Эта история как нельзя лучше описывает мои похождения середины девяностых. Не хочу говорить о том, что попала в сложную временную засаду, когда ломались судьбы не одного поколения. Нет, мне было легко и хорошо, как только может быть юной девушке приятной наружности. Я жила одним днём, не обременяя себя думками о высоком. Ум, честь и совесть присутствовали, конечно, но, заключённые в молодом теле, они вынуждены были играть по его правилам. А тело хотело только одного - удовольствия.
Мир вокруг был прекрасен и удивителен. Ломки девяностых захлестнули мой провинциальный городок горячей лихорадочной волной. Здесь всё чрезмерно, более чем вдоволь, до тошноты. Многие из моих тогдашних попутчиков не могли жить по-другому, кроме как на грани. Если мы веселились - то до слёз, если плакали - то навзрыд с безумными истерическими всхлипами. Зачастую, мы веселились. Мы делали это каждый день, а если нам и приходилось плакать, то только потому, что кто-то в свою очередь веселился над нами. Поэтому накопительством зла я перестала заниматься еще в юности, нет смысла. Любого человека, даже самого последнего ублюдка, можно если не простить, то понять.
Наблюдая перемены в себе, я видела, что на моих глазах меняются город, страна, люди. В школе мы продолжали изучать историю великой советской империи по старым учебникам. Видели, как наши учителя поджимают губы, произнося слово "демократы". Смеясь, срывали со стен портреты вождей, которые, казалось, вросли в штукатурку. Октябрята, так никогда не ставшие пионерами, ассоциировали теперь это слово не иначе как с гомосексуализмом. Мы переживали не своё развитие, не мы ломались, вырастая. Ломался мир вокруг нас. И мы проживали трудное десятилетие нашей страны, принимая его новые законы, созданные тут же, впопыхах, за единственно возможные и верные. А ведь из миллионов нас, мальчишек и девчонок в джинсах "Malvin", жующих "Love is", можно было составить такой авангард, почище Гитлер Югенд. Ведь мы были старше своих родителей. Нам не нужно было разгадывать политические шарады и биться лбами о равнодушную глыбу под названием "Русь". Мы просто и безоговорочно приняли судьбу страны за свою.
Так вот, тогда я, как и все подростки, обожала веселиться. Схема моего времяпрепровождения остается неизменной и по сей день. Но только теперь я стала несколько умеренней в её составляющих - алкоголе, сигаретах и мужчинах. Ну а тогда хотелось всего и сразу. Жаркими летними вечерами мы прогуливались по улице Пушкинской, она остается самой красивой и понтовой до сих пор. Чем бы ни гасились в те годы, мы оставались бодрыми и свежими ровно столько времени, сколько нам было нужно, чтобы прочувствовать полноту жизни. В один из таких вечеров мы попали на день рождения к очередному старо-случайному знакомому. Я думаю, всем знакомы такие праздники детства - с огромным количеством непотребного алкоголя и лёгких наркотиков.
Среди коротко стриженых пацанов-близнецов выделялся один. Для своего возраста он был очень крепок: квадратная шея, мощные предплечья, мускулистые руки. При заурядной внешности качка у него были красивые, даже изящные кисти рук - длинные тонкие пальцы с аккуратными блестящими ногтями. Вот это несоответствие и сразило меня наповал. Но этот мальчик не сводил глаз с моей подруги. Надо сказать, что конкуренция бывает здоровой только между взрослыми умными людьми. А в детстве она болезненно острая и не приносит взаимовыгоды соревнующимся. Во что бы то ни стало я захотела его. Подруга, сидя на коленях этого красавчика, сверлила меня ненавидящими зрачками. Она знала эту мою слабость, но уступать не хотела. Мне же было противно и смешно. Судорожные словесные цепляния подруги вызывали кривую ухмылку, а обескураженное лицо мальчика напоминало морду щенка ротвейлера. Подруга заявила, что пойдет освежиться и когда вернется, меня в комнате быть не должно.
Дом, где мы куролесили, был не достроен: рядком стояли мешки с цементом, штукатуркой и прочими строительными смесями. Электричество ещё не провели, и всюду, освещая пыльные плоскости, горели свечки, самодельные лампадки, и даже - как свидетель абсурда происходящего - примус. Грубо сколоченная деревянная лестница вела из нашего будуарчика на первый этаж, куда и направлялась подруга. Как только она вышла я сказала моему супермену, что ухожу спать в другую комнату.
Дом строили по тогдашней бестолковой новорусской моде: с бесконечными коридорами, армянскими лепными арками и уродливыми нишами для пластиковых цветов. К лестнице можно было выйти через тёмный коридорчик и так же незаметно исчезнуть. Стоя за колонной в коридоре, я видела, как подруга неуверенно "по стеночке" продвигается к лестнице, освещая себе путь огарком свечи. Как только она спустилась, я бесшумно вышла из укрытия и совсем немного сдвинула лестницу. Когда подруга поднималась наверх, я сидела как партизан в засаде, сжимая в руках лопату, которой рабочие мешали цемент. Краешек лопаты вонзился в правую перекладину лестницы. Одного лёгкого движения хватило, чтобы вся эта конструкция с невообразимым грохотом рухнула вниз. На помощь подруге я прибежала вторая, мальчик все-таки опередил меня. Она разбила голову и вывихнула руку, и уж, конечно, ей теперь было не до секс-соревнований. А я провела бестолковую бессонную ночь, потому что в том возрасте, равно как и мой партнер, не понимала всех прелестей секса.
Друзья той поры живы и здравствуют до сих пор. Безумные подростки, которые силой отнимали деньги у рыночных попрошаек и покупали на них всё те же "Love is", стали сентиментальными молодыми людьми с пустыми глазами. Встречая друг друга на улице, мы делаем вид, что незнакомы.