрометчиво, не уточнив условия, сказал я.
Откуда этот обволакивающий морок неточности? Тешишь себя, а вот я такой щедрый и сговорчивый, что эта петля уступчивости может так придушить все твои дела, что рухнут в одночасье все твои благие намеренья в тартарары, костей не соберешь.
Нашел я быстро клиентов по сходной цене и начали мы с Ниной Филипповной резать ролики по чем зря, быстро и выгодно и без всяких заморочек с книгами и другими заказами. Тут пошли в дело и материалы мой энергичной дамы, которая пропала почти на год.
 Мела февральско-мартовская пурга, которая перемежалась ярким солнцем и «голубой мандельштамовской эмалью» весеннего неба. Хотелось любви, тепла и песен. Сердце рвалось к счастью, желудок к наслаждениям, а разум требовал одурманиться от упреков совести водкой. И вот эта дружная птица-тройка, эти лебедь, рак и щука, бросились к обрыву размашистого запоя.
 Многие, наверное, выпивали вина, некоторые и до полного помрачения рассудка, но уход в глубокий и беспробудный шести-семи недельный запой оканчивается как правило серьезной катастрофой и сильным душевным надрывом.
Безумные ночные поездки по случайным знакомым и незнакомым, драки, пляски, случайные связи с женщинами, ругань, безумный хохот и болтовня. И это, пожалуй, довольно скромный перечень беспредела пьяного отрыва.
 И вот оно наступающее тяжестью яркого света утро похмельного пробуждения, когда прогуляно уже окончательно все. И ужас от содеянного и расплата за него кажутся непреодолимым кошмаром бытия, от которого хочется убежать, спрятаться и забыться.
 Когда это все произошло, я стоял, клацая зубами от холода в серой рваной и грязной куртке, явно не с моего плеча, в кроссовках на босу ногу и недоуменно щурился на солнце, поглядывая на проезжающие машины, которые норовили меня обрызгать водой из огромной черной луже посредине него. Руки почти самостоятельно нервно рылись в карманах, силясь найти, хоть какую-то мелочь.
Отрывчатый бедлам произошедших событий плавал в мути моего сознания и никак связывался в причинно-следственную связь и не отвечал на вопросы, почему я здесь стою и что мне делать.
 Одна из проезжавших машин, чуть не обрызгала меня фонтаном тяжелых черных брызг, внезапно остановилась. Из нее вылез какой-то смутно знакомый гражданин и крикнул:
- Миша, вы, что тут делаете?
И видя мое беспомощное положение, пошел ко мне.
- Смотри-ка, Петр Андре-ич, - с легкой икотой и удивлением произнес я.
- Миша, вам помочь?
- Было бы неплохо, - ответил я залезая в машину. Моясь в специально оборудованном душе около его кабинета и примеряя коротковатую рубашку и тесные штаны, я уже начал предполагать масштабы произведенных мной разрушений и уровень ущерба от возможных конфликтов с заказчиками и партнерами. К счастью всего я и предположить-то не мог, а то бы удавился по малодушию от ужаса в этом душе.

 А его нашли, через неделю, утром в петле в собственной ванной, типографию обанкротили за долги, а помещение продали не то под клуб, не тот под оранжерею.
 Весть о смерти и черный юмор его присказки, так ужаснули меня воплотившемся в реальность слове, что заставили страшиться случайных игривых фраз.
 Такие вещи останавливают на бегу, вырывая из хоровода повседневных дел. В них зримо чувствуешь прикосновение длани Творца или крыла Ангельского, к плечу заснувшего у пропасти путника.
Умом то я узнал, как опасно бездумно произносить слова, но сердце мое еще этого не убоялось.
 

 Солнце

 Стояла середина февраля, обычно тяжелого для меня месяца, но в тот день, выйдя на улицу из метро, я вдруг увидел глубину окружающего мира в красоте его неповторимых подробностей.
 На серой стене дома под блестевшими на солнце рядами окон, между заснеженным козырьком и пропеллерами кондиционеров висела желтая вывеска с черной надписью «Моментальное фото». На одном из кронштейнов крепивших ее к стене, сидела синица с зеленой грудкой, в черной шапочке и белыми щечками и пела свои обычные «пить-пить, фуить-фуить», ее тень, скользившая по стене, читалась ритмом происходящего.
 Угол дома покрывали белые, шевелящиеся как перья, объявления и трепетали узкой нарезкой написанных телефонов. Театр кукол и теней под управлением февральского солнца приглашал посмотреть на тысячи картинок из жизни города.
 Солнце смотрело с открывшейся голубизны небес, било в глаза, гладило теплотой лица и нестерпимо сияло в каждом кристалле снежинки. Лучше не идти навстречу солнцу с гордо поднятой головой и открытыми глазами – ослепнешь! Но, склоняя голову, под омывающим тебя светом, можно прикоснуться к тайне молитвенного поклона перед Богом. Мы не имеем возможности, зреть Творца, но почувствовать Его величие, возможно и через любование Его творениями, которое будит сердце к молитвенному общению. Солнце – эта мощь животворящего света, так понятно и зримо, что хочется в слове вера выделить последний слог Ра, вспомнив древний Египет, и помыслить это чувство в виде сияния отраженного света.

 Узоры

 Но дорога вела меня дальше, открывая потеплевшему сердцу новые чудеса. Каждый миг и шаг стал глубок и важен. Вот стеклах машин дробится городской пейзаж, преобразуя в единый узор, вскинутые к небу руки деревьев, цепочку домов и волны общего движения.
Пульсация россыпи звуков состоит из: шарканья подошв, гудков и гула машин, пения птиц, обрывков разговоров, скрежета лопат дворников, и то сходится в единый фон, заволакивая уши, то распадается на отдельные фрагменты, словно крутясь перед входом в ушную раковину. И лишь глубиной внимания, возможно, их различить и запомнить.
 О деле, которое привело меня сюда, я вспоминаю стоя перед входом в учреждение с надписью ТБТИ, здесь было нужно получить один важный документ.
 Большое скопление людей, все стоят или медленно двигаются в гигантских цепочках очередей. Очереди завиваются от конторских окошек огромными косичками дредами, образуя взлохмаченную шевелюру толпы, гудящую разговорами, вспышками криков и трелями телефонных звонков.
 Контора называлась «Бюро технической инвентаризации» и хорошо знакомо каждому владельцу недвижимости. В очереди шли обычные для всех времен разговоры: ругали правительство, узнавали подводные камни купли, продажи и реконструкции, знакомились и выясняли, кто за кем стоит.
 Голос одной из женщин выделялся в общем гуле своими звонкими и шипящими, которые резали слух и пространство.
- Ну, чит`о это такое, школько можно изеваться над народом, - ругалась она на очередное бюрократическое нововведение, требующее делать ксерокопию паспорта к каждому документу.
 Грузный мужчина с крупным лицом, изборожденным росчерками глубоких морщин, выкатив до белков свои маленькие серые глазки, с напором убеждал девушку в окошке приема и выдачи документов:
- Вы девушка, наверное, не понимаете, что я и так уже два рабочих дня потратил на поездку сюда и все документы собрал, а у вас опять все пропало!
Девушка с усталым спокойствием что-то отвечала, но тот продолжал негодующе настаивать.
 Ряды квадратных светильников утопленных в потолок, отражались в больших стеклах перегородок, сходились с конторками, столами, компьютерами и прочими деталями интерьера, создавая абстракцию в индустриальном духе. Стены, окрашенные в бледно-зеленый цвет с двумя картинами морских пейзажей Европы, Незаметно вбирали в себя напряжение, кипевшее в очереди.

 Апельсин

 Когда стало понятно, что процесс ожидания может затянуться не на один час, то я стал искать, что-то интересное вокруг. Впереди стояла молоденькая девушка в темно-серой дубленке, слегка протертой по бокам обшлагами рукавов. Ее гарцующая молодость кипела улыбками, вопросами к окружающим и участием во всем происходящем.
 Блестя темно-карими глазами за крутым изгибом ресниц, она светилась девичьей красотой и свежестью, требуя внимания и слегка смущаясь им. Терпеливо объяснив несколько раз, путающимся в местах очередности пенсионерам, она продолжала пробегать оценивающим взглядом по молодым людям в толпе. Из ее сумки на длинных ручках среди папок с документами был виден оранжевый бок апельсина. Когда она вынимала из папки документы, чтобы что-то уточнить, я подсмотрел напечатанное на доверенности имя – Светлана Владимировна Елецкая. Ее обутые в остроносые сапожки ноги нетерпеливо переминались, будто требуя простора для решительных действий. Женственность скрытых одеждой форм, тонкие длинные пальцы со слегка загнутыми указательными и торопливость бегущих глаз склоняли в сторону знакомства. И вот когда она стала поворачиваться, одна из ручек сумки соскочила у нее с плеча и та открылась, и апельсин победно полыхая оранжевой шкуркой и клубясь запахом цитрусов, покатился вниз.
 Я непроизвольно поймал его на лету. И протягивая этот южный фрукт хозяйке, внезапно понял, что ничего с утра не ел и непроизвольно сглотнул. И девушка заметила, и слегка подбросив оранжевый мячик, вопросительно посмотрела на меня.
 Поколебавшись, я спросил: - А может, пойдем куда-нибудь перекусим, вас, кажется, Света зовут?
- И на какой же мне вопрос ответить, - с улыбкой произнесла она, - а впрочем, есть все равно хочется. И мы, закрепив свои права в очереди, вышли на улицу.
Снег слегка поскрипывал и крошился под ногами, и исключая чернеющие пятна подталости в основном еще держался белым и ровным покровом.
 Пока мы искали кафе, где можно было бы поесть, я размышлял на тему тяги к молодым девушкам, как к явлению природы, стараясь оторваться от личных желаний – стремясь к обобщению. Но физиология все равно торчала как кирпичная заводская труба посередине горохового поля (кстати я видел такой пейзаж, где-то возле Торжка) и не давала возможности придать этому влечению альтруистический характер.
Совершенство красоты привлекает взгляд, напоминая человеку его Божественное происхождение, но взгляд оставленный не на долго без присмотра начинает тяжелеть вожделением, вожделение наполняется соками желаний и фантазий и вот уже картина соития маячит торжественным СЮРпризом на горизонте. Но, имея некоторый жизненный опыт, соединенный с воспитанием и знанием Божественных заповедей, уже понимаешь, чем обычно грозят обладание подобными призами.
 Я еще раз взглянул на Свету и немного загрустил, она немедленно это почувствовала (о, девушки, они крайне чувствительны!) и спросила, попав не в бровь, а в глаз: - У вас пропал аппетит?
- Да нет, так вспомнилось кое-что, - ответил я и продолжил, умничая, - все-таки удивительный у нас язык. Столько оттенков, например, увязывая положительный ответ и отрицание, появляется некоторая неуверенность в ответе, которая тонко передает настроение.
- А вы филолог Михаил, - посмотрев на мое недоумение в ответе, продолжила, - а я тоже подсмотрела ваше имя в документе, когда заметила, что вы подсматриваете!

 Осенний попугай

И она засмеялась, тонким задорным смехом, вся, чуть вздрагивая, и озорно закидывая голову назад. Ее обнажившиеся зубы из-под розовых губ влажно блестели на солнце, ее вдруг так нестерпимо захотелось поцеловать, что сразу забыл все мои размышления. Поймав взглядом мое желание сквозь последний накат смеха, она склонила голову и вдруг указала на притаившуюся невдалеке вывеску кафе со странным названием «Осенний попугай».
- Какое забавное название, зайдем? А вы как филолог, что скажите про это название?
- Во-первых, я не сказал, что филолог, а что касается смысла названия, то надо все-таки сначала посетить это заведение. Но предположительно я думаю, что попугаи - эти птицы-долгожители наиболее длительный период в жизни проводят в крепкой зрелости, наверное, это и есть их осень, - ответил я, и стал осматривать себя в витрине кафе на предмет сходства с пожилой облезлой птицей.
- Возможно, - сказала Света, открывая дверь кафе.
Я ожидал увидеть все что угодно и золотую клетку с чучелом какаду, и ширмы расписанные попугаями причудливо делящее пространство, и угловой фонтан с лианами, свисающими с потолка, но мои фантазии и реальность Москвы видимо имеют мало точек соприкосновения.
 Не очень светлое, не очень чистое и не большое помещение имело отношение к своему названию лишь в небольшой картинке с тропическим пейзажем, висящей в простенке между входом на кухню и к удобствам. Правда, присутствие в оформлении ярких красного и зеленого вполне могло иметь отношение и к светофору, и к тропической птице.
 Мы заказали два борща и телятину с фасолью, продолжив цветовую гамму, а морковный сок и зеленый чай стали заключительным аккордом.
- Ну и что вы скажете теперь, скромный филолог Миша, о причинах этого названия?
- Судя по носатому бармену с восточной внешностью и арабской музыке, название подсказал хозяину художник, который оформлял кафе. Видите у выхода небольшую колонну с виноградно-фруктовой капителью, я думаю рядом с ней, и планировался постамент с клеткой, там даже какое-то возвышение осталось. А вон там над барной стойкой видите замазанное побелкой надпись Арно, это может быть кличка птицы.
- А давайте спросим у официанта, - сказала она, но подошедший за расчетом пожилой мужчина помятым лицом сказал, что служит здесь недавно и не знает, но если им интересно, то может спросить у бармена.
 Мы переглянулись, вероятно, одновременно подумав о возможности следующего раза, и направились к выходу. Я подал Свете дубленку, она оделась и мы подошли к двери. Она достала из сумки шапку, слегка запнулась, и неуемный на время забытый апельсин опять полетел вниз. И чуть не напоролся на острый штырь ограничителя двери, но был вторично спасен коленом входившего мужчины и весело покатился по полу к стоке бара.
Какое-то междометие застряло в губах девушки, а я пошел забирать беглеца в глубь кафе. Беседовавшие, бармен и официант с улыбкой посмотрели в мою сторону и после того, как я поднял оранжевый колобок, официант сказал:
- Послушай дорогой, если тебе так интересно, приходи вечером, бывший хозяин с друзьями сидеть будет, он тебе про название точно скажет.
- Спасибо большое, если получится обязательно зайду.
- Заходи обязательно, хорошему человеку у нас всегда рады.
- А что Светлана, - сказал я, выходя на улицу, ожидавшей меня девушке, - зайдем сегодня сюда вечером? Обещают, что здесь будет человек, который может рассказать историю названия кафе.
- А что это интересно и похоже на романтическую историю с расследованием типа «Твин Пикс» или «Секретные материалы».
 Я хмыкнул на это, и мы пошли в наше заведение, достаивать очередь. Часа через два победив бюрократию терпением, мы расстались, договорившись встретиться в семь вечера в кафе.
 День догорал закатом, где-то в конце Спартаковской улицы, последние лучи играли на золоте крестов и куполе Богоявленского собора. Ртутные и натриевые фонари выбивали искры из снежного покрова, охватившего асфальт дороги, склоны крыш и пенившийся на линялых ребрах зеленого забора. Снежинки, слетавшие из наползавшей с востока тучи, кружились танцем океанского планктона в конусах фонарного света. Я шел, уже уставший, по вечернему городу среди манящего уюта витринных сюжетов, мигающих неоном вывесок, размышляя о перспективах сегодняшнего вечера.
- Все равно будет совсем не так, как я могу себе представить, - решил я и успокоился, осенив себя крестным знаменьем. Заглянув в кафе, и выяснив, что девушка еще не прибыла, решил постоять еще немного на улице, глядя на чудеса снежного танца под фонарями. Удивительная у нас страна с ее безбрежностью и северным климатом. Но красоту зимы достойно оценить в городе сложно, уж слишком активная борьба со снегом ведется. А за городом от красоты снежной белизны не уйти, не даром у китайцев даже существовал особый ритуал любования первым снегом. В зажиточных домах был особый домик с разборной стенкой на наиболее живописную часть сада или пейзажа, куда приносились жаровни с углями и принадлежности для чаепития. Заваривался белый к снегу чай, подавались сладости в сахаре и в течении двух часов люди проводили в созерцании, представшей перед ними красоты. Зачем у нас ждать чахлого скоротечного лета, когда нужно просто полюбить зиму, отдавая дань оставшемуся межсезонью. Да, научиться ценить и любить, то что у тебя есть поистине главная задача культуры. И словно антитезой на мои здравые рассуждения, из снежной пелены появилась Светлана.
 Дело в том, что мне за сорок, я женат, имею двоих детей, и подобного рода знакомства и встречи могут сильно навредить построенной и налаженной жизни. Знать то я это знаю, но понять до конца, видимо пока не смог. В удивительное время живем, так много всего знаем, но что-либо понять удается крайне редко. И вот еще один день почти догорел, но принесет эта ночь?
 Она была очаровательна заспанные снежинками брови и волосы, разрумяненные от легкого мороза щеки и сияющие глаза. Улыбка, образовавшая ямочку на щеке и приподнявшая вверх правый уголок рта, была лучше любого приветствия. Мы, поднялись по ступенькам, и зашли в кафе клубы синего дыма и шум разговоров, были обычны. Но с права за ширмой в конце зала оказалась небольшое пианино, и судя по глубокому и чистому звуку немецкое из дореволюционных. Маленький седой человек импровизировал на известные джазовые и блюзовые темы, интересно обыгрывая аккорды плавно вводя наигрыши и повторы. Мы нашли маленький столик в углу, под картиной с каким-то ярким армянским пейзажем нарисованный пастелью по акварели.
 В баре обслуживала женщина, а знакомого официанта не было видно. Мы спросили у молодого парня о бывшем хозяине, но тот был не в курсе. Я заказал бараний шашлык и Саперави и мы стали слушать музыку. Так редко сейчас услышишь в кафе хорошую фортепьянную музыка. Мелодия неспешно лилась из-под пальцев пианиста, они словно рассказывали о дальней дороге, которая вьется между перелесками и полями, ветер шевелит спелую рожь, а темная громада елового леса у горизонта, страшит своими тайнами, спрятанными в непроходимой чащобе.
- Послушайте Михаил, вы представляете, у меня так и валяется в сумке до сих пор апельсин, давайте его торжественно съедим, - позвала мену из грез девушка. Я взял, коснувшись ее теплой руки, плод и держа в левой руке нож, вдруг решил не просто очистить его от шкурки, и даже не порезать его на тарелке как колбасу, а разделить на две части с короной из десяти зубчиков. Видел как-то, мой приятель показывал, но техническую последовательность процесса помнил плохо, а поразить девушку хотелось. Когда я все-таки вонзил в оранжевый бок туповатый столовский нож округлым кончиком, музыка внезапно оборвалась. Я непроизвольно поднял голову, оторвавшись от процесса, и посмотрел в сторону инструмента. Музыкант встал, и, закрыв крышку пианино, медленно направился в нашу сторону. И подойдя к столику к нашему столику, представился негромким, но низким голосом:
- Викентий Павлович Бутурлин, бывший хозяин этого заведения, разрешите присесть, я слышал, вы хотели узнать историю, почему это кафе называется «Осенний попугай»? И приняв нашу общую оторопь за положительный ответ, присел, мягко отодвинув стул.
- Можно я закурю, - спросил он Светлану, и после ее кивка ловко скрутил самокрутку из немецкого табака «Драм». – Вы, судя по всему, люди образованные и, наверное, гуманитарии, - сказал он, вопросительно глядя на меня, - я это не просто так спрашиваю. Ведь если вы заинтересовались названием, значит неравнодушны к слову, а если любите слово, то интересуетесь литературой, а если интересуетесь литературой, то можете иметь филологическое образование…
- Что-то меня сегодня весь день в филологи записывают, - невольно вырвалось у меня.
- А если имеете филологическое образование, то должны знать о такой личности как граф Дмитреев-Мамонов, который имеет самое прямое отношение к истории этого названия.
- Да, по-моему это был какой-то декабрист масон, который потом сошел с ума в своем умении.
Викентий Павлович с одобрением посмотрел на меня, и, бросив быстрый взгляд своих стальных глаз на девушку, продолжил:
- Вы знаете, барышня, извините, не знаю, как вас величать…
- Светлана, - быстро вставила она.
- … вам повезло с кавалером, хорошо образованные трезвые люди сейчас редкость. Так вот насчет графа, он действительно был масон и основал ложу под названием Орден русских рыцарей. Это был настоящий тайный орден по типу тамплиеров или ассаинов, он так же был неплохим поэтом, судя по его «Наставлению молодому человеку», программному документу ордена. И он действительно был посажен под домашний арест и по слухам сошел с ума. В общении у него оставался лишь один психически больной мальчишка, которого он долгое время учил говорить. Но не просто так, а чтобы тот передавал донесения его тайным соратникам, сам, не понимая смысла говорившего. А чтобы никто не смог разгадать донесения, оно было зашифровано. И мальчик как попугай просто заучивал послание и шел или ехал, куда его посылали. Мальчик был рыжий, а потом с проседью, граф так и называл его Арно или осенний попугай.
- Но почему вы решили, так назвать кафе? - с удивлением спросил я.
- А чтобы не забыть, что никого насильно нельзя заставить любить или сделать хоть чуть счастливее, обманув при этом другого.
- Позвольте, я разрежу ваш апельсин, - сказал он, - этим ножом нельзя сделать то, что вы хотите. И он, вынув из внутреннего кармана пиджака складной нож, уверенно разделил апельсин на две половинки с зубчатыми коронами. Одну он положил на тарелку, а другую протянул девушке.
 Его длинные тонкие пальцы с синими веточками вен, были леки и подвижны, и столько в них было красоты и уверенной грации, что я невольно залюбовался ими.
- Можно, задать вам еще один вопрос? - решился я.
- Без церемоний, пожалуйста.
- А почему вы перестали быть хозяином этого заведения?
- Да, все очень просто, не смотря на напоминание в названии, я, будучи женат, увлекся одной девушкой. Вам как человеку женатому и взрослому это должно быть близко и понятно, - он, как бы невзначай, взглянул на мою спутницу, от чего та сильно смутилась, - сильно обидел своей страстью жену, от чего та сильно заболела. Потом я опомнился и все деньги из бизнеса потратил на лечение, но она все равно умерла. Когда я продавал кафе своему компаньону, то просил оставить название и дать возможность, мне раз в неделю музицировать. Ну все, мой перерыв окончен, да я вам все рассказал.
Он встал и пошел через зал своей легкой, чуть вихляющейся походкой. И вновь зазвучала музыка, на этот раз очень грустная и тревожная.
 
Мы выходили из «Осеннего попугая», началась метель, между конусами света фонарей все было заполнено потоками снежного ветра. Две стихии, сойдясь в общем, потоке громоздили новые формы. Снег и ветер мчались у земли наметая сугробы, ровняя углы, заваливали дороги, машины, идущих пургу людей. Я прикрыл дверь стеклянного вестибюля, продолжая наблюдать за происходящим. Вода имеет множество форм, но и снежинки поражали бесконечным разнообразием их бесчисленное неповторимое множество шести, восьми, двенадцати конечных звезд ослепительная белизна и совершенный рисунок ветвящихся лучей. Схватив пригоршню, стал рассматривать повнимательнее, но кристаллы стали исчезать, тая задетые теплом, превращаясь в холодный мокрый комок.
Я посмотрел на Светлану, ее глаза устремленные в картину ненастья сияли. Да, попасть под очарование молодости очень легко, а соблазнить ее похвалами и пылким желанием, которое принимается за любовь еще легче. А мысли о ждущей тебя расплате в такие минуты обычно не беспокоят.
- Михаил, а о чем это вы с таким выражением лица думаете?
- И с каким таким? – спросил я.
- А со скорбным. Это вы за графа Мамонова переживаете или за бывшего хозяина кафе?
- Все проще о чудеснейшая, это я за себя переживаю, как бы мне не стать пленником вашей красоты.
- А что уже есть опасность?
- Тону в очаровании, которое уже несет меня в стремнину страсти.
- Да, такого удивительного признания в любви я еще не слышала, вы настоящий филолог.
- Чтобы любить слово, наверное, необходимо что-то большее, нежели, внятно выражать свои мысли, делать девушкам комплементы и знать правила правописания.
- И что же еще нужно, вы знаете?
- Настоящее слово это глас Божий, зрящий Свое творение. Мы наделены даром давать названия всему, что видим, слышим и чувствуем и пытаться понять и объяснить происходящее. Слово, расцветающее в беспредельных орнаментах языка, способно охватить весь видимый мир. И даже увязавшись с откровениями попытаться рассказать о невидимом, значит оно больше тварного мира. Потому что молитва идущая из сердца способна достичь Бога.
 
 Мы шли по подземному переходу, редкие прохожие спешили навстречу, говорить больше не хотелось и тут я заметил, что держу половинку апельсина в руке, которую машинально взял с тарелке в кафе.
- Вы его так не доели, надо же этот фрукт стал просто гвоздем, соединившим сегодняшний вечер, - сказала она, и, взяв меня за руку, поднесла оранжевую плоть к моим губам, - ну, так съешь те его за нашу встречу.