Когда Танюшка проходила глазами по строкам какой-нибудь книги, когда она преодолевала с её героями околоземные моря и поднебесные горы, она не была способна заметить хоть что-то вне реальности происходящих пред глазами событий – а потому старушка, сделавшая недовольным своё и так возмущенное лицо, ворчала о вратах ада – когда в метро увесистая книга странной девчонки случайно ложилась ей на колени, пожилой мужчина думал - да бог знает о чём он думал, когда острый угол тома впивался ему в бок, сама же Танюшка читала, переживала, жила в те моменты далеко от мест, неописываемых на страницах книги… Она любила водить по строчкам пальчиком, как это делают совсем маленькие дети, только что научившиеся читать, - ей казалось, что она таким образом прикасается к действию книги не только взглядом, она обожала, оказавшись за столом, поджать правую ногу так, чтоб сидя на ступне, оторваться от привычного положения вещей и очутиться чуть ближе к страницам… Книжное же действо в ответ отражалось на её лице, и если б в голову кому-нибудь пришла идея понаблюдать за Танюшкой, то он бы разглядел на её лице все переживания, что обуревали людей по ту сторону страниц – страхи, веселья и любови, но нет, никто не обращал внимания на девочку с огромной старой книжкой в руках…
Когда ж Танюшку отрывали от чтения просьбой или замечанием, она поднимала оттененный пятнами синяков рассеянный взгляд, некоторое время молчала, после без сожаления, а даже с легкой улыбкой откладывала книжку – ведь встреча с новыми событиями только откладывалась, а не запрещалась – готовила, убиралась, шла за продуктами. Направляясь в магазин с несколькими смятыми денежными листочками, что вечно пьяная мама Зоя недовольно разыскивала меж складок своего несвежего платья, она часто перед входом встречала своего отчима Олега, который, наверное, здесь трудился – с несколькими неприятного вида мужчинами, заработавшими долгими трудовыми буднями посеревшие и опухшие лица, равнодушные взгляды. Увидев Танюшку, Олег обычно ласково брал её за руку, они шли вместе покупать картошку и пиво, шоколадку и водку, после заходили иногда в странный магазин, где продавались некрасивые резиновые куклы размером с настоящую тётю и смешного вида большие резиновые косточки, почти такие же, какими торгуют в зоомагазине. Олег покупал там что-то, бережно клал в сумку, они шли домой, и мама Зоя, проснувшаяся, злобно что-то выкрикивающая, ухитрялась, как казалось, отпивать из бутылки водки еще до того, как они входили в квартиру. Когда Зоя уже спала где-то в темноте квартиры, сильно опьяневший, улыбающийся, не говорящий ни слова Олег, сидя за столом, тянулся к падчерице, гладил её по руке, после будто массировал ей спину, сжимал чуть ниже. Танюшка отворачивалась, поднималась, уходила в ванную, сидела там, смотрела, как из крана льётся вода. Возвращаясь через некоторое время, она видела, как отчим, уронивший на стол голову, опустивший руки, растопыривший коленки, содрогается от храпа. Танюшка шла в комнату, где в темноте посапывала мама Зоя, садилась на край кровати, начинала разговаривать с отцом. Нет, не с тем, что когда-то уехал жить в Австралию, она и лица-то его почти не помнила – одни лохматые усы вспоминались ей иногда во сне, она говорила с другим своим папой.
- Па, а как твой Росинант? Ты говорил, что он болеет…