ДЕНЬ МИНУВШИЙ
История большой семьи Татьяны Пуртовой по бабушкиной линии начинается в деревне Солодилово Голышмановского района Тюменской области. Все в их роду были потомственными крестьянами. Занимались земледелием, держали домашний скот, птицу, были неутомимые труженики. Всё делали своими руками. Выращивали пшеницу, овёс, лён, картофель, овощи. Пшеницу мололи на муку, сами пекли хлеб, обрабатывали лён, ткали холсты и шили из них одежду.
Семья была большая, работали от зари до зари. Осенью, после сбора урожая, лишние продукты мужчины увозили в город, продавали. На вырученные деньги покупали хомуты, сбрую, сельскохозяйственный инвентарь. Женщинам обязательно привозили подарки, а детям – гостинцы.
В феврале 1929 года свалилась нежданная беда: началось раскулачивание. Оно напрямую коснулось семьи Александра Ческидова, прадеда Татьяны Пуртовой.
Семья в деревне считалась зажиточной. Сельский Совет принял решение – раскулачить. Кроме них в список попали ещё пять семей деревни Солодилово: Поповы, Уваровы, Казанцевы, Ковалёвы и Шевелёвы.
Самого Александра Евгеньевича арестовали, а жену с детьми и семью старшего сына Афанасия отправили в ссылку. Куда повезли его семью и другие пять семей никто не знал. Думали, что вывезут подальше за деревню и расстреляют. Потому что их повезли на лошадях налегке, только в том, в чём они были одеты, с собой взять ничего не разрешили. Бабушке Татьяны Пуртовой Александре Александровне было тогда всего шестнадцать лет.
Но оказалось, что их участь не расстрел, а ссылка.
«Раскулаченные» семьи везли из родного Солодилово долгих четыре месяца на север, через Тюмень, Тобольск, Демьянское и, наконец, привезли в Самарово. Везли от деревни к деревне, давая немного отдохнуть лошадям, которые выбивались из сил, меняли их на постоялых дворах.
Дорогой беременные женщины рожали прямо в санях, дети тут же умирали. Грудные дети замерзали на руках у матерей. Мёртвых везли до ближайшего сельсовета, там оставляли и ехали дальше. Бабушка рассказывала Татьяне Викторовне, что обоз был такой большой, что ему не видно было конца. Шло одновременно до шестисот подвод.
Александра Александровна потом поведала своей внучке и о том, что в Самарово они поступили в распоряжение комендатуры без права переписки, без права голоса и без права выезда. Сначала «раскулаченные» ходили на отметку в комендатуру каждую неделю, потом на протяжении двадцати трёх лет раз в месяц.
Только в 1953 году после смерти Иосифа Сталина им всё-таки были выданы паспорта. А до этого времени они считались врагами народа.
Через полгода после высылки семьи, Александра Евгеньевича выпустили из тюрьмы и отправили следом на север. Только спустя ещё полгода прадед Татьяны Пуртовой нашёл свою семью.
Первое время они жили на постоялом дворе в Самарово, потом в банях у местного населения. Жители Самарово поначалу их боялись, перешёптывались: «ссыльные, ссыльные», а позднее жалели и нередко помогали, чем могли.
Все ссыльные были очень истощены, и поэтому их с трудом брали на работу, а подростки, чтобы получить её, намеренно добавляли себе года. Труд был самый тяжёлый: долбили лёд, мыли баржи, заготавливали дрова. «Врагов народа» часто перебрасывали с одного места на другое. Их руками на Югорской земле построены посёлки Луговое, Нялино.
Жить на новых местах начинали в убогих землянках, затем выстраивали бараки, в которых, как правило, жило не менее пятнадцати семей. Внутри вдоль стен были сколочены нары, посередине – печь, вокруг которой за ночь всем надо было просушить свою одежду, особенно осенью и зимой.
Кормили плохо. Привозили мороженый картофель и зелёные помидоры. Жиров вообще не было никаких. А картошка, чтоб не сгнить, так и лежала в мешках на улице, её отрубали топором каждый себе и варили. Хлеб же выдавали скромной пайкой и только в том случае, если ссыльный выполнял норму.
Немудрено, что люди всё больше слабели и часто умирали от неизбывного голода и болезней. К тому же конвоиры обращались жестоко, регулярно били людей плётками. Если кто-нибудь пытался бежать от невыносимых условий жизни, его догоняли верхом на лошадях и забивали до смерти.
Бабушка Татьяны Викторовны рассказала случай, как однажды она спасла своего отца от голодной смерти.
Александр Евгеньевич находился тогда в Нялино на лесозаготовках, был уже очень слаб, дневную норму не мог выполнять. Ему давно перестали давать хлеб. Когда дочь пришла в барак к отцу, то люди сказали, что тот уже едва ходит, поэтому с работ в барак приходит самым последним.
Александра Александровна отправилась ему навстречу. Действительно, он шёл с заготовочного участка, едва волоча ноги, а когда увидел и узнал дочь, заплакал. Единственный вопрос отца был: «Как ты меня нашла?». Александра ответила, что пришла забрать его. Обо всём договорившись, дочь собрала его нехитрые «пожитки» и ушла. Она оставила ему булку хлеба, которую специально принесла из дома и с которой он ночью ушёл. Наудачу барачного конвоира в это время не было.
Передвигался прадедушка Татьяны Пуртовой в сторону дома только ночами, а днём прятался глубоко в лесу или у сердобольных и молчаливых местных ханты… В посёлок Луговое, где жила его семья, он пришёл только через месяц. В это же время приехал его старший сын Афанасий, который тайком убегал на родину и привёз с собой полный мешок муки. Это обстоятельство в ту зиму поддержало всех домочадцев, помогло выжить.
Весной по распоряжению комендатуры семью Ческидовых в числе пятнадцати других отправляют в Самарово на строительство рыбокомбината. Когда их увидели, таких тощих и изморённых, то однозначно отказались взять на работу. Многие, смирившись, вернулись обратно в Луговое.
Но трое мужчин, в числе которых был и Александр Евгеньевич, не поехали, сказали, что хоть здесь помирать, хоть там – разницы нет, не поедем. Решили ещё раз зайти к директору рыбучастка, попросить работу.
Директор, посмотрев на них, предложил выдолбить в баржах лёд и вымыть их, это было для них своеобразным испытанием. Но с их трудолюбием и жаждой жить, им не страшна была любая работа. Мужчины долбили лёд, женщины и подростки вытаскивали, потом мужчины на костре грели воду, а остальные члены семей мыли и досуха протирали баржи.
Принимал работу сам директор. Увидев результат труда ссыльных, был восхищён. Похлопав по плечу, сказал «молодцы», тут же распорядился выдать на каждую семью по два килограмма чебаков и велел оформить на работу.
Семьи ссыльных заготавливали лёд для ледников, выгружали рыбу с барж, вёснами готовили дрова для пароходов, а вечерами с 20.00 до 23.00 строили Самаровскую дорогу. Выпиливали лес, корчевали пни, тачками возили землю. Это была сверхурочная работа, за которую ничего не платили. Потом строили консервный комбинат и северную часть города, в том числе и сын Александра Евгеньевича Афанасий. Кстати, фамилии Ческидовых, Поповых и Уваровых есть в книге «Летопись города Ханты-Мансийска.
Афанасию Александровичу (двоюродному деду Татьяны Пуртовой) через два года удалось снова бежать в Солодилово. С собою он увёз всю свою семью. Но на родине он был сразу арестован и посажен в тюрьму. Из тюрьмы, когда началась Великая Отечественная война, он добровольцем ушёл на передовую в штрафном батальоне. На фронте пропал без вести.
Вот так сурово и во многом недружелюбно принял в недалёком прошлом Ханты-Мансийск предыдущие поколения семьи Татьяны Викторовны. Но вырванное и брошенное на верную гибель семейное древо крестьян Ческидовых из деревни Солодилово выжило, пустило крепкие корни на новом месте.
ДЕНЬ СЕГОДНЯШНИЙ
– Ханты-Мансийск – это мой город, моя родина, – говорит Татьяна Пуртова. – Я люблю его и привью эту любовь моим детям. В этой земле лежат три поколения моих родственников.
В Ханты-Мансийске поколения семьи Татьяны Викторовны по линии бабушки прожили 380 лет, по дедушкиной линии – 377 лет. Общий трудовой стаж их династии в нашем городе составляет 352 года.
Татьяна Пуртова продолжает:
– Участие нашей семьи в развитии Ханты-Мансийска, начиная с прадедушки и прабабушки, считаю, неизмеримо большое. Это именно они в числе первых начинали поднимать из тайги новый город, прокладывали дороги, тротуары, ими построены многие первые жилые дома и часть предприятий.
Мамино поколение озеленяло улицы, разбивало газоны, участвовало в субботниках и воскресниках по очистке Ханты-Мансийска. Это их руками посажены и выращены по всей улице Гагарина красавицы берёзы. Правда, при недавней реконструкции дороги большинство берёз погибло, но часть всё-таки осталась, как памятник их поколению.
Мы тоже чтим память своих близких и родных, поддерживаем семейные традиции. Все наши предки были исконные крестьяне, поэтому и наша семья, вернее, моя мама имеет дачу, на которой работаем все, включая маленьких детей. Младшие помогают бабушке рвать траву и поливать грядки, старшие оказывают более существенную помощь.
В нашей семье принято отмечать каждому день рождения. Традиционно печём рыбный пирог, стряпаем торт, накрываем праздничный стол. В подготовке этих семейных праздников принимает участие каждый.
На протяжении многих десятков лет в нашей династии передавались мастерство и различные умения от отца к сыну, от матери к дочери. Все женщины в роду умели шить одежду, вязать, вышивать. У нас сохранились старинные полотенца и скатерть от моей прабабушки (бережём как реликвию) из чистого льняного полотна своего домашнего приготовления. Эти вещи были привезены в ссылку из Солодилово.
От моей бабушки сохранились околодки с кружевами. Это такое парадное убранство для кроватей. Вначале по бокам заправляли кровать такой вот кружевной простынёй, а уже потом сверху накрывали покрывалом.
Самая древняя реликвия нашей семьи, бережно передаваемая из поколения в поколение уже на протяжении полутора веков, – это большая рукописная церковная книга на старославянском языке, которая дошла до нас тоже от прабабушки. От неё же хранится у нас сечка. Ей порядка семидесяти лет.
А вот на память от дедушки осталось самодельное корытце, выдолбленное уже в ссылке, ему около шестидесяти пяти лет. В нём секли овощи для пирогов и для холодца секли мясо. Это же назначение оно вместе с сечкой имеет и у нас…
Уже усаживая семью Пуртовых для фотографирования, я не удержался от вопроса: как Татьяне Викторовне и Дмитрию Петровичу удаётся справляться с воспитанием такого достаточно редкого в наши дни количества детей? Может, какой-нибудь особый метод или система?
Оказалось, что какой-то особой системы в воспитании нет. Требования ко всем одинаковые с учётом возраста и умений. Старшему из детей, Ване, больше всех досталось нянчиться с младшими, пока не подрос Паша, и можно стало поручать часть забот ему. Ваня в четыре года уже мог дать бутылочку, покачать малыша, в восемь лет он мог спокойно перепеленать, покормить, а в десять – постирать пелёнки, погулять с маленьким.
Паша тоже помогал ухаживать за малышами, но ему досталось намного меньше, чем Ване. Сейчас старшие так же опекают младших, утром отводят в детский сад, вечером приводят. Помогают раздеться, прибрать на место одежду. В свободное время играют с ними или гуляют на улице. В наше отсутствие кормят их, укладывают спать.
Обязанности по дому распределены всем. Кто-то дежурит по кухне, кто-то по коридору, кто-то по комнате. Приобщается к уборке уже и Настя, которой четыре с половиной года. В конце недели сдают дежурство, меняются участками.
Мы, взрослые, обязательно контролируем и добиваемся добросовестного отношения детей к исполнению своих обязанностей. Конечно, не обходится иногда и без наказания в виде угла, лишения игры или прогулки, просмотра телевизора, а иногда применяется и ремешок.
По поводу того, что послужило побудительным мотивом для участия в недавнем конкурсе «Семья года», Татьяна Викторовна искренне ответила:
– Захотелось рассказать о своих родственниках. Как много было ими сделано для Ханты-Мансийска, как неимоверно много довелось пережить, перетерпеть.
Только благодаря их жизнелюбию и трудолюбию многим удалось выжить в то «не выживаемое» время, и как мало они заработали у Родины. Они наравне со всеми, как могли, не жалея сил и здоровья, строили новую жизнь, от которой взамен так ничего и не получили.
На новой земле наши бабушки и дедушки снова выстроили себе дома, завели скот, разработали огороды. Они научили своих детей, а потом и внуков вести хозяйство, обрабатывать землю, научили жить и радоваться жизни, научили любить людей. За это им от нас всем низкий земной поклон.