* * *
Потом, когда все уже было позади, я перебирала в памяти отдельные моменты вечера, пытаясь определить, в каком из них зародилась Катастрофа. Собственно, ее истоком была наша первая встреча -- уже тогда все было предрешено и необыкновенность вспыхнувшей страсти была не в любви, которой мы все называли, этот оттенок читался иначе: аккорд левой -- мощный и рвущий душу -- "DEATH"... Смерть освещала и освящала рядовую sub specie aeternitatis любовную историю.
Потом можно было назвать началом момент, когда я каждые пять минут бросала взгляд -- рывком, словно всю душу -- на часы. Или когда сверканье бегущих стрелок сливалось с нервно-садистскими плясками острейшего ножа, которым я резала мясо. Или когда я, как удав первого кролика, заглатывала очередную чашку кофе и тут же заряжала кофейник снова с наркоманской маниакальностью. Или когда уже начали собираться гости и я (с окровавленным ножом и окровавленной улыбкой -- кровоточащим сердцем на губах) бегала на птичье чириканье у входной двери и смешивалось лихорадочное оживление, приветы, поцелуи, комплименты... а его все не было, а я была на взводе... сплав счастья и боли, комок грызущихся, как змеи, нервов.
Все давно было готово и все были в сборе -- и под рев "Led Zeppelin" Serge методично обдирал с кальмаров шкурку, попутно читая мне лекцию о влиянии Амадеуса на психоделику (не Вольфганга, а Эрнста Теодора), Димашка отбивался от шутливо-язвительных нападок Ириши с Леной -- трио запуталось в дыму собственных сигарет, -- попутно с видом знатока колол лед для виски, -- все кипело, пело, дымило...
и тут -- я лечу через всю квартиру на истошное чириканье в который раз за вечер изнасилованной птички -- букет роз и любимые глаза mon ami.
Потом можно было назвать началом мгновенье, когда он сказал, что ничто не держит его настолько, чтобы отказаться от столь счастливой возможности уехать за океан. И мое вдруг хриплое "И никто?", и выпитый залпом его стакан виски в ответ на напряженное молчанье. Как оказалось, тогда никто ничего не услышал и потому не понял.
Потом можно было вспомнить и отчаянный флирт с Serge, и шумно-пьяную дискуссию, и будоражащую музыку, и общее нервное веселье... все было, как бывало не раз, но уже в совершенно ином измерении.
Потом вспоминали и мои бесконечные "К черту!", и смех Димашки, и лейтмотивное "Life is a shit"...
И все же началом были его холодные глаза -- отраженье стального лезвия. Лезвия, что не сходило со сцены, -- еще один аргумент, подтверждающий тезис Чехова о ружье.
Никто ни до ни после ничего не понял. Но это не важно. Он успел ВСЕ понять в один миг. Этого было достаточно. Теперь он навсегда останется со мной. Во мне. Forever and ever and ever’n’ever...
-- Брось нож, ты никогда не сможешь убить меня...
Я играла ножом в жаркой и нервной дискусии -- музыка, хохот, "колесо маразма" (кто из нас ввел в лексикон это обозначение процесса сочинения-нагромождения шутливых нелепостей?), дым, виски, -- я играла ножом, компания вальяжно расположилась на ковре у TV, -- никто не понял, нечаянно ли я упала на него в пылу дурашливой борьбы и нож оказался между нами, или бросилась зло и отчаянно, вонзив лезвие ему в грудь со смехом и злобным "Смогу, ты знаешь, что смогу!.."
И истерику в беспамятстве, и неостановимое "No-no-no-no!..", и дикий смех, и кровь, -- все это увидели и запомнили. Но не поняли. Но это уже неважно. Он понял. Только закономерные последствия. Или я, или он -- должен был кто-то стать по левую сторону знака равенства и дважды левую -- от Смерти. Теперь у меня было все. И у него. Если б он успел ответить на нож -- сказал бы единственную правду в своей -- нашей! -- жизни: "Люблю". А моя любовь и его -- это лезвие, смертоносная окровавленная сталь. Она была последним признаньем и его власти, и моего протеста против нее, его силы и моей слабости, его и моей любви. Ultima Ratio Regnum (Caesarum).
Я вдруг проснулась -- тишина. Луна, ночь и mon ami -- мы все здесь и вместе. Я не стала его будить. Вспомнила буйную вечеринку накануне, вспомнила, что утром снова проснусь от поцелуев, как было всегда, что Serge придется командировать пополнить запасы кофе и сигарет, что Димашку надо будет вытолкать "на труд и на подвиги", что... и я снова заснула.