Я читала у одного поэта, что он свою жизнь стихами меряет: «Это было триста стихов тому назад, а это тысячу!». Собачники меряют жизнь собаками: «Это было, когда у нас ещё был или была...» – и называют при этом имя своей любимой шавки или породистого экземпляра.Так и со мной, когда у меня была Гута, я жила в России, была незамужем и т.д и т.п.
Я стала официальным членом собачьего клуба, ещё до того, как у меня появилась собака. Моя кузина вела активную политическую деятельность внутри МГОЛОСа, так назывался тогда единственный клуб Москвы для декоративных пород собак. Нужно было против кого-то там голосовать при выборах в президиум и мне были выправлены все соответствующие членские бумаги. Тогда же, на первом же собрании МГОЛОСа, я испытала на себе мощнейший прессинг толпы. Придя на собрание ради развлечения, я уже через час знала, кто с кем, кто за кого и с кем мои симпатии. Испугавшись этого стадного чувства, я решила отойти от собачьей политической деятельности.
Через некоторое время раздался телефонный, похоже междугородный, звонок в моей коммуналке.
«Инна, – орала моя соседка, – тебе звонят из Праги!». Меня это никак не удивило, в Праге проходила стажировку по сетевым компьютерным сетям моя кузина. Неизвестно, что там стало с сетями, но вернулась она с международным дипломом судьи собачих выставок. Это и была моя кузина, которая по телефону мне сообщила, что через сорок пять минут приземляется самолёт с "моей" собакой. Так я стала владелицей единственной тогда в Москве карликовой таксы. Гуту я полюбила ещё в Шереметьево-два за красоту, независимый характер и, немножко, за своё одиночество. Мы с ней не расставались четырнадцать с половиной лет. Я везде возила её с собой. Она была настолько умна, что в поезде часто никто не замечал наличия собачки, лежавшей на второй полке под одеялом. Она отлично знала команды: «В сумку!» и «Прячься!».
Гута умерла в Голландии в самый горячий день лета. Мы тогда жили, найдя работу только там, на востоке страны. Почти каждый воходной ездили к морю, без которого мой муж долго жить не мог. В тот день мы вернулись домой поздно, было ещё жарко, Гута была уже старой, ходила медленно и с одышкой. В машине без кондиционера я все два часа поливала её голову холодной водой, как велел ветеринар. Вечером муж выгулял её и она улеглась в свою корзину спать. Наверху в спальне я ещё читала какое-то время. Муж посапывал рядом. Перед тем как выключить свет, он вдруг проснулся, реагируя на звук внизу:
«Гута дух испустила», – сказал он и заснул.
«Мужики все, всё-таки, идиоты, никогда не привыкну к их шуткам», – подумала я и заснула глубоким сном.
На следующее утро я нашла её холодной в её же корзине. В пижамных брюках и тапочках мчались мы с мёртвой Гутой в близлежащие немецкие леса, чтобы похоронить её до того, как проснётся дочка. Из-за слёз я почти не видела дороги, муж вести машину не мог, т.к впопыхах не нашёл своих очков. В Голландии запрещено хоронить домашних животных, только кремировать.
В тот же год мы вернулись назад на запад, ближе к Амстердаму. Новая работа, новый дом, новая школа для дочки. Первым завёл разговор о собаке муж:
-Чего-то не хватает под столом, когда падает кусок колбасы и его никто не съедает.
-Плохой сон по ночам из-за отсутствия регулярных вечерних прогулок.
Мои московские подруги знали о наших подспудных желаниях. И опять раздаётся телефонный звонок:
-Наташа едет в Лос-Анджелес, её фильм номинирован на Оскара, пересадка у неё в Амстердаме, помоги добраться до гостиницы, она не говорит по-английски.
Я стою в зале ожидания Шхипхола. Выходит величественно Наташа, а у неё в руках маленькая корзинка для пикника, а в ней таксёныш редкого окраса – домино. Домино – это такса наоборот – рыжая с чёрными подпалами. Очень редкое явление. Наташа Оскара не получила, но мы получили собаку, которую сразу же стали любить и воспитывать. А это очень важно кого-то всеми любить! Таксёныша назвали Рольфом. Кормёжки, прививки, приучение к чистоплотности… Мы занимались этим с наслаждением. И вот первый раз решили прогулятся с четырёхмесячным Рольфом в парке. Поехали туда на велосипедах, посадив Рольфа в велосипедную сумку у багажника. В аллее, выпустив Рольфа на свободу, мы сошли с велосипедов и повели их за рули. Рольф привлекал внимание публики своим окрасом. Муж отвечал на различные вопросы, не заметив, что Рольф лёг под колесо его велосипеда. Всё произошло в сотую долю секунды, Рольф взвизгнул и отбежал к газону.
Голландцы говорят,что «несчастье сидит в маленьком уголке». По тому, как на моих руках из упругого комочка энергии тело Рольфа превращалось в обвислую тряпку, я поняла, что это внутренее кровотечение, повреждена или печень или селезёнка, помочь практически невозможно. Это-то нам и сообщила скорая помошь для животных, приехавшая тогда, когда у Рольфа уже были последние предсмертные конвульсии. Дома муж выбросил всё, что могло напомнить о наличии собаки, только сладко-молочный щенячий запах долго не мог улетучиться из нашего дома. Никаких собак больше!
Потом, вопреки запрету, мы с дочкой купили нового щенка. На сей раз голландского, жесткошерстного. Дали ему русское имя Гаврила. Он уже взрослый. Не похожий ни на Гуту, ни на Рольфа. Конечно же, муж гуляет с ним и кормит его и балует. Мы его водили три года в собачью школу. У него собачья дислексия. По всем тестам он умён, однако он до сих пор путает команды «стоять», «сидеть», «лежать».
Про Рольфа все уже давно забыли. Только вчера, муж, перебирая старые счета, вдруг спросил: «А ты помнишь, сколько мы платили за квартиру, когда у нас был Рольф?»…