Я журналист. Это профессия такая. Езжу в командировки, говорю с людьми, выведываю то, чего никто не знает, а потом пишу то, чему никто не верит. Но читают. И даже деньги платят. Такая вот работа.
Журналист я не простой, а глобальный. Всякие мелочи жизни и нежизни, вроде обнаружения безголового дяденьки в овраге близ деревни Декапуткино или, скажем, визита нашего президента в Сектор Газа по заданию «Газпрома», меня нисколько не занимают. Потому что это всё «чернуха» и «бытовуха». А у меня другой масштаб.
Меня вот, к примеру, климатические дела шибко интересуют. Причём – в габаритах всей планеты.
Примерно год назад я, помнится, написал сенсационный разоблачительный материал, проливающий свет на истинные причины глобального потепления. Назывался он – «Как нефть в водицу превращается». Там было про одну банду жуликов (куда входили и главы нефтесосущих стран), которая удумала соорудить мегапримус на Антарктиде, чтобы льды растопить и поставить нам всем глобальную катаклизму.
Разоблачение подействовало: жулики страшно перепугались и мегапримус свой выключили. А говорят ещё: нет власти у Четвёртой власти. Пустое это: ещё как есть. Не верите? А вы на улицу в нынешнем январе выглядывали? Похоже это было на глобальное потепление? То-то! У меня, например, градусник за окном до минус тридцати шести и шести скукожился, бедненький. И это по Цельсию. По Фаренгейту – вообще кошмар получится.
Но, должен признать, тут я, пожалуй, переборщил. С глобальным потеплением бороться да озоновые дыры латать – это дело полезное, конечно, но минус тридцать шесть и шесть – явный перебор. Наука говорит, что при такой антинормальной температуре человеческое тело превращается в антитело (и античеловечное во всём). Тут уж добра не жди. Особенно – когда три недели подряд. Холодно. Брр!
До поры я грелся чаем и шотландской кока-колой двенадцатилетней выдержки, ан вышел запасец. Этак, чего доброго, можно заработать менингит (так простуда ума по-медицински называется). И жизнь полетит под откос: займусь политикой, вступлю в «Единую Россию», придется заседать в Кремле и целоваться с друзьями из «Хамаса», а у них бороды колючие.
И потому я призадумался, напрягши свой пытливый (и пока ещё непростуженный) журналистский ум. И думал я так. В глобальное потепление, покуда я его не отменил, понятное дело, теплынь была. И антифриз в Москва-реке не замерзал, и утки не улетали, и вообще всё как в Европе. Но ведь и раньше, сколько помню, не бывало, чтобы так долго такие студёные погоды стояли. Ну, денек-другой за тридцать – и хорош. А тут – целых три недели. Спросил у папы с мамой: они тоже такого не припоминают. А ведь они ещё в Холодную войну да с верой в Ядерную зиму родились. И бабушка – тоже не помнит. Но, правда, она и меня не помнит, и маму с папой не помнит, а помнит только товарища Сталина, который целину в космос запустил. Бабушка на мой вопрос лишь покашляла заговорщицки и с ехидцей молвила: «А вот не надо было ентого Путина избирать. С ним ишо не так продрогнете!».
Но я, как опытный аналитик, понимал, что причина в другом. И думал дальше.
Странно, подумал я. Экая, подумал я, природная аномалия, понимаешь. И ведь кто бы мог предположить?
И тут меня словно током ударило. Именно током – потому что был один умник, который как раз таки предположил. Он так и сказал ещё в октябре: «А ну как стукнет зимой за минус двадцать пять три дня кряду – то-то у меня попляшете без сугреву!»
Тогда все только посмеялись: куда там двадцать пять, у нас уж давно и двадцать в диковинку. И вот нате вам: три недели за тридцать. Как в воду глядел он, этот парень, этот наш Рыжий Электролис.
То есть, у него и человеческое имя водится, и даже фамилия, но она какая-то не совсем человеческая, не упомнить. Вот в наших кругах его и окрестили Рыжим Электролисом. Потому что он у нас в стране главный командир над электрончиками, и притом хитрый, как люди не бывают, даже рыжие. Он что ведь придумал: током из проводов торговать. Всем ведь известно: давным-давно, когда моя бабушка носила красный галстук и белый бантик, товарищ Сталин перегородил реку Днепр бетонной плотиной и пустил могучие днепровские воды по медным проводам в виде электричества. С тех пор оно там и течёт, само по себе. А этот, Лис который, взял да и стал ток за деньги продавать. Вот ведь до чего люди ушлые бывают! Да ещё и рыжий. От таких всего ждать можно, точно вам говорю!
Главное же, он знал наперёд и наверняка, что грянут необычайные холода – иначе с чего бы стращать стал?
Надо, решил я, этого Электролиса разъяснить. И пошёл к нему в офис.
В приёмной меня остановила секретарша. «Извините, говорит, но вас, кажется, в распорядке дня у шефа не значится». А я ей, не будь дурак: «А вы огласите, пожалуйста, весь список!»
Смотрю – график у него и впрямь плотный, всё по минутам расписано.
6-30 – ритуальное убийство будильника;
6-45 – подъем; утренний туалет; сеанс астральной русофобии; велотренажер;
7-00 – завтрак: ананасы и рябчики.
8-00 – тайное сношение с Мировой Закулисой (А.Ф. - это, наверно, заграничная родственница нашего Лиса). Продажа останков Родины за вкладыши к американским жвачкам.
9-00 – поругание Всего Святого;
10-00 – шабаш с шайкой предателей-нелюдей. Актуальные задачи: форсировать темпы обнищания масс, усугубить упадок демографии, обеспечить скорейшее вырождение духовности.
Тут я подрастерялся: слишком уж мудрёно изложено. И даже посочувствовал Лису: скучная какая жизнь у этих ответственных ребят. Но дальше там - и понятнее, и занятнее пошло, экшн проявился.
12-00 – прием уполномоченного киллера от Партии Патриотов Отечества.
13-00 – встреча с народными мстителями в кустах.
14-00 – ралли по Рублево-Успенскому шоссе.
Я глянул на часы: было пол-первого. Говорю секретарше:
- Я, значится, киллер буду, из этих, которые «Патрия Партиотов».
Она вся заулыбалась, головкой кивает, кудряшками трясёт, говорит:
- Тогда, конечно, милости просим.
Захожу в кабинет. Рыжий Электролис поздоровался вежливо, но мягко так упрекнул:
- Что же вы, батенька, - говорит, - на целых полчаса припозднились. Негоже. Точность, - говорит, - это ж только для королей вежливость, а для вашего брата – профессиональная необходимость.
- Виноват, - отвечаю, - больше не повторится. А теперь, - говорю, - не желаете ли вы, иуда, перед своею собачьей смертью облегчить свою продажную душонку признанием?
Он лыбится:
- Это каким же?
Ну я и выложил ему все свои сомнения, про морозы, про его слова «пророческие».
Он хихикает.
- Это, - говорит, - дело очень простое и понятное. Правильно уразумели: знал я, что морозы будут. Потому как приходили ко мне ещё осенью два таких господина. Одеты прилично, но видно, что личности тёмные. Да я ведь с другими дел и не веду, мне ж с порядочными якшаться весьма конфузно.
- Иностранцы? – уточняю.
- А как же. Я ведь другим, знаете ли, родину не продаю. Своим-то на кой ляд она нужна, когда и так наша? А иностранцы – те ведь, представьте, и денег отвалить могут.
Мне было больно и стыдно слушать его циничные излияния, но я скрипел зубами и терпел в интересах долга.
- И много ли предлагали те двое за стужу в России? – спросил я.
- Да так, - поморщился он. – И не за стужу, на самом-то деле. Они, извольте видеть, электричество у меня торговали.
- Вот как? Но какая тут связь – электричество и морозы? Откуда, всё-таки, вы знали про грядущие холода?
Он вздохнул и принялся объяснять, будто маленькому:
- Да что же тут непонятного? В России было много электричества, зимой им топят всякие камины, рефлекторы, конвекторы, и потому зимы были тёплые. Но если часть электричества отсыпать на сторону – в России останется меньше, греть воздух будет нечем и наступят холода. Как, собственно, и получилось: отгрузили им половину энергии – и нате вам пожалуйста.
- Так выходит, это вы нашу страну выморозили? Оторвали мегаватты от народа? Обрекли целую нацию на прозябание, менингит и пневмонию? –мягко укорил я. – Но почему?
Он пожал плечами:
- Дык они же денег дали.
Мне захотелось его убить. Но я сдержался, потому что нутром чуял: он чего-то недоговаривает. И вообще темнит, крутит. Надо было вывести его на чистую воду и узнать главное.
- Кто это были? – спросил я.
Лис отвлёкся, чтобы метнуть пару дартсов в портрет на стене. Попал, кажется, в глаз. Тут сразу не определишь: лицо портрета было истыкано до неузнаваемости, от него осталась одна лишь кепка. Но по ней безошибочно угадывался мэр нашей столицы, города-героя Москвы.
- КТО ОНИ? – рявкнул я. Лис обернулся.
- Не кричите, - сказал он. – В жизни не встречал таких легко возбудимых киллеров. Говорю же: иностранцы. Подонки. Одеты прилично. Один в шляпе, другой с рогами.
- Дьявол, что ли? – недоверчиво уточнил я. Неужто Князь Тьмы пал так низко, что сошёлся с этим прохвостом?
- Да какой, к чёрту, дьявол? – досадливо поморщился Лис. – Нет, шлем у него был на голове, с рогами. Сейчас в Европе так модно. Я сам видел на хоккейном матче… - Лис глянул на свой «Роллекс», болтавшийся на левом запястье. Потом – на «Патек Филипп» на правом.
- Вы куда-то торопитесь? – язвительно осведомился я.
- Признаться, да, - ответил Лис. – У меня через пятнадцать минут встреча с вашими коллегами на обочине Рублево-Успенского шоссе. Они сейчас звонили, жаловались, что при таком морозе смазка на «Калашникове» застывает моментально, затвор не передёргивается. Просили поспешить. Но вы-то покушаться на меня будете – или как?
- На самом деле я журналист, - открылся я, немного покраснев. – А карать мы вас будем строгим и справедливым судом революционного трибунала.
И я гордо вышел.
***
Хотя Рыжий Электролис ловко отделался от продолжения допроса, он дал мне ниточку к расследованию. Точнее, проводок. Потому что, как я знал ещё со школы, электричество течёт по проводам. И чем больше электричества – тем толще провод. Это, кажется, ещё древний француз какой-то открыл. Не то Колье, не то Омулет. Не важно. Главное - надо было узнать, куда ведёт самый жирный кабель.
Я обратился в фирму, которая знает всё обо всём. Это очень солидная контора, съевшая не одну собаку на сборе секретов и их продаже. Она так и называется – Факты-Секреты-Бабки, но в нашей безответственной прессе её обычно обзывают в сокращенном виде, а если расшифровывают – то неправильно.
Мне указали, к кому обратиться, и, пройдя по мрачному коридору, заваленному обглоданными собачьими скелетами, я очутился в просторном кабинете. На стене там висел большой портрет худощавого мужчины с узким лицом, проницательными глазами и козлиной бородкой. Сначала я подумал, что это Феликс Эдмундович Дзержинский, большой друг маленьких бесхозных детей и предводитель чекаманчей. Но приглядевшись к погонам - узнал полковника Щукина, начальника белогвардейской контрразведки из фильма «Адъютант его превосходительства». Других людей, ни живых, ни нарисованных, в кабинете не наблюдалось. Зато под потолком торчали чёрные динамики, и оттуда раздался голос, добродушный, чуть усталый и до боли знакомый:
- Здравствуйте. Буду краток. Что вас интересует?
- У меня имеется один вопрос, - сказал я.
- У нас есть любые ответы на любые вопросы, - уверил меня голос.
- Мне любые не нужны. Мне правдивые нужны, - сказал я.
- У нас все ответы исключительно правдивые, - заверил голос. - Желаете убедиться? Предлагаем ознакомительный тур: первые два ответа бесплатно.
Я покашлял, напрягая фантазию. И спросил:
- Вы можете указать местонахождения конкретного человека?
- Натюрлихь. С точностью до девяти километров. Это если бесплатно.
- Тогда скажите, где находится Усама бин Ладен, - брякнул я первое, что вступило в голову.
Послышались минутная хрипловатая задумчивость и шорох бумаг. Наконец, голос изрёк:
- Интересующий вас объект в настоящий момент находится в данной галактике, в планетарной системе жёлтой звезды, известной как Солнце, на третьей планете от центра, на поверхности литосферы, строго в пределах девяти километров от уровня моря.
- Эвона как! – подивился я. – А ещё точнее можно?
- Натюрлихь, - сказал голос и, пошуршав ещё немного, сообщил: - Если ещё точнее – то в пределах восьми тысяч восьмисот сорока восьми метров от уровня моря.
- Феноменально! – восхитился я. Меня охватил такой восторг, что я чуть не позабыл, зачем пришёл. Но вовремя спохватился: я всё-таки профессионал.
- Скажите, - задал я новый вопрос, - а вам не доводилось встречать двух подозрительных иностранцев-подонков? Один в шляпе, другой в шлеме с рогами.
- Натюрлихь, - ответил голос. – Мы видели эту парочку в разных местах. В основном – рядом с опорами ЛЭП и атомными электростанциями. Всё вертелись вокруг да около, фотографировали, цокали языками, а тот, который был в шляпе, непременно тыкал тростью то в провода, то в ректоры.
- А вы не подумали, что это могли быть заграничные шпионы? – нахмурился я.
- Натюрлихь. То есть, подумали. Но ошиблись. Дело в том, что, по нашим достоверным наблюдениям, все заграничные шпионы вертятся вокруг камней. У них есть такие специальные камни, а внутре там очень жесткий каменный диск. И шпионы сливают на него украденные разведданные, мотивируя свои действия малой дипломатической нуждой. Так они работают. Но эти – ничего подобного. Они если и слали шифровки, то исключительно электронной почтой, как цивилизованные белые люди. А потом вообще ушли из зоны видимости, следуя вдоль самого жирного секретного кабеля нашей национальной электрической сети.
Я внутренне напрягся, но не подал виду. Я спросил, как можно небрежней:
- Кстати, а куда, бишь, вьётся этот кабелёк?
Кажется, финт сработал, потому что мне было отвечено. Или – «Я был ототвечен»? Не знаю, как правильно. В общем, голос сказал:
- Куда-то за Полярный круг. До бухты города Североморска, а там – под воду. Но всё, что ниже моря - это уже не наша юрисдикция. Если желаете, можем послать запрос соседям, в «Арктическую Дельфинзиву».
Я подумал и отказался: нет, лучше разобраться самому и на месте. Таков мой стиль работы.
Голос не обиделся.
- Как вам угодно, - сказал он. – С вас двести долларов. Можно – акциями мазутных синдикатов. Схема – через известных физических лиц.
Но я в финансовых делах простак и потому расплатился наличкой. Две бумажки по семьдесят, одна – шестидесятка.
***
Город Североморск находится на Севере у моря – тут название не обманывает. Хотя это военный город и наши стратеги могли бы соблюсти конспирацию. Наречь каким-нибудь Южногорском, чтобы никто не догадался. В конце концов, есть же, к примеру, в тех же студёных широтах некий Югорский Шар, который на самом деле никакой не шар, не южный и тем более не горский. Но его-то ещё в царские времена так окрестили, чтобы шведов запутать. И ведь сработало: аж под Полтаву они, горемыки, ломанулись, совсем ориентиры утратили. Но то – в царские времена. А в советские, что бы ни говорили, конспирация была уже не на такой высоте. И потому Североморск – в самом деле у моря и на севере. Причем, очень далеко от Москвы. Гораздо дальше Медведкова и даже дальше Мытищ.
Понятное дело, ехать туда на такси вышло бы очень дорого. Поэтому я попросил у нашего Главного Редактора самолёт Ил-76. Так не в пример экономичней, потому что керосин дешевле бензина, особенно если не сам за него платишь.
Полёт прошёл нормально – даже сказать нечего. Ни грозовых фронтов, ни воздушных пиратов. Да и какой пират высунет нос в такую холодину? Ведь даже если в вязанной чёрной шапочке до подбородка – всё равно отморозит себе джихалку по самую шариастму, никакая иншалляция не спасёт. Теплолюбивые они нонче, пираты эти.
Мы быстро отыскали тот самый кабель: он был такой толстый и тяжёлый, что никакие охотники за цветными металлами не сподобились уволочь. Но дальше нам предстоял водный путь, потому что кабель пролегал по дну моря и надо было щупать его эхолотом, а на нашем самолёте только воздушный радар.
Я зашёл в порт, чтобы договориться о транспорте. Седой Посейдон в адмиральской форме, когда узнал о моём деле, тотчас заулыбался во всю ширь своих моржовых усов.
- Мы гостям завсегда рады, - поведал он, - потому как редко они у нас тут бывают. Последний раз, помнится, пару-тройку лет назад прилетал какой-то хлыщ в штатском, и при нём ещё поляк. Взяли они не много не мало «Петра Великого» и поплыли по морю кататься. Да ещё говорят: «Что за гулянка без фейерверка – ну-ка жахните ракетой!» Каково, а? Тут меня такая жалость обуяла, что и передать невозможно. Ракеты – они ж нам как дети родные, иные у нас уж лет по тридцать лежат, всё-то их холим, лелеем, пушсалом бочёчки им натираем, от радикального радикуля; пастой гойя боеголовушку пользуем, от ржавой перхоти. А тут – выпалить их в холодное серое небушко, утопить в студёной арктической водице? За просто так, заради чьего-то ляхского увеселения? Ни совести, ни сердца у людей! Ну мы и подкрутили малость настройки: пижон этот кнопку жмёт – ан ракетицы не выходят. То-то потеха была… - он покашлял и поправил фуражку.
- Впрочем, - сказал он, - я отвлёкся. Вам-то, как я понял, стрелять никуда не надобно?
- Точно, - киваю, - мне только транспорт нужен, чтоб по маршруту пролегания секретного кабеля сплавать.
- Тогда, - говорит, - лучше всего вам сгодится пожарный катер на воздушной подушке. Он и по воде, и по тундре, и по льду весьма горазд бегать. А то ледяные поля нынче толстые и к самому берегу подступили.
- А ну как пожар у вас случится? – озаботился я.
Адмирал улыбнулся с хитрецой:
- Как пить дать, случится. И вот когда ещё какой хлыщ с Москвы нагрянет, ракетами пошмалять, зажечь не по-детски – мы ему в ответ: до вас уже всё как есть, чин чинарём воспламенилось. Погорели все шрапнели. А потушить никакой возможности не было, потому как водомётный катер пребывал в отлучке. И документ – в морду. Вы ведь документ о найме подпишите?
Я подписал, но левой рукой и от имени коммерсанта Бориса Еленина. Ему уже всё равно и ему уж давно не привыкать к людской подлости – а я только учусь. Ручку расписываю, можно сказать. И сам расписываюсь. Именами всяких там.
Короче, благословясь, мы поплыли. Дальше приведу выдержки из своего дневника.
24-е января. Вышли в море. Вскоре упёрлись в обещанные ледяные поля. Отметили это событие и, набравшись духу, двинули на штурм. Пока лёд гладкий, машина скользит нормально. Время от времени сверлим лунку, окунаем туда эхолот, проверяем, под нами ли кабель. Пока – под нами. Он идёт строго на север.
25-е января. День студента. «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь…». Объявлен привал. Старпом привалился к радиомачте, моторист потерялся.
26-е января. Решили запустить двигатели, не дожидаясь моториста (мало ли, к кому в какие гости человек отошёл?) Тут-то он и обнаружился. Оказалось, что во время вчерашнего привала он привалировал в машинном отделении над коленвалом, забравшись в картер. Говорит, там было тепло и мягко. Сейчас протрезвел совершенно, но ходит боком и коленками назад.
27-е января. Очень холодно. Брр! Воздух такой густой, что винты вязнут в нём, будто миксер в суфле. За кормой чётко виден кильватерный след на полкилометра.
29-е января. Достигли торосов. Они очень корявые и угловатые, тор-Р-рр-РрР-росистые такие торосы. Преодолеть с разгону невозможно: резиновую юбку порвём, как «институтка в шиповниках», по меткому выражению нашего капитана. Но этот опытный морской волк тотчас придумал выход: мы пробурили очередную лунку, закинули туда шланг, включили помпу на полную и стали поливать торосы из гидропушки. Хорошо, что катер пожарный (спасибочки адмиралу с его стратегической прозорливостью!). Скоро вода застыла, получилась ледяная горка, гладкая, как профессионально обсосанный чупа-чупс. Забрались без проблем. Отмечаем победу нашего прыткого разума над статической мощью стихии.
11-е февраля. Продолжаем движение через пояс торосов, отливая перед собой дорожку прежним макаром. В полдень моё внимание привлёк некий коричневый предмет на два часа от курса. Привлёк – потому что всё остальное там белое, включая сов и медведей. Оказалось – большая книга в кожаном переплёте. Я раскрыл и начал читать. Там всё было по-итальянски, но я знаю испанский, а это близкие языки, всё равно как русский и питерский.
Тут я откладываю в сторону свой дневник и кладу на колени заиндевелый фолиант.
То был, как я сразу догадался, дирежабельный журнал Умберто Нобиле, составленный самим генералом. Последняя запись просто потрясла меня. Там значилось:
«Нас предал и погубил мой кок, датчанин Саккер. Тёмной полярной ночью, прокравшись тайком ко штурвалу, он подложил топор под компас. Мы отклонились на два румба и пролетели мимо Полюса. Потом же, когда ошибка открылась, Саккер продырявил вилкой обшивку и все парашюты, кроме одного, с которым спрыгнул сам. Дело плохо. Теряем высоту и веру в счастливый исход. Тем не менее, да здравствует Италия! И да не икается нашему Дуче! (Думаю, настало время заявить: все прочие пороки этого уродца необоримы – так пусть ему хоть не икается, нашими молитвами!»
Мороз прошёл по моей коже и продрал до костей. Но не от забортной температуры, а от осознания трагизма этой обречённой экспедиции. В «Красной палатке» нам показали не всю правду. Впрочем, было бы чему удивляться? Ох уж эта криптоистория!
Снова мой дневник:
14-е февраля. День всех Влюблённых. «Мы все влюблялись понемногу, в кого ибуть и как ибуть». Страшно помыслить, что будет двадцать третьего…
15-е февраля. Мы снова заметили какой-то странный предмет посреди этой бескрайней белой пустыни. Подошли, пригляделись: то был человек в кальсонах и нательной рубашке, вмороженный в лёд. Мы вырубили глыбу, приступили к разморозке и выведению из анабиоза. Я знаю, как это делать, потому что смотрел шестой эпизод «Звёздных войн».
Вскоре несчастный вывалился из подтопленного ледяного куба и запрыгал на одной ноге, клацая зубами.
Мы отпоили его шотландской кока-колой и русским спрайтом, какой водится на любом нашем корабле, и бедняга поведал нам свою историю.
Как я и предполагал, он сам был из экспедиции Нобиле. Он отправился на большую землю, чтобы вызвать помощь, но не дошёл и замёрз во льдах.
«Вы тот самый швед, которого в калатозовском фильме играет Марцевич?» - уточнил я.
«Именно так», - ответил он. И разрыдался – хотя было видно, что это крепкий мужчина, закалённый полярный исследователь.
«Не переживайте так, - утешил я его. – Вон, Шон Коннери тоже не сдюжил в этих пагубных льдах – хотя и суперагент 007!»
Малость оклемавшись, спасённый обратился к нам с пространной и пылкой речью.
«Никогда не до-доверяйтесь да-да-датчанам, - говорил он. – Это страшные и коварные звери. Некогда они правили всеми морями, их весловатые драккары и их бесновастые бе-берсерки сеяли ужас по всей Европе, они захватили Англию, они терроризировали Францию, они были кошмаром для германцев и приба-ба-балтов – а сейчас они вроде бы как бы-бы-бы сделались тихими и мирными. Ха-ха три раза! Неужто вы думаете, что хоть на секунду эти варвары отказались от мысли о мировом господстве? Нет, они лишь затаились под лукавой личиной кротости. Да, много веков жили они во смирении, писали добрые детские сказочки, никому не причиняли беспокойства, не возражали, когда Би-би-бисмарк отхватил у них Шлезвиг-Гольштейн-нннн. Они даже словно бы-бы-бы позволили оккупировать себя Гитлеру, который, между нами, был их самым злостным порождением. Да-да, у меня было много времени, чтобы-бы-бы обдумать ход истории, покуда я лежал во льду. И в голове своей я уже сочинил книгу под названием «Гитлер – брандер Дании». О, я вполне постиг их гнусные замыслы. Суть в том, что всю историю они тянули по миру свои щупальца, незримо укрепляли свою власть – и ныне всем сущим на Земле правит Всемирное Датское Гиперборейство!!!»
Я нахмурился. Я тоже грамотный парень, знаю многое за политику и историю, а потому выразил своё недоумение:
«О чём вы говорите? Ведь даже ребёнку известно, что всем на планете заправляет Всемирное Яврейство, или, по-научному – Жило-Маммонство?»
Спасённый рассмеялся, отчаянно и горестно.
«Ха-ха, - сказал он. – «Всемирное Еврейство»? Да что ж это за «тайные всесильные правители» такие, про которых всё «известно даже ребёнку»? Ну вы, молодой человек, бу-бу-будто конспирологию не учили вовсе! Евреи? Мелкий, зашуганный народец, которому в своё время достало глупости и тщеславия польститься на мысль о «бо-бо-боге едином», отвергнутую всеми прочими разумными и сильными – теми, кого-го-го хватало хоть на какой-никакой завалящий пантеон. А этих – только на одного бога и хватило. И, конечно, понятные движения: он ихний народ богохранит, а они его боготворят. Нашли, что называется, друг друга два одиночества. С тех пор они, семиты ваши, считают себя «изб-бррр!-анными» - и воистину сделали себя избранным, излюбленным объектом пинков со всех сторон. Но им это нравится, ибо-бо-бо мазохизм суть их вера. Ибо не может не быть мазохизмом поклонение бо-бо-богу, который требует от отца, чтобы тот зарезал сына как барашка на курбан-байрам, и который чуть что карает селения своего возлюбленного народа огнём и серой за малейшее проявление своемыслия…»
Тут я зевнул: теософия никогда не увлекала меня, а Ницше я в детстве отлюбил. Тем не менее я спросил:
- Но с какого боку тут датчане?
- О! – спасённый закатил глаза. – О! Датчане тут со всех сторон. А вот с какого бо-бо-боку тут евреи? Известно, с какого! «Сбоку припёка» - так это у вас, по-русски, называется. О, как рады были они, когда гипербореи предложили им, евреям, стать показными, тряпичными властителями Земли. О, как взыграло их исковерканное веками самолюбие: теперь они обретут значимость, они станут жупелом, они станут бухгалтерами планеты – и все их будут клеймить и пинать. Они – точно серые мышки, которые лишь тем и заметны, что шмыгают в кладовой, без особого вреда для снеди, и лишь тем опасны, что могут, помимо своей воли, разносить чуму. Гиперборейскую, заметьте, чуму! Но кто восстанет против чумы? Нет, если кто и озлобляется – то на мышек. Ведь они на виду, они шмыгают, побираются по крохам - и такие заманчиво хливкие и писклявые!
Наш гость, кажется, немного отогрелся – и из его распаренного нутра повеяло, на мой нюх, антисемитизмом. Мне стало гадко. У меня было много одноклассников евреев, всю школу мы с ними списывали друг у друга контрольные, играли в фантики на подоконнике, вместе смотрели порнуху на видике, - в общем, дружили и даже порой дрались. Эти пацаны уж точно не были ни всемирными жило-маммонами, ни, тем более, серыми мышками. Особенно – еврейки, которые вообще бывают очень хорошенькие и пользительные. Освежив в голове свои приятные отроческие воспоминания и укрепившись в своём интернационализме, я проникся толерантностью и до этого субъекта: мало ли, у кого какие миазмы при оттаивании случаются, после почти вековой заморозки?
Он же оттаивал дальше, и источался дальнейшими миазмами:
- А гипербо-бо-бореям только того и надобно – самим остаться в тени, чтобы в случае чего били кого-то ещё, тех же евреев, которые сами не прочь быть побитыми. И пока все изобличали всемирное еврейство, гипербореи чувствовали себя в полнейшей бе-бе-безопасности и крепили своё могущество. О, они всегда уходят от ответственности. Вот, взять, к примеру, английский язык. Кто есть «датч» по-английски? Датчане? Нет, тут стрелки были переведены на невинных, мирных компрадоров голландцев. Тут уж не забы-бы-бывайте: Англия – это с девятого века колония Дании!.
Признаться, на этом месте я подумал, что мозг моего собеседника слишком уж долго пребывал во льду, и даже прогрессивные технологии от Лукас-Арт бессильны – но тут он вдруг выкрикнул:
- И если говорить о силе Дании – так вспомните, какое государство самое обширное в Европе, если фактически!
Я задумался. Когда-то была Франция. Потом – Украина, но после ихней Игры в Фанту она, как известно, сделалась придатком США, которые купили её за семьдесят миллионов долларов и повсюду напихали тюрем ЦРУ, где наших талибских и алькаидских муджахедов подвешивают за «жахеды» и всё, что ниже. Соответственно, какая ж от Украины осталась обширность, когда повсюду и сплошь, куда ни плюнь, - тюрьмы ЦРУ?
Но вот причём тут Дания?
И тут меня осенило, озарило и прошибло. Вспомнилось: пятый класс, школьный урок географии; я был с похмелья и нахамил учительнице; две странички, аккуратно – как мне думалось - вырванные из дневника; видение отца, размахивающего широким ремнем от Gucci со словами: «Когда ж, типа, мой, типа, сын научится выдирать страницы рыально чыста? Ладно я, ладно школа – а ну как налоговая? Ты ж, блин, наследник, лошара! Ты ж, блин, вайс-прызидент маво бизнесу! До двадцати лет, дебил, дожил – а отчётность грамотно сторнировать нихера не научился!»
То есть, прошу вдуматься в синтаксис (а не в мудрёное слово «сторнировать») и понять правильно: не то, что батя размахивал со словами - нет, он экономил свою риторику и «дидактировал» по мне молча, хотя резко. Это «Гуччи» его был с такими словами, выгравированными золотым барельефом по всей протяжённости, для наибольшего впечатления. Почему так нелаконично, спросите вы? Да потому что Гуччи егойный был не лаконичным, а, скорее, «лаоконичным» (помните троянского старца и его сыновей, задушенных огромными морскими змеями?) Замечу, батин Гуччи – был куда круче. Да ещё – и со словами с золотым тиснением на прикладной области.
Было стыдно и больно; тот урок я усвоил накрепко. Прошло уж много лет, не то семь, не то и больше (тут неожиданно вмешался новый миллениум, который непонятно когда начался, – по этому поводу целых два года судачили все ведущие академики арифметических наук). Но я помню тот урок географии: ох уж этот жгучий «Гуччи», порожденье дуче! Того самого, который сгубил доблестного генерала Умберто Нобиле, заслав знойных итальянцев в полярные льды невесть зачем, да ещё в компании предательского кока датчанина Саккера.
Кстати, о Дании. О да, теперь я понял, к чему клонит мой страстный собеседник. Да, я вспомнил эту фишечку про Данию – почему она самая большая страна Европы.
И, едва в силах совладать с накатившим на меня озарением, я с придыханием воскликнул, почти что отхаркнул:
(Конец первой части)