http://www.stihi.ru/author.html?sns41
http://www.proza.ru/author.html?sns41
http://www.litsovet.ru/index.php/author.page?author_id=1531
С.Стукало
Альтернативное искусство ("Страна Дураков" – V)
Начальником кафедры полковник стал полгода назад.
Доктор военных наук во главе ведущей в академии технической кафедры – это уже само по себе нонсенс. А месяц назад, проснувшись ранним утром, полковник и вовсе обнаружил себя академиком Международной академии информатизации и связи. По совокупности трудов и заслуг.
С падением железного занавеса для носящих погоны ученых открылись и не такие перспективы. Это академиком РАН стать не менее сложно, чем верхом на утюге совершить кругосветное плавание.
Быть академиком было приятно, но пару раз, попав в гости к обычным, традиционным, академикам и прочим освещенным светом отечественной науки "членам с корреспондентами", новоиспеченный академик заподозрил неладное.
Российские, ещё СССР-овской закваски академики вели себя с ним как-то снисходительно. Не как равные с равным. Без ожидаемого уважения.
Они неизменно брали его под локоток и вели к обрамленным в вычурные золоченые рамки картинам.
- Этого Глазунова я приобрёл ещё тогда, когда Илья Сергеевич был никому не известным молодым шалопаем, – говорил ему отчего-то важничающий старый пень и ревниво следил за реакцией полковника.
Не найдя в его глазах желаемого отклика, академик сочувственно кивал каким-то своим мыслям и напрочь терял интерес к своему военному коллеге.
В самих картинах и в их наличии, несомненно, был какой-то подвох.
Дома у полковника никогда никаких картин не было.
Смутное ощущение разрешимости "картинной" проблемы возникло у свежеиспеченного академика ранним утром. Память у него всегда была хорошей – не подвела она и в этот раз.
Он вспомнил, что на его кафедре имеются адъюнкты. И один из них закончил в своё время художественное училище. Так было написано в личном деле.
Вызвать адъюнкта в кабинет, было делом пары минут.
- Товарищ полковник! … – начал было доклад прибывший адъюнкт.
- Присаживайся, Сан Саныч! – прервал его начальник. – Вопрос у меня к тебе. Говорят, ты в живописи разбираешься? И даже что-то там по этому профилю заканчивал?
Толком испугаться адъюнкт не успел, но неладное заподозрил сразу:
- Было когда-то … – уклончиво ответил он. – На заре туманной юности.
Полковнику неопределенность ответа не понравилась. Он нахмурился и, начиная раздражаться, принялся выстукивать автоматическим карандашом по покрывавшему стол стеклу:
- Мне картина нужна. Домой. Примерно метр на метр сорок. А то у всех академиков есть, а у меня – нет. Не порядок. Понимаешь?
- Маслом? Картина? – уточнил разом вспотевший адъюнкт и, в ритме постукивающего карандаша, живо представил, как ему, за свой счёт, придётся приобретать масляные краски, холст и подрамник.
Вспомнив, что к висящей в домашних условиях картине желательна красивая и, естественно, дорогая рама, майор впал в окончательную прострацию: офицерам в академии не платили уже четвертый месяц, и то, что они до сих пор не перемёрли от голода, а продолжали преподавать, учиться, писать учебники, диссертации и конспекты – было своего рода чудом.
- Конечно – маслом! Что-нибудь с природой, – отрезал начальник, и, внезапно поняв суть колебаний своего подчиненного, добавил: – Не напрягайся! Твоя мазня меня не интересует! Сиди ровно и не ёрзай! Мне консультация нужна.
Быстро пришедший в себя майор снова проявил осторожность:
- Товарищ полковник, то, как я разбираюсь в этих вопросах – это, примерно, техникумовский уровень. Я, конечно, постараюсь. Но …
- Не юродствуй! – оборвал его полковник. – У тебя знакомые художники, которые со временем в люди выбьются, на примете есть? Да, или нет? Желательно, чтобы при каких-нибудь там регалиях для начинающих. Как там у них в этом мире положено.
При последних словах начальника майор встрепенулся и посветлел лицом. Явно обдумывая каждое слово, доложил:
- Есть! Есть один такой! Недавно на посиделках познакомился! У него три выставки в Америке было. Ни одной картины назад не привёз – все там расхватали.
- Настолько хорошо рисует? – изумился полковник. – У него, вообще, что-нибудь на продажу есть? Для простых смертных? Что-нибудь не слишком дорогое? В пределах ста – ста двадцати долларов?
- Ну, как он рисует – не знаю. Но студия где-то в центре имеется. А студия без картин не бывает. Непременно что-нибудь найдется. У меня, по-моему, в столе его визитка есть. Так что можно позвонить и спросить.
Ближе к обеду майор созвонился с художником.
- Саня! – обрадовался ему художник. – Ты по делу, или пьянка какая где намечается?
- По делу, Дарин! – ответствовал ему Саня. – Мне твой совет нужен. Судя по всему, я тебе, или кому из твоих коллег, клиента нашел.
- Зачем коллегам клиент? Клиент – это личное, я бы даже сказал – интимное, – заметил художник и тут же уточнил: – Богатого? Клиента?
- Это вряд ли. Мой начальник картину хочет.
- И сколько он готов заплатить? – поскучнел Дарин.
- Не очень много, – вздохнул Саня. – Долларов сто, не больше.
- Сто?!! – восхитился художник. – Да за сто – пусть любую картину забирает. Или даже две! На выбор! У меня этого добра … Ну, Саня!!! Выпивка – с меня! Когда сможете приехать? Лучше бы завтра. А то у меня бардак. Не солидно. Чуток приберусь, и – милости прошу!
В бурной реакции художника была какая-то неправильность, но анализировать зародившиеся подозрения Саня не стал. Он и в самом деле был рад тому, что проблема с картиной так быстро и оперативно разрешилась, причём без особых с его стороны затрат и усилий.
На следующий день, сразу же после обеда, наскоро перекусивший Саня трясся в тёмно-зелёной "четверке" начальника кафедры по разбитому асфальту Большого Сампсониевского. Начальник, старательно объезжая многочисленные дорожные выбоины, судорожно дёргал рулевое колесо и непрерывно ругался сквозь крепко сцепленные зубы. Отвратительная дорога настроила его на скептический лад, поэтому, выехав на относительно ровный участок, но так при этом никого не задавив колёсами – он принялся давить морально. За неимением других альтернатив, на роль жертвы наезда был выбран сидящий рядом адъюнкт:
- Этот твой знакомый – он точно будет на месте?
- Обещал быть … А так – кто его знает? Богема.
- Богема! – передразнил начальник. – Да хоть сам апостол Павел! Назначил время потопа – будь добр, не кивай потом на засуху и на раззвездяев-сантехников не пеняй! Богема …
Адъюнкт, в силу явной риторичности последней реплики начальника, промолчал. Начальник же вдруг вспомнил показанную ему накануне визитку художника:
- Кстати, а что это у него такое странное сочетание имени и фамилии? Фамилия – как у апостола имя, а имя – вообще Дарин? Он сам не из этих? Не из "апостолов"? Нарвёмся на какого-нибудь "Малевича" – что делать будем? Ты хотя бы одну его картину вживую видел? Или там набросок какой? Вдруг, он там какую махровую диссидентщину малюет? Что он вообще за фрукт?
- Насколько я знаю – он внебрачный сын румынского офицера, – прояснил картину Саня. – С тех самых времён приблудился, когда румыны ещё учились в наших академиях.
- Такой старый? – изумился начальник.
- Моложе меня! – возмутился адъюнкт.
- Как быстро летит время … – загрустил полковник. – Я уже и думать забыл, что у румын бывает армия. Конечно, то, что он офицерский сын, как-то успокаивает. Но румын … Это же цыгане? Как этот цыган рисует – ты хоть краем глаза видел?
- Видел! – сдал свой последний козырь адъюнкт. – И вы, товарищ полковник, видели! Много раз! Этикетки на пиве завода "Степана Разина" помните? Это он рисовал!
- Так что же ты мне сразу не сказал?! – стукнул ладонями по рулевому колесу полковник. – Конечно, помню! Хороший художник! Правильный! Кстати, подъезжаем. Какой там у него номер дома?
Художник встретил офицеров у порога студии. Для вящего эффекта от встречи он вырядился в бирюзовую бархатную размахайку и такой же бархатный бордового цвета берет. Из-под размахайки виднелись испачканные краской джинсы. Левая рука художника была занята массивной эллиптической палитрой с бурыми следами высохших красок. В правой руке, на относе, на манер испанского стилета, он держал крупную кисть с пятном жёлтой засохшей краски на слипшейся щетине. Обут художник был в старые домашние шлёпки.
Картину довершали пышная вьющаяся шевелюра и свалявшаяся испанская бородка в стиле а-ля-Крамской. Глаза художника сияли нездешней отрешенностью. Короче, выглядел он очень колоритно.
Занятые руки мешали обмену рукопожатиями, и поэтому художник, долго не думая, бросил палитру и мешавшую ему кисть прямо на пол в прихожей, а затем отпихнул их ногою к ближайшей свободной стене.
- Прошу! – пригласил он и распахнул дверь в студию.
Судя по всему, на полковника внешний вид художника произвел самое благоприятное впечатление. Во всяком случае, в студию он вошел приободренный, с ожиданием чуда в широко распахнутых глазах.
Но жизнь – штука подлая. И чудеса в ней случаются крайне редко, да и то – только за большие деньги. Во всяком случае, за сто долларов чуда не произошло.
Видели ли вы чудесный фильм Евгения Татарского по мотивам рассказов Р.Л.Стивенсона – "Приключения принца Флоризеля" с несравненным Олегом Далем в главной роли? Помните ли в нём тот эпизод, когда группа граждан-уголовников участвует в опознании рецидивиста "Клетчатого"?
В этом эпизоде Даль-Флоризель, он же принц богемский, срывает покрывало с картины художника-авангардиста, и изумленные зрители видят пред собою несусветную мешанину из квадратов, треугольников, вытаращенных глаз, цветных пятен, линий, теней и т.д. Ирония режиссера как раз в том и состоит, что далёкие от живописи рецидивисты моментально узнают в более чем абстрактном портрете – своего давнего приятеля – Клетчатого. Мало того, опознав искомого фигуранта, они так шарахаются от этой картины, что недоумевающим зрителям остается только гадать: то ли так страшен Банионис-Клетчатый, то ли это естественная реакция уголовного мира на абстрактную живопись.
Воздействие картин Дарина на полковника было куда более ошеломительным, чем воздействие картины с образом сеятеля, разбрасывающего облигации государственного займа, на небезызвестного распорядителя лотереи из бессмертного романа Ильфа и Петрова. Во всяком случае, глядя на внебрачного сына румынского милитаризма, майор почему-то вспомнил о другом внебрачном ребёнке – сыне турецко подданного – Остапе Берта-Мария-Соломоне Бендере.
После недолгого замешательства майор вдруг вспомнил и о том, что он пребывает здесь в качестве эксперта в области живописи. Поэтому, после некоторых размышлений и колебаний, пальму первенства в области изящных искусств он отдал "Сеятелю" Оси Бендера. Как произведению, куда более близкому к классическому реализму.
Майор уважал реализм.
А на картинах художника …
Чего только на них не было.
Реализм с представленными на полотнах персонажами и сюжетами и рядом не лежал.
Исполненные в ядовитых тонах квадратные головы – плакали обильно сочащимся из треугольных глаз зелёным гноем. Некоторые из них выдыхали из ноздрей сиреневый дым, а цветом и размером первичных половых признаков, несомненно, могли посрамить изготовленные на американском "Локхиде" американские же крылатые ракеты. Огуречной пупыристости туловища представленных на картинах персонажей бодро скакали на колченогих трехпалых ножках, а такие же худосочные ручки были в совершенно произвольных количествах пришпандорены у героев картин куда попало. Окружающий пейзаж – и вовсе описанию не поддавался. Минуты через три ошеломленного созерцания всего этого великолепия академик пришел в себя. Для разминки он довольно чувствительно заехал адъюнкту кулаком в бок. Кулак у военного академика был полковничьего размера.
Адъюнкт ёкнул селезёнкой и посмотрел на своего начальника вопросительно.
В глазах академика плескалась паника.
- ****ь! – одними губами сказал академик, и к панике в его глазах добавилась тоска.
- Ну, как? – спросил полковника Дарин.
Судя по всему, он понял, что пауза затягивается. А это всегда чревато.
- А у вас что-нибудь ещё есть? В реалистической манере? – поинтересовался полковник. – Лесок там, какой? Прудик?
Судя по всему, он уже ненавидел себя за эти вопросы.
- В реалистичной? – задумался художник. – Нет. В реалистичной, пожалуй, что и нет ... Понимаете? – вдруг совсем уж жалобно добавил он. – Я так вижу!
- ****ь! – опять прошептал полковник, но вслух довольно таки спокойным голосом спросил: – И что, никак нельзя ничего реалистичного?
- Никак нельзя … – эхом отозвался уже всё понявший художник.
Объявить о том, что он ничего брать не будет, полковнику что-то мешало. Наверное, это было сострадание.
- А у вас это, – и он обвел рукою вокруг, – часто покупают?
- В Америке … Три выставки … Все картины … – залепетал уже ни на что не надеющийся художник.
Полковника его ответ не удовлетворил. Абсолютно.
- Нет! А здесь – в России – у вас ваши работы часто покупают?
- Ну, да … американцы, японцы, недавно два полотна голландец взял …
- Да нет же! – потерял терпение полковник. – Наши! Наши – часто ваши картины покупают?
- Наши? … – надолго задумался художник. – Наши не покупали. Ни разу …
Услышав его ответ, полковник торжествующе выдохнул. Судя по всему, именно этих слов он и ждал, но как сформулировать отказ – по-прежнему затруднялся.
На помощь академику пришел адъюнкт:
- Дарин! Всё просто замечательно, но мы немного подумаем. Нам ещё к парочке твоих коллег надо заехать. Обещали. Сам понимаешь.
- Конечно, понимаю! – с облегчением подхватил Дарин. – Может быть, кофе?
- Нет!!! – моментально отреагировал полковник.
Перспектива остаться в студии ещё на несколько минут – почему-то испугала его до последней крайности. Когда офицеры вышли от художника, полковник заметно повеселел.
- Где ты с этим чудиком познакомился-то? – спросил он адъюнкта, вставляя ключ в замок зажигания.
- На крестинах. Год назад, в тридцать три, меня крестили. Так вот, его гражданская жена – моя крёстная.
- Крёстная – это хорошо! – одобрил полковник. – Это кума получается … А что значит – "гражданская жена"? Любовница, что ли?
- Когда вместе живут – это уже гражданская жена, – нахохлился адъюнкт.
- Ну, ладно. Жена, так жена. Она у него хоть ничего? В этом смысле? – вяло поинтересовался полковник и, ухватившись за фаллосообразный наконечник рукоятки переключения скоростей, переключился на четвертую передачу.
- В каком смысле, ничего? – насторожился майор.
- Ну … – полковник поводил раскрытой ладонью перед своим лицом. – В смысле – очень красивая эта твоя кума? Или, так себе?
- Кума, как кума. Человек, конечно, хороший. Веселая и лёгкая тётка. А в остальном, – адъюнкт ненадолго задумался. – Белокожий вариант Вуппи Голдберг!
После этой фразы полковник замолчал и некоторое время ехал сосредоточенно и без комментариев.
- Тогда понятно! – вдруг заметил он каким-то своим мыслям.
До академии адъюнкт и академик доехали не в пример быстрее.
- Кто мне теперь за сожженный бензин заплатит? – спросил въезжая на территорию академической стоянки полковник. – Сальвадор Дали?
Адъюнкт полковнику не ответил. Он не имел привычки отвечать на риторические вопросы.
25.03.2006 г.