Я живу в этом доме. С Виталиком. Серая девятиэтажка с грязным осенним двором, развалившейся детской площадкой. Виталик чаще пьян и спит, порой работает. Питер оказался таким неприглядным, совершенно никчёмным городом. Почему его все так расхваливают? Я представляла его совсем другим. Сегодня к Виталику пришли друзья, а я решила пойти прогуляться.
Я жила всегда, всю свою жизнь в деревне, в маленькой деревушке в десять домов, пять из которых пустели к осени. Зимы были длинные, холодные, заснеженные, с утра просыпаешься – голова к подушке примёрзла, по ледяному полу бежишь за дровами и растопляешь «голландку», через пятнадцать минут становится теплее. Сходить на двор, поесть, полежать, да сбегать к автолавке – вот и все занятия. Но ещё можно влюбиться. И я влюбилась.
Мои младшие брат и сестра… - глупые, злобные мои соседи. Мои родители алкоголики. Когда-то, я уже и не могу вспомнить когда, отец не пил так и даже работал, он развозил хлеб на «уазике» по деревням… мы даже жили… жили почти, как нормальные люди, а потом отец запил и вот уже лет десять не останавливался, а четыре года назад так же запила мама, запила раз и навсегда, опустилась, стала вонючей, всегда пьяной, жалкой, грязной старухой, хотя ей всего сорок пять лет. По началу мы пытались как-то не давать ей пить, но скоро стало понятно, что это совершенно бесполезно. Мы все втроём носили неизвестно чьи обноски; сестра и я ещё старались как-то себя приодеть, что-то пришить, где-то подлатать, а брат вовсе не смотрел на это; одевал всё, что под руку попадётся, о чистоте и целости брюк никогда не переживал, и дырка в ползадницы его не тревожила. Над ним смеялись, смеялись все, но при этом всегда говорили, что он добрый и честный малый, от того чаще и смеялись, какая-то нелепая у него доброта. А, по сути, он полный идиот и подлец, он почти не работал… так… периодами, а ведь он мог бы, мог бы для нас постараться…..
Мы с сестрой закончили девять классов, ходили в школу восемь километров по асфальтовой дороге до другой деревни. А потом…потом нам делать стало совсем нечего, хоть плюй весь день в потолок, летом сенокос хотя бы, а зимой и совсем тоска. Да! наши дед с бабкой тоже алкаши, пьют, ругаются, бегают по деревне, смешно, весело и ужасно….А я влюбилась. Как дура.
Два года назад мы с сестрой устроились на работу: в детский приют, он находился в той же деревне, где и школа. Работали мы воспитательницами, посменно, сутки я, сутки она. Зарабатывали по триста рублей в месяц. Летом нанимались к фермерам вырывать картошку из-под «копалки», оплата сдельная, по восемь рублей за один собранный мешок картошки. За день можно по сто рублей заработать, если весь день без перерыва пахать. И я пахала, здоровья у меня хоть отбавляй. Соседка наша Верка-алкашка, мы вместе с ней на поле ходили. У неё двое детей, одному пять, другой шесть. И вот пока она с поля вечером ни вернётся, в автолавку ни сбегает, они голодные сидели. Да и заработанные на картошке деньги Верка почти все на пьянку тратила.
А он недавно появился в деревне, жил недалеко от нашего детского приюта. Говорят, сбежал из Питера, сначала с наркотиками там связался, украл что-то, и сбежал, сестра у него вышла замуж на какого-то богача из Арабских Эмиратов и денег ему прислала. На эти деньги он дом купил в деревне, да быстро развернулся, устроил свой бизнес, покупал делянки в лесу, набирал парней из деревни, валили лес, и отправляли его в город на КАМАЗЕ. Наши деревенские все увальни, им зад свой лень оторвать, только пить им не лень, а он…сразу видно настоящий городской парень, к тому же он так много прошёл в своей жизни, даже наркотики употреблял, а у нас тут и не знают, что это такое. Вот самогонка – это да. И брат ввязался в его дело. Так мы и познакомились, через брата. Он приехал к брату о деле поговорить, а я вышла, юбка у меня короткая и ноги длинные, тонкие. Как-то быстро всё произошло, очень быстро и безоглядно…
Мы жили в развалившемся, накренившемся на бок домишке, очень старом и обветшалом, всё в нём было предельно нищенским и гадким. Я ненавидела этот дом всей своей душой, я бы в омут с головой только не туда. Всё мне постыло: сестра моя и брат, мои родители алкаши, эта нищета вечная и неизменная, эта старая халупа, сейчас никто не живёт в таких домах, это же невозможно жить в таком доме. Над печкой крыша провалилась, там огромная щель, а заделать некому, да и незачем, всё равно всё развалится, а зима придёт…Мебель едва дышит. Это не дом, а сарай, хлев! Сестра старается, цветы выращивает, пыль вытирает, салфетки нарезает из старых тряпок, а я для этого дома и пальцем не пошевелю, никогда. Зачем?
А тут он! Как меня закружило. Как я полетела. И дом мой стал мне ещё гаже, и родители мои ещё жутче, и старые юбки мои стыднее. Как мне было стыдно перед ним; стыдилась я своей жизни, своего вида, своего дома, своего дурака-брата, своих родителей, стыдилась безумно. А он жил в таком красивом доме, новом, чистом доме, как же мне хотелось жить в этом доме. Мне безумно хотелось жить с ним в этом доме. Я его полюбила, как с ума сошла. Без раздумий. Просто как магнитом меня тянуло туда, где он, нигде не находила себе покоя, переживала, ревновала, боялась. Голову сломала, чем его привлечь, как обратить на себя внимание. Я и не думала, что тут в глуши такое счастье может быть… что можно так лететь на работу, в надежде его увидеть, встретить где-то на улице. Я старалась как можно чаще мимо дома его пройти хоть и стоял дом так, что вроде бы и повода не найти для чего хожу я тут. Да какое мне было дело до поводов. Где можно было столкнуться с ним? В магазине у тёть Риты, на перекрёстке у дома Петровых, он к ним по делу часто заезжал… машина его мимо проедет, чёрная «девятка», я забудусь, готова следом бежать. Теперь я старалась, как можно чаще на работу ходить, выходные дни, проведённые в нашей заброшенной деревне, так далеко, за целые восемь километров от него, были просто потерянными днями, без какой бы то ни было надежды на встречу. Хотя…теперь я даже была рада, что у меня есть брат, хоть в чём-то он пригодился, этот осёл…потому что к брату теперь мог заехать он.
Он приехал к нам ещё раз с деревенскими дружками, с водкой. К нам частенько приезжали с водкой, к нам вообще приезжали со всех окрестностей водки попить, а мы всегда были рады. И парни часто у меня оставались… а чего мне жалеть? зачем скромничать? какой в этом смысл…всё равно гнить в этой глуши… Только я хотела любви, настоящей любви, мечтала, чтоб меня избавили от моей постыдной жизни.
Каждый летний вечер мы сидели во дворе нашей халупы, и прислушивались к звукам; ни едет ли какая машина на дороге и, если едет, то ни проедет ли наш поворот. А если слышим, что машина к нам свернула, забегаем сразу не сговариваясь, оживимся в ожидании хоть каких-то новостей. Даже по звуку мотора мы идеально научились определять, чья машина едет. Тоска у нас была.
И он приехал. Пьяный, весёлый, наглый. Сразу сел ко мне. Сразу обнял. Я счастью своему поверить не могла. Неужели я ему нравлюсь! А он столько слов мне сказал. Сказал, что фигура у меня красивая. И правда ведь красивая; тонкая, высокая. И всё целовал меня, обнимал. Господи! Я ему нравлюсь и очень, не ровен час я новой жизнью жить стану, с ним, с таким любимым, в его доме. Буду за ним ухаживать, стирать, убирать, готовить день-деньской, да я хоть что делать буду, лишь бы не тут, лишь бы с ним. И он у меня остался на ночь. А утром уехал.
Жду его, мечусь, всё дрожит. И мысли такие заветные, и надежды, и так всё и рокочет внутри. Он у меня есть! Я старалась о нём отзываться в обычной своей грубой манере, как о всех остальных своих хахалях, ничем не выделять его, не упоминать о нём первой, но когда кто-то хоть вскользь упоминал его имя, я невзначай старалась развить разговор о нём.
Господи, вот ты и наградил меня за эту низкую, паршивую жизнь, за двадцать два года никчёмной жизни среди придурков и алкашей, с этим хлевом, коровами и свиньями, с сенокосом.. Господи, как же я всё это презираю. Ну, наконец-то! Теперь я им всем покажу, докажу, увидят, чего я стою. Я заслуживаю большего, чем эта жизнь! Мне здесь не место. Я больше к ней никогда не вернусь.
Только что-то ничего не менялось в моей жизни. Я понимала, что рано ещё, мы так мало знакомы, всего два раза он и заезжал, да ещё пару раз столкнулись на улице, только он спешил по делам. Ещё рано, надо подождать. Тогда он и позовёт меня. Хотя вот на днях, мы встретились на улице, и он меня к себе на чай пригласил в гости. Как у него хорошо! Как в раю! Настоящая городская встроенная кухня, на кухне большие красивые кружки с разными рисунками, всё блестит, три больших комнаты, пышные кресла и диваны, телевизор с видиком, большой музыкальный центр, ковры везде, а в прихожей пальма в кадке! Я всю жизнь мечтала жить в таком доме. Да ещё и с ним!
А потом оказалось, что я беременна. Так вдруг! Это меня потрясло…потрясло так, как ничто за всю мою жизнь. Я почувствовала себя какой-то героиней из фильма. Это событие, одновременно пугающее и радостное, посреди моей однотонной жизни, без каких бы то ни было событий! Я была ужасно напугана и в то же время счастлива; меня будет от него ребёнок. Теперь он не сможет меня бросить, узнает и возьмёт меня к себе, не откажется ведь. Как страшно! У меня, вот у меня, вот у этой самой меня ребёночек будет, как в кино, чудеса какие-то! Не знаю, что делать, как себя вести, что чувствовать. А ещё радостнее было, что именно от него у меня будет ребёнок. До него у меня было много мужчин, и влюблялась я. Только всё это были деревенские, нищие, самые обычные люди. От них только дура полная детей заводить будет. И я никогда до этого не залетала. А тут вот так, почти сразу! Я ходила с видом загадочным и лихорадочным. Ещё бы! Меня трясло не переставая. Я ходила с видом, как будто я знаю невероятную тайну, только мне одной открытую. Кому мне было рассказать об этом? А рассказать хотелось… только кому? Я выбрала для этого свою старшую подругу и напарницу по работе Антонину Паллну. Только ей я и могла доверить это, только она и могла мне как-то, чем-то помочь, хоть посоветовать.
Как ему сказать, я не знала. Слишком было страшно. Но в то же время и интересно и приятно, увидеть его лицо. Конечно, он не будет на седьмом небе от счастья, но потом к нему придёт понимание, когда ребёнок родится он изменить своё мнение. Куда он денется. А мы уж будем с ним навечно связаны. Он уж меня не сможет оставить, если у меня его ребёнок будет. Тут сама судьба нас соединит крепко, ребёнок это ведь серьёзно. Я собиралась рожать обязательно, во что бы то ни стало.
И я ему сказала. А он мне просто сказал сделать аборт. Какой ещё аборт? Он сказал, что если добровольно не сделаю, он мне его сам сделает. Он много ещё чего сказал. И выхода у меня просто не было; я поехала в райцентр в больницу. Я не хотела, очень не хотела терять ребёнка… терять то, что связывало меня с этим ненавистным проклятым гадким и всё равно очень любимым человеком. Я на самом деле считала аборт преступлением. Только я не смогла бы родить этого ребёнка, я просто не хотела жить. Ребёнок без него, да ещё и после угроз, когда он дал понять, что не позволит мне плодить не нужных ему детей, стал мне невыносим, ему не было места на этом свете. После аборта я долго лежала. Это было самое страшное время. Тогда даже с братом и сестрой у нас отношения улучшились, брат носил меня на руках, сестра кормила, они переживали за меня. Мне было приятно... Не такие уж они и придурки.
Как это ни ужасно я ждала, надеялась, что он придёт… что он осознает, что натворил. Никак не могла я поверить, что это правда…что его не напугало собственное его преступление, что ему не стыдно и не жалко меня. А ещё я хотела отомстить. Отомстить я хотела больше всего в жизни, больше самой жизни. Это всё, что меня интересовало теперь, это то, что хоть как-то держало меня на плаву – мечты о мести. И желание хоть на минутку ещё увидеть его. Что будет дальше, я не знала, и старалась даже не подпускать к себе мысль об этом. А как я могла отомстить ему? Я готова была ждать долго. Всё равно больше в моей жизни ничего уже нет, и не будет, всё равно нечем больше заняться. Жизнь закончена. Всё закончено. Жить дальше здесь? Это страшнее смерти. Это же конец. Нельзя здесь оставаться. Только куда мне было деваться? Куда? Мне некуда деться отсюда; из этой деревни на краю света, из этой развалившейся халупы, с этой ненавистной работы, от этих ничтожных людей, и от него. У меня никого нет и ничего нет, кроме всего этого ужаса. И так будет всегда? До конца моей жизни? И ничего не изменится?
Всю зиму я прожила в тупом оцепенении; я жалела несчастного убитого ребёнка, понимала, что больше никогда уже не решу рожать, рычала на всех, не могла видеть людей, мне не кому было поплакаться, да и не люблю я этого, только всё держать в себе невыносимо. Когда я не работала, то целыми днями лежала на кровати или лаялась с братом и сестрой, их присутствие раздражало меня. На работу я ходила, как на каторгу, я не могла выносить приютских детей. Я понимала, что я совершенно пустая, что я опозорена и унижена, что вокруг все знают о моём унижении, о том, как он обошёлся со мной, как он плюнул в меня, как угрожал, как грубил мне и оскорблял, как называл меня самыми гадкими словами. Эта униженность срослась со мной. И мысли, мысли…И деться от этого всего было некуда, некуда сбежать, а я готова была бежать ну хоть куда-нибудь.
Потом пришла весна. Новая, свежая, грязная, тёплая деревенская весна. Когда я напивалась, я плакала о своём горе, злилась, била посуду, ругалась или даже дралась с сестрой…все вокруг были виноваты в моём горе…но всё равно, когда я видела его случайно где-то, я пожирала его глазами, старалась попасться ему на глаза, и точно не могла понять чего во мне больше ненависти или любви. Почему этого гадкого человека, который причинил мне столько горя… почему я хочу его видеть? Почему мои мечты о мести порой, когда у меня появляется надежда быть с ним, забываются?! Я старалась при любом случае задеть его, оскорбить, показать, что он для меня ничего не значит, что для меня он последний человек. Однажды он даже бросил мне «Слушай, я уже и забыл, какие у тебя красивые ноги». Я потом очень долго надеялась, что он заедет. Он заехал. Я пыталась говорить ему, как он сильно меня обидел, хотела увидеть его раскаяние, услышать хотя бы извинение, пусть даже просто слова… я делала это инстинктивно, казалось, если говорить об этом станет легче, я что-то пойму и успокоюсь….но он не хотел этого слушать, сильно раздражался, говорил, что уйдёт. Несколько раз он пьяный напрашивался остаться у меня… и я соглашалась. Хотя в своих мечтах многократно представляла, как выставляю его вон.
Однажды я набросилась на него со всей ненавистью; схватила стул и как безумная, потеряв всякое владение собой стала бить его. Била со всей силы, какая только у меня была, и с той, какую прибавляла мне моя лютая злоба, стул рассыпался, а я чем дальше, тем больше зверела, я пустила в ход всё, что могла, мне хотелось изувечить его, растерзать, выцарапать ему глаза, вырвать все волосы, изуродовать его, хотелось, чтоб ему было плохо, больно. Била его всем, что попадалось под руку, и просто дубасила кулаками по лицу, по груди. Он защищался, даже ударило меня несколько раз, но мне было всё равно, я ничего не чувствовала. Меня еле оттащили, я ещё долго вырывалась, кричала проклятия, плакала, рычала….В меня будто зверь вселился и он был ужасен. Все потом говорили «ненормальная».
В его доме уже жила девка. Все об этом знали. Он привёз её из какой-то дальней деревни, ездил туда развлекаться с друзьями, встретил, привёз к себе, теперь она жила в его доме. Так просто! Ей всё так просто досталось! Иногда он брал её с собой куда-то, но чаще она сидела дома одна, ждала его, а он ездил с друзьями, пил, кутил с бабами. Кабель! Так ей и надо! Почему она? Ну, почему она? Я была бы счастлива сидеть и ждать его в его доме. Ей это не нужно так, как нужно мне! Ей это зачем? Она не любит его даже на малую долю так, как любила я. Она не мечтала об этом долго и безумно. Она не ждала и не ждёт от него ребёнка. Вся жизнь моя поломалась, разрушилась, а ей всё так легко. Как же я её ненавидела.
Он говорил, что скоро они вдвоём уедут в город. Он возьмёт её с собой. Её! Обычную вульгарную шлюху! Больше ноги его не будет в нашем доме!
Лето тянулось нудное, пьяное, пустое…каждый день был как последний, каждый день я всё на что-то надеялась и каждый день я думала, что не проживу тут больше и дня, но всё жила и жила. В деревню понаехали дачники из Питера, как обычно, как и каждое лето. Они приходили в гости каждый день, один даже стал приставать ко мне и я даже не стала сопротивляться, а вдруг он захочет меня взять с собой в Питер. Только мне было скучно всё время, постоянно, всё это надоело, да и я сама стала всем скучна, каждый раз, когда я напивалась, да и когда не напивалась, я говорила всё об одном и том же. Это уже всем надоело. Я это понимала, но не могла иначе.
А он приезжал к брату по делу или же просто так. В дом не заходил, потому что я его не пускала, а он видимо не хотел больше повторения той истории с дракой. Он смеялся надо мной. Стоял у нас во дворе, обнимался с моей сестрой, или ещё с кем. Можно было услышать его голос, приоткрыв окошко. Я старалась расслышать, о чём он говорит, не упоминает ли моё имя. Мне хотелось услышать что-то, выйти и бросить какую-нибудь гадость, но я тихо сидела в доме…или делала вид, что мне нужно пойти к соседям, выходила из дома, проходила мимо него, делая вид, что не замечаю. А он всё смеялся. Он всегда смеялся.
Один раз он приехал с ней, она вышла из машины, в короткой юбке. Никогда мне не было так тошно, и никогда я не испытывала столько ненависти. Они стояли вдвоём у машины, брат вышел к ним и они долго разговаривали, она кокетливо смеялась, а я лежала на кровати в темноте и знала только одно, что он там.
А потом вдруг появился Виталик. Виталику сорок три года, он приехал в деревню к родственникам из Питера. Мы столкнулись, напились, и он меня в тот же день позвал ехать с ним в Питер. Я даже минуты не думала, собрала вещи, боялась только, что он проспится и передумает, но, Слава Богу, он не передумал. И мы уехали. Я не хотела прощаться ни с кем, хотелось просто скорее, как можно скорее уехать. Я даже не сообщила на работе о том, что я увольняюсь, некогда было, да и плевать мне было, к чему условности, если я всё равно никогда больше не вернусь. Брат подвёз меня до остановки автобуса на мотоцикле. Там меня ждал Виталик. Уезжали мы тайком, Виталик не хотел, чтоб его деревенские родственники видели, что он едет со мной.
Квартира Виталика на самой окраине Питера. Мы живём в одной комнате, а его родители - в другой. Виталик почти всё время пьёт, а говорил, что у него своя фирма, что много работает, иногда он правда работает, несколько дней, а потом пропивает все заработанные деньги подчистую. Да какая разница… конечно, было бы очень хорошо, если бы Виталик был богатым… ну нет, так нет. Виталик нормальный мужик, я ему благодарна. Я рада, что уехала из своей деревни. И теперь я живу в этом доме. Только сейчас не охота идти домой, Виталик опять напился и будет буянить, лучше погуляю во дворе.