Однажды в конце августа Понышев, наш сосед по шести дачным соткам, переполошив при входе всех собак, явился на свой участок в седьмом часу утра, затратив на дорогу из Москвы вместо положенных трех часов — целых двенадцать. Явился он в виде самом плачевном — весь в репьях, в разорванных на колене брюках, мокрый от росы, злой и мрачный. Обе ладони его были густо испачканы креозотом.
От станции Ерденево до наших участков тридцать минут пешего ходу, но в том-то и штука, что, волею обстоятельств, идти ему пришлось вовсе не от Ерденева, а от какой-то безвестной дальней платформы, название которой, естественно, вылетело у него из головы, поскольку он никогда так далеко не уезжал, и на платформе этой был единственный раз в жизни… Тем более, дело происходило ночью. А ведь электричка могла бы увезти его и еще дальше, если бы чудом не вырвался он из цепких лап захватчиков, отпросившись в тамбур, якобы покурить…
Все началось с того, что Понышеву посчастливилось проникнуть в калужскую электричку без билета. Как-то очень удачно сумел он проскользнуть сквозь турникет, пока охранник сражался с застрявшею в проходе толстой бабой. Вообще вся жизнь Понышева состояла из маленьких удач и маленьких потерь, из мелких радостей и мелких же огорчений... Понышев, может быть, рискнул бы и бросился однажды за большой удачей, но слишком он был осторожен и прекрасно понимал, что завладей он каким-нибудь большим и аппетитным куском жизненных благ — сейчас же налетят на него со всех сторон алчные хищники и отнимут добычу, может быть, даже и вместе с самою жизнью. Что там далеко ходить за примером — ведь застрелили же только за последние два года и банкира Агуреева, и биржевика Тебенькова, зарезали под рижской эстакадой сутенера Зворыкина, отравили черной икрой начальника таможни Виталия Петровича Муху с домочадцами, и на всех похоронах был Понышев, и речи говорил, поскольку это все бывшие однокурсники, сослуживцы и соседи.
А потому он и не высовывался, и не рисковал. Экономил вот на билете до Ерденева сто рублей и был вполне доволен.
Понышев все рассчитал верно — электричка до Калуги была последней, а потому вероятность появления ревизоров приближалась к нулю. Они любят работать в поездах многолюдных, дневных, частых, когда удобнее выходить на станциях и пересаживаться на встречную электричку...
Тем огорчительнее было Понышеву увидеть приближающихся к нему тетки и дядьки в синих форменных фуражках с блестящими щипчиками в руках. Следом за ними шел долговязый сутулый милиционер, постукивая черной резиновой дубинкой по спинкам сидений.
Вагон был совершенно пуст, не считая двоих подвыпивших мужиков, которые ничуть не стесняясь появлением представителей власти, продолжали мирно беседовать в уголке вагона и даже не потрудились убрать пустую тару под лавку.
Сердце же Понышева при приближении контролеров заполошно дрогнуло, он сжался, съежился, повернулся боком и припал лбом к холодному вагонному окошку, за которым неслась куда-то с мельканием и свистом испуганная ночь. Ничего нельзя было разглядеть за этим окошком. И в этот самый момент Понышев сумел сориентироваться в пространстве и времени, и вспомнил вдруг, что сейчас будет станция Ерденево! Именно сейчас. Ах, как удачно! То есть, высадят его, согласно инструкции именно там, где ему и нужно. Это была одна из тех мелких удач в жизни Понышева, о которых мы уже упоминали.
Как порою ничтожные обстоятельства решительно меняют характер и поведение человека! Нет бы Понышеву смириться и скромно выйти из вагона, так нет ведь — захотелось ему еще и моральную выгоду извлечь из своего положения, ему захотелось покуражиться.
— Ваш билет, гражданин! — спокойным служебным тоном, как водится, спросил контролер.
Понышев не пошевельнулся, продолжая пристально вглядываться в сумятицу ночи. Тогда контролер легонько потрепал его по плечу. И вот тут-то Понышев вскинулся:
— В чем дело! — тонким и неприятным голосом крикнул он. — Кто дал право?..
— Ваш билет, — строго сказал контролер, почуяв «зайца».
— Никогда билета не беру, — сухо отрезал Понышев. — Принципиально... Пока эта сволочь у власти...
Некоторое колебание отразилось в лице пожилого усталого контролера. Очевидно, он тоже имел свои претензии к «этой сволочи у власти». Но колебание очень скоро прошло, чувство служебного долга победило, и лицо контролера вновь стало непроницаемо суровым. Еще строже глядела на Понышева тетка в фуражке.
— Или предъявляй билет, или выходи к чертовой матери! — сказала тетка. — Тебе куда ехать?
— В Калугу, — мрачно огрызнулся Понышев, внутренне торжествуя.
— В Калугу, в Калугу... А ведь это последняя электричка, — усмехнувшись, сообщила тетка. — Выйдешь сейчас в Ерденеве, и ночь куковать тебе на станции. Да и станция уже заперта...
— Плевать я хотел! — сказал Понышев, и добавил мстительно, хотя и не совсем к месту: — Не хрен было державу разваливать...
— Ну-ну-ну, потише тут... — предупредил милиционер. — Выходи давай. Или штраф гони. Нечего тут агитировать...
— Шиш вам, а не штраф! — Понышев обиженно насупил брови, накинул на плечо ремень сумки.
— Электричка последняя! — напомнила тетка.
— Да здравствует эсэсэр! — хрипло сказал Понышев и пошел в тамбур.
Противники растерянно молчали, глядя в его уходящую спину.
Поезд, между тем потихоньку стал замедлять скорость.
Понышев стоял в тамбуре лицом к дверям и ухмылялся сам себе в полумраке.
— Ладно, пес с тобой, — послышался за спиной его голос. — Иди в вагон, раз денег нет. Не торчать же, в самом деле, на станции всю ночь.
Понышев напрягся и не нашелся, что отвечать. Он продолжал стоять спиной к противникам, но ухмылка сошла с его лица. Поезд уже ощутимо замедлял ход.
— Слышь, мужик, — вмешался милиционер. — Иди на место. Не надо штрафа.
Понышев продолжал молчать.
— Иди-иди, — дернула его за рукав тетка.
— Ну, уж нет, — мрачно сказал Понышев и оперся о дверь ладонью. — Тут дело принципа...
Поезд остановился, но дверь почему-то мешкала отворяться. Пауза становилась слишком напряженной. Наконец, створки двери с шипением начали расходиться, и Понышев, не дождавшись, пока она раскроется полностью попытался юркнуть в образовавшуюся щель, но не тут-то было...
— Вот чудак! — удивился милиционер, хватая его за локоть. — Обиделся он!
— Сказано же тебе, что поездов нет! — громко повторил контролер, хватая Понышева за другой рукав. — Вишь, гордый какой, чуть что — в обиду кидается... Нешто мы враги тебе...
— Поди, зарплату третий месяц не выдают, или какой там, — жалостным голосом сказала тетка, оттирая Понышева от дверей. — Ну и нечего тут выпендриваться. Вишь, принципиальный выискался... Иди себе в вагон и поезжай до своей Калуги.
Понышев дернулся в цепких руках, растерянно стал озираться, но помощи ждать ниоткуда не приходилось...
— Иди-иди, — подталкивая его в вагон, с мягкой укоризной говорил контролер. — Иди-иди, не брыкайся...