6. Наталья
Подойди, подползи - я ударю! -
И как кошка, ощеришься ты.
А. Блок
За обедом у меня дрожали руки, и дед Евсей это заметил. Он вроде бы не подал виду, и я не подал виду, что понял его... Расспросов не последовало.
Следующий день был у меня библиотечным. На час меньше дневного сна, короче пробежка, поменьше гимнастики – и выкраивалось время поговорить с Андреем Васильевичем.
Но библиотека пустовала. Пользуясь давним разрешением, я зашел в «спецхран», поменял книги. Старого библиотекаря все не было, можно было возвращаться, но уйти без неспешной беседы с ним... Я устроился в кресле, раскрыл книгу. Андрей Васильевич сейчас придет и будет кофе из маленьких чашечек, тонюсенькие ломтики сыра, и пойдет разговор - высокие темы, вечные истины... Подсвеченные максимами Монтеня или парадоксами Оскара Уайльда, а то и эпизодами из его частной биографии, где он часто был и смешон, и нелеп - эти истины переставали казаться банальными... В зоновских городках мы встречали таких людей... и в последующей жизни я еще встречу. Но они уже мертвы.
Проснулся я от звуков голосов. Сон был глубоким и тяжелым, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять, что я – в библиотеке, в «спецхране», что голоса доносятся из основного помещения, и это говорят дед Евсей и Андрей Васильевич, а «мальчонка», о котором они говорят - это я.
- Они его доконают. Вчера обедал – руки, как у алкаша, тряслись. Глаза – совершенно сумасшедшие. Володька Козлов пошутить вознамерился, Михаил одним взглядом ему рот заткнул – тоже понял: на краю мальчонка был...
- Недаром он – бригадир... И кто?
- Я поспрошал... Получается, что Аленки Семины с ним от Синей пяди до Змеиного луга около часа добирались...
- Обе?!
- Эти кобылы и в гальюн вместе ходят.
- Не может быть, ему еще и 16-ти не исполнилось. Он бы с ними не справился.
- А они с ним? Помнишь же - семь лет счастья....
- Ты в это веришь?
- Мне что? Мы с моим счастьем уже внука нянчим... А девицы...- дед захихикал, - И напомни мне, сколько Антону было, когда они с Варькой на уши село поставили?
Я услышал, как хмыкнул Андрей Васильевич, и почти увидел, как он покрутил головой:
- Не властна она в его крови, - как пословицу, как заклинание пробормотал он.
- Дура. – подтвердил Евсей.
- Ладно, насчет парня почти убедил. Хотя Антона две девчонки в час не укатали бы.
- Две? Я по такому случаю вечерком к нему заглянул – его не было! Алены по селу разгуливали, а его – ни с ними, ни в хатке не было! Зато чашка вареников на столе. С вишнями. Точнее чашка и полтора вареника. Я, каюсь, не утерпел и вареник съел. Вместе с косточкой . И ты бы не утерпел. Всей моей силы воли хватило - оставить половинку. Для конспирации.
- Галина?!
- Она...
- Нет. У нее Николай. Нет.
- Нет-нет... Да! Носки постираны, на прищепках висят. В комнатах убрано – пыль вытерта. Не тебе рассказывать, что с комнатой происходит, когда она в ней пыль вытирает. Была она у него. И не один раз. Галка – девка основательная, по одному разу ничего не делает.
- Носки – это серьезно... Если бы их постирал он сам, то просто накинул бы на веревку... И я еще не видел мальчишку, который бы сам по своей воле в комнате вытирал пыль... Николай узнает - ему ребра поломает!
- Пусть сначала узнает… А потом посмотрим, кто кому и что переломает… - Евсей чуть покряхтел и продолжил, - Только вот: оно нам надо – выяснять это дело, насчет ломания? Что-то мне тут их благородиями запахло… Галка, Алены… Варька вся смурная ходит… Я-то думал из-за парнишки, а если…. Я к тебе что зашел-то… Пусть Колька ничего не узнает? Подмогни, а?
Андрей Васильевич ответил не сразу. Он молчал и молчал… И Евсей молчал тоже.
- Николай меня не интересует. Но Галину жалко. «Подмогну».
Евсей довольно захихикал:
- Ты подмогни! А Галку жалеть – пустое дело. Она бы это дело так обставила, что Колька – оболтус - у нее сам прощения бы просил!
- Наверное так. – улыбнулся ему приятель и после небольшой паузы добавил. – Только вот что... ты, наверное, еще не все знаешь…
- У?
- Ты Галку-то давно видел?
- Вчера.
- И как она тебе?
- Ну похудела трохи и…
- И?
- И…
- И похорошела. Чертовски похорошела. Девочка светится вся. Я-то думал, у нее с твоим дураком Николаем все, наконец, устроилось, а это… это, значит… А Шуру Тележкину вчера не встречал?
- Она опять что-то выкинула? Я какой анекдот пропустил?! Опять на танцы змеюку притащила? Над чем теперь все потешаются? И причем здесь она-то?!
- Все. Отпотешались. Алеша Суворин был последним. Она его два дня назад на белый танец пригласила.
- Шурка – Лешку?!
- Шура – Алексея Суворина. Он тоже про ужа вспомнил. Похихикать захотелось. Она не ответила. Представляешь - она через весь зал к нему подошла. Белый танец же, как старые ведьмы 40 лет тому назад ввели, так никто отменить не может…
- Да Варька ж следит.
- Да. Следит. Его никто почти никогда не танцует, но один за вечер он есть. Так вот, сумасшедшая Шурка прошла через пустой зал к красавцу Алексею…
- Бабник он, а не красавец.
- Был бабником…. Она на него посмотрела… Снизу как-то… Потом… ромашку в руках теребила – ему в лицо бросила. Ни слова не сказала - повернулась и прочь пошла. А он за ней, как собачонка, побежал. Два дня уже бегает. Кстати, она требует, чтоб ее звали Сашенькой… И ты, знаешь – зовет… И не только он.
- Антон! Это рядом с ним женщины царевнами становились!
- Антон… - согласился библиотекарь и, словно преодолевая себя, заговорил, - Шура Тележникова… Сашенька уверяет, что, когда они… были с нашим пацаном, к ним Рыжая заглянула…
- Вот повезло ж девчонке… а ты не верил!
- Да не может их быть! Нету их!
- Как ты говорил… с неба камни падать не могут, потому что на небе камней нет. Подписи. Печать Французской Академии наук. - опять заквохтал дед и резко оборвал смех, - Белая!
- Вот. И я том же. Я в них не верю. Но Варвара всегда говорила, что Сашенька, м-м-м, подданная Белой…
- …И что Белая – ревнива, и что они почти никогда не ходят поодиночке…
- Вот. И… и еще одна девочка вдруг похорошела.
- Что?! Кто?!.. – пауза и горестный выдох, - Томочка.
Я так и не понял, я до сих пор не понимаю, почему в селе так любят Тому. И старые, и малые. И ровесницы. Теперь уже и ровесницы. А ведь она же почти 20 лет в селе почти не бывает, она заносчивая, вредная, капризная! Она готовить не умеет!.. Томочка-Томочка… царевна моя...
- Да. Томочка. Любовь у них, она говорит…
- Он же уедет! А Варька?! Куда Варька смотрит?! Стой, Варька смотрела?!
- Смотрела. Потому и не вмешивается. «Их любовь будет длиться до скончания царства». Не ее любовь. Их…. А Варвара еще ни разу не ошиблась. Ни разу!
- Продолжай! Что еще? Чую, еще не все вывалил.
- Сейчас будет и «еще»... Саша – внук Антона? Да?
- Кто бы сомневался.
- А Тома? Кто она Варваре?
- Внучка. Двоюродная.
- А что у графини правнучка растет – ты в курсе?
- Ну, слышал… Ей сейчас должно быть лет 10.
- 11.
- И что?
- А то, что если она – графине правнучка, то кто она Анне?!
- Внучка - и что?
- Вот сам и подумай – что? – Андрей Васильевич встал, прошелся, сел, - Придумал?
- Проклятие Анны. «Раз не мы, то наши внуки порушат вашу воровскую империю»…. «до скончания царства»… - он аж крякнул, - а я, было, подумал, это означает «вечно»…
- В их возрасте и 10 лет – вечность. А 20 – две.
- Да... Антон с Наденькой всего два года вместе были.
- Не вместе – рядом. «Вместе»… она… она – единственная, которой было мало Антона.
- Она … - Евсей завистливо вздохнул, - она мне хвастала, что пировала с обеими вместе – и с Рыжей, и с Белой. За одним столом… Ну, как ее не смог спасти Жуков?!
- Не смог. Мы не смогли спасти Антона. Жуков не смог спасти ее.
- Мы опоздали-то только на полчаса...
- Опоздали. Мы были готовы поотрывать головы генералам, но не противостоять Сталину. Не противостоять всей стране. Своей стране. Тогда мы не были к этому готовы.
- Учили нас учили, а время пришло и выяснилось – впустую.
- С малых сих спросится по силам их. Мы сделали все, что смогли. Антон мог выиграть вторую мировую войну – он это сделал, а мы только смогли, мы все-таки решились попытаться спасти его. Опоздали… ну хоть вырастили Томочку… - он помолчал – Пойдем ко мне. Саша уже не придет. У него свидание через 30 минут начнется.
- С кем? – хихикнул Евсей.
- Не издевайся. А то муската не дам. Пошли.
Старые друзья поднялись и вышли.
Я бежал к Корявому дубу, и мысленно перебирал разговор двух стариков. «Мой дед выиграл вторую мировую войну?!» - Бред! «До скончания царства» - полный бред! А вот кто такой Николай? У Гали кто-то есть?! «У меня обыкновенных – полсела». Полсела меня не задели, а вот «Николай»! Спросим! Сегодня же!
Я бежал на свидание к Томочке и мучился ревностью к Гале... Я бежал и думал что вот жизнь моя здесь покатилась по кругу: днем - работа, вечером – Тома, ночью Галя. Все так... Вот только я не знал, что начался последний круг и что бежал я на последнее свидание.... А оно не заладилось с самого начала.
Тома пришла в новом платье, спросила: «И как?», а я только что отдышался и сдуру ответил правду, что мне «не очень», что мне больше нравится то светлое, в котором она была на первом свидании.
Тома обиделась - за платье, за косвенное напоминание о злополучной куче ромашек. Она как-то замкнулась, я попытался пробиться сквозь ее молчание – не получилось. Обиделся сам. Она попыталась исправить – взяла меня за руку, потом опустила себе на колено. У меня сорвало резьбу. Она отбилась, крикнула: «И не вздумай провожать меня!». Ушла. А я побрел к себе.
И опять привычный ужас окутал меня. Я давно уже - лет с пяти - не боялся леса, не боялся темноты, сумерек, давно уже выучил наизусть эту тропинку, только что в моем сердце не было страха. Была глупая детская обида, была глупая детская строптивость, страха – не было. Однако стоило нам расстаться, стоило ей уйти от меня, стоило мне войти под раскидистый шатер древних дубов, как страх подавил, вытеснил другие эмоции. Я еле сдерживался, чтобы не побежать, опять отчетливо вспомнилось раннее детство, одинокие ночи в пустой комнате, и снова захотелось с головой забиться под одеяло... И только моя хатка, только яркий костер понемногу развеяли темный невразумительный ужас.
Костер. Очередной томик Конана. Но английский текст не давался, буквы расплывались – я сдался и заснул. Приснилась мне вся 8 бригада. Все они – Шурка, Галя, Алены, Наталья.... И Тома. Она пыталась пробиться ко мне, но остальные отталкивали ее, хохотали, кружились вокруг меня. Их плечи, руки касались меня, они все теснее прижимались ко мне, их прикосновения становились все более откровенными, все более бесстыдными, а там, вне их круга стояла и смотрела на меня Тома.
Господи, да зачем мне они?!.. Что мне в звериной чуткости Шурки, в уютном мареве Галины, в том нечеловеческом в шесть рук объятии с Аленами, в мутящем голову небывалыми предчувствиями заинтересованных взглядах Натальи?... Да пропади они все пропадом! У матери кончался отпуск, и мне с Томой осталась- то – хорошо если неделя! И - «до скончания царств»... «Томочка! – закричал я, и проснулся.
Напротив сидела и глядела на меня Галина.
- Уходи! - потребовал я.
- Опять я права оказалась. – улыбнулась она, - Даже противно: все время я права!
- Уходи!
- Да хорошо- хорошо... Уже встаю. – не шевелясь, ответила она. Потом лениво приподняла рук и не торопясь в крошки растерла зажатую в руке увядшую ромашку.
- Уходи! – вскочил я.
- Борщ с собой уносить? Или ты все-таки сначала поешь?
- Да ты!...
- Вот же он... – перебила она меня - потянулась, вытянулась, выгнулась - дотянулась до кастрюльки и сбросила крышку. Посудинка шатнулась, борщ чуть выплеснулся и запах от него перебил запах дыма. – Будешь?
- Ты!...
Она еще раз качнула кастрюлей. Борщ опять плеснулся на землю.
Я не ужинал. Томкины выкрутасы выбили меня из колеи, аппетита поначалу не было, потом я заснул. Галя обычно приходила после 11. У меня свело в желудке.
- Значит, не хочешь? – она откровенно потешалась надо мной.
------------------
А потом слово за слово выпытала у меня все про нашу ссору и объяснила мне, как тщательно накануне свидания продумывается наряд, как ревниво ожидается оценка.
- Но светлое платье лучше! – упрямился я.
- Да не все ли равно!.. Но если она сказала… Не тебе ее судить!… С ней Андрей Васильевич постоянно занимается, они с ним и с Вероникой – художница наша, она в школе рисование ведет, у них с ним… ну, да ладно… Они раз в месяц обязательно в Киев вырываются - в театр, в музеи, а как каникулы – в Москву: тоже театры, музеи... У Томы все платья по ее же эскизам ими же сшиты! Ей я такого, конечно, никогда не скажу, но, когда себе что покупаю, думаю, а что бы она сказала. Да что я – Натка, даже Натка может обновой перед всем селом хвастать, но если Томка хмыкнет – забросит в дальний сундук и больше не оденет. И ты пойми: Тома перед свиданием выбирала-то платье для тебя, только для тебя, все для тебя!
- А ты для кого одеваешься? Кто такой Николай?
- А ты откуда про Коленьку знаешь?
Пришлось рассказать про разговор стариков.
- Вот партизаны! Носки! Были разведчиками – разведчиками и остались.
- Да кто они такие? Они в самом деле могли моего деда спасти?
- Не только могли – они его спасали и не раз - когда из окружения с ним выходили… Народа с ними было много, вывел всех он, но… В том крошеве и они ему жизнь спасали… А к тому же односельчане - он с ними позанимался тогда немного. А когда вышли, за них взялись старые ведьмы… С тех пор, после войны, с ними у нас не ссорятся… А если вместе что скажут да еще Варвару подключат – в селе закон. Потому что, если Евсей отвернется – в чистом поле ногу сломаешь, а Андрей Васильевич… у-у-у… у него другое… ему даже Веронику простили, даже Веронику из-за него наши бабы не трогают! К нему все девчонки ластятся: он… - она мечтательно улыбнулась. – Ну да тебе это ни к чему.
- Ты говоришь, деды Антона спасли, а они говорили – нет! Они говорили он Отечественную выиграл – как это может быть?! И что за конец царства?! И как он погиб? И ты не ответила, кто такой Николай?!
- Коленька?.. Мы поссорились. – она потрясла головой, - Навсегда. А твой дед выиграл не Отечественную войну – мировую… Он…. Ой, это такая долгая история: старые ведьмы, он, ну вот вы же с Томкой ищете царский клад? – это тоже оттуда – давай, завтра! а то все о тебе да о тебе! Целый вечер о тебе рассуждаем! А мне сегодня что-нибудь сладенькое будет? Скажи: я сегодня красивая?
Я посмотрел на нее:
- Да!
- Расскажи! И подробнее. – промурлыкала Галя.
Ночь. Звезды. Звенящая сверчками и цикадами тишина. И она… Крутой выгиб бедра, бордовое окружие соска и волосы - почти совсем скрывающие правую грудь распущенные волосы… Она перехватила мой взгляд:
- Мои волосы пахнут рожью… Еще!
- Не еще, - уточнил я, - все еще!
Будет тебе – «еще»! Я длинным движением провел всеми поочередно пальцами ей по соску. Все тебе будет! И может, я все-таки выпытаю у тебя хоть пару слов! А завтра, при нашей следующей встрече, ты расскажешь мне остальное! Все!
Галя расскажет мне все. При нашей следующей встрече. Через 7 с небольшим лет. К тому времени она будет замужем и у нее будет трое детей. От Николая, конечно….
А в ту, последнюю нашу ночь, последнюю мою ночь в Ивантеевке я не услышу от нее больше ничего кроме: «Сластена, сластена».
И следующее утро было совсем обычным. Привычный объезд бригад, привычное сонное марево, привычное завершение – восьмая бригада. Вчерашние слова стариков требовали внимания, и я пригляделся к девочкам… Они изменились…
Да, вроде бы похудела Галя… Нет, ее смешно было бы сравнивать с тростиночкой–Томой или даже с егозами-сестрами, но отчетливее стал проявляться изгиб бедер, резче – очертания груди, бесстыднее – разворот плеч, а уж глазищи… Глаза стали совсем уж бездонными. Но не это, не внешность главное… Что же изменилось в ней? Она встретила мой взгляд и чуть улыбнулась… Вот! «Галка – девка основательная…» - слишком! Такая рассудительная, такая заботливая… С ней было так спокойно… Было! Теперь не будет.
Шурка… Раньше он напоминала недопроявленный снимок. Раньше ее суетливость делала смешной, да еще эти ее вечные «ужики», «мышата»!… Но вот налились краской губы, потемнели щеки… да у нее – косметика! глаза подведены! Маникюр на ногтях! И она больше не дергалась, она не хотела больше все успеть и всем понравиться, и ее бешенная энергетика, загнанная вглубь, наполнила странной грацией каждый ее жест, добавила странного значения каждому ее слову. И экзотическим украшением казалась замершая между ее пальцами малахитовая ящерка… Да… Шуркой ее звать стало просто нелепо. Сашенька!
Сестры… Они тоже изменились! Они стояли, обнявшись, перед ними на невысохшей траве валялись зеркальца, но что-то в их единстве треснуло. Они обнимались… но словно перед прощанием…
Наталья. Наталья теперь тоже смотрела на меня! Она тоже улыбалась мне! Она… Да что мне она! Томочка! Тома впервые отбросила дурацкую конспирацию и шла ко мне!
Тома шла ко мне! Сашенька опустила глаза - и ящерка соскользнула с ее ладони в траву. Тома шла ко мне, и расступились сестры, и Галя отодвинулась всторону, и чуть поджала губы Наталья.
Тома шла ко мне, и я … я поднял с земли срезанную косой ромашку и протянул ей. Она взяла мою руку и прижала ее к щеке.
- Где обычно? - спросила она.
- И когда обычно. – засмеялся я.
- До встречи!
- До свидания!
Но у меня не хватило духу на людях обнять ее - поцеловать ее на глазах у Шурки, Гали, Ален. Я повернулся и пошел к телеге. А у нее в руке осталась крупная ромашка на коротко срезанном черенке.
Следующая наша встреча, следующее свидание будет через 7 лет.
«Где обычно и когда обычно» - это означало - в 5 у корявого дуба, это означало - новые поиски «царского клада», который по местной легенде в гражданскую был спрятан где-то в окрестностях, это означало бродяжничество, поцелуи, разговоры, ее непонятную игру со мной, это означало счастье.
И я ждал ее «где обычно и когда обычно». Она задерживалась. Поначалу я не тревожился. Галя успела мне объяснить, что 15 минут опоздания – законная привилегия девушки, да я все равно бы ждал, хоть Галя и добавляла «15 минут ты ждать обязан, но никогда не жди ни минутой больше! Ни секунды! Никого!». Прошло 20 минут, 25…
- Саша!
Я обернулся – Наталья! Как она сумела подойти? В лесу в туфельках, а я ее не услышал… Но эти вопросы сразу вылетели из моей головы.
- Саша, Тома не придет.
- Что? Почему? Ногу сломала? Заболела?
- Ничего она не ломала, а уж здорова ли – не знаю, ты уж сам суди.
- Да что с ней?!
- Ты лучше сядь.
- Чего мне сидеть – что с Томой?!
- Ну, как хочешь, а я сяду.
Рядом был широкий низкий пень, она направилась к нему и села… Шел 1967 год. Расцвет мини. У нее, естественно, юбка была такая, что еще бы на сантиметр вверх, и ее смело можно было бы называть шарфиком. Когда она села, то старательно отдернула ее, но все равно, как та тряпочка могла что-то прикрывать, было непонятно. Она подняла на меня свои небесно-голубые глаза и сказала:
- Тома узнала про Ален. Они нам все рассказали.
- Что?!
- Алены, говорю, рассказали, как вы весело до Верхней рощи добирались.
- Как...
- Ты только в обморок не падай, у меня с собой нашатыря нет. Сядь лучше. - я сел прямо на землю, - Так вот, когда ты ушел, мы заспорили о розах...
Достали они меня этими розами! Даже Галя, даже Галя, прекрасно понимавшая, что у Томы вкус лучше, даже она пыталась меня уверить, что ее открытка с белой розой краше пурпурных красавиц Томы!
-... Тома сказала, что и ты считаешь, ее розы - лучшие... Нет, ты правда думаешь, что ее розы лучше моих?! Ну у сестер – конечно, розовые розы – розовые только панталончики хороши, но мои-то!... Про панталончики - это Томка сказала, и тогда Алены не выдержали и все выложили. Никто им поначалу не поверил, но они рассказали, как ты их с пузырьками шампанского сравнивал. Им бы до такого никогда не додуматься. Шурка услышала – взбеленилась и на них кинулась. Галка, как поняла какую они кашу заварили – тоже включилась. Томка твоя сначала только глазами хлопала, а потом - за вилы схватилась... Я думала, только Шурка может такой бешенной быть. Девчонки раскатились во все стороны, а она – за мной! Ну, почему за мной-то?!
- Догнала? – с надеждой спросил я.
- Не-е. Ей бы, дуре, вилы бросить, она и так страшнее атомной войны была, я как припустила! Она отстала... А потом как завыла!... У меня сердце чуть не остановилось.
У меня тоже. У меня тоже чуть не остановилось сердце.
- Эй!.. С тобой... – она вскочила, подлетела ко мне, встала на колени, обхватила мою голову и посмотрела в глаза. Но сердце уже билось, а дальше... Дальше уроки дядюшки Ли... Я умел справляться с полуобморочной слабостью после драк.
- Где она? – спросил я почти нормальным голосом.
- К Варваре побрела. Они тебе сейчас самую лютую казнь выдумывают. Я бы только от страха сомлела.
- Не властны они в моей крови, - не думая ответил я. – Тома - вот моя самая страшная казнь.
- Да... Все забываю, ты же внук Антона.
- Опять! Что еще – с Антоном?! И Кто такая - эта ваша Варвара?!
- Варвара? Она - ведьма наша, а Антон... ты сам-то не знаешь? Ты вставай. Нам идти надо. Я по дороге расскажу.
- Куда? – куда еще идти?! зачем? – Зачем?...
- Уезжаете вы. Председатель машину выделил, твоя мать уже вещи собирает. Полтора часа осталось только. И на станцию. Тебе - только-только до хатки добраться, шмотки забрать - и назад. Идем, а?
Я мотнул головой, она отпустила меня, приподнялась с колен, ноги чуть раздвинулись, мелькнула ослепительно-белая ткань плавок. Я вскочил.
Она подняла голову.
- Тебе лучше?
Мне стало лучше. Новость, что мы уезжаем, и не надо будет встречаться с Томой, растопила немой ужас и придала сил. Я опять взглянул на сидящую на корточках девушку. Наталья уже сомкнула колени, но ее ноги... Что делает девчонку красавицей? У Ален легче характер, у Гали глазищи в пол-лица, у Шурки ноги длиннее! Ноги... Смотришь и словно звон идет!... но Томочка ...
- Идем! – отвернулся я и услышал, как она поднялась и пошла за мной следом. – И ты что-то хотела рассказать про деда и Варвару.
- Это давняя история. Им тогда лет и по 20 лет еще не исполнилось. Варвара была первой красавицей на селе. Как я теперь. – я запнулся о сучок, остановился, тупо взглянул вниз. Наталья обогнула меня и вышла вперед, на мою тропу. – Давно же я здесь не ходила....- странное чувство прозвучало в ее голосе: удовлетворение и... и предвкушение словно бы, но я не обратил на это внимания, я не обратил внимания на туман, полезший из леса, я не обращал внимания даже на ее блистательные ноги, на ее рассказ - в голове гудело «Томочка....» . - Так вот, они тогда вместе были, но Антон выкобенивался все время, и раз, когда они поругались, старые ведьмы предложили Варваре, чтоб она отказалась от него, а они за это научат ее волшбе. Варвара со зла согласилась, и поклялась отказаться от его крови. Вот и все. Ты же – его кровь?
Она повернулась ко мне. Я все смотрел вниз.
- Нравятся?
- Что?
- Мои ноги – нравятся?
Придумывать отговорки сил у меня не было.
- Да.
- А остальное? – она чуть повела плечами, платье на груди натянулось и ясно проступило очертание сосков. Я сглотнул.
- Да.
- Тогда почему?
- Что?
- Почему Тома, а не я? Почему Шурка, а не я? Почему пара Ален и ни одной меня?
Я смотрел на нее, она смотрела на меня и не отводила глаз. Да что ж это такое делается-то?! Эрекция! Я не знал тогда этого ученого слова, но что с того! Почему?! Ведь она – одетая! Она не касается меня! Она только смотрит! А она не отводила глаз.
- С тобой, - наконец, сумел выговорить я, и наваждение пошло на убыль, - с тобой , я думал, все было совсем уж безнадежно...
- Надежно-безнадежно... – она отвернулась, пошла по тропинке и, не повышая голоса, продолжила, я с трудом разбирал слова, - Ты в следующий раз у девчонки спроси, а уж потом вместе решайте что и почем.
Некоторое время мы шли молча.
- А что с Шуркой такое случилось? – прервал тяжелое молчание я, - Она так изменилась...
- Да обошелся ты с ней по-человечески, вот и все. Над ней же смеялись кому не лень, а ты не стал. Она тогда хвасталась: «У нас любовь полтора часа длилась!» Я ей говорю: «Дура! «любовь» больше 10 минут не занимает, ну ладно минут 20 вы еще целовались – итого полчаса. И ни минутой больше». А она остолбенела: «Значит, он целый час, голый, со мной сидел, меня на коленях держал, от ветра руками закрывал, шелохнуться, чтобы я не проснулась, боялся! К нему моя гадюка ползла – он не шевельнулся! К нам Рыжая приходила – он слова не сказал!». Это правда? – вдруг жалобно спросила она.
- Правда - что?
- Рыжая с вами была?!
- Не знаю. Я думал – приснилась.
- Значит, правда.... Внук Антона, вот и все. – она еще раз обернулась и замолчала.
Молча мы дошли до хатки. Молча она помогла мне собрать вещи, - только ноги ее голые постоянно лезли в глаза! - молча тронулись в обратный путь. И только где-то на полпути она оборвала свое ледяное молчание.
- Странно, здесь и совсем не страшно.
- А почему здесь должно быть страшно, - сразу заинтересовался я
- Да на твою избенку еще старые ведьмы заклятие наложили. В нее очень трудно попасть...в одиночку... да и вдвоем, не с каждым – страшно... Ты знаешь, сколько к тебе пройти пытались? Парни, чтоб морду тебе набить, девчонки... уж не знаю и зачем... Никто не прошел. Хорошо тебя спрятали.
- Я не прятался! И парни твои!...
- Да не нервничай ты... Конечно, ты не прятался. Но если б в рабочее время к тебе пальцем кто коснулся, словом задел – бригада его бы с костями съела, а дорогу в библиотеку и обратно... Ну желающих гостя Андрея Васильевича задеть – храбрецов не нашлось, а когда ты с Томкой был, так это еще старые ведьмы в наших охламонов вбили: парня с девушкой ни-ни! Так что только, если к тебе, но никто не прошел... А с тобой-то – не страшно...
Она словно что-то недоговаривала... «А как же Галина? Как Галина-то пробиралась?» - замедлил ход я.
- Что остановился? – обернулась ко мне Наталья, - С местом заветным прощаешься? – и я сглотнул: вон там, на куче ромашек...
- С каким местом?
- Ты что серьезно думаешь, что никому ничего неизвестно? Это же село! Ни одного шага втихую не сделаешь! Знаешь, как мне тяжело... Наши девчонки обалдели: это только внук Антона может! Собрать ложе из ромашек! Варваре сразу доложили. А она в ответ: «Эти ромашки счастье в любви принесут!» - «Кому?» - «Всем!». Томка к утру только опомнилась, пошла цветы убрать – ни одной «любит-не-любит» не осталось. Даже я из той кучи – три цветочка отобрала, а без тебя здесь знаешь как страшно! Вот смотри.
Она протянула руку, разжала кулак. На ладони лежала крупная ромашка на коротко обрезанном стебельке. А потом опять сжала кулачок и медленно растерла ее в пыль. У меня от этой экзекуции заледенели ноги – словно мокрым туманцем прошлось по обутым только в сандалии ступням. А она ничего не замечая продолжала:
- У меня тогда, как гора с плеч свалилась: тебе-то что! Она в твоей крови не властна! А мы?
- Что – вы?
- А ты до сих пор ничего не знаешь?! - Это же мы с Галкой все подстроили! - смотрела она прямо мне в глаза. Мы стояли на тропинке, ее лицо укрывала густая тень дубов, но явственно были видны ее глаза, и не было в них ее привычной фарфоровой безмятежности. – Томка своей девственностью всех замучила! К Варваре не подойти – эта ехидна сидит и язвит «Дались вам эти мальчики!» А как сказали что ты приехать должен – заскучала, к нам в бригаду попросилась, а то все в конторе бумажки писала. Галка и говорит: такое упускать нельзя – и завели мы вокруг тебя хоровод. Но ты – совсем пацан. Ничего не можешь! А у нее норову на трех верблюдов хватит. Но выяснилось, ревнивая, жутко! Вот ее подтолкнуть и решили. Шурку тебе подложили. Она же дура – все выложит! А я, помню, говорю, а что он, ты то есть, с ней – ну, с Шуркой, делать будешь?! У него ж еще молоко на губах не обсохло! А Галка: «Ничего, разберется.... Антон с Варварой еще раньше начали.» - а сама улыбается так загадочно... Она же была у тебя тогда? Перед Шуркой? Да и сейчас... как у тебя прибрано... И за сестер распсиховалась... И со свиданки на 2-3 часа позже Кольки всегда возвращается... –
Что?!! Зазвенело у меня в голове: свиданий с Колькой – с Николаем?!
- Неужели она к тебе после него прорывается...
После него – ко мне?!!
– Но за Томку ты нам спасибо должен сказать....
И тут я не выдержал. Я ударил ее по щеке. Но этого было мало.! Сашенька! Тома! Галина! Николай! Нет! Но вот это несмотря ни на что торжествующее лицо молча кричало: «Да!» И надо было стереть ее наглую улыбку. И за ромашку тоже! И нас закутал незнамо откуда выползший туман! И в голове у меня стоял туман тоже!
Она отбивалась. Разорвала мне рубашку. До крови расцарапала тело. Но боль только совсем замутил голову, и я сорвался в «черную яму»... Никогда еще ее ярость не была направлена против женщины... Я не знал что могу так... И опять.... Я не понял, как так произошло, когда...
Когда ее отталкивание перешло в объятие, когда ее укусы стали поцелуями, когда страстное сопротивление перешло просто в страсть...
Но все было не так... Боль не проходила и становилась горечью. Горечь, как руда, переплавлялась в неподъемную железную тоску.. И ничего не кончилось с концом. Зубы стучали. Руки тряслись. Я едва сдерживал слезы. Я словно встал на границу жизни, и смерть глядела на меня в упор... Все мы одиноки перед лицом Смерти, и такой концентрации одиночества я не знал...
Поднял голову. У ближнего дуба, откинувшись к стволу стояла женщина. Уложенные короной льняные волосы... изысканное с глубоким вырезом платье... Она забавлялась.
- Ната! – закричал я.
Наталья вывернула голову и проследила за моим пальцем.
- Здравствуй, Белая. – спокойно, - спокойно! - сказала она.
Тысяча лиц у Смерти, и тогда она мне показала свое самое доброе...
Я закрыл глаза. Когда раскрыл, у дуба никого не было...
- Ты видела? – потребовал ответить я.
- Кого? - она провела пальцами у меня по груди, слизнула кровь. - Жалко что ты уезжаешь, и хорошо. Вовремя. Ты прости меня, что я тебя до такого довела... Но все, все свое получили! А мне?! Я так уж сделана, что если со всякими там нежностями – мне неинтересно... Вот только рубашка... Сними ее. У тебя еще одна есть. Чистая, глаженная... А царапины – фу, ты же не боишься боли?! А под рубашкой царапины буду незаметны, а эту... ну, давай ее.
Она заставила снять рубашку и голыми, руками, ногтями, зарыла ее в землю...
Почему-то вот тогда я и испугался.