ВЕСЕННИЕ СТРАДАНИЯ
Весна стояла возле дверей, но никак не решалась войти. По ночам морозы опускались до -10 градусов в тени, март не сдавался, солнце старалось впустую. Люди, одержимые весенним томлением духа, вслух рассуждали о том, что все, мол, суета сует, но глядели вокруг зорко и впивались в любую мелочь, как служебная собака в ватник нарушителя границы.
В Белоруссии в очередной раз выбирали президентом Лукашенко, во Франции громила кварталы молодежь по причине несвоевременного издания правительством очередного закона, Россия опять заключала с Китаем пакт дружбы навек, в Латвии горстка доживших до старости эсэсовцев требовала им почестей и статуса воинов-освободителей страны от русских оккупантов, вообщем каждая страна кипела своей страстью. Даже стойкий Милошевич не стал исключением из общего неспокойствия и покончил жизнь самоубийством в камере Гаагского трибунала с помощью внушения самому себе инфаркта миокарда.
Люди из стран, в которых царило относительное благополучие и совсем невесенняя тишина, со всем пылом нерастраченного весеннего энтузиазма отдавались обсуждению горячих фактов из, более счастливых на события, стран.
Илья Ведерников откровенно скучал. Неуемная натура Ильи требовала действий, но жизнь его была налажена так, что любая мелочь ее оказывалась запланированной и продуманной далеко наперед. Весна бурлила в душе Ильи сладкой истомой и требовала своего. Илья вскакивал по ночам и принимался ходить по комнате, отчего жена его тревожно вздрагивала во сне, а в соседней комнате теща переставала храпеть. Повесть, задуманная Ильей давно, об агенте Бонде Джеймсоне, продвигалась медленно и вяло. Можно сказать, что повесть вообще не продвигалась, не смотря на острый ее сюжет.
Главным героем задуманной повести Илья вывел американского супер-шпиона Бонда Джеймсона, задачей которого было выяснить окончательно и доложить в Вашингтон, отчего же таки рухнула крыша Басманного рынка? Задание было не из легких и в данный момент Джеймсон, испачкав дорогущий костюм от Валентино в известке, рассматривал через лупу подозрительный надпил на стальной балке, торчащей из-под руин бывшего рынка.
- Вот и пригодился мне фотоаппарат, -
довольно пробормотал Джеймсон себе под нос, вынимая из левого нагрудного кармана эксклюзивного пиджака обычный банан. Это была отличная идея с бананом, подсказал ему эту идею шеф, или «ММ», как называл своего шефа Джеймсон, банан как банан, самый обыкновенный, какие многие носят в нагрудном кармане. Но банан был не совсем обычный, точнее совсем необычный. В кожуру «обыкновенного» банана была вмонтирована рация, телескопическая спутниковая антенна, наушники, микрофон дальнего прослушивания, лазерный считыватель и декодер вибраций, генератор радиопомех, детонатор, пульт дистанционного взрывателя и цифровая камера, с режимами фото и видео. В мякоть банана были вмонтированы боевые средства. Одну половину мякоти занимал заряд супермощного пластида VXZ-8, а в другой половине вольготно разместился скорострельный многозарядный пистолет, который мог успешно поражать противника как ампулами с ядом, вызывающим острые приступы смеха с одновременным обострением насморка, так и простыми боевыми зарядами в виде пластмассовых шариков, оставляющих на незащищенном теле заметные синяки.
Бонд сфотографировал надпил, уменьшил фотографию до точки, и послал ее по рации шефу. Перехвата Джеймсон не боялся, он даже улыбнулся, представив себе недоуменные лица спецов Лубянки, разглядывающих обыкновенную крохотную точку на перехваченном сообщении...
Дальше повесть не двигалась, и Илья никак не мог заставить Бонда Джеймсона пойти на рискованную и захватывающую игру с русскими службами на грани фола. Супер-агент проявлял чудеса осторожности и предусмотрительности, и Илье с ним было откровенно скучно. Пока Илья мучился в раздумьях о похождениях бравого агента, весь неспокойный народ планеты, одержимый праведным гневом, переживал за выборы в Минске президентом Лукашенко.
ТРУДНЫЙ ВЫБОР
Однажды ночью Илья решил посмотреть чем дышит народ в интернете. Интернет-мысль кипела вокруг выборов Лукашенко, одни злорадствовали, другие возмущались. Слабые головы не выдерживали напряжения и бросались в дискуссию. Накал рос и грозил переполнением в палатах для слабонервных граждан всех, дальних и ближних к мятежной Белоруссии, стран.
Напившись чаю, в ночной тиши, Илья отправил на сайт сообщение, где высказал свою точку зрения на вопрос о выборах Александра Григорьевича Лукашенко. Лукашенко Илья дважды видел по телевизору, Александр Григорьевич мило шутил и Илье понравился сразу. Илья вообще любил людей, особенно тех, с которыми знаком не был. Остальных любил не очень. Одни считали Илью мизантропом, другие индивидуалистом, и были недалеки от истины. Народ воспринял пассаж Ильи всерьез, на пике своего пламенного участия в выборах бессменного лидера Белоруссии.
Жители далекого Перу все внимание с выпаса лам переключили на выборы в Минске. Они рвали на себе пончо и швыряли тяжелые сабо в тех, кто не поддерживал оппозицию Лукашенко. Появились первые пострадавшие. Один из намибийских демократов навсегда лишился дара речи, попытавшись правильно выговорить, без привычных гортанных выкриков, имя фамилию и отчество белорусского лидера. Россия и Китай хранили многозначительное молчание, которое еще больше воспаляло горячие головы поборников демократии.
Вашингтон объявил выборы Лукашенко в Белоруссии недействительными, Вашингтон тут же поддержали все лидеры европейских стран. В лице Лукашенко Буш вдруг почувствовал серьезного конкурента. А конкурентов Буш-младший терпеть не мог, их он убирал, как убрал Хусейна и Милошевича. Поэтому весть об избрании Лукашенко на очередной срок, буквально сбросила Джорджа с велосипеда, падать с которого стало для него правилом. В моменты сильных потрясений Буш так делал всегда.
Малочисленная оппозиция, состоящая из представителей посольств соседних, уже вполне демократизированных республик и мятежных студентов первых курсов, а также вездесущей прессы направленного действия, отчаянно мерзла и искренне обрадовалась, когда наконец приехала милиция и вежливо пригласила их в теплые спец-машины, откуда, во избежании несчастных случаев, припадков и обморожений, отвезла их в светлый, теплый и уютный участок. Оппозиционеры вели себя буйно, выкрикивали ругательства и лозунги протеста, но милиционерам такое их поведение казалось естественным, ибо к задержанным буянам, пьяницам и хулиганам они давно, по роду службы, привыкли, и нисколько не реагировали на окружающее. Милиционеры мирно курили, травили анекдоты и беззлобно сетовали на беспокойных клиентов.
И Илья наконец сдался. Он отправил Бонда Джеймсона в Минск. В самый центр событий, приковавших нешуточное внимание одержимого весенним психозом мирового сообщества. «ММ» был решительно за такую переброску своего агента, тем более, что именно на этом настаивал в последнее время сам Буш.
Собственно, Джеймсону в Москве делать больше было нечего, с кровлей Басманного рынка он разобрался вполне. Запершись в номере люкс минской гостинницы, Джеймсон в первую очередь принялся за переоснащение. Банан, символ демократии, торчащий из нагрудного кармана пиджака, мог вызвать обоснованное подозрение местных спецслужб, и Джеймсон заменил банан картофелиной. Картофелина, торчащая из нагрудного кармана в Минске ни у кого подозрений возбудить не могла. Картофелина, торчащая из нагрудного кармана пиджака от Валентино, в Минске выглядела бы так же естественно, как и избранный на очередной срок президентом Александр Григорьевич.
Работа была проделана на отлично, картофелина получилась настолько похожей на настоящую, что Джеймсон едва справился с желанием очистить ее от кожуры. Джеймсон еще раз полюбовался своим произведением и положил «картофелину» на стол, на расстеленную белую скатерть.
ПРОВАЛ
Выполнив предварительную работу, Джеймсон довольно потер руки и заказал себе по телефону завтрак. Он попросил принести завтрак в номер, мечтательно представляя себе два больших яйца всмятку, бекон, джем и горячие тосты с крепким и сладким кофе.
- И побольше тостов, -
плотоядно завершил он просьбу портье, и, в ожидании завтрака, закурил свой любимый «Голуаз», погрузившись в невеселые шпионские мысли. Милая гостиничная официантка, в коротком белом передничке, спустя всего каких-нибудь полтора часа, вкатила столик-тележку с «заказом». В черном чугунном котелке дымилась картошка «в мундире», в алюминиевой, гнутой миске высилась горка нарезанного аккуратными ломтиками сала, в глиняной плошке с рассолом плавали соленые огурцы, между чугунком и миской лежали ломти черного хлеба, а в центре столика стояла бутыль с мутной жидкостью, закупоренная скатанной из газеты «Свободная Беларусь» пробкой.
- Что вы мне принесли? –
возмутился было Джеймсон, но заметив слезы, готовые пролиться из глаз очаровательной девушки и услышав ее нежный лепет в оправдание:
- Но вы же просили побольше тостов?..., -
Джеймсон расхохотался и немедленно отпустил официантку.
Аромат от картошки приятно щекотал ноздри и возбуждал аппетит. Джеймсон ухватил рукой одну из картофелин, но тут же выронил ее на стол. Картошка была очень горячей. Обхватив чугунок полотенцем, Джеймсон высыпал картофель на стол, на скатерть. Взял граненый стакан, сиротливо стоящий рядом с графином на кроватной тумбочке, и налил в него из бутыли на три пальца, как привык наливать виски. Смаковать, как виски, этот напиток не представлялось возможным, и Джеймсон проглотил напиток одним глотком. Мир вокруг него стал медленно изменять свои очертания, на сердце мгновенно накатили благодушие и какой-то, незнакомый ему доселе, душевный порыв к пению. Джеймсон налил еще и затянул разученную накануне для конспирации песню, отчаянно фальшивя:
- Касив Ясь конюшину, касив Ясь конюшину, ка-асив Ясь конюшину, паглядав на дивчину...
Третий стакан Джеймсон решительно наполнил до краев, к этому настойчиво побуждало его внутреннее сознание. Осушив стакан и зажевав его салом, показавшимся вдруг необычайно вкусным и изысканно кошерным, Джеймсон громко икнул и страстно заорал:
- А дивчына жито жала, а дывчина жито жала, а дывчина жито жала и на Яся поглядала, -
вдруг Джеймсон заплакал и горько простонал:
- Чи ты Ясь, чи ты не...
Пошатываясь, Джеймсон, рассовал картофель со стола по карманам, слабо соображая, для чего это ему нужно и вышел из номера.
Капитан Нерубайевич, наблюдающий за номером Бонда Джеймсона в бинокль через окно из находящегося напротив гостинницы дома, коротко доложил:
- Первый, я пятый, объект из номера вышел.
- Первый принял, продолжать наблюдение, -
последовал приказ Первого. В голосе Первого чувствовалось удовлетворение.
- Есть!, -
отозвался Пятый и приступил к исполнению.
Трое суток спустя жители Минска наблюдали картину, как швыряющегося картофелем джентельмена, явно не белорусской наружности, в дорогом, но грязном и измятом до невозможности костюме, выкрикивающего русские ругательства вперемежку с белорусскими народными пословицами и поговорками, подобрали сердобольные санитары и бережно погрузили в медицинский транспорт.
Два рапорта почти одновременно легли на сановные столы, один на стол «ММ» в Вашингтоне, другой на стол Первого в Минске.
- Шит, -
тихо, но с чувством произнес, прочитав подробный рапорт, «ММ».
- Жаль парня, -
сочувственно пробурчал под нос Первый.
* * *
Илья вдруг почувствовал необыкновенную усталость. Он еще раз внимательно перечитал повесть и, впервые за много дней, спокойно уснул.
А над миром буйствовала весна.
2006.03.25.