Звонко прожужжав, комар уселся у меня на щеке. Зря. За свое инстинктивное желание попить чужой крови он поплатился жизнью. От пощечины, что я дал самому себе зазвенела голова. Зато комар был ровным слоем размазан по лицу. Долго тер себя рукавом. Умыться бы, но где? До человеческого жилья еще километров семь-восемь, до речки – еще больше. А вокруг – лес. Самый обыкновенный густой лес средней полосы России. Недавно прошел дождь и везде повылазили грибы. Но мне сейчас не до них. Смертельно хочется спать. Это не фольклорная практика, а какая-то изыскательская экспедиция или тест на выживание. Так далеко из наших еще никто не заходил.
Глянул на компас и стал забирать правее. Петляя между деревьями немудрено сбиться с пути. Внезапно заросли расступились и я чуть было не упал с обрывистого склона балки. На другой, более пологой стороне находилась деревня, хотя, скорее даже не деревня, а хуторок – пять-шесть домиков, стоящих поодаль друг от друга. Странно – на карте его нет. До Беловатки нужно топать еще час-полтора, а вокруг нее селений нет. На всякий случай вытащил карту. Довольно подробная двухверстка лежала в старом армейском планшете, что подарил дед. Ну, все правильно, хутора нет. Но стоит поднять взгляд, как он чудесным образом появлялся. В общем-то не так уж плохо. До Беловатки все равно бы я засветло не успел – так хоть здесь заночую.
Не успел я перебраться через балочку, как меня облаяли сразу две собаки. Они выскочили откуда-то слева и, остановившись метрах в десяти от меня, стали заливаться лаем. А может, лучше сказать, залаиваться? Так проще и понятнее. Пока я думал над этим казусом словообразования, из-за кустов выкочевала бабулька и стала звать собачек.
– Пулька! Рыжик! Идите сюда, окаянные! Чаво вы там?
Тут она увидела меня.
– Ах, Боженька ты мой! К нам гость пожаловал! Пойдем со мной, внучок. Этих не бойся – лают, да не кусают.
Я, собственно, не боялся и смело шагнул вперед. Собаки, увидев мое поступательное движение, со звонким лаем исчезли в высокой траве.
– Здравствуйте, бабушка!
– Здорово, внучок! Откель путь держишь?
– Из города я, бабушка.
– Вон оно как! Давненько у нас городских не было, – бабулька посмотрела на лес. – Что ж мы с тобой тут балаболим, ах я старая, пойдем скорее в избу. Не к чему у леса на виду стоять, не тот он ужо что раньше был. Пойдем.
И бабулька направилась в сторону ближайшего сруба. Пулька с Рыжиком решили не показываться, они шли за нами в высокой траве, чуть в стороне, изредка напоминая о себе недовольным ворчанием.
– А вы, наверное, по грибы в лес ходили? – разговор надо начинать издалека.
– Да какие щас грибы-то? Вот тот год – так их девать было некуда. А щас – так… сушим помаленьку. А сам-то, касатик, куда направляешься? Небось, в лесу комары кусали?
– Не так, чтобы очень. У нас, бабушка, в институте фольклорная практика. Ходим мы по деревням, песни, прибаутки собираем, частушки записываем. А в конце лета отчет пишем. – Я старался говорить простыми словами – бабушка на вид была очень старая и мне не хотелось по два раза объяснять одно и то же.
– Вон оно как! Ну ты, внучок, правильно сделал, что ко мне заглянул. Я, хоть и старая, но кое-что еще помню. Ты небось голодный и устамший с дороги-то?
– Больше устал, есть совсем не хочется. –Действительно, из-за жары и духоты леса хотелось только пить и спать. Утренней банки тушенки, что я слопал в электричке хватило надолго. Хорошо, что бабулька сама заговорила об отдыхе. Я хоть и не закомплексованный по части общения, но всегда лучше, когда тебе предлагают, чем когда ты просишь.
– Ну тогда пойдем, внучок, молочка тебе налью. На лавке-то уснешь? Извиняй, у нас городских апартаментов нету.
На лавке – это не на полу и я поспешил заверить старушку, что мне будет вполне удобно.
Солнце уже вплотную приблизилось к горизонту и ярко освещенная опушка леса являла собой совершенный васнецовский пейзаж.
В избе было темновато. Бабулька погремела, позвенела чем-то и вскоре вспыхнула лампа «летучая мышь».
– Для гостей только и зажигаю. Сама лучиной обхожусь. Проходи, внучок, вот лавка. Садись. Сейчас молочка налью тебе.
После молочка я помог бабульке разжечь огонь в печке – она поставила варить что-то. В избе стало заметно теплее и светлее. Затем хозяйка подсела к столу и тихонько начала петь. Я не сразу догадался, что это она для меня поет. А как догадался – сразу же кинулся к рюкзаку за диктофоном.
Как сильно меняется восприятие фольклора. Одно дело – на семинаре спеть, по телевизору послушать. Совсем другое – вот здесь, в полумраке избы, под треск дров в русской печи и абсолютную темень за окном. Мне почему-то вспомнились гоголевские «Вечера на хуторе». Та же атмосфера таинственности, магической простоты жизни, абсолютной веры в действенность обряда и заговора.
Не знаю сколько я так просидел. Старушка пела одну песню за другой. Я словно в трансе переворачивал и менял кассеты. Записанные оставлял на столе – потом разберусь. Так не хотелось расставаться с этим непередаваемым ощущением.
Вдруг на улице залаяли собаки, потом раздались шаги и в дверь избы кто-то резко постучал.
– Кто там на ночь глядя? – бабулька подошла к двери. – Кто там?
– Это я, Матвеевна, Отец Николай!
– Ой, батюшка, заходите скорее…
В избу, тяжело дыша, вошел немолодой мужичок в черной мокрой рясе. У него была спутанная борода, в которой застряли веточки, травинки, репей. Отец Николай торопливо поздоровался с бабулькой и сел на лавку около печи. Скоро с него натекла лужа воды. Странно, вроде дождя не было – где же он так промок? Видимо этот вопрос интересовал и хозяйку.
– Откуда вы, батюшка? И где промокли так?
– Не сейчас, Матвеевна, мне бы водицы испить...
– Вот, держите ковшик.
Отец Николай шумно выпил. Только теперь, присмотревшись, я увидел, что он очень худой и истощенный. А в глазах стояла усталость и страх.
– Не ходи в лес, Матвеевна, ой не ходи! Опасно стало в лесу, нечисти много развелось… – снова шумные глотки.
– Кого же вы встретили в лесу-то?
– С лешим три дня плутал. В такую глушь меня завел, что страшно подумать. Я уж вовсе растерялся и даже… – тут отец Николай отвел взгляд.
– Что, батюшка? – всплеснула руками старушка.
– Видать усомнился я, Матвеевна... Оттого и молитвы бездействовали. А сколько я их перечел!
– Ох, ты Господи, Боже мой! Что делается-то! Да как же вы от него убегли-то?
– Оступился я, когда мы с ним вдоль речки шли и с высокого берега в воду упал. Боится он воды-то. Как завыл, закричал, ругаться стал почище сапожника. Ну а я ниже по течению вылез и что есть сил побежал. До Беловатки засветло не успел, так решил у вас, Матвеевна, на хуторе ночь скоротать. Разрешите ли?
– Отчего не разрешить-то! Будете вот с парнишкой напару мой сон стеречь.
Только сейчас отец Николай обратил на меня внимание. Настороженно замер, вглядываясь, потом облегченно вздохнул, видимо поняв, что я не нечисть, и улыбнулся.
– Городской?
– Да.
– Ты не бойся, леший в дом не заберется. Здесь мы под охраной Божьей, – он кивнул на образа в красном углу избы.
– А я и не боюсь. – Это была неправда. На самом деле я боялся. Как вспомню эти восемь километров по лесу, да один. Завел бы меня этот леший. А я даже ни одной молитвы не знаю. Так ведь завтра до Беловатки тоже через лес топать. Холодок пробежал по спине.
Я и не заметил, как бабулька подошла и дала подушку, набитую сушеной травой. Я ее поблагодарил, а она, уходя, тихо произнесла.
– Не бойся, внучок, я тебе завтра оберег-заговор дам. Спи спокойно.
После этих слов я провалился в сон, чему немало способствовал густой аромат трав из подушки. В эту ночь мне ничего не снилось.
Утром проснулся оттого, что отец Николай прощался со старушкой. И советовал ей быть осторожнее и в лес не ходить. Сразу вспомнился вчерашний страх. На всякий случай, поднял ногу, сползшую с лавки и повыше натянул одеяло. А вдруг под лавкой ночевал домовой?
Отец Николай ушел и вскоре бабулька зашла в избу. Солнце только-только встало над горизонтом, но просыпание было на удивление легким и бодрым. Не в пример общажным мучениям по утрам.
– Просыпайся, внучок. Солнышко встало, а ты все нежишься. Вставай, я тебе яишинку пожарю.
– Встаю. Скажите, а… это правда, про лешего?
– Про лешего-то? Правда. Отчего же батюшке врать-то?
– А вы сами видели его?
– И сама видела. Только давно это было. Я уж и забыла – старая стала. Помню, что после того мне моя бабушка слова заветные сказала. Их вся нечисть лесная боится. С тех пор леший меня стороной обходит. Ветками хрустит, травой кидается, но на глаза не выходит, – бабулька, рассказывая это раздула угли, накидала дров в печь, разбила яйца и поставила жарить глазунью.
Я сидел на лавке и сжимал в руках рюкзак. Он был единственным, что казалось реальным в этой избе. Старушка, хлопотавшая у печи, так просто рассказывала о лешем, совершенно не задумываясь, как это непостижимо и сверхъестественно. Создавалось впечатление, что леший к ней на чай заходит и грибами снабжает. Теми самыми, что сейчас нанизанные на нитку висят под потолком. А может она тронулась умом? Живет здесь, в глуши одна-оденешенька – вот и населила лес всякими нежитями, чтоб не скучно было. Стоп. Это было бы единственное объяснение, если б не вчерашний визит отца Николая. Он был действительно напуган и уличить в сумасшествии его я не мог. Но с другой стороны, я ведь и не психиатр.
От всех этих мыслей стала болеть голова. Надо бы умыться.
– Бабушка, а где у вас вода?
– В колодце беру, он у меня за углом. Умеешь?
– Конечно умею, отчего не уметь? – с этими словами я вышел на улицу, скинул футболку, достал из тьмы колодца ведро ледяной воды и стал обливаться. До чего же хорошо! Обязательно устрою себе деревенские каникулы. В городе так не отдохнешь.
Две бабулькины собаки, так сурово встретившие меня вчера, сегодня подошли ко мне виляя хвостами и потягиваясь.
После завтрака я стал собирать рюкзак. Покидал в него кассеты с песнями старушки, одеяло, диктофон. Бабулька подошла ко мне и протянула листочек.
– Возьми, внучок, заветные слова. Будет туго – прочти. А самое главное – не бойся. Человек ведь царь природы?
– Спасибо, – меня так изумили последние слова бабульки, что я машинально положил листочек в карман и сразу же забыл о нем. Даже не прочитал. Уходить совсем не хотелось. Надо бы еще расспросить старушку о песнях, причитаниях и, больше всего ловил себя на мысли, о лешем. Но рюкзак уже собран и вроде пора идти, чтоб не выбиться из графика, успокаивал я себя. Да, к тому же, в Беловатке таких старушек пруд пруди.
– До свиданья, бабушка!
– Прощай, внучок, не поминай лихом.
Я развернулся и пошел не оглядываясь, чтоб не передумать.
Через час-полтора безостановочной ходьбы по лесу я решил передохнуть. В просветах между деревьями уже виделась река Белая. До моста через нее, по которому можно добраться в Беловатку было еще около часа ходу, а это почти пять километров.
Я посидел на берегу, попил колодезной воды из фляжки и тут, вдруг, подумал, что где-то здесь должен был вылезти на берег отец Николай. Хотя почему именно здесь? Он мог вылезти где угодно – хоть километром выше по течению, хоть километром ниже. Но все-таки стало не по себе. Оглянулся, затем еще раз. Вроде бы все спокойно – обыкновенный солнечный денек в лесу. Это все моя неуемная фантазия. Ну кто просил этого батюшку приходить именно вчера?
Надо идти. Повесил фляжку на ремень и отойдя немного от берега стал забирать левее. По карте, выше по течению, в реку Белую впадал довольно широкий ручей. Чтобы перейти его вброд, нужно было углубиться в лес километра на три. Крюк небольшой, вполне укладывается в мой очень и очень гибкий график. При любом раскладе я буду в Беловатке к обеду. Во всяком случае мне так хотелось.
То и дело сверяясь с картой и компасом я прошел с километр, как услышал треск веток прямо по курсу. Сразу обдало холодом. Медведь? Человек? Стал тихонечко пробираться вперед, прячась за деревьями.
На небольшой полянке, затененной переплетающимися кронами деревьев рядом с вязанкой хвороста на пеньке сидел старичок. Несмотря на жару, на нем была шапка-ушанка с развязанными ушами и старая-престрая, вся полинялая фуфайка. На ногах валенки. Ну и что? Многие пожилые люди спасаются от ревматизма, утепляясь круглый год.
Бояться было нечего и я смело вышел из-за дерева.
– Здравствуйте, дедушка! – громко (а вдруг он глухой?) произнес я.
Старичок обернулся, прищурился.
– И тебе доброго дня, молодец, – голос приятный, немного не выговаривает букву «р», а так ничего. Давно, по всей вероятности, не брился, да и расчески не знает – борода клочками торчала во все стороны.
– Вы случайно не из Беловатки? – я спросил и уж затем подумал, что до хутора по прямой гораздо ближе, но старичок тем не менее ответил.
– Из нее самой. А тебе чаво дома не сидится? Чаво по лесу без спросу бродишь? – сказал он это весело. По всему было видно, что не пугает, а веселится старичок. Решил ему подыграть.
– Не виноват я, вот вам крест. Мне в Беловатку надо, – хотел размашисто крест положить, но не успел, старик выкрикнул, предупредительно поднимая руку вверх.
– Не надо крестов тут! Нынче все атеисты пошли.
– Не веруете, значит?
– Говорю же, атеисты все пошли кругом.
– Давайте вместе в Беловатку пойдем? Я помогу вам донести вязанку, – мне показалось, что местный знает все тропинки в лесу, с ним не заблудишься, да и все веселей вдвоем топать.
– Конечно вдвоем, – усмехнулся старичок. – Я тебя одного теперь не отпущу. Пойдем. А вязанку оставь – черт с ней, она ему нужней.
Мне стало так легко на душе, спокойно. Мы шли со старичком, я рассказывал ему о цели своего путешествия, про то, что никто еще так далеко не забирался, и что последняя фольклорная экспедиция была в этих местах полвека назад. И вообще, много чего рассказывал старичку. Проснулось во мне, вдруг желание все высказать, что знаю. Старичок слушал внимательно, время от времени вставлял: «Ага!», «Вон чаво происходит!», «Ишь ты!» и тому подобное.
О своей работе он тоже не забывал – мы все время обходили густые заросли, промоины, овражки, ни на метр не отклоняясь от еле видной тропинки. Я не смотрел ни на карту, ни на компас, полностью полагаясь на старичка. И не зря. Сам бы я давно потерял из виду, скорее всего звериную тропу.
Так мы шли с ним долго, я уже стал выбиваться из сил – выпил всю фляжку, стали ноги заплетаться, а старичку все нипочем. Идет себе, по сторонам поглядывает. И уши на его шапке смешно раскачиваются вверх-вниз…
Солнце стало клониться все ближе к закату. Мы опустились в очередную ложбинку. Тут на каменном склоне из подземных глубин выбивался небольшой родничок. Струйка воды тоненьким ручейком утекала вниз, где-то, видимо соединяясь с рекой Белой. Я вволю напился, а старичок не стал.
- Не надо мне этого. Пущай водяной пьет.
- Извини, дедушка, но я уже устал. Отдохнуть надо. Далеко еще?
- Какой далеко! Тут рядом совсем. Коли хочешь – отдохни. Тебе ж ведь не к спеху?
- Да, времени у меня много.
- Ну и ладушки. Завтра пойдем дальше. Отдыхай.
Я прислонил рюкзак к дереву, облокотился на него и сразу же уснул. Весь день на ногах – и даже не заметил этого, пока не присел.
Пробуждение было тяжелым. Ноги затекли, спину свело от холода и одной и той же позы. Было страшно неудобно. Тяжелый сон сменился не менее трудным утром.
- Проснулся? Пойдем скорее, пока прохладно, - старичок, казалось, даже и не спал вовсе, хотя, наверное, все старые люди встают чуть свет. Борода его стала еще более клочковатой чем вчера.
Очень хотелось есть. В рюкзаке у меня осталось две банки тушенки и треть батона.
- Надо бы перекусить. Присоединяйтесь.
- Нетушки, мне еще рано кушать. – Старичок усмехнулся.
- Диета?
- Она самая.
- Ну тогда я сам порубаю.
С этими словами я достал перочинный нож, открыл банку и с удовольствием, торопливо ее съел.
И снова петляющая, еле видная тропинка вела нас по лесу. Уже не было вчерашней эйфории, я очень устал, разговаривать не хотелось. Я весь сосредоточился, на том, чтобы не упасть через поваленные деревья. Кстати, таких становилось все больше. Да и живые деревья становились какими-то более сучковатыми, выглядели очень старыми.
Через два или три часа ходьбы местность стала опускаться. Я решил, что начинается спуск в долину реки Белой. Поваленные стволы деревьев все более обрастали мхом и были скользкими. Теперь я старался на них не наступать, чтоб не упасть. Старичку, казалось все было нипочем. Он словно не ведал усталости, ловко перешагивая через стволы.
- Далеко еще?
Вопрос остался без ответа. Может, задумался мой проводник о чем-то? Догнал его, тронул за плечо. Старик резко обернулся, острый звериный взгляд резанул меня, заставил отшатнуться. Возможно, мне и показалось, всякое бывает от хронической усталости, но я увидел длинные нечеловеческие клыки в его раскрывшемся рте. И тут же все пропало. Передо мной стоял обыкновенный старичок в шапке-ушанке и фуфайке.
- Чего тебе?
- Я спросил далеко еще?
- Куда далеко?
- Ну, до Беловатки, конечно же.
- Нет, совсем немного осталось.
Еще, примерно, через час появились первые признаки заболачивания местности. При каждом шаге из земли выдавливалась вода, кое-где начали появляться заросли чакана. Ботинки промокли, носки тоже. Было страшно неудобно, но я успокаивал себя мыслью, что в Беловатке можно будет искупаться, постираться и высушить одежду и обувь. Только бы дойти поскорее.
Вместе с водой появились и комары. Они и раньше звенели над нами и пытались кусать, но не в таком количестве. Читал, что в тайге зверье с ума (или что у них там есть вместо него) сходит от гнуса. Я бы тоже двинулся, если б не старичок. Он сорвал какой-то травы, размял в руках и намазал себе бороду и шею. Посмотрел на меня и сказал.
- Меньше крови попьют.
Я повторил его манипуляции, и впрямь стали меньше кусать – больше звенели вокруг.
И снова в путь. Шаг за шагом. Теперь я уже не смотрел по сторонам, а лишь под ноги. Сколько прошагали не знаю, но солнце стало клониться к закату. Я так устал, что даже разговаривать было лень. Наконец, когда вышли на более-менее сухое место, я упал на рюкзак, выпил последние глотки из фляжки и уснул.
Это утро было не легче, чем предыдущее. Ломило все тело. Промокшие ноги онемели, к тому же я простыл – нос заложило, мокрота в горле то и дело заставляла откашливаться. Наверняка поднялась температура. Скорее надо в Беловатку. Из лекарств у меня только йод и пластырь для порезов и мозолей.
Съел последнюю банку тушенки. Батон кончился еще вчера. Хотелось пить, но воды тоже не было.
Старичок сидел на поваленном стволе и смотрел на меня. Уши его, я это точно увидел, заострились и покрылись шерстью. Темные, маленькие, совершенно нечеловеческие глаза. Один его валенок был повернут в сторону, как будто у него нет ступни.
Мне стало до ужаса жутко. Я не знал кто или что это. В последнее время какой-то туман закрыл мое сознание. Я даже не замечал, что мы все больше удаляемся от Беловатки и вообще от человеческого жилья. И все это время я был в компании вот этого… Кого? Я вжался в рюкзак и смотрел на него. Так мы переглядывались несколько минут. Затем он встал и шагнул ко мне. Старик заметно стал выше. Руки покрылись шерстью, а на пальцах были когти – черные и загнутые.
О подошел, схватил меня за горло и поднял – ноги еле доставали до земли. Я схватился за его руку, чтоб он не оторвал мне голову. Старик-зверь утробно зарычал. Из пасти воняло ужасно. Еще чуть-чуть и меня стошнило бы. Но вдруг он неожиданно отбросил меня в сторону.
Падать было больно. Подвернул левую руку. И только сейчас в освобожденное болью сознание ворвалась мысль «Леший!». Ну конечно же. Завел меня в самую глушь лесную чтобы съесть. Я оглянулся на него – леший стоял ко мне боком и принюхивался. Затем повернул голову. Я присмотрелся куда он глядел и увидел волка. Зверь стоял далеко, но это точно был волк. Постояв с минуту он растворился в лесу и леший обернулся ко мне.
И тут я вспомнил, что старушка Матвеевна сунула мне листочек с заговором. Я забыл о нем тогда же, а потом было не до него. Туман в голове, усталость смертельная… Но сейчас я рылся в карманах, вспоминая, в котором лежит спасительный листок.
Леший заметил мои шевеления и пошел ко мне. Подвернутая рука ужасно мешала, но я нашел листок и вытащил его как самое смертоносное оружие. Леший остановился в недоумении, но затем сделал шаг, затем еще один, еще… Я с трудом перевел взгляд с лешего на листок и хриплым голосом начал читать.
- Катись вся нечисть за мхи… - откашлялся. - Катись вся нечисть за мхи, за болоты, за гнилые колоды, где люди не бают, собаки не лают, - скосил глаза на лешего. Он остановился в двух шагах от меня и при первых словах схватился за голову, зарычал. – Птицы не летают. Там тебе и место! – Рык перешел в вой. Леший согнулся пополам, шапка взмахнув ушами, упала к его ногам. На плешивой голове торчали два рожка. Затем резко разогнулся и побежал прочь от меня. – Там тебе и место! – крикнул я ему еще раз вдогонку еще раз и потерял сознание от усталости и боли.
Не знаю, сколько я так пролежал. Когда очнулся – небо расчистилось, солнышко грело и почему-то запели птицы. Может они пели и раньше, но я их не замечал, зато сейчас как ребенок радовался их пению, словно открытие для себя сделал. Я лежал и смеялся. Жизнь была прекрасна.
С трудом поднялся, разорвал до конца куртку, подвязал левую руку. Из рюкзака взял только кассеты и планшет с картой. Где-то там меня ждала Беловатка и дорога прочь из этого леса с его лешим.
25 октября 2005 г.