Как известно, задача идентификации и самоидентификации человека является одной из сложнейших проблем, с которыми когда-либо сталкивалось человечество – недаром же в последнее время ее решением занялись не только мастера печатной мысли, но и лучшие умы Голливуда. На сегодняшний день предложены несколько методик, рассматривать которые мы не будем – потому, что это не относится к теме сегодняшнего разговора, – но позволим себе сделать одно замечание. Пожалуй, идентификация личности сродни математической задаче, строгое решение которой подразумевает суммирование бесконечного ряда величин. На практике такое невозможно, поэтому математики вынуждены ограничиваться конечным суммированием. Точно так же и мы обычно выделяем лишь некоторые обстоятельства, относящиеся к человеку. Причем зачастую они, взятые сами по себе, кажутся малозначительными, однако в конкретном контексте их вес заметно возрастает.
Алексей Иванович работал учителем. Преподавал Алексей Иванович русский язык и литературу. К описываемому моменту у него уже не было жены, но было двое детей: сын Коля, семнадцати лет, и дочка Света, начавшая свое путешествие на семь лет позже. Самому Алексею Ивановичу исполнилось сорок два…
Впрочем, сначала поговорим о некоторых моментах жизни Алексея Ивановича, предшествовавших тому, который чуть выше назван описываемым.
1
Итак, Алексей Иванович работал учителем. А какая у учителя зарплата? Известно, какая. Денег хватает на еду, простую одежду и электричество – то есть на то, что можно было бы назвать «самым необходимым». Но не хватает на остальное, обходимое – а именно способность обладать обходимым рассматривается как символ жизненного успеха.
Впрочем, для образованного человека понятие «жизненный успех» представляется мизерным и не имеющим никакого значения, а все попытки достижения этого успеха – глупыми и недостойными. Так что некоторое время после того, как денег стало мало, а обходимого – много, – Алексей Иванович не испытывал дискомфорта. Но постепенно менялись самые близкие Алексею Ивановичу люди – дети и жена, которая пока еще была. Менялся и Алексей Иванович, менялся незаметно и вполне предсказуемо. Медленно, но верно в нем оформилась стандартная конструкция «не для себя, для детей», легко снимающая самый строгий моральный запрет.
Впрочем, одного желания подработать было мало. Уйти из школы Алексей Иванович не мог, потому как «не умел делать ничего другого». Оставалось ждать подходящего случая и надеяться, что случай все же не подвернется.
Надежда, естественно, оказалась пустой – новый мир каждому давал множество возможностей. Появилась возможность и у Алексея Ивановича.
Как-то раз, прогуливаясь по книжному (денег на покупки не было, оставалось лишь утешать себя мыслью о том, что литература закончилась в 1940 году), Алексей Иванович в первый раз увидел сборник школьных сочинений. Он еще не сталкивался с этой новинкой книжного бизнеса, и был до крайности удивлен. Алексей Иванович сперва решил, что это новая форма литературной критики. Большинство сочинений затрагивали тему русской классики девятнадцатого века. Вероятно, подумал Алексей Иванович, какой-нибудь выпускник филфака или литинститута рискнул найти что-то новое на истощившихся приисках золотого века. Правда, высказывавшиеся в сочинениях мысли были просты и банальны, и в целом повторяли выкладки из учебников. При этом автор удивительно точно копировал слог старшеклассников. Алексей Иванович засомневался в собственной гипотезе, но потом подумал, что это образец постмодернизма, доведенная до логического завершения идея примата формы над содержанием. Увы, и последний бастион веры в человечество – по крайней мере, веры в его филологическую часть – был быстро разрушен.
К прилавку, возле которого стоял Алексей Иванович с бумажным кирпичиком в руках, подошла редкостного безобразия женщина и мальчик лет четырнадцати.
– Вот, такая, – сказал мальчик.
– Ясно, – сказал женщина. – Как же он такой талмуд на урок принес?
– Да он дома списал, – сказал мальчик. – А на уроке просто переписал в тетрадку с листа.
– Понятно, – сказала женщина. – И пятерку получил.
– Ага, – сказал мальчик,.
Женщина отправилась к кассе, а Алексей Иванович, вернув книгу продавцу, пошел домой.
Он болел несколько дней, но постепенно его отчаяние прошло, а поток мыслей, незаметно направляемый женой, был перенаправлен в практическое русло (утешительно было думать, что продавать святое уговорила жена).
Алексей Иванович обзвонил бывших однокашников и нашел нужного «человечка», занявшегося недавно перспективным бизнесом.
Для дебюта Алексей Иванович выбрал Булгакова. Творчество недобитого белогвардейца всегда было близко интеллигентной душе, многие вопросы по данной теме оставались не раскрытыми, имелась возможность сказать что-нибудь новое. Кроме того, Алексей Иванович писал диплом по Булгакову, послуживший хорошей базой для новой работы (он старался не замечать постыдной поспешности, с которой решил использовать для обогащения самый легкий путь).
Во время написания сочинений Алексей Иванович не раз краснел до слез, откладывал иногда в сторону ручку, да еще и плохо спал после работы. Однако настоящий, большой позор ждал впереди. За неделю Алексей Иванович создал три текста – два по «Белой гвардии» и один по «Собачьему сердцу», вариант с «Роковыми яйцами» отпал, как не обещавший хорошего спроса. Результаты знакомства однокурсника с этими текстами оказались обескураживающими.
– Мне тут не новый Писарев нужен, – сказал однокурсник. – Мне сочинения нужны. Будь проще, и люди к тебе потянутся.
Беседа происходила на квартире однокурсника, вечером, за водочкой, и после этих слов Алексей Иванович сначала вспомнил, как услышал разговор двух своих учеников, обсуждавших Писарева. Вспомнил он и то, как быстро умерла тогда тихая радость – оказалось, что речь шла о футболисте, отвоевавшем знаменитую фамилию у русской литературы. А потом воображение, возбужденное алкоголем с неприятной яркостью тянущиеся к Алексею Ивановичу волосатые лапы. И улыбающиеся рыла их хозяев.
– Попробую, – сказал он, но это полуобещание так и не выполнил, несмотря на советы жены.
Второй заход Алексей Иванович сделал только через три года, когда жены у него уже не было, а денег стало совсем мало.
«Не для себя», – думал Алексей Иванович, набирая тот же телефонный номер. – «Для детей».
Новый вариант был похож на предыдущий. Однокурсник предложил написать краткое изложение произведений классиков. Суть задания была предельно ясна, однако неясной оставалась цель работы. Алексей Иванович понимал, что делается все это для экономии времени старшеклассников – жизнь их теперь, в отличие от советской серости, полнилась яркими, реальными и виртуальными приключениями, и возможность прочитать подлинники пропала. Однако если существовали сборники готовых сочинений, необходимости читать хоть что-то, даже краткое изложение, вроде бы не было. Впрочем, непосредственно Алексея Ивановича данный вопрос не касался. Задачу ему поставили и он принялся ее выполнять.
«Не для себя», – думал Алексей Иванович, сокращая «Войну и мир» до двадцати печатных страниц. – «Для детей». Мысль эта приобретала неожиданную многомерность – получалось, что Алексей Иванович старается не только для Светы и Коли. «Пусть хоть это прочитают», – думал он, разбираясь с «Обломовым». – «А то ведь так и…»
Работа спорилась – существовало только одно мелкое неудобство. У Алексея Ивановича не было компьютера, ни дома, ни на работе. А заказчик требовал текст в электронном виде.
– Не буду же я машинистку нанимать, – сказал однокурсник, выдавая Алексею Ивановичу задание.
Алексей Иванович тогда ничего не ответил, но внутренне согласился, сочтя довод вполне убедительным.
В итоге пришлось договариваться с преподавателем информатики (удалось набрать «Войну и мир») и секретаршей (ее ЭВМ перевела в цифровой код «Обломова»). При этом Алексей Иванович потратился на внеплановые бутылку водки и коробку конфет. Впрочем, полученное вознаграждение окупило расходы. На компьютер, правда, не хватило (его Алексей Иванович хотел купить в первую очередь для сына), все ушло на обновление гардероба и обогащение семейного меню.
К сожалению, финансовое облегчение оказалось недолгим. Проект был разовым, и работал над ним не только Алексей Иванович – однокурсник упоминал какого-то темного Козлова, кандидата филологических наук.
Скоро все пошло по-прежнему.
Нельзя сказать, что такое положение дел угнетало. Социальные запросы Алексея Ивановича были очень скромными (он еще не знал, что иметь скромные социальные запросы в цивилизованном обществе считается унизительным), а по поводу детей появилась спасительная мысль. «Если я считаю все это ненужным», – думал Алексей Иванович, – «не нужным мне, и погоню за этим ненужным считаю унизительной, то не унижаю ли я детей, когда помогаю им включаться в эту погоню?» Так часто думал он перед сном, и, ответив на собственный вопрос, засыпал, засыпал со спокойной совестью.
Когда Коля в первый раз заговорил про мобильный телефон, Алексей Иванович не помнил. Да и говорил Коля поначалу не с отцом, а со Светой. Они подолгу обсуждали способы получения новых мелодий и картинок, длительность работы аккумуляторов и преимущества разных типов дисплеев. Часто беседа строилась вокруг статьи в принесенном от друзей журнале (возможности снабжать детей карманными деньгами у Алексея Ивановича не было).
Со временем Алексей Иванович стал подключаться к таким разговорам – за ужином или во время просмотра телепередач, когда на экране появлялся соответствующий рекламный клип. Чаще всего Алексей Иванович задавал вопрос, а Коля на него подробно отвечал (тут, бывало, вспоминался анекдот про Вовочку, тот, где папа решил поговорить с ним о сексе).
Покой в душе Алексея Ивановича оказался нарушен. Он теперь плохо спал, иногда говорил с коллегами по поводу стоимости сотовой связи, а один раз даже зашел в магазин – после этого похода Алексей Иванович заболел и не появлялся на работе неделю.
На восстановление нарушенного баланса пришлось затратить немало духовной энергии, но в конце концов подходящую формулировку удалось найти. Алексей Иванович сначала сам радовался ее стройности, а потом решил с ее помощью освободить от наваждения своих детей.
– Вот вы говорите, телефон, телефон, – сказал Алексей Иванович как-то за ужином, наматывая на вилку макароны. – А зачем он вам нужен? С друзьями вы и так общаетесь, гуляете, все. Зачем? Игрушка?
Света в ответ фыркнула – эта предсказуемая и привычная реакция Алексея Ивановича совсем не расстроила. Сокрушил его ответ Коли.
– Да вот гулять я хожу, – сказал Коля. – А ты волнуешься. А так бы позвонить мне мог, узнать, чего, как. Или я позвоню. Все спокойней.
На следующий день Алексей Иванович, ощущая себя героем самой известной рыбацкой байки, в третий раз позвонил однокурснику.
За прошедшее время однокурсник успел сменить род занятий – как давно и почему, Алексей Иванович не узнавал. Теперь однокурсник был главным редактором криминального журнала.
– Ну, конечно, это одно название – криминальный, – говорил он, посвящая Алексея Ивановича в тайны нового бизнеса. – На самом деле там все больше фотографии бл…дские, да и текст соответствующий. Крови, правда, тоже хватает.
– Менструальной, что ли? – спросил Алексей Иванович, уже понявший, что в ближайшее время цинизм будет его единственным обезболивающим.
Однокурсник шутке посмеялся, а затем кратко описал задачу, заранее похвалив слог Алексея Ивановича и напомнив, что должны быть «либо бл…ди, либо убийство, либо много бабок».
Памятуя о неудаче с сочинениями, Алексей Иванович накупил криминальной периодики. Несколько часов чтения позволили легко перенять соответствующий стиль. Что же касается содержания, то тут Алексей Иванович решил буквально следовать указаниям заказчика. Он написал большой материал об убийстве элитной проститутки, размещавшей объявления в Интернете (повинуясь внезапному приступу вдохновения, Алексей Иванович на полях уже отпечатанного школьным принтером текста дописал, что адрес можно будет взять реальный и дополнительно заработать на рекламе). В статье содержались и подробное описание услуг и расценок, и упоминания о заработках клиентов, и сочное описание самого убийства, потрясающего по своей жестокости.
При этом сам процесс сочинения доставил Алексею Ивановичу неожиданное удовольствие. «Продаваться так продаваться», – думал Алексей Иванович, начиная очередной абзац и до боли в пальцах сжимаю ручку. – «И в рот, и сзади, и втроем…» Чтобы не забывать о конечной цели, писал он по вечерам, когда Коля отправлялся на прогулку, а Света, сидя перед телевизором, листала старые молодежные журналы, выпрошенные у подруг.
Для подстраховки Алексей Иванович написал еще два вспомогательных материала, по поводу детской порнографии и тюремного гомосексуализма – тем, вызывавших постоянный здоровый интерес аудитории.
Однокурсник Алексея Ивановича похвалил, особенно за идею с рекламой, и дал денег даже больше, чем обещал.
– Во, – сказал он, когда вместе курили на крыльце редакционного здания. – Это тебе не Достоевского кастрировать.
Алексей Иванович ничего не ответил, подумал только, что тут как раз все может быть наоборот.
Телефон купили через два дня. В магазин пошли вместе с Колей. Тот, ужасно конфузясь – Алексей Иванович так и не понял, отчего – выбрал французский аппарат. Денег хватало и на большее, но Алексею Ивановичу понравилось название, в котором неожиданно ярко проступала алчность. Вечером, за ужином Алексей Иванович был чрезвычайно весел, много шутил, пил купленное по случаю пиво и даже угостил Колю. Когда же тот собирался гулять, Алексей Иванович заставил его подтвердить умение обращаться с телефоном, и пообещать позвонить до одиннадцати.
Остаток вечера Алексей Иванович провел, разглядывая коробку от телефона и читая инструкцию.
«А что, – думал он. – Еще пару статей, и компьютер можно, и себе телефон. А там Светка растет. И Интернет надо, и кроссовки розовые…»
2
Вокруг были поздний вечер и поздний март. Мир казался подгнившим и почти невидимым – уже в десяти метрах промозглый мрак сгущался так, что различимыми оставались только круглые источники электрического света, а все остальное превращалось в темно-серую кашу. Но это не сужало Вселенную – дополнительный объем, возникавший из-за недостаточного раздражения органов чувств, тут же заполнялся воображением. Каждый звук, рождавшийся за пределами зоны видимости, волновал.
Позади были семнадцать лет – время удивительное и чрезвычайно насыщенное. Позади остался и очередной праздник жизни: пластиковый алкоголь, обсуждение нового телефона, удивительное ощущение смены социального статуса, прогулка по городу, маленький банкет в дешевом кафе, знакомство с какими-то девушками. Сами девушки теперь тоже были позади, за спиной оказался и Витя, там же было и само кафе (висевшие над входом колонки посылали в спину волны радио-музыки). Слева был Антон, а прямо перед Колей стояли четверо молодых мужчин (Колин мозг выделил почему-то только одну деталь – у двоих на лице цвели пышные усы, придававшие происходящему привкус то ли шестидесятых, то ли дешевых сигарет).
– Да? – спросил один из усатых, взявшись за Антонову крутку.
– Нет, – сказал Антон.
Хотя по большому счету было уже не важно, из-за кого и с чего все началось – началось все из-за толстого Вити. Когда одна из девушек спросила, собираются ли они служить в армии, Витя громко крикнул, что армия – отстой. Как обычно, алкоголь и недостаток внимания противоположного пола (девушек было две, и Витя пролетал) добавляли громкости каждому Витиному слову.
Усатый мужчина ударил Антона по лицу – не кулаком, а ладонью. Антон втянул голову в плечи. Коля почувствовал тошноту.
– Мне показалось, что ли? – спросил мужчина.
– Мужики, – сказал Коля, надеясь нейтрализовать возникший отрицательный заряд положительным социальным кодом.
– Тихо, – сказал Коле другой усатый.
– Мужики в поле пашут, – сказал один из безусых. Он брил не только лицо, но и волосистую часть головы. Капельки атмосферной влаги на его лысине загадочно сверкали в полумраке.
– Ты сказал: «армия – отстой»? – спросил усатый у Антона.
– Нет, не я, – сказал Антон.
– А кто? – спросил усатый.
Антон промолчал.
Мужчина отвесил Антону еще одну оплеуху и повторил вопрос – отсутствие в беседе ответов как бы подчеркивало безальтернативность хода событий.
– Мужики, хорош, – сказал Коля.
Лысый, видимо, боявшийся, что его время уйдет, хлопнул Колю по щеке.
В голове зазвенело.
Наступила короткая пауза. Мужчины решали – каждый для себя – как быть дальше. Витя и Антон молчали, девушки (Коля почти забыл про них) о чем-то перешептывались. Сам Коля не думал – просто смотрел на ботинки лысого, грязные, большие и не обещавшие легкой жизни.
– Жирный, может? – предложил новую версию второй усатый.
– Жирный? – спросил первый усатый у Антона и на этот раз ударил его уже кулаком, в нос. Появилась первая кровь.
Коля вдруг подумал, что можно было бы ударить лысого ногой в пах. Не для того, чтобы выиграть драку или хотя бы получить возможность убежать, а просто чтобы смыть накопившийся позор собственной кровью. Но высокий порыв не стал руководством к действию, надежда на исход без телесных повреждений еще коптила в Колиной душе.
– Жирный? – спросил у Коли лысый.
Коля приподнял плечи, но удар не последовал – лысый почему-то просто тряхнул Колю за плечо, словно будил спящего товарища.
– А кто это жирный? – спросил вдруг Витя.
Коля к этому времени уже совсем протрезвел, и пьяные вибрации, сохранившиеся в Витином голосе, его удивили. Удивили и напугали – Коля понял, что добром дело не кончится.
– Ты, – ответил первый усатый.
Он отпустил Антона и направился к Вите, а на его вахту заступили двое мужчин, прежде остававшиеся в стороне.
– А, – сказал Витя. – И чего?
– Ты сказал? – спросил усатый, приблизившись к Вите на расстояние, соответствующее тактическим нормам.
– Ну, я, – сказал Витя. – И чего…
В следующий момент уместились сразу несколько событий – чуть позже, вспоминая происходящее, Коля не мог понять, как он успел все заметить.
Первый усатый сильно и точно ударил Витю в лицо, отчего тот сел в подтаявший сугроб. Губы его при этом еще шевелились – он по инерции продолжал начатую фразу. Второй усатый попытался ударить Антона, но Колин друг неожиданно легко уклонился от удара и побежал в сторону Дворца Культуры, контуры которого проступали сквозь туман. Второй усатый растерялся, второй безусый побежал за Антоном, а лысый, спохватившись, стал бить Колю в лицо – быстро и сильно.
Вокруг Коли зажглись яркие салютные шары, сила притяжения вдруг поменяла свой вектор, и Коля упал на спину. Прижав ноги к животу и руки к голове, он без особых потерь переждал первую серию ударов ногами. Потом наступила заминка – первый усатый уже разделался с Витей и вместе со вторым усатым они решили помочь лысому. Однако согласовать свои действия сразу им не удалось, и Коля умудрился этим воспользоваться – действовал он не сознательно, а как-то рефлекторно, словно бы вспомнив зашитый в генах опыт далеких предков. Вскочив на ноги, Коля проскользнул между двумя усатыми и побежал в ту же сторону, что и Антон – побежал быстро и не оглядываясь.
Вскоре ему попался преследовавший Антона мужчина, возвращавшийся из неудачной погони. Коля вильнул в сторону, и двигавшийся к его голове кулак только задел плечо.
После нескольких минут быстрого, отрезвляющего и освежающего бега Коля решил, что опасность миновала. Он перешел на шаг и, обогнув угол Дворца Культуры, побрел в сторону расположенного рядом парка.
Вскоре Коля встретил Антона. Тот окликнул его, выбираясь из кустов – то ли прятался от преследователей, то ли справлял нужду.
– Здорово, – сказал Коля, когда Антон подошел.
– Ну как? – спросил Антон.
– Да как, – сказал Коля. – Так.
– У тебя все рожа в крови, – сказал Антон.
– Удивительно, – сказал Коля.
Он сплюнул и провел по лицу ладонью.
– Снегом протри, – сказал Антон.
Коля махнул рукой.
– А Витя где? – спросил Антон.
– Дома, наверное, – сказал Коля. – Телевизор смотрит.
Антон хохотнул.
– Девки суки, – сказал он. – Хоть бы слово сказали.
– С чего бы им, – сказал Коля.
Увидев впереди лавку, он направился к ней. Антон шел рядом. Сели.
– Да, – сказал Коля.
– Ага, – сказал Антон.
– Может, вернемся? – спросил Коля.
– Зачем? – спросил Антон.
– Ну, за Витей, – сказал Коля.
– Что бы нас рядом с ним закопали? – спросил Антон.
Коля вздохнул.
– Как же быть? – спросил он.
– Да никак, – сказал Антон. – Не знаю.
– Можно ментов поискать, – сказал Коля.
– Ага, – сказал Антон. – Можно.
Помолчали.
– Менты придут и уйдут, – сказал Антон. – А нас закопают. У меня с братом такой случай был.
– Да ладно? – сказал Коля.
– Был, – сказал Антон.
– И чего теперь? – спросил Коля. – Домой идти?
– Наверное.
– Э, – сказал Коля, что-то вспомнив. – Одиннадцать есть уже?
– Да одиннадцать еще в кафе было, – сказал Антон. – Сейчас уже к двенадцати ближе.
Коля сунул левую руку в карман куртки. Через несколько секунд в другой карман он сунул правую. Движения его были какими-то торопливыми, суетливыми, а на лице выступило удивление и отчаяние, в сочетании с кровавыми пятнами смотревшееся ужасно – Антон, глядя на товарища, почувствовал иррациональный страх.
– Ты чего? – спросил Антон.
Коля молчал. Он уже не рылся в карманах, просто сжимал и разжимал кулаки внутри, одновременно пытаясь сглотнуть. В дыхание его вплелся жутковатый свист.
– А? – спросил Антон.
– Телефон, – сказал Коля.
– Нету? – спросил Антон.
Коля кивнул и отвернулся – даже в такой момент он не хотел, чтобы Антон заметил его слезы. По коже Коли побежали волны мурашек, в ушах зашумело. Примерно через минуту Коля встал, отошел от лавочки, наклонился, и его стошнило.
– Жопа, – сказал Антон, когда Коля выпрямился, утирая губы.
– Нет, – сказал Коля.
– Нет, – согласился Антон. – Еще хуже.
Коля немного потоптался на месте, словно бы ждал чего-то, а потом, издав тихий стон, побрел в направлении, обратном вектору их недавнего бегства.
– Ты куда? – спросил Антон, встав с лавки.
– Туда, – сказал Коля.
Антон догнал Колю.
– Погоди, – сказал он. – Стой.
– Нет, – сказал Коля.
– Стой, – сказал Антон.
Коля ничего не ответил. Он вдруг ясно представил, как телефон звонит в сугробе, и первый усатый, заметив его в снегу, поднимает трубку и отвечает на звонок. И мысль о том, что кто-то может сейчас говорить с папой, который не выдержал и решил позвонить первым, показалась несовместимой с реальностью, и Коля, может быть, в первый раз в жизни, твердо решил изменить реальность так, чтобы с ней не нужно было совмещать неприятные мысли. Причем не попытаться, а именно изменить – возвращаться домой без телефона было нельзя, значит, нужно было вернуться с телефоном.
Они миновали едва замеченную до этого аллею – увешанные туманом деревья следили за их путешествием с молчаливым равнодушием, которое, впрочем, при желании можно было принять и за сочувствие, и даже за уважение – потом свернули на узкую асфальтовую дорожку, огибавшую тыл Дворца Культуры и ведшую прямо к кафе. Шли молча и очень медленно – так оставалась надежда на то, что враг уже покинул поле боя. Когда проходили мимо расположенной за ДК помойки, Антон ненадолго отлучился и догнал с железным прутом в руках.
– Дурак, что ли? – спросил Коля.
– Всех завалю, – сказал Антон, нехорошо улыбаясь.
– Этим-то нас и убьют, – сказал Коля.
– Да? – спросил Антон и посмотрел на свое оружие. – Тогда ты пойдешь, а я с тыла буду прикрывать.
– Хорошо, – сказал Коля.
Вскоре стала слышна музыка, потом в сыром мраке появилось светлое пятно вывески и, наконец, они увидели площадку перед кафе. Там было шесть человек – Коля разглядел и усатых, и безусых, и давешних девушек. Все они стояли рядом, недалеко от входа в кафе, под фонарем.
Коля и Антон остановились в тени от стены ДК.
– Ну, чего? – спросил Антон.
– Пойду, – сказал Коля.
– Может, все-таки ментов вызвать? – спросил Антон.
– Так телефона нету, – сказал Коля.
– У меня есть, – сказал Антон.
Коля задумался. Это, конечно, был вариант, но он не давал окончательно созреть тому, что росло в душе Коли во время обратного пути. Между тем, это казалось очень важным и было ясно, что дозреть оно должно. Впрочем, главным аргументом против вызов милиции было то, что милиционеры могли или не найти телефон, или забрать его себе. А если бы трубка оказалась у усатых (или безусых), Коля никак не смог бы доказать свои права на нее. Хотя, конечно, без милиции эти права доказать было бы еще труднее.
– Будут убивать, вызывай, – сказал Коля и медленно пошел вперед.
Сначала он осмотрел место, по которому пролегала примерная траектория его недавнего бегства – чтобы там ни зрело в душе, но уродовать тело второй раз за час не хотелось. Надежда на то, что телефон выпал из кармана уже когда Коля бежал, не оправдалась, и через несколько минут он приблизился к усатой компании на опасное расстояние. Ощущения были схожи с теми, что испытывает человек, заходящий в холодную воду – двигаться вперед становилось все труднее, движения постепенно замедлялись, и метрах в трех Коля совсем остановился. Помявшись немного на месте, он зажмурился, набрал воздуху и шагнул вперед, не веря в собственную решимость.
Но прежде, чем Коля открыл рот, его обидчики сами заговорили.
– Оба-на, – сказал лысый.
– Ушел твой друг, – сказал первый усатый.
– Какой? – спросил Коля. Он не сразу понял, о чем речь.
– Жирный, – сказал первый усатый, и все засмеялись, а особенно давешние девушки.
– Куда? – спросил Коля.
– Домой, – сказал первый усатый.
– Ты бы морду в порядок привел, – сказал лысый. – А то смотреть страшно.
Коля провел рукой по губам.
– Ребят, – сказал он, кашлянув. – А вы телефон не видели?
– Сотовый? – спросил лысый.
– Ну, да, – сказал Коля.
– Нет, – сказал первый усатый.
– Где-то здесь уронил, – сказал Коля.
– Ну, посмотри, – сказал первый усатый.
– Да с концами уже, – сказал лысый.
Компания отошла чуть в сторону. Коля стал разглядывать грязный притоптанный снег, прислушиваясь к тяжелому смеху, несущейся из кафе музыке и стараясь на замечать заполняющее душу отчаяние.
Телефона не было. Коля медленно ходил по площадке, наклонившись и внимательно рассматривая каждую неровность или тень. Он ковырял снег ботинками и даже пару раз садился на корточки и рылся в сугробе. Оба раза маленький кратер, образовавшийся от падения какого-то предмета, приводил Колю не к телефону, а к пивной бутылке.
Джинсы и перчатки промокли, и по мере того, как все больше воды проникало к телу, все четче оформлялось понимание того, что Колина смелость так и не будет вознаграждена.
И тут где-то рядом зазвучала переведенная в формат .mid мелодия из кинофильма «Собачье сердце». Коля этой мелодии не знал, ее выбрал папа.
– Слышь, командир, звонят тебе, – крикнул Коле лысый, и все засмеялись, а особенно давешние девушки.
– Где? – крикнул Коля, поднимаясь с корточек.
Лысый отозвался матерной рифмой.
Коля смотрел по сторонам и пытался определить направление на источник звука, но у него ничего не выходило.
– Да вон, – крикнул первый усатый.
Коля повернулся к нему. Усатый указывал рукой. Проследив направление, Коля заметил голубой отсвет в снегу метрах в пяти от себя. Момент преодоления этого расстояния Коля совершенно не запомнил.
Подняв трубку, он нажал на кнопку приема и сказал:
– Алло?
– Ты знаешь, сколько времени? – спросил папа.
– Знаю, – сказал Коля.
– Ты домой вообще собираешься? – спросил папа.
– Через полчаса буду, – сказал Коля и нажал отбой.
– Во, – сказал усатый. – Пора спать уже.
– Только умыться не забудь, – сказал лысый.
– Ладно, – сказал Коля и, зажав телефон в кулаке, побежал туда, где его ждал Антон.