Где-то далеко, на краю Галактики крутится вокруг умирающего солнца старая, мудрая планета. Странная планета, непохожая на нашу родную Землю. У планеты даже нет официального имени – все называют ее «Розовая» за розоватый свет, в который окутано все, что на ней находится. Но именно на этой планете есть Харитонов, а это – главное.
В планетолете Вероника напустила на себя показную веселость и всю дорогу с орбитальной станции безудержно хохотала.
- Нервы. – констатировал щекастый негр-пилот. Когда он говорил, щеки его смешно шевелились и на них появлялись и исчезали десятки забавных ямочек.
И только перед самой Дорогой Памяти на этой странной Розовой планете наконец пришел страх.
Собственно дороги никакой не было, просто участок равнины с жидкой растительностью, обычный ландшафт для «Розовой». Но это страшный путь. Там и тут расположились странные жители этого мира – сенсы, а по научному психофаги. Это почти бестелесные существа, которые питаются чувствами. Они умеют вызывать из памяти людей полузабытые образы и пьют эмоции, рождающиеся в душе. Кстати, эти твари еще те гурманы! Чувства, которые они побуждают к жизни, сложные и противоречивые, словно букет старого вина в покрытой пылью и плесенью бутылке.
Потому этот участок и называется Дорогой Памяти. Его нужно пройти в одиночку, без всякой помощи и защиты. Своего рода тест на профпригодность. Лишь те, кто дошел до конца, могут остаться на Розовой планете. И у Вероники нет другого выхода, потому что эта страшная дорога – единственный путь к Харитонову. Единственный шанс всегда быть рядом с ним.
Тогда он улетал, казалось навсегда. Вероника охрипла от слез и горя.
- Ты жесток, не оставляй меня. Ты лишаешь меня любви. Тебя.
- И ты жестока. Ты хочешь лишить меня дела всей моей жизни. Я перестану быть собой, ты все равно меня потеряешь.
Он тоже плакал. Вероника впервые видела мужские слезы. Это были слезы сильного человека. Человека, который сильнее стереотипов.
И Харитонов рассказал ей о странной Розовом мире, царстве прозрачных сенсов, не имеющих тела и не знающих нежности прикосновений. Тогда Вероника поняла, что ее путь к счатью – та самая пугающая Дорога Памяти.
Страх кольнул кончики пальцев, сталью сжал виски. Ей предстояло погрузиться в образы прошлого. Как у каждого человека, у Вероники есть, что вспомнить. И есть что забыть.
Рука непроизвольно сжала округлый предмет в кармане брюк. Ее маленький секрет. Непроверенное оружие, которое должно сработать. Все три нудных месяца карантина на орбитальной станции она думала о сенсах и искала выход. Идея пришла внезапно, во время обеда. Теперь все обязательно получится.
Вероника сделала глубокий вдох и потянула ручку. Дверь без стены, одиноко торчащая посреди равнины выглядела карикатурно. Впрочем есть и другая дверь, войти в которую имеет право лишь победитель.
Первый сенс сидел в нескольких метрах от «порога». Если конечно можно употреблять глагол «сидеть» к существу, представляющему собой поле неправильной формы, в центре которого пульсирует светящийся сгусток. У сенса нет четких границ, никогда не угадаешь где попадешь под его воздействие.
Стало тревожно. Наверное, подобное чувство испытывает каждый путник на этой дороге. Для сенсов это своего рода аперитив. Вероника представила лицо Харитонова, умное и улыбчивое, со складкой над переносицей и веселыми морщинками вокруг глаз. Представила подробно, все до каждой мелкой черточки, как будто собиралась по памяти рисовать его портрет. Она сосредоточилась на том единственном, что может ей помочь, и шагнула в неведомое.
Раз, два, три... Она идет между рядами деревянных столов. Всего слишком. Слишком яркий свет, слишком высокие каблуки, слишком короткая юбка, слишком глубокий вырез блузки. Стыдно и неловко. И слишком сильная уверенность в собственной неотразимости была вчера. Это ее первый экзамен в университете. В голове пустота. Также как и на листочке бумаги, там где должны быть ответы на билет. Ноги ватные. Главное не упасть. И вдруг на бедро ложится холодная потная рука. И Вероника знает, чья это рука. Хочется повернуться и наотмашь ударить по самоуверенной ухмыляющейся физиономии. А что-то важное, что нужно помнить, ускользает словно гладкая бечевка. Подворачивается нога, и Вероника падает на пол. Острая боль в лодыжке и распахнутая блузка. Горящая кожа ощущает насмешливые взгляды четырех десятков глаз. Слезы льются ручьем. Преподаватель встает из-за стола, поднимает Веронику и кладет пустую зачетку прямо в распахнутое декольте.
Прислонившись лбом к холодному стеклу, она рыдает в коридоре. И не из-за проваленного экзамена ее душат слезы. Стыд и мерзкий холодный след от руки. И что-то важное не удержалось в голове... Харитонов! Это его высокий тонкий силуэт удаляется вглубь темного коридора лабораторного корпуса. Это его походка – торопливая и уверенная, но все же умилительно неуклюжая. Походка человека, знающего свою цель и постоянно погруженного в раздумья. Но стоп! Что здесь делает Харитонов? Откуда он здесь взялся? Нужно срочно его догнать, ведь он единственное, что имеет смысл. Любовь, словно девятый вал, поднялась в душе и затопила все другие чувства. Быстрее, бегом...
Вероника бежала по розовой равнине. Вокруг снова разлит красноватый свет. Сенс отступил. Снова глубокий вдох, вновь поднялась тревога. Второй – совсем близко. Какие они все-таки странные существа! Харитонов считал, что сенсы когда-то тоже были людьми, имели тело, возможно совсем иначе, чем у нас устроенное, но абсолютно вещественное. То есть из вещества. Но со временем стали только энергией. Это и была тема работы Харитонова – причины перехода вещества в энергию. «Неужели и мы со временем станем такими же? – думала Вероника. - Будем пульсировать среди камней и вместо того, чтобы жить своей жизнью – любить, мечтать, думать, спешить, прикасаться, насвистывать под нос, решать проблемы – будем упиваться чужими чувствами, пусть даже сложными и выдержаными. Нет, я не стану такой. Я не хочу жить отражениями чужого сознания». Нужно думать о главном. Перед глазами снова лицо Харитонова, а пальцы вцепились в маленький пластиковый предмет в кармане.
...Босые ноги ступают по мокрому песку. Море дышит прибоем, и, когда волна набегает и обнимает стопы, Вероника чувствует ее упругую прохладу.
«Это очень приятное воспоминание – подумалось где-то на краю сознания, - Я всегда любила воду. Любила...»
Зеленоватая вода расступается и принимает в себя нагретое солнцем тело. Вероника плывет. Вода – ее стихия. Она ощущала в море ни с чем не сравнимое чувство свободы и невесомости. Нога ударяет по поверхности и поднимает стайку брызг. Вероника опускает на глаза очки и ныряет. Нигде в мире солнечные лучи не бывают такими материальными, как под водой. Какое это блаженство медленно преодолевать упругость воды и плыть над золотым песком пугая мальков в редких зарослях водорослей. Взгляд цепляется за огромную витую раковину, лежащую на дне. Нужно обязательно ее достать, на радость маленькой племяннице и папе на удивление. Кажется только протяни руку, но не тут то было. Вероника ныряет глубже, потом еще немного, еще... Вот раковина уже в руке. И не такая уж огромная, как казалось издалека. Теперь быстрее к поверхности, к солнцу, сделать глоток воздуха. Непонятно откуда появившееся течение сносит вбок, мешая движениям. Солнце уже совсем близко, но силы оставляют и теряется сознание. Страшно и обидно. Чувство близкой смерти селится в путающихся мыслях. Прощай, Харитонов. Я люблю тебя. И это сильнее смерти.
Жесткая ладонь хватает за запястье и рывком вытягивает на поверхность. Впервые в жизни Вероника чувствует вкус воздуха. Кто-то держит за руку и тащит к берегу. Харитонов. Он ее спасение, ее воздух. Ничего не страшно, потому что есть он. Вероника почти бежит за ним по воде. Потом по песку. И вот уже она одна ступает по жидкой траве розовой равнины. Мысли приобретают ясность. Кто же ее тогда на самом деле спас? Отец? Или брат? Или смешной сосед Виталик, бегающий за ней как мальчишка. Надо же, совсем вылетело из головы. Да и не время вспоминать. Впереди снова тревожное пульсирующее свечение. Что же на этот раз?
Сначала появился запах. Смесь хлорки и лекарств, крахмальных белых халатов. Нет, только не это! Этот кошмар часто снился Вернике после смерти матери. Много лет подряд. Из этого кошмара нет выхода, как нет выхода из лабиринта собственного чувства вины.
Яркий свет и идеально белые стены. Скользкий, только что вымытый линолеум. Вероника сидит прямо на полу. Губы повторяют одну фразу: «Мама, прости. Мама, прости. Мама, прости». К маме не пускают. Да и не кому пускать. Никого нет в этой странной больнице. Только длинные коридоры и огромные пустые комнаты. И ни одного окна. Даже не понятно, какое сейчас время суток. Больница как будто живет: шаги, стук металлических инструментов, тихие переговоры врачей, ругань медсестер. И при том ни души. Вероника идет по скользкому коридору. Она уже знает, что в конце будет поворот направо, потом несколько метров и выход на лестничную клетку. Там тоже нет окон. На лестнице валяются окурки и пахнет табачным дымом. Стены здесь не белые, а грязно зеленые, с облупившейся краской. Но если подняться или спуститься на этаж, откроется вход в такие же идеально белые и чистые коридоры, с такими же огромными пустыми комнатами. И неизвестно, сколько здесь этажей, на каком сейчас находишься, и есть ли конец у этих белых коридоров.
Где-то среди этих пустых помещений мама. Если сейчас ее не найти, будет поздно. Мама оказалась здесь по вине Вероники, и она должна ее спасти. Но гулкие комнаты пусты, сколько не броди по этому ужасному зданию. Яркий, назойливый свет пугает даже больше, чем абсолютная тьма. И одиночество – чувство замкнутости в самой себе, выедающее душу без остатка. Но есть еще что-то! Есть любовь. Ведь теперь она не одна. Рядом, касаясь плеча, идет Харитонов, шутливо поторапливая и подталкивая. Он смотрит сверху вниз теплыми и немного хитрыми золотыми глазами. Под этим взглядом все чувства смешались и из них родилась огромная любовь, вобравшая в себя весь мир вокруг. Не было страха, одиночества, тревоги, стыда, чувства вины. Была только любовь. И Вероника впервые в жизни увидела маму. Она была совсем как на фотографиях, но улыбка добрее и живее. Мама стояла на пороге комнаты и махала рукой. За ее спиной разливался солнечный свет, угадывалсь зелень деревьев и синева воды.
Впереди снова розовая равнина. Солнце клонилось к закату. Сенсов впереди было много, но они лишь опасливо пульсировали, подобрав свои поля-щупальцы. Вероника шла мимо них и думала о маме, которую никогда не видела живой, но которая подарила ей жизнь ценой своей собственной. Мама перелила свою жизнь в Веронику. Она не умерла, а живет вместе с ней. В каждой клеточке, в каждой мысли, в каждом чувстве. Нельзя жить чувством вины. Мама, мы будем с тобой счастливы.
Дверь на другом конце Дороги Памяти выглядела такой же нелепой, как и та, что в начале. Но ни у кого никогда не возникало мысли обойти эти двери. Велика сила символизма. Дверь одиноко торчала посреди равнины; вдалеке угадывались строения и машины. Вероника потянула за ручку. За дверью стоял Харитонов. Такой, каким она его помнила. Похудел только и загорел. И волосы совсем длинные стали, он их теперь в хвостик собирает. Он стоял и улыбался. Вероника хотела прыгнуть и повиснуть у него на шее, как любила делать раньше, но почему-то стушевалась, застеснялась, и угловато двигаясь, подошла и молча уткнулась носом в грудь Харитонова.
- Я справилась, - почти одними губами произнесла Вероника.
Он немного отстранился и посмотрел не нее почти с восхищением.
- Ты не просто справилась, ты победила! Ты до смерти напугала сенсов, они и пошевелиться боялись, пока ты шла. Как тебе это удалось, моя радость?
Вероника загадочно улыбнулась и достала из накладного кармана брюк маленькую баночку горчицы.
- Это я стащила со станции. Не очень красивый поступок для воспитаной девочки! Так что я не совсем напугала сенсов, скорее...
Харитонов с недоумением посмотрел на баночку.
- Не понимаю, при чем здесь горчица?
- А ты попробуй!
«Нет все-таки, она удивительная девушка. Маленькая и дерзкая. Наверное все маленькие дерзкие. Она только что прошла страшное испытание, наверное падает с ног от усталости. Но стоит и зубоскалит, да еще какие-то шуточки с горчицей...» Такие мысли посетили Харитонова в тот момент, как он откручивал крышку, окунал в горчицу указательный палец и отправлял его в рот. На этом размышления прервались. Резкий вкус ударил в нос, язык горел, на глазах выступили слезы. Он схватил фляжку, висевшую на поясе и стал жадно глотать воду.
- Ну знаешь ли... шуточки у тебя!
Вероника не дала договорить.
- Вот и сенсам пришлось не по вкусу. Моя любовь сильнее любой горчицы. Мои чувства оказались слишком сильно приправлены любовью к тебе. А что значит вкушать «голую» приправу, ты только что убедился на собственном опыте. Так что не удивительно, что сенсы отказались от этого лакомства.
Харитонов рассмеялся, обнял Веронику и поцеловал в макушку.
- Ты просто чудо, Вероника. Нет, ты сокровище. Мое соровище. Я тебя люблю.
Он прижал ее к себе, наклонился и поцеловал в губы. И долго не мог оторваться, потому что на вкус поцелуй гораздо приятнее горчицы.