Привет всем, кто рискнул открыть эту работу. Она очень - очень длинная и здесь опубликовано только начало первой главы. Но мне интересно узнать Ваше мнение о том, что здесь размещено.
Воздух со свистом вылетал из уставших легких и уносился прочь, вместе со звуками ломающихся веток и рвущейся травы. Рывок. Еще рывок. В стороне на мгновение блеснула речная гладь. Где-то за спиной мелькали неясные тени, то отдаляясь, то приближаясь вновь. Слышался лязг зубов.
- От них нельзя убежать. От них не убегают. - Об этом ей твердили с самого рождения. Так куда же она бежит?
Вода – вот спасение! Надо добраться туда во что бы то ни стало.
Стройное тело, будто вырезанное из темного дерева, вонзилось в давящую твердь речного камыша. Измученного и израненного тела коснулась прохладная длань мутной речной воды. Прыжок, и хрупкое человеческое тело поглотила водная гладь.
Свет вместе с шумом леса как будто исчез. Вода!!!
Она добралась, она успела!!!
Слева заскользила полупрозрачная тень. Громадная рептилия неслась рядом, извиваясь всем телом и, то и дело, касаясь бедра. Девушка повернула голову и в мутной воде неизвестной реки улыбнулась плывущему рядом крокодилу.
Свобода…
Заходящее солнце серебрило волнующуюся гладь широкой, мутной реки. Где-то, совсем рядом, обиженно скулила потревоженная кем-то ветка. Кольцо камыша, опоясывающее реку, волновалось под смеющимися ладонями неугомонного ветра. Ветви столетних деревьев, кое-где пробиваясь через стену камыша, купали тонкие пальцы в позолоченной солнцем глади.
И только создания, стоящие сейчас у самой кромки камыша не замечали дикой красоты реки. Их звериные взоры были направлены вниз, как бы стараясь пронизать водную твердь. Их полупрозрачные тела расплывались в свете заходящего солнца, множась и переливаясь.
Вдруг, одно из этих существ встало на четвереньки и исчезло серой дымкой в сгущающихся сумерках. Еще через мгновение берег реки был девственно безлюден, если тех, кто там был можно назвать людьми.
Впрочем, может быть, там никого и не было. Ибо точно известно, что нет никого из ныне живущих, кто бы видел этих существ, или эту реку, или весь окружающий мир, затерянный в неизвестном месте и времени.
Восемнадцать лет спустя.
Глава 1.
Начало пути.
Громадная, рваная пасть болот, окаймленная клыками молодого камыша, медленно, как бы нехотя, захватывала в вязкую бездну горящее марево солнца.
На склоне холма, свесив ноги с большого, некогда поваленного грозой дуба, сидела худенькая, немного нескладная девчушка. И хотя ей было уже шестнадцать, она смотрела на мир большими, серыми, как ползущие по небу тучи в декабре, наивными глазами.
Под ее ногами разыгрывался великолепный спектакль, главным героем которого было, хотя и уходящее за горизонт, но все еще пытающееся отвоевать секунды жизни солнце. Здесь, на болоте, все было совсем по-другому: и странные существа, называющие себя людьми, и их примитивные чувства казались какими-то мелкими и совсем не нужными. Это была особая дань раскинувшемуся на километры титану.
Но в данный момент эта девчонка не видела ни огненного диска солнца, медленно но неумолимо сползающего вниз, ни зловещего болота, позолоченного последними отблесками дневного светила, ни игры буйного ветра в камышах. Перед ее глазами плыла кровавая пелена и ничто в мире не смогло бы вывести ее из этого транса.
Вот уже больше часа она сидела на вершине нависшего над болотом холма и теребила странного вида амулет. Округлой формы, он представлял собой почти правильную полусферу. Дикий, необработанный камень с выпуклой стороны, и отполированный до зеркального блеска, с неровными, выступающими кое-где над ровной поверхностью, краями, с другой. По отполированной поверхности на русском языке была начертана надпись, рукой искусного мастера выбитая тонкими желобками на поверхности камня. «Лишь рук сплетенные оковы способны смерть преодолеть». Поверхность камня была серо-стального цвета, но кое-где в камень прожилками просачивалась другая порода, небесно-голубая. Но ярче всего бросалась в глаза первая буква Н в слове «сплетенные». Она имела весьма расплывчатый контур и была необычайно яркого красного цвета.
- Что бы это значило? – Забывшись, вслух произнесла девушка.
- Джес, может хватит уже?
Джес вздрогнула от неожиданности, но тут же взвилась вверх.
- Да я бы полжизни отдала за то, чтобы узнать, что все это значит!
- Да брось ты! Мы же договорились – сначала выучимся, а потом займемся этим делом серьезно. Да и милиция делает все, что в ее силах.
- Что там она делает!? – сокрушенно вздохнула девчонка и снова опустилась на старый ствол. А парень плюхнулся возле нее на иссушенную за лето степную траву.
- Каспер, скажи мне, почему я всех их ненавижу? Почему они все меня так раздражают? Почему я вообще просто боюсь людей? – тихо произнесла Джес.
Каспер набрал в легкие побольше воздуха и приготовился произносить длинную фразу, - Ну, ведь это обычное поведение для девчонки твоего возраста…
Но мы уже никогда не узнаем что именно он хотел сказать, так как его абсолютно бесцеремонно перебила Джес.
- Да в гробу я видела всю твою психологию, педагог чертов!
Но вопреки всему Каспер не обиделся, услышав, как лестно она отозвалась о его будущей профессии а, бережно стащив ее с дерева, посадил рядом с собой.
- Ты просто устала, Джес. Да и взвинчена до предела.
Он замолчал. И Джес тоже ничего не говорила. Так они седели и слушали тишину. Хотя, если уж мы хотим поведать эту историю не отходя далеко от фактов, то надо уточнить, что тишину они в принципе слушать не могли. Так как абсолютно тихо здесь было лишь тогда, когда наступало время обеда или ужина. А так как обед давно прошел, а ужин еще не начинался, то вскоре наши герои, только настроившиеся на то, чтобы ничего не слышать, все же услышали где-то невдалеке восторженно-заливистый собачий лай. С каждой секундой он нарастал, как снежный ком, и вскоре грозил заполнить все вокруг. Еще через мгновение однообразный пейзаж холма был разбавлен появлением цветущей собачьей морды, которая вкупе со всеми другими частями собачьего тела, включая громадные уши и хвост, неумолимо приближалась.
- О Боже! Ведь он… - Джес попыталась предпринять какие-либо спасательные меры. Но было поздно. Бах (именно так звали этого вислоухого гиганта) уже оттолкнулся от земли всеми четырьмя лапами, завис на мгновение в воздухе и мягко, правда, только для себя, приземлился на двух ошалевших ребят. В следующую секунду и Джес и Каспер пытались увернуться от счастливых поцелуев Баха, хотя, надо сказать, с весьма переменным успехом.
Минут через десять Бах все же решил смилостивиться, и продолжал выражать свою радость лишь громоподобным лаем.
- А почему вы его собственно назвали Бахом? – задал Каспер именно тот вопрос, который явно напрашивался, ибо пес если и имел какое-либо портретное сходство с именитым композитором, то умело прятал его под цветущей собачьей мордой.
Джес улыбнулась от радужных воспоминаний.
- Вообще было бы странно, если бы мы назвали его иначе. Ты ведь, наверное и не знаешь, как он у нас появился? – Каспер отрицательно покачал головой, и Джес продолжила. –Года три назад, отец еще был дома, мы услышали страшный шум и выбежали на улицу, посмотреть, не убило ли кого. Оказалось, к нам на порог кто-то подкинул щенка, а тот от нечего делать занялся пустой плошкой из под цветов, лежащей здесь же, на боку. Он залез туда головой вперед, плошка покатилась с порога, врезалась в ведро, стоящее внизу. Ведро в свою очередь упало и покатилось. А в нем находился ковш для воды. В общем, вся эта процессия скатилась вниз, с холма, сопровождаемая диким воем щенка. С тех пор у нас не бывает тихо. Нет, Бах конечно милый, но слегка шумный.
И оба расхохотались, услышав, как Бах опять что-то свалил с веранды, и вечерний пейзаж наполнился дребезжащим, грохочущим звуком.
Так они и сидели, наблюдая за хаотичными передвижениями Баха по лугу, и молчали.
Только теперь Джес увидела солнце, точнее то, что от него осталось. Только один луч, на сей раз последний, скользил еще по болоту. Джес посмотрела вниз, а затем на свой амулет, и вздрогнула. На темном фоне амулета, на который сбоку падал луч солнца, вырисовывался замысловатый сюжет. Неровный, рваный край отбрасывал на ровную поверхность темные тени. Некоторые из них пересекались и были более насыщены, некоторые же оставались бледными. Вкупе с синими прожилками эти темные и светлые участки очень напоминали обычную карту с холмами, долинами и реками.
- О Боже, Кас… - но договорить Джес не успела. Луч прыгнул за горизонт, и вместе с ним исчезла и карта.
Каспер повернул к ней озабоченное лицо, но девчонка лишь улыбнулась ему в ответ. Все это ей померещилось, не иначе, ведь она очень устала после дальней дороги и очень хотела получить какие-либо известия от отца. – Пойдем лучше домой, Каспер, - попросила Джес, - уже темнеет. Они молча поднялись и зашагали к большому дому на краю холма, каждый думая о своем. Джес уже не думала о карте, убедив себя в том, что все это – плод ее больного воображения. По-этому, единственный, о ком она могла сейчас думать – это Каспер. Ведь он стал ее единственным другом после того, как два с половиной года назад ее отец и отец Каспера отправились вместе в грандиозную экспедицию по Тибету. Около года исправно приходили письма, если конечно можно назвать «исправно» молчание по полтора – два месяца. Но это она еще понимала. Ведь не на каждом же шагу в Тибете стоит почтовое отделение. Но потом целых полтора года никаких известий. И вот теперь этот дурацкий амулет. На конверте надпись была сделана рукой отца, но внутри, кроме каменной полусферы не было ничего.
И все это время рядом был Каспер. Она уже и привыкла его так называть. И даже в мыслях он для нее был не Сергей Кострин, сын выдающегося археолога и ботаника, друга ее отца, а просто Каспер. Она даже улыбнулась, вспоминая, как на ее тринадцатилетие в комнату вместе с тортом вплыло нечто, смутно напоминающее кого-то, облаченного в когда-то чистую скатерть, с нарисованным ртом и прорезями для глаз. Вся эта композиция, при аккомпанементе неугомонного Баха, должна была изображать маленькое привидение. Вот с того дня Каспер и получил свое прозвище, которое так ему подошло, что даже родные стали называть его не иначе как Каспер.
«Да, как было весело тогда, когда все были вместе. Как было хорошо. Но это в прошлом. А сейчас для меня главное – учеба. И я выучусь, чего бы мне это ни стоило,» - думала Джес, шагая к единственному месту на свете, где ее действительно любили и где любила она.
Три года спустя.
Джес сидела и глупо смотрела на амулет, с которым вот уже три года не расставалась ни на секунду.
За кафедрой ректор с потрясающим рвением пытался втолковать им о каком-то там пласте, какой-то там поверхности. Но Джес глубоко безразличны были не только все эти пласты, но и все эти ректоры и это здание, которые за четыре года учебы ей порядком поднадоели. Она даже дрожала от нетерпения, когда думала о том, что осталось всего два учебных дня, затем экзамены и она дома. Наконец она увидит своих любимых друзей, Баха и Каспера. О, Господи, неужели она увидит Каспера?! Вот уже шесть месяцев она не была дома. В последний год учебы ее каникулы передвинули на неделю позже, поэтому, когда она приезжала отдыхать зимой, Каспер уже уехал.
Это странно, но отношения между ними нисколько не изменились, хотя, казалось бы они были уже взрослыми людьми. Ведь ей было уже девятнадцать, а Касперу двадцать два. Но они по-прежнему оставались верны своей дружбе. Иногда Джес думала, что ей не дано завести других друзей, кроме Каспера. Хотя, конечно, она любила его как брата, и одного друга ей было вполне достаточно, но ее пугало совсем не это. Она не могла понять, откуда берется этот безотчетный страх перед людьми. Некоторых она просто боялась, некоторых ненавидела. Вполне возможно это происходило по чистой случайности и «такие» люди попадались только ей, но с каждым днем она все меньше верила русским. Она вообще ни понимала, что она делает в России. Ей казалось, что это была всего лишь странная ошибка, чья-то скверная шутка. Бесспорно, она любила свою родину, она боготворила ее, преклонялась перед ее величественной природой, она любила свое родное, суровое болото, не представляла себе жизни без него. Но ведь не в этом дело. Она просто не понимала, как с этой дивной природой могли сочетаться скупость, почти звериная злость, эгоизм и неверие людей, живущих здесь, рядом с ней. Возможно она просто мало знала русских. Ведь ее отец до поры до времени старался оградить ее от общения с внешним миром. Но рано или поздно ей бы все равно пришлось с ним столкнуться. И она столкнулась.
Они тогда шли вдвоем через лес из поселка. До дома было совсем недалеко. Джес шла, вложив свою крохотную ручку в теплую, любящую руку матери. Ну а дальше все как в дешевом кино: кровь, крики. Единственное, что она помнила, это как мать пыталась ее оттолкнуть уже слабеющей окровавленной рукой в глубину леса. Как добралась домой, она не помнила. Да и вообще все, что было дальше: цветы, траур, закрытый гроб, какие-то ненужные слова – все это представлялось ей как в страшном сне. Она до сих пор не могла понять, почему отец не уехал оттуда. Может, он хотел быть поближе к воспоминаниям былого счастья? Может быть… Но в любом случае с того момента их жизнь круто переменилась. Отец, конечно, любил ее, но уже тогда слава о нем, как о прекрасном археологе, летела по свету. Он все реже бывал дома, пытаясь работой заглушить боль невосполнимой утраты. А затем вообще перестал появляться дома по несколько месяцев, разъезжая по свету. Джес росла одна. Но ей нравилась такая жизнь, хотя, возможно, это было из-за того, что она не видела другой. Но зато уже тогда, маленькой девочкой, она знала, что тоже пойдет по стопам отца и станет археологом. И вот сейчас она заканчивала элитный специализированный колледж, хотя поступлению в это прекрасное учебное заведение немало способствовала фамилия ее именитого отца. Ведь, бесспорно, фамилия Николая Кнурова была в то время на слуху у всех, кто хотя бы изредка смотрел телевизор и читал газеты.
Внезапно вихрь мыслей резко сбросил ее с небес на землю, опустив при это в душную аудиторию пятиэтажного здания. И резкий грубый голос ректора громогласно отчеканил, - Где это вы витаете сегодня, Евгения Кнурова?
Джес даже вздрогнула, услышав свое полное имя, от которого она, признаться, давно отвыкла. От испуга она даже выронила амулет и он грохнулся на пол, что, естественно, опять-таки, не порадовало ректора.
Но, вскоре, все взгляды вновь устремились к кафедре, где ректор все так же самозабвенно продолжал распространяться о своих пластах, а Джес, не менее самозабвенно, снова погрузилась в свои мысли.
Когда амулет шлепнулся, она внезапно вспомнила, что та карта – не плод ее воображения. Она действительно существует. И это была карта места, куда она непременно должна попасть. А сейчас, единственное, что ей нужно сделать – это рассказать обо всем Касперу. И она обязательно это сделает.
- Джес, может еще не поздно остановиться? - осторожно спросил Каспер.
- Ты что, - серые глаза, смеясь, смотрели на него, - трусишь?
- Ну уж трусом я никогда не был, - беззлобно сказал парень, почесывая длинным пальцем кончик своего носа.
- Ага! – А ты того парня помнишь, который ко мне в переулке приставать пробовал?
- Это который дзюдоист? – и оба покатились со смеху.
- Ага, - у Джес от смеха выступили слезы. – Он до сих пор, когда меня видит, оборачивается. Боится, что ты опять на него набросишься. Кстати, по-моему, синий цвет под левым глазом ему очень к лицу.
- Да-а. Весело было. – Каспер задумчиво посмотрел на Джес. – Ну так что – Тибет?
- Тибет!
И вот уже Тибет…
Под ногами, попеременно, то змеится песок, то крошатся камни. А воздух так густ, что, кажется, можно взобраться на высокую гору, вскинуть руки вверх, и медленно парить, как осенний лист.
Было жарко, наверху плохо было дышать. Окружающий пейзаж был просто потрясающий, но долгий перелет, а затем вынужденная прогулка пешком, да еще новая местность, новые люди, новая речь – все это быстро убедило Джес в том, что где бы мы ни были, а дома все равно лучше.
Иногда она задумывалась о том, куда они, собственно, направляются. Ведь единственное, что они знали, что ученые всегда пользовались услугами лишь одного проводника – Михаила Ланина. Этот человек имел русские корни и говорил по-русски. А этого ей сейчас и не хватало. Но она продолжала идти вперед, воодушевляемая, с каждой секундой меркнущими, утешениями Каспера. Бедный Серега! Когда Джес смотрела на него, у нее даже слезы наворачивались. Ведь бедному парню приходилось тащить не только большую часть довольно объемного багажа, но и удерживать рвущегося с поводка Баха. А здесь надо сказать, что хотя у Баха и было весьма призрачное сходство с великим однофамильцем, но тяга к свободе у него гораздо превышала любовь к независимости Иогана Себастьяновича.
Но они уже видели небольшой домик на краю холма и маленький заборчик вокруг.
Это давало им силы двигаться дальше, как трем лошадям, почуявшим воду.