Она посмотрела на меня, как на последнего… А чего тут, собственно, искать подходящие эпитеты. Она посмотрела на меня именно, как на последнего. И точка. Хотя я бы предпочел другой знак. Например, вопросительный. То есть с этакой долей игривости: последний ли? Чтобы оставались неопределенность и загадка. Пусть не во мне, но в будущем. А тут – последний и точка! В буквальном смысле – окончательный. В ее глазах читался приговор. Причем, нам обоим. Но собственная судьба, лично меня, волновала больше. То, что она вбила себе в голову, будто я ее последний и окончательный мужчина в этой жизни, - таило угрозу не только ее рассудку, но и моей свободе, остававшейся чуть ли не единственной моей валютой, которой в случае чего можно приторговать. Наша общая будущность читалась в ее глазах, и, углядев в финале повествования смутное напоминание о расхожем выражении «они жили долго и счастливо и умерли в один день», я мобилизовался и, заранее готовый к звонкому краху всей своей домашней посуды (не исключено, об мою же голову), подтвердил ее опасения:
- Да, мне нужно уехать. Причем, чем скорее, тем лучше.
- Чем скорее, тем лучше, - повторила она за мной и сделала неуловимое движение рукой, что я заподозрил, а не слишком ли поспешил ее разочаровать – все-таки дорогой фарфор крайне болезненно бьется о лоб. И самое обидное – сокрушаться будет посуда, принимать удар на себя – череп, а страдать – я. Впрочем, на мое счастье наш разговор происходил вдали от буфета и у меня оставался шанс успеть скрыться, пока она будет искать блюдо потяжелее. – То есть ты намылился вот так легко и просто от меня слинять?
- Почему слинять? – оскорбился я. – Почему намылился? Я ж объясняю. Творческая необходимость. Служебная командировка. И даже более того. В смысле, посылают. Отказаться не могу.
- Ты все это только что придумал, да?
Крушение надежд не настолько сильно по децибелам, как торжественное уничтожение китайского сервиза путем разбития о чело владельца, но последствиями обладает не меньшими. Я почти увидел, как наш роман, не дотянув до финала, стремительно закругляется, а вместе с ним угасает даже малый намек на «они жили долго и счастливо». Удивительно, до чего выразительны могут быть женские глаза. Однако пошловатые сантименты угрожают смазать трагизм этой сцены, что совершенно меня не устраивает. Поэтому я не дал себе растрогаться от ее несчастного вида, и, чтобы не доводить пьесу до фарса, улучив момент, незаметным движением спрятал в карман ключ от серванта, где дожидался своего часа китайский сервиз.
Она замерла в позе, подсмотренной в античной трагедии. Лицо напомнило выражением персонажа из творческого наследия Софокла.
- Скажи мне правду: ты бежишь от меня?
- Ну что ты?! Зачем же? Надо ехать, правда. Я ведь вернусь. Скоро. Не через неделю, конечно, но ты даже соскучиться не успеешь, - а сам думаю про себя, сколько потребуется времени, чтобы она окончательно утратила иллюзии. – Соберу материал, встречусь с нужными людьми. И обратно. Буду сидеть, строчить сценарий, а в перерывах просить тебя принести чашечку кофе. Ну, и еще кое-что, само собой, - я гнусно хихикнул, заметив, что последние мои слова резанули слух не только мне самому, хотя, по сути, подразумевали как раз того, чего она хотела. Но в том-то и дело, что женщинам важна не суть, а форма. А я этим пользуюсь время от времени. С переменным успехом.
- Ты не обманываешь меня?
- О чем ты говоришь?! Вот еще! Оно мне надо?
После ее короткого всхлипа я решил, что ничто более не угрожает китайскому сервизу и моему лбу. Осмелел и вернул ключ от серванта на положенное место, предложив затем совместно собирать мой походный чемодан. «Дорога полна неожиданностей», - провозгласил я и метнул на дно… нет, не бисер, а совсем другое. Вообще я думал пошутить, однако получилось неудачно. Она обиженно уставилась на нераспечатанную пачку изделий из латекса, глаза заблестели, но не от азарта. Путаясь в причинном месте сомнительности моего чувства юмора, пришлось поспешно вскрывать упаковку и доступным, хм-м-м, языком растолковать, что в ее отсутствие презервативы мне совершенно ни к чему. Аргументы мои не блистали убедительностью, однако требовалась все та же подходящая форма для их изложения, и здесь я не ошибся.
Проводя ладонью по своей покрывшейся испариной груди, она выпустила из себя:
- Мне так хорошо, что я почти готова тебе поверить…