Контакты на Прозе. ру

Андрей Гусев
 
За пять лет присутствия на «Прозе.ру» у меня здесь было много разнообразных (иногда забавных) встреч, знакомств и контактов. По большому счёту все эти communications я рассматриваю как контакты с безбрежным океаном мировой русскоязычной прозы. Вот… написал и даже рассмеялся. Итак, поехали!

 

МИХАИЛ ТИТОВ

 Не знаю, как у других, а мой опыт службы в Останкино говорит о том, что люди, работающие в кадре, пишут не очень-то здорово. Но бывают исключения — такие, можно сказать, телевизионные белые вороны. Автор книги «Бег на месте» телевизионщик Михаил Титов — из их числа.

 Познакомился я с Михаилом Владимировичем на «Прозе.Ру». Знакомство наше до сих пор чисто виртуальное, поскольку живёт он далеко от меня, на Тюменском севере в Югорске (география «Прозы.Ру» по-настоящему восхищает). Пришлось даже порыться в атласе, чтобы выяснить, где находится 30-тысячный Югорск. Уж потом сам Михаил сообщил мне, что в городе базируется «Тюментрансгаз», а телевидение у них корпоративное с вещанием по Ямалу, Югре и части Свердловской области, а через спутник "Ямал-100" и в остальную Россию.

Несмотря на заочное знакомство, очередной сборник рассказов Михаила — вещь для меня вовсе не виртуальная. После трудного рабочего дня и пары бутылок пива за ужином я, порой, беру в руки «Бег на месте» и, отложив все дела, забыв любимую «Прозу.Ру», с удовольствием погружаюсь в мир героев Михаила Титова. Этот мир своеобразен. В нём уживаются такие несовместимые вещи, как любовь и рутина, вечность и смерть, красота и предательство. Иногда кажется, что мир этот — офигенная совокупность ловушек. Они появляются и исчезают без видимых причин, и тогда привычное становится опасным, простое перестаёт быть лёгким, яркое превращается в серое. Жизнь запутывается до невозможности, а мир продолжает ухмыляться, взирая на людскую суетность.

И ещё в этом мире есть алкоголь. Временами сия штука очень даже нравится героям Титова. Пить — так же замечательно, как и не пить, провозглашают они; при этом одни пьют, когда им плохо, другие — когда им хорошо. Иногда, как в рассказе «Степень отрицания», герои (случайно встретившиеся бывшие любовники) пьют прямо из горла, сидя на старой кровати в крошечной комнате и передавая бутылку водки друг другу. Иногда «заполняют собой пространство небольшого барчика» в центре Москвы, где можно выпить в кредит, — как Санёк и товарищ Костян Дзержинский из «Игры с переодеваниями в женское платье». Порой это просто рюмка коньяку, которую «всегда требовала после прямого эфира» Ольга — молоденькая звезда областного телевидения в рассказе «Секс и другие нестандартные ситуации». А то «пол-ящика водки, по 10 бутылок сухого и шампанского» приобретается (чтобы отметить день рождения начальницы) на личный состав маленькой провинциальной газеты в повести «Две ветлы и куст сирени». Но встречается и что-то действительно нестандартное. Например, «150 водки и 54 тоника». Почему именно 54 грамма? Просто герой рассказа «Бег на месте» каждый день прошагивает 54 ступени вниз и 54 ступени вверх — живёт он на пятом этаже.

Однако очень скоро начинаешь понимать, что герои Титова устали от обыденности, они хотят наполнить свою жизнь смыслом, совершить ПОСТУПОК, но не знают какой и как. Некоторые всё же пробуют это сделать: когда приходит разнарядка на сокращение, самый опытный сотрудник компании сокращает сам себя — просто пишет заявление об увольнении по собственному желанию. Только и это ничего не меняет, его бег на месте продолжается. «На что настраиваешься, то и происходит», — с горечью заключает он.

А алкоголь… что ж, он есть в этом мире, без него было бы ещё хуже.
 

…Чёрт! кто знает, может быть, и все мы на самом деле обитаем в рутинном несправедливом мире, подобном тому, что сконструировал в своей книге Михаил Титов? И продолжаем свой бег на месте, потому что остановиться — значит умереть.

Впрочем, как написал один хороший человек, воля и мужество требуется не для того, чтобы исправить мир, а для того, чтобы удержаться от этой попытки.

 

ВИКТОР ВИНЧЕЛ

 Бывают авторы одного романа. В том смысле, что писатель написал много, вещи его неординарны, но запоминается он читателю как автор какого-то одного произведения. Оно стоит особняком в его творчестве и, честно говоря, на порядок выше всего остального.

 Это я к тому, что с Виктором Винчелом (Вайнерманом) произошло нечто подобное. Впервые его повесть «Я ненавижу зеркала» попалась мне на Прозе.Ру. Я прочитал её запоем, написал восторженный отзыв. Потом мы стали переписываться по электронной почте — наверно, это самый удобный способ общения, когда между собеседниками расстояние в пол-России. Много позже Виктор Соломонович прислал свою книгу «Зеркала», где так понравившаяся мне повесть была напечатана. Я прочитал ещё раз; не скрою: с удовольствием! В бумажном варианте повесть только выигрывает.

 Вы спросите, к какому жанру отнести «Зеркала» и, вообще, о чём это? Тогда давайте по порядку.

 Мыслимо ли, чтобы 50-летний мужчина, директор солидного музея, профессор написал остросюжетную эротическую прозу с детальным описанием изнасилования, да ещё при этом и от женского лица? Если б такой вопрос задали два года назад, я, скорее всего, ответил бы отрицательно. Но с тех пор появилась книга «Зеркала», и моё мнение круто изменилось. Теперь-то я понимаю, что главное здесь — это вопрос литературного мастерства, умения перевоплощаться, писательского драйва, если хотите; а ещё уверенности в себе, жизненного опыта, доверия собственной интуиции. И пусть некоторые подробности вызывают у меня, как у медика, ощущение медицинской неправды, я точно знаю, что в повести есть правда жизни. Это для литературного произведения главное. А отдельные неточности… что ж, и у Достоевского был «круглый стол овальной формы». Однако классик, когда ему указали на ошибку, ответил: «Оставьте так…». Наверно потому, что сознавал: мир без ошибок — опасная иллюзия.

Но вернёмся к повести Вайнермана. Она, конечно же, не об изнасиловании (хотя это один из ключевых эпизодов). Повесть о нас с вами сегодняшних, о нашем бытие в эпоху повторно-раннего российского капитализма, о наших страхах, сомнениях и тайных мечтах. И хотя путинский режим в повести «Я ненавижу зеркала» напрямую не обсуждается и уж тем более не критикуется, вдумчивый читатель (независимо от желания или нежелания автора) сделает вполне определённый вывод. Если вы спросите, какой вывод сделал я, то ответ прост: ТАК ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ!

Каковы сюжетные линии повести? Нет, лучше не буду рассказывать. А то ещё получится, как у одного известного графа, пояснившего содержание своего романа следующим образом: молодая замужняя женщина после того, как её покинул любовник, бросилась под поезд.
 

Говорят, что история движется в ту или иную сторону «муравьиными» усилиями миллионов людей. Нет сомнений, что написанное Виктором Вайнерманом движет литературу и нашу жизнь к светлым целям. Сама же повесть «Я ненавижу зеркала», как и любое литературное произведение, живёт теперь собственной жизнью. Помимо воли автора она вызывает острейшие споры, чьё-то непонимание и даже активное неприятие. Но если мы вправе оценивать литературные произведения по силе произведённого в нас потрясения, то «Зеркала» заслуживают самого высокого балла. Здесь почитатели и критики сходятся во мнениях.

Впрочем, только Время в состоянии вынести окончательный вердикт и показать, кто чего стоил и на чём стоял. На то Оно и Верховный Судия.

 

СВЕТЛАНА САЧКОВА

 Мы стояли в очереди. Очередь обреталась в фойе Центрального Дома литераторов, что на Большой Никитской, состояла из трёх человек и была непременным этапом нынешнего литературного процесса. Мы стояли, чтобы сдать на продажу свои книги на встрече авторов «Прозы.ру». Передо мной в очереди была невысокая девушка, русоволосая, с короткой мальчишеской стрижкой и ярко накрашенными губами. Когда подошёл её черед, она вытащила из сумки пачку книг, словно покрытых шкурой жирафа, отдала их приёмщице и уверенно назвала продажную цену, надо сказать, весьма высокую. Впрочем, книга её была качественно издана: твёрдый переплёт, ламинирование поверх «шкуры жирафа», бумага — офсет № 1. Называлась это полиграфическое творение «Одна жирафья жизнь, или Женщина детородного возраста».

Книга мне приглянулась, и стал я в ЦДЛ первым покупателем этой самой «Жизни или женщины».
 

После цэ-дэ-эловской пирушки я бросил купленную книгу на заднее сиденье своего автомобиля, где она и провалялась довольно долго. То ли мне стало жалко уплаченных денег, то ли пришло время, но в какой-то из дней я решил её полистать. На задней обложке книги разместились фото и небольшой текст об авторе, из которого я узнал, что Светлана Сачкова закончила философский факультет Нью-Йоркского университета, а «Одна жирафья жизнь» — её дебютный роман.

Потом я начал читать и просидел за книгой до позднего вечера. Быстро читать не получалось: текст романа оказался очень плотным по обилию разнообразных идей, иногда весьма забавных. Диапазон микста? ну как бы это поаккуратнее выразиться… пусть будет так: от извечных вопросов смысла жизни до Фрейда, психоанализа и сценарной аналитики.

«Альтернатива — анализировать себя самому. Вот, например, хочешь купить машину, или, скажем, записаться в секцию кикбоксинга, — фантазирует героиня романа. — Берёшь и анализируешь: почему я хочу это сделать? А не потому ли, что двух лет от роду засёк родителей совокупляющимися, причём мама валялась фригидным бревном, а папа бился в неё зло и ожесточённо, как колотит в стену отчаявшийся арестант. А как бы поступил человек, не заставший родителей в таком виде? Куплю-ка я лучше гарнитур и запишусь на бальные танцы…»
 

Когда непрочитанных страничек книги не осталось, я попытался объяснить самому себе, что же это было. Ха! да ведь это роман о современном Раскольникове, наконец-то понял я; только Раскольников здесь женского пола, а сам роман написан от первого лица. Несчастная любовь… да к тому же героине романа, как и Раскольникову, «одного существования всегда было мало», она претендовала на большее и хотела проверить: на самом ли деле ей «более разрешено, чем другому». В результате… нет, убивает она не старушку-процентщицу, и не топором; убивает булыжником — этим оружием пролетариата — самого что ни на есть настоящего представителя обездоленных и угнетённых: отвратительную грязную бомжиху, живущую в коробках во дворе современного московского дома. Ну, а дальше душевные страдания, явка с повинной — всё как у классика и всё на полном серьёзе. Впрочем, в отличие от Раскольникова (приговорённого, как известно, «к каторжной работе второго разряда» на восемь лет), героиня получает два года лишения свободы условно, ввиду смягчающих обстоятельств.

Но это ладно — сюжет, и рассказываю я его так подробно потому, что в романе Сачковой не сюжет главное. Куда важнее, как написан роман, качество текста. Не скрою, лично меня привело в смятение и восхитило то, что это не по годам зрелая проза; ведь Светлане Сачковой, когда она писала роман, было 23.

Может, учёба на философском факультете Нью-Йоркского университета так сказывается? Люди, срочно едем в Нью-Йорк!

 

КОНСТАНТИН АНДРЕЕВ

 «Простите, вы Андрей Гусев?» — окликнули меня в фойе Центрального Дома литераторов. Это была одна из первых встреч авторов «Прозы.ру», вокруг прогуливались совершенно незнакомые люди, и вдруг такой вопрос. Я вгляделся в тот край толпы, откуда прозвучал голос, и с трудом идентифицировал Костю Андреева. За время, что прошло с той поры, когда мы вместе работали на главном выпуске «Интерфакса», он сильно изменился. Повзрослел что ли?.. нет, точнее будет «заматерел».

 Мы разговорились. Оказалось, что Константин присутствует здесь как автор «Стихов.ру». Это стало для меня неожиданностью, ведь в «Интерфаксе» он — главный выпускающий по отделу политики (что довольно жёсткое дело), и заподозрить его в лирике, в сочинении стихов моей фантазии никогда бы не хватило.

 Потом он подарил мне только что вышедший сборник своих стихов «Критские сны», написав на обложке: «Андрею Гусеву, на память об Интерфаксе». И устно добавил, что на «Стихах» он под ником «Призрак».

 Вообще-то, я стихов не читаю (и уж тем более не пишу): мне кажется странным мучительно долго выискивать слова, рифмовать, короче, тратить кучу времени на то, что практически мгновенно можно выразить обычной человеческой речью. Однако в данном случае я сделал исключение — «память об Интерфаксе» обязывала — и сборник стихов прочёл. Вы не поверите, но некоторые четверостишья мне даже понравились.

«Старинные часы остановились,
И в доме наступила тишина,
И в вечности внезапно растворились
Взбесившиеся злые времена…»

«Тихий вечер, прошлое искрится
где-то рядом за глухой стеной,
мчится золотая колесница
над землёй — не этой, а иной,
над землёй, где жили мы когда-то,
а быть может жили, но не мы,
где пылали чистые закаты
и звучали песни тишины.
Что это — игра воображенья
или просто память нас томит?
А на небе — мелких звёзд круженье
и пунктиры замкнутых орбит.»

«…Грань веков возникла и исчезла,
Сожжена неведомым огнём,
Всё опять пьяняще неизвестно.
Нет ответов. Значит, мы живём.»

 
 Читая стихи Константина Андреева в сборнике «Критские сны», понимаешь, что автор говорит о вещах важных, возвышенных, вечных, и что эти, самые главные для человека ценности никак не связаны ни с политикой, ни с экономикой, ни уж тем более с государством. На то они и вечные ценности, в отличие, скажем, от политики. И ещё отчётливо видишь, что поэт презирает норму — ту самую, которую многие столь обожают.

 Загадкой же для меня остаётся другое: КАК в одном человеке уживаются политический журналист и лирический поэт?

 

АННА ЛУЧИНА

 Итак, вспомним: первая тусовка авторов «Прозы.ру» в Центральном Доме литераторов. Давненько это было. Тогда вместе с Валерой Плетнёвым — секретарём какого-то общественного фонда, имеющего какое-то отношение к литературе, сидел я в гостиной ЦДЛ. Рядом — замерший навсегда перед решающей атакой кабан, на стене висят головы лосей и медведей, а в руках у нас по бутылке пива: пить из пластмассовых стаканчиков, которые здесь предлагались, мы посчитали ниже своего достоинства, лучше уж из горла.

 И вот подходит к нам белокурая леди, весьма стройная, и говорит:
— Привет, господа сочинители! А чёй-то вы здесь делаете в компании с загубленными животными?

Впрочем, я знал, что подошедшую леди зовут Анна Лучина — когда-то давно работали мы с ней в редакции одной демонической газеты инфернального свойства с названием «Новая медицинская газета». Оказалось, что Анна тоже присутствует на «Прозе.ру», под ником «А.НИКИТА».

Ну, короче, поболтали мы тогда, перемололи косточки всяким окололитературным деятелям да выпили ещё по бутылке пива — ничего крепче поблизости не наблюдалось — за здоровье любимой газеты «НМГ». Напоследок Анна вручила мне литературный сборник «Шаг в ХХI», где был опубликован её рассказ «Ночной визит старухи».

 Забавная там у Лучиной героиня под именем «я» выписана. Сначала героиня радуется, что купила по дешёвке две комнаты в коммуналке, потом ноет (сама себе), что денег на ремонт комнат у неё маловато, и тут же за пользование лестницей-стремянкой (чтобы сорвать со стен старые обои) даёт рабочим целую бутылку водки. Пижонство? или всё это — знаменитая женская логика?

Потом ещё выясняется, что поселилась героиня в «нехорошей квартире», именно в тех комнатах, где раньше жила злая инфернальная старуха. «Ну, а колдовству, как известно, стоит только начаться, а там уж его ничем не остановишь». Проигнорировав предупреждение литературного классика, героиня решает бороться за свою недвижимость, и даже пригласить батюшку из церкви, чтобы освятил жилище. Ну, а заканчивается всё находкой под потолком нехорошей квартиры самого что ни на есть настоящего клада. Какого и как произошла находка — не скажу. Единственное, что сделаю, так это присовокуплю безответственные и явно антисоветские размышления героини рассказа:

«Больше всего нас возмущала перспектива отдачи семидесяти пяти процентов государству. Каждый нашёл свой аргумент в защиту такой позиции.
— Хрен ему, а не клад, — сказала Любаша, пряча свёрток с драгоценностями на роскошной груди. — Итак, уже это государство обобрало нас как липок. Каждый месяц то квартплату повышают, то транспорт.
— Пусть государство берёт с тех, кто приватизировал буровые установки, качает нефть из скважин и кладёт к себе в карман то, что в земле находилось, — проворчал Коляныч.
— А мне старуха сказала, что разрешает взять клад. А про государство ничего не сказала, — поддакнула я…»
 

Что ж, чертовски напоминает старый известный диалог:
— Как вы относитесь к Богу?
— Как Он ко мне, так и я к Нему.

Итак, «Ночной визит старухи». Читайте и решайте: что делать с кладом, если вы откопали его при нынешних российских реалиях.

 

ПИТЕР СВИРЬ

Питер Свирь, на мой взгляд, очень забавно пишет о животных и птицах. И в этом нет ничего удивительного — он любит природу. Псевдоним «Свирь», который взял себе американец русского происхождения Евгений Петрович Ганин, — это (как сам он объяснял) от реки на севере России. Посмотрел я географический атлас: действительно впадает Свирь в Ладожское озеро. Но это, что касается природы. А о псевдонимах один хороший человек как-то написал: «Вымышленные имена как бумажные цветы, не могут ни приняться, не прорасти… Опасность псевдонимов в том, что они заменяют личность автора фантомами.»

Но вернёмся на «Прозу.ру».

Однажды Питер Свирь опубликовал здесь стихотворение в прозе под названием «Пчела в сосновом лесу». Я же в тот год завёл пасеку на даче в Подмосковье; естественно, что стих о пчёлах нашего американского коллеги меня заинтересовал. «Только почему пчела у него в сосновом лесу?» — с удивлением подумал я.

Оказалось, что произведение Питера в определённой степени мелодраматическое. Автор беспокоится о пчеле, которую он случайно увидел, прогуливаясь по сосновому лесу. Не заблудилась ли она? найдёт ли дорогу домой? — вот лишь некоторые из вопросов, которые ставит перед собой и читателями Питер Свирь. Под конец стихотворения (в прозе) автор заключает: «вот и мы, люди, часто, подобно одиноким пчёлам, летим в безвыходную чащу жизни, где нет человеческого нектара счастья, и плутаем среди трёх сосен…»

Тогда же в отзыве на «Пчелу в сосновом лесу» я (как и другие рецензенты) пытался успокоить автора произведения, поскольку его тревога за увиденную пчелу представлялась мне неоправданной. Я, в частности, написал: «Для меня (как для пчеловода) произведение выглядит несколько странно. Пчёлы практически любой породы, в том числе и итальянские пчёлы, которые распространены в США, охотно посещают лес. Сосновый — тоже. Другое дело, что в знойное не дождливое лето и сухой осенью в лесу появляется падь, и мёд в этом случае будет падиевый: он годится для человека, но плох для пчёл в зимнее время.»

Потом появился ответ: «Спасибо Андрей! Я не знал о существовании, глубокого по смыслу, слова «падь»! О, великий русский язык! Спасибо! С уважением, Питер Свирь.»

Что ж, я рад: помог человеку узнать ещё одно русское слово.

 А вообще, Питер Свирь — ветеран и живая легенда «Прозы.ру». Точно также, как и его постоянный оппонент из Израиля Геннадий Нейман (он же Черин, он же Naf). Историю их яростного клинча я бы отнёс к знаковым событиям на Прозе.ру. Их «битва» была любопытна всем, кто изучает экстремальные человеческие отношения. Вы спросите: кто победил? Могу сказать только, что быть наблюдателем гораздо приятнее, чем быть наблюдаемым, а одна уважаемая мной московская писательница после всего этого изобрела термин: питерсвиризм. Что ж, I trust everyone — I just don’t trust the devil inside them!
 

…Некоторое время назад мне попались следующие строчки, написанные рукой неутомимого Питера Свиря: «Демократия и гласность должны торжествовать на "Прозе ru." Страницы замечательного всемирного творческого журнала должны очиститься от интернетовских оборотней. Назрело время открытости, честности, порядочности. За!.. Так!..»

Этим и закончим.
 

* * *
 

Мне представляется, что «Проза.ру» — это не только безбрежный океан русскоязычных текстов, это ещё и в некотором роде клуб по интересам, хобби и, если хотите, спорт. А как поётся в песне из одного старого фильма, «спорт — это жизнь, целая жизнь, и даже немножко больше!» Так что продолжение следует. На «Прозе.ру» много легенд: живых, живописных, забавных и ослепительно эффектных…