При автоаварии с "Москвича" сорвало зеркальце заднего вида. Оно лежало на обочине, расколовшееся на мельчайшие кусочки, но не разлетевшееся благодаря прочному ободку обрамления. Паутина трещин превратила зеркальную поверхность в матовую. Почему-то это замутненное трещинками зеркальце высветило в моей памяти один эпизод.
Однажды летним днем возвращался из загородной поездки. В ожидании троллейбуса расположился на свободной лавочке. Вскоре на лавочку подсели двое бездомных бродяг с бутылкой "Агдама" в руках. Несмотря на определенную степень поддатости или благодаря ей держались они самоуверенно. Это были бомжи из преуспевающих. Им где-то только что перепал фарт. Разговор между ними шел о погрузочно-разгрузочных работах. Отметив взглядом мое присутствие и по виду походных одежек приняв за своего, бродяги продолжили без стеснений препираться. Тот, что держал в руке бутылку, сыпал блатными словечками и "катил бочку" на напарника. Он распечатал бутылку и принялся в одиночку смаковать содержимое. В это время его дружок сидел с покорным безразличием, нахохлившись по-воробьиному. Меня возмутила наглость первого и безропотность второго. Приглядевшись, заметил, что бомж с бутылкой имеет скользкий тусклый взгляд человека с разбитой замутненной душой, тогда как его дружок зыркнул на меня с раздраженным унынием. Я поспешил равнодушно потупиться, но мысль уже вылетела. Угнетаемый скрепил в душе своей осколки человеческого достоинства ободком мужества и преобразился:
— Дай сюда бутылку' — решительно потребовал он от напарника.
— На, глотни, — тотчас примирительно отреагировал приблатненный: — Будь я гад, если пожалею этой дряни.
Завладевший бутылкой никак не реагировал на слова, а основательно приложился к содержимому бутылки и остаток вовсе не вернул.
От изменений в поведении друга прежде наглевший заюлил:
— Пей, сколько влезет. Нет базара.
— Я хочу, чтобы ты замолк, — жестко потребовал прежде робевший, поднимаясь с лавочки.
Блатной поплелся следом, по-собачьи поджимая зад.