ХВАТАЕТ ЛИ МАТЕРИНСКОЙ ЛЮБВИ НАШИМ ДЕТЯМ.
Феликс Россохин
Я люблю перечитывать роман «Война и мир» Льва Толстого. Книга, ее содержание, - всегда меня как-то успокаивают. Хотя и там есть много печальных событий. Такое действие книги на меня – может, из-за плавного и неторопливого изложения материала, отсутствия надуманных остросюжетных линий. Но, скорей всего, просто на меня действует постоянное ощущение безмерной любви автора к Родине. Что сейчас всем нам так не хватает.
Особенно люблю я перечитывать места о жизни семейства графа Ростова. Ну и, конечно, о Наташе Ростовой. И, каждый раз, я думаю – какие они все счастливые, эти Ростовы. Хотя и у них есть проблемы. Вы скажете – но ведь это дворяне! Ну и что, я уверен, пусть по-крестьянски, но не плохо, счастливо, жили и их крепостные.
Вернусь к Наташе Ростовой, о ее счастливом детстве. Хочется привести небольшой отрывочек из романа.
***
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
-А вот не спросишь, - говорил маленький брат Наташе, - а вот не спросишь!
-Спрошу, - отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери.
-Мама! – прозвучал по всему столу ее детски-грудной голос.
-Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
-Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
-Казак! – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
-Вот я тебе! – сказала графиня.
-Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно-весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
-Вот и спросила, - прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
-Мороженое, только тебе не дадут, - сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
-Марья Дмитриевна! какое мороженое? Я сливочное не люблю.
-Морковное.
-Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
***
Вы чувствуете, сцена сочится радостью, счастьем. Наташа переполнена любовью к ней, и всех окружающих, и, конечно, материнской любовью.
А как живут наши дети? Хватает ли им материнской любви?
Конечно, в обычных нормальных семьях наши мамы любят своих детей не меньше. Но вот расскажу об этом одну историю.
Моя дочь Юля в детсадовском возрасте вдруг сильно заболела, простудилась. Ей назначили антибиотики. Но ничего не помогало, температура держалась под сорок. У нас был хороший, заботливый участковый детский врач, мы, родители, им были и остались навсегда – довольны. До сих пор, встретившись, с желанием и благодарностью раскланиваемся с ним.
Но в том случае лечение не удавалось. От безысходности как-то вечером я пошел к соседу по подъезду, студенту военного медицинского факультета, спросить совета. И он предположил – наша дочь просто не переносит антибиотики.
Был я тогда небольшим начальником, и, грешен, попросил мать одной моей сотрудницы помочь нам. Она была врачом. Юлю с моей женой положили в отдельную больничную палату, к хорошему специалисту. Лечение пошло на поправку. Юля повеселела. И однажды говорит маме:
-Мамочка, как мне здесь хорошо с тобой! Мы с тобой одни, ты никуда не спешишь, не торопишься! И ты здесь вся моя, моя! Конечно, дома остались одни папа и сестренка. Но мы же их любим, и они как бы не одни. Но я так хочу иногда немного болеть, только чтобы ты была всегда со мной!
Ну что вот тут скажешь! Всю жизнь мы жили в хлопотах. Заработать денег, чтобы жить не хуже других. Заработать приличную квартиру, на что уходили годы. Я постоянно был в длительных командировках, работа была такая. И дом, и дети – были на жене. А ведь она тоже работала. И по необходимости, да и по желанию.
После того дочернего откровения в больнице внешне ничего не изменилось в нашей жизни. Сохранились все те хлопоты о семейном благополучии. Только с женой мы договорились – быть более ласковыми с детьми, стараться больше быть с ними, показывать им это. Чтобы между нами сочилась любовь и счастье. Как у Наташи Ростовой. Не знаю, удалось ли нам это.
А вот другая, более ранняя, сценка, уже из моего детства.
В годы войны мама водила нас с сестрой в детский сад, а братика – в ясли. А потом, три километра от поселка, шла в соседнюю деревню, где работала учительницей в школе. Отец был на войне. Позднее маму перевели работать в поселок.
Оставить сестру мою в детском садике для мамы была всегда большая проблема. Потому что дочка не хотела расставаться с мамой, и бегала за ней. Вот мы вошли в здание детского садика. И мама, попрощавшись с нами, спешит в свою школу на работу. А сестра вдруг разворачивается от своего шкафчика, оставляет меня и бежит за мамой. И к маме близко не подходит, хитрая, и маму к себе не подпускает, убегает от нее. Мама торопится, нервничает, у нее один выход – попросить встречных тетю или дядю отвести вон ту девочку в детский сад. И когда матери уже не видно, сестра успокаивается.
Я думаю, для ребенка, для девочки, такое расставание с мамой – это каждодневная трагедия. Если она даже в какой-то день и не сумеет убежать за мамой. Душевная трагедия. И сколько каждый раз было слез. И у дочки, а часто и у мамы. Но тогда была война, и придумать что-то – было затруднительно.
Наверно, какие-то гены моего рода, и гены моей сестры оказались и у нашей младшей дочери Маши. Нет, Маша не бегала за мамой, за моей женой. Когда мы привели Машу в детский садик, все было нормально. Она запомнила свой шкафчик, разделась, все уложила, как надо. И ручкой нам помахала.
Но, как только мы ушли, она нашла окошко, из которого видна была дорожка к нашему дому. Залезла на отопительную батарею, батареи были конструкцией широкие, И стала глядеть в окно, ждать маму. И так простояла, на своем «посту», целый день. И следующий день. И еще! И еще!
Воспитательница, конечно, принимала меры. Отвлекала ребеночка, уговаривала. Все постепенно наладилось. Дети наши любили детский сад. Но так всегда радовались, когда за ними приходили вечером папа – мама!
А вот еще один случай, из моей детской жизни. До сих пор не пойму, почему так тогда случилось
Время было послевоенное, голодное, холодное. Мама уже работала учителем в поселковой школе. И однажды она поехала в областной город, на барахолку. В магазинах тогда нельзя было ничего купить. Наверно, я упросил ее взять в город и меня. Но, конечно, маме, в ее делах, я очень мешал. Ей ходить нужно было по барахолке, в толпе. Наверно, мама вдруг увидела объявление – «зверинец!». Такой, «передвижной». Но, с настоящими зверями, со львом, тигром, волков мы видали и так, в лесном краю жили. Мама предложила, а я, наверно, согласился туда пойти.
Но, как только мама ушла, мне подумалось: «Мама меня бросила!». Я не знаю, почему мне так подумалось. Причин так думать – ну, не было! У мамы нас было трое, детей, отец, пожалуй, уже вернулся с войны.
Я бросился к выходу – мама уже ушла! И полдня простоял я у входа в зверинец, только изнутри. Никаких зверей мне не захотелось смотреть! Вот ведь какая оказия случилась!
Не помню уже, подходили ли ко мне люди, жалели ли меня. Не помню, как и мама пришла. Помню только, не ругала она меня, пожурила немного. Да пожалела, что зверей я не посмотрел. Времени уже, чтобы сделать это - не было, на поезд надо было спешить.
Хотя, что тут загадочного, чему удивляться. Ребенок в первый раз оказался в большом городе. В первый раз остался один, без мамы. Как тут не запаниковать!
В своих воспоминаниях я затронул жизнь двух поколений. А вот о внуках, я даже и боюсь браться, чтобы что-то рассказать. Дочка моя, Юля, решила воспитывать своего сыночка, нашего внука Семена, по западным меркам, только добром, только лаской. Вот только что получится из такого воспитания. Я прихожу за внуком в школу, там перемена. И что там делается в коридоре! Шум, крики, ребятишки бегают, как угорелые, каждый, как челнок в швейной машинке. Юлы какие-то, в вечном движении. Через пару минут у меня уже закружилась и заболела голова!
То же самое я вижу и на детских площадках. Когда, со своей внучкой Тонечкой прихожу туда. Я только и мотаю головой, чтобы не потерять Тоню. И на улице, возле школы – такая же картинка. Какофония какая-то – каждый раз мне хочется сказать.
Мне кажется, в наше время такого не было. Но, скорее всего, я забыл. Помню вот, бежал по школьной лестнице вверх, и уткнулся своей головой прямо в живот завучу школы. Так стыдно было.
Но, дело, конечно, не в этой детской какофонии. Куда от нее деться. Так и должно быть, наверно. Намолчатся и насидятся еще, когда стариками будут. Как я сейчас.
Мы в свое время понимали – родителям, матери – тяжело. Потому что – война, у многих, да почти у всех, - отцы на фронте. Да еще – если в семью горе придет, похоронка. Беда объединяет. Мы чувствовали, старшие, мама, - отдают нам все, что остается. Остается от необходимого. Для жизни всей семьи. Без чего прожить – уже нельзя. И было взаимопонимание. Понимание взаимных обязательств. Мы помогали матери, родителям, не требуя ничего взамен. Как-то, даже не задумываясь над этим. Как бы все происходило само - собой. И эта атмосфера понимания, взаимной помощи – она сохранялась долгие годы.
А сейчас…. Конечно, не война. Конечно, все сыты, обуты, одеты.
Но, вот я делаю какое-то замечание внуку. А он мне так обстоятельно, последовательно, логично доказывает, что я не прав. Доказывает упрямо Но, - зачем! Даже, если я и не прав. Он же должен чувствовать, что я его бесконечно люблю. Или вот, подходим с внучкой к оживленному перекрестку, машины снуют. А внучка вдруг затевает со мной игру в кошки – мышки. Прячется у меня за спиной, я головой влево, она – вправо, я головой вправо – она…. Я нервничаю, машины-то рядом несутся. И шлепаю ее. Она обижается и плачет….
Мой молодой коллега по работе, в ельцинские времена, убеждал меня, что в детях нужно теперь воспитывать бойцовские качества. И своего сына он будет воспитывать только так. Потому что, социализм кончился.
А я противился. И говорил, что своих внучек хотел бы видеть тургеневскими барышнями. А внуков – чтобы им хотелось защищать слабых в жизни. Но, чтобы они были и сильными, иначе - какой ты защитник.
Ну, со своими внуками я еще как-нибудь разберусь. Главное, любить их!
А вот как быть с учениками. Шелеховской школы, в Иркутской области. Где девятиклассники избивали больную учительницу физкультуры. И «выкладывали» эти картинки в интернет. И другие ученики об этом знали, и родители. И учителя.
Это не вылечишь. Я бы закрыл эту школу – навсегда. Или, хотя бы – на сто лет.