Санитар осторожно поставил банку на стол.
- Что это? – спросила Дзингер.
- Глазариум, ваша честь, - не задумываясь, ответил один из блюстителей психического здоровья прозарутян.
- Я вижу, что не ушариум. Зачем сюда- то притащили?
- С предварительным диагнозом - активно текущая прозафрения – некая Лара Галль была насильственно госпитализирована в психиатрический кружок сайта. Вот выписка из истории болезни: “В результате проведенного ультрабуквенного обследования выяснилось, что у пациентки отсутствуют признаки самоидентификации; признает себя виновной во всех прозаруских грехах, не умеет посылать оппонентов нах, при виде матерных слов теряет остатки сознания. К больной применили душ Дерьмо, грязевые ванны и словошоковую терапию. Выписана на свою авторскую страницу ввиду безнадежного состояния. Главврач отделения – доктор прозаскандальных наук Коллегафил.” Нам было поручено доставить ее сюда в качестве подозреваемой в любом первом подвернувшемся преступлении. Однако по месту прописки нашей бывшей пациентки мы нашли только вот эти глаза. Забирайте и судите их, ваша честь.
- А больше там ничего не было? – судья подозрительно уставилась в оттопыривающийся карман другого санитара.
- Были еще губы, но мы их хотели на заначку оставить, - нисколько не смутился тот. – Мало ли, если совсем скучно станет, можно будет на них опыты ставить. Медицинские.
- Отдайте губы мне, -требовательно протянула руку Дзингер. – Ну же, я жду.
- Ваша честь, мы, конечно, понимаем. При вашем собственном неприглядном узкогубии еще парочка таких же тонких уст придется в самый раз, но для науки они нужнее. Если хотите, можем предложить взамен два узких лба. Добавите к своему и получится вполне приличный лоб мыслителя.
- Губы на стол и марш в свое отделение, - прошипела Дзингер и устало оперлась лбом о свою ладонь, которая полностью накрыла и лоб, и глаза, и нос судьи.
“Просто у меня ладонь широкая”, - мысленно успокоила она себя.
Санитар неохотно, но все же положил губы в банку.
- Вы им, ваша честь, особенно не доверяйте. Они всякий бред несут. Их навязчивые идеи и фобии одолевают, - предупредил он напоследок.
- Фамилия? – обратилась судья к банке.
Она пыталась смотреть пристально в глаза собеседника, но у нее не получалось. Четырехглазики плавали вольным стилем и пускали пузыри, которые, презирая все законы физики, струились почему-то вниз, а не вверх, как и положено.
- Паст Перфект, - робко представились губы.
- Куда Лару Галль дели?
- Никуда. Она осталась. Вот эти две пары глаз ее,- уголки губ ткнули в сторону тоскливых зрачков. – А вот те – ослика.
- Какого ослика?
- Синего, ваша честь. Из позднего сна.
Дзингер задумалась. У нее тоже бывали поздние сны. Правда, ослика она не встречала в них. Ей часто снилась грустная мартышка на набережной одного курортного южного города. Короткий кожаный ремешок соединял ошейник вокруг шеи обезьянки и руку бойкого фотографа в полосатых шортах. Мартышка тоскливо смотрела на море и каждый раз, когда в полосатый карман хозяин прятал очередную купюру, ремешок резко дергался и она обнимала очередного собрата по эволюции для моментального снимка на память, удивляясь парадоксу жизни – труд сделал из обезьяны человека, но оставил ему мозги пресмыкающегося.
- Даю два дня для восстановления потерянного лица, - хлопнула в ладоши судья и покрошила в глазариум печенье.