Жила-была...
Вернее, вначале жила. А уж потом только была. То есть не Была, как восторженно говорят, а просто – была.
Так и написать можно было в летописи "жила-была-умерла"
Принадлежало ей две руки: левая и правая. С красивыми изящными пальчиками, c острыми локотками, смугленькие такие. Обычные в общем, не пухлые и не худощавые.
Однажды ей предложили и она не смогла отказаться. Не потому что слабенькая была, а потому что любила пробовать. Все любят пробовать, кто-то на язык, кто-то в гузку, а кто-то междуножием.. А она решила попробовать впечатлением. Но ручками, поскольку проще, а не душой и умишком, ведь это требовало времени и сил. Да и жить она торопилась. И ручками очень гордилась. Могла часами красить свои ноготки, любоваться и снова перекрашивать. Кремы всякие втирала. И ручки были божественны и бесподобны.
И вот она решила попробовать. Ей поначалу было плохо и неуютно, но ей пообещали, что будет лучше. Разок на третий она очень возгордилась своим впечатлением и скоростью. Она ведь так любила быстро жить. И она жила шустро. Поначалу. Потом стала уставать, однако сойти с поезда было уже нельзя. Она перестала лелеять ручки, которые отображали все колеи её пути. Туда дорожка, сюда тропинка. И ей даже стало нравиться. Впечатление подсовывало ей образы, которые она считала эталоном. И она поняла, что ничто не красит так ручки, как узоры.. Она видела даже в них смысл и могла в самые быстрые периоды, пока поезд не останавливался для заправки, рассказывать, что она видит и как ей это поможет, потому что все не знают, да и козлы вообще, и если дашь пятихатку на чек, то будет классно и я обязательно отдам, а пока надо идти, увидимся. И она снова ускорялась. А потом стала пробовать всё остальное, но уже без радости, потому что ручки были важнее, чем язык, гузка или междуножие. И ручки от такого внимания конечно же не могли не измениться. Они стали темнеть и усыхать. Поначалу левая. А позже и правая. И она уже подумывала, почему бы не уделить внимание и ножкам, ведь они тоже красивые.
Но ручки почему то отказывались это делать. Они стали сухими, как давно забытая на задворках мосольная кость. И локотки стали настолько острые, что упирались в воздух, не позволяя ручкам разогнуться, а пальчики дрожали и растворялись в воздухе, когда впечатление пыталось их рассмотреть. И было очень больно. Очень. ОЧЧЧЕНЬ. Она уже не могла рассказывать об узорах и их влиянии на жизнь, о красивых пальчиках. И вообще ни о чём. Потому что она уже не жила. Она была, была, не заботясь о ручках. Ехала в поезде и даже забыла о Впечатлении. Да и про путь забыла. Попутчики исчезли, постепенно растворяясь в пыли полустанков. Иногда ей продляли билет проводники в белых халатах. Так она и уехала в страну без неба, скорости и впечатлений. Так и уехала… Так и уехала… Так и… так вот. И я её даже не проводил....
10.03.06