СВЕРХНАГЛОСТЬ
Три алкоголика пили в подъезде одного из домов небольшого провинциального городка. Все выпили поровну, но на дне полуторалитровой бутылки осталось небольшое количество самогона, которого хватило бы только одному.
- Ну что, мужики,- после напряжённого молчания проговорил «главный»,- кто докажет, что достоин закончить банкет?
- Я хочу, мужики, мне не хватило,- опершись о стену, пробормотал один.
- Всем не хватило. Однако обстоятельства требуют подвига,- глубокомысленно изрёк «главный», на что тот проревел:
- Вася, я достоин!!- И, расстегнув фуфайку, в которой был, порвал на груди полосатую майку.
- С понтами, Сеня, завязывай,- спокойно поставил его на место главный.- Майки все умеем рвать – не впервой…
Третий молча поднялся на этаж, присел около одной из дверей и освободил свой организм от избытка в желудке на пушистый коврик. Затем встал, заправился и нажал на кнопку звонка. И, когда дверь открылась, он, без всяких приветственных фраз, глядя в глаза открывшему, с металлом в голосе назидательно выговорил:
- Уберите – у вас тут грязно,- и указал прокуренным пальцем на то, что лежало у порога.
- Ага, ладно…- проговорила растерявшаяся девушка в домашнем халате.
Мужик развернулся и гордо зашагал прочь. На его штанах, которые когда-то были брюками, расплывчато выделялось характерное пятно. Дверь захлопнулась.
- Ну, Петя… Уважаю,- произнёс Василий и протянул ему призовой остаток.
И Петя скромно улыбнулся в ответ…
ДЕТИ ПРОСЯТ ХЛЕБА
Перед тем, как лечь спать, Тамара услышала, что в соседнюю дверь кто-то настойчиво стучит. Впрочем, если понимать под словом «настойчиво» периодическое биение сапогом в тонкую деревяшку предмета, загораживающего дверной проём от любопытных глаз,- то так оно и было.
Видимо, обитатели квартиры не сочли нужным открывать после первого поползновения гостя, потому что через минуту Тамара вновь услышала знакомый уже «стук».
- Ну я это, я! Давай открывай,- послышался заплетающийся пьяный женский голос.
Тамара с горечью вздохнула. Она знала свою соседку – как не знать? Это была местная алкоголичка Зинаида. Она жила с двумя маленькими детьми восьми и одиннадцати лет. Мужа не было, поэтому Зине в перерывах между запоями приходилось перебиваться случайными заработками. Естественно, сердобольные соседи (и Тамара в том числе) подкармливали бедных деток. Но что из них вырастет при таком образе жизни и воспитании дальше?.. Видимо, над этим вопросом задумывались все жильцы подъезда, кроме самой Зинаиды.
В общем, и вторая попытка вторжения оказалась для Зины неудачной. После этого на лестничной площадке поутихло. Взгрустнулось, видимо, Зинаиде. И мозг её начал лихорадочно кумекать на тему «Как жить дальше?».
Какая-то дерзкая мысль всё-таки посетила соседку, потому что Тамара услышала двойной звонок. Свой звонок.
«Затрахает»,- решила она после непродолжительного колебания и пошла открывать.
Под левым глазом Зины располагался свежий синяк площадью в треть лица. Она была одета в непонятного цвета платье со следами размашистого падения в лужу и местами прожженный вылинявший мужской пиджачок на два размера больше. На ногах были галоши.
- Тома, знаешь, как мне плохо?..- еле выговорила она, с трудом пытаясь опереться о стену.
Отсутствие элементарного приветствия в этой полной трагизма речи заставило Тамару сделать вывод, что «любимой» соседке действительно нехорошо.
- Вижу,- ответила она, стараясь не смотреть на так называемое «лицо» Зины.
- Дай «червонец», а?- сразу перешла к главному Зинаида.- Машке с Колькой хлеба куплю. Голодные ведь сидят…
- Нет, Зина, на пропой я тебе не дам. Ты хоть помнишь, сколько мне уже должна?
- Ну, Тома… Ну, Машке же с Колькой…
- Всё, Зина, всё! До свиданья!
- Ну дай, а?- тут Зина всплакнула.
Тамара решительно закрыла дверь и пошла спать.
… И приснился ей страшный сон.
Маша и Коля – дети Зинаиды,- грязные, в лохмотьях, стоят у хлебного киоска. Оба худые, со впалыми щеками. Выпученными глазами они жадно смотрят на витрину. Сглотнув, восьмилетний Коля подбегает к маме, которая спит в луже неподалёку, пытается её разбудить и тоненьким голоском говорит:
- Мам, купи хлеба! Вон там продают. Ну мам! Ма-а-ам!..
Тамара, плача, проснулась. Разумом она понимала и одобряла свой отказ Зине. Но сердце, доброе и жалостливое женское сердце больно сжималось при мысли о том, что она сознательно не помогла и без того голодным детям, которые, как ей уже казалось, от безысходности выбежали сейчас, в два часа ночи, на улицу и жадно поедают берёзовую кору…
Она вышла на лестничную площадку и в свете подъездной лампочки увидела мать-одиночку, которая, свернувшись калачиком, спала под дверью своей квартиры. Видимо, дети, наученные горьким опытом, решили не впускать родительницу домой.
Тамара потрясла Зинаиду за плечо.
- Ну наливай, наливай…- сквозь сон пробубнила та.
Тамара встряхнула сильнее. Зина нехотя открыла правый неповреждённый глаз, затем с трудом приняла полусидячее положение и с подозрением и недовольством уставилась на соседку.
- На. Хлеба детям купишь,- сказала Тамара и протянула 50 рублей.
Зина мгновенно оценила ситуацию.
- Спасибо, Том, спасибо!- пролепетала она.- Я щас, щас…
Она спрятала купюру в карман пиджака, встала и, держась за перила, чтобы не упасть, стала пятиться по лестнице.
Тамара с тревогой отнеслась к нездоровому блеску, отразившемуся в глазах Зины при появлении «полтинника». Но она легла в постель с надеждой, что остатки совести не позволят Зинаиде купить на эти деньги проклятую выпивку…
* * *
Наступило утро, и Тамара пошла на работу. Когда запирала дверь, она ощутила резкий неприятный запах.
На лестнице между этажами Тамара увидела ставшую уже обыденной картину: под подоконником, босиком (то есть, совсем без обуви), в луже собственной мочи спала Зина. Рядом с ней валялась пустая зелёная бутылка и винная пробка, какими местные подпольщики затыкают бутылки с самогоном.
Тамара заткнула нос пальцами и сбежала по лестнице вниз…
СОМ В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ (Старик и море-2)
Вступление
- … Ну что, Гаврила, так и пьёшь?
- Так и пью.
- Но ведь водка…
- Ну что – «водка»? Что водка-то?! Чего, как что – сразу: «водка, водка»?
- Но ведь водка сгубила многих великих людей! Хемингуэй, опять же…
- А что Хемингуэй? Ты мозгами-то, Степан, попробуй пораскинуть чуток. Подумай. А вот не пей он беспробудно – чего тогда было бы? От рутины бы помер! Рыбу поймал – сожрал, рыбу поймал – опять сожрал; продал самую крупную – и слава Богу! И так всю жизнь! А концовка-то одна на горизонте маячит – из ума выжить! Вот и пил. А писать начал – потому что талант был. А таланту, я тебе так скажу, поддержка сильная нужна – любовь, водка или наркотики, будь они все неладны!.. Ты хоть «Старик и море»-то читал?
- А вот читал!
- Читал он… То-то я гляжу – весь вечер про Хемингуэя трендишь; никак, похвастаться хочешь?
- Так это же мировая классика. Это, между прочим, должен знать каждый!
- Каждый… Я таких, как ты, насквозь вижу! «Я,- говорит,- «Старик и море» читал!» И смотрит так с вызовом, с гонором так смотрит. А копни поглубже, задушевно так спроси: «А что же ты ещё читал?»,- покраснеет, глазки опустит и признается: «Букварь, вторую и синюю…» Как в КВНе, етит твою!.. Причём, вторая – это она, как раз, «Старик и море», родная, и есть! А синяя – какая-нибудь занюханная «Как выбрать профессию», которую прочёл перед поступлением в техникум. Тьфу!..
Завязка
- Ну что ж ты такой зануда, Михалыч? Не пробрало, что ли? Так выпей ещё. Погляди просто: речка, закат… Красота! На рыбалку же, в конце концов, приехали! Вот и отдыхай. Расслабляйся.
- Спасибо, Стёпа, тебе, ох, спасибо! А чего сам-то не употребляешь? Гордый, что ли? Или, может, западло? Нет?
- Да ты чего, Гаврила, мне ж за руль завтра!
- За руль ему завтра!.. Не пьёт он… Знаю я вашего брата. Кончит «технарь» сраный, по блату на работу устроится, в папину машину – прыг!- и вот оно, счастье-то!
- Ты, Михалыч, хоть и пожилой мужик, а за базаром-то следи. Выведешь ведь. Я вот слушаю, терплю… А ведь взорвусь скоро! Мне твои жалобы алкаша-неудачника вообще до задницы, понял?! Вот и сиди тихо! И рыбу свою лови! На жизнь он обиделся… Завидует он мне… Работать надо, дядя, а не водку жрать!
- … Ах, вон ты как запел, родной. Видал я таких. Далеко ходить не надо – у нас в НИИ моём бывшем таких целый выводок ходил. Понабежали со своих шараг. «Молодые специалисты»… Говно вы, а не специалисты! У каждого по «начерталке» «тройка» вшивая в аттестате корячится. Да я с такими «специалистами» срать в одном поле не сяду! Я в одиночку разработал схему подводных ракет-невидимок! И чего? Похлопали, покивали… И хрен весь до копейки! А потом эти «специалисты», мать их, ходят и спрашивают: «Чего ж это вы, Гаврила Михалыч, так пьёте-то?» А вот перебросят тебя разок через хрен – тогда узнаешь, говнюк!..
Такие вот дела, Стёпочка. Талантливый человек, если он не сумасшедший, обязательно пьёт. Так уж повелось. Редко, когда не так. А быдло серое, которое ничего стоящего сделать не может, ходит и гордо так всем говорит: «Я не пью! Я что – дурак, своему здоровью вредить?» А гонору-то сколько в словах, словно всё уже знает: знает, как всё должно быть и как жить дальше. Так и помрёт – гордо, с достоинством. Одно плохо – на хрен никому не нужен был всю жизнь…
Развязка
- Ну всё, алкаш, достал ты меня! – Степан бросил удочку и с кулаками бросился на Гаврилу, сидящего рядом.
Пропустив серию ударов, Гаврила упал на спину. Так он пролежал несколько минут.
- Что, Стёпушка, правда глазки режет?- прошепелявил он, очухавшись. Затем с трудом поднялся на ноги.
Степан стоял в агрессивной позе, тяжело дыша, и злобно смотрел на Гаврилу.
- А ты живучий, хрыч старый.
- А то. Взращённый деревней русской,- с прищуром произнёс Гаврила и ударил Степана в область солнечного сплетения. Тот ещё не успел прокашляться, как Гаврила своим тяжёлым волосатым кулаком ударил его в подбородок. Степан раскинул руки и упал, потеряв сознание.
Гаврила закурил и провёл ладонью по небритому лицу. Губы и левая щека заметно распухли. Он пошевелил во рту языком и выплюнул выбитый зуб в ночную темноту. Потом нагнулся к Степану и пощупал пульс.
- Куда ж ты попёрся, сосунок? Правда – она ведь и с кулаками бывает…
Убедившись в жизнеспособности Степана, он вернулся к своим снастям, сел на берег и сделал последний глоток самогона из своёй полулитровой бутылки.
- Что ж ты не клюёшь, падла?- громко сказал он в темноту и неожиданно ощутил сильную усталость.
Он достал из кармана моток капроновой верёвки, нашарил рядом огромный крючок и нож и намертво привязал крючок к концу верёвки. Другой же конец верёвки Гаврила так же крепко привязал к левой ноге.
- Нас так просто не возьмёшь,- гордо сказал он и бросил крючок в воду.
Через две минуты он уже спал беспокойным пьяным сном…
Конец
Глубокой ночью, во сне, Гаврила почувствовал, как что-то с большой силой тянет его вниз. Он проснулся, не понимая, что происходит, но ощущая, как тело стремительно погружается в воду.
«Матёрый!»- с удовлетворением подумал Гаврила. Но в следующую секунду он захлебнулся, и его тело начало медленно оседать на дно…
БИЧ
В квартале одного из небольших провинциальных городков стоял мусорный бак. Его осваивал бывший интеллигентный человек лет сорока, страдавший сильным похмельным синдромом. Он насвистывал что-то неопределённое и аккуратно перебирал содержимое бака, когда к нему присоединилась грязная пожилая женщина. Его не привлёк внешний вид этой женщины, и он почувствовал сильную резь в животе.
БИЧ вытряхнул остатки пищи из первого попавшегося под руку пакета, схватил его и побежал к подъезду дома, стоящего неподалёку.
Забежав в подъезд, он поднялся к окну и пристроился к укромному уголку: снял штаны и присел, подставив пакет под себя и держа его за лямки. Пока продолжался необходимый его организму процесс, БИЧ наслаждался классической музыкой, звучащей из какой-то квартиры, и вспоминал самые светлые моменты своей жизни.
И тут, неожиданно для себя, он увидел спускавшуюся сверху старушку и, покраснев от стыда, заикаясь, вымолвил:
- Д-добрый день…
Возмущённая всем этим, старушка с назиданием проговорила:
- Как не стыдно, милок! Здесь люди живут, а ты гадишь! Взрослый человек, всё-таки…
БИЧ ещё больше покраснел и, натянув штаны, пулей вылетел из подъезда.
И он долго переживал об оставшемся одиноко стоять пакете с находящимся в нём продуктом жизнедеятельности…
ЗАДНИЙ ХОД
« … Вроде, лечу »,- подумала она, стремительно пролетев под первым тоннелем.
Это была её первая мысль после пробуждения. Но на этот раз пробуждение оказалось не таким, как всегда. Оно было каким-то липким, болезненным и, что самое странное,- эфемерным. Казалось, что оно вот-вот рассосётся, и весь окружающий мир сгинет вместе с ним. Навсегда. И это пугало её больше всего.
Но, вдобавок ко всему этому, она чувствовала необычайную лёгкость во всём организме. Однако, ощущение лёгкости было несколько иным, отличным от прежнего. Раньше, когда она без всякой цели летала, раскинув крылья, по казавшемуся бескрайним простору матери Природы, ощущение лёгкости возникало в тот момент, когда набранная скорость позволяла перестать совершать какие-либо телодвижения. И тогда она парила в рассекаемом воздухе, словно перо невиданного брата или сестры, принесённое в эти края дерзким, но таким любимым ветром. Теперь же это ощущение сводилось к набору непонятных, но каких-то пустых ощущений. Пустых из-за того, что она совершенно не чувствовала своего тела.
И хотя она снова увидела этот мир, что-то всё равно её пугало. И она поняла, что: изменились сама картина окружающего её мира и чувство полёта.
Окружающий мир наклонился ровно на 45 градусов, причём эти изменения произошли со всеми его объектами.
Что же до чувства полёта – то она не понимала, как можно лететь, не чувствуя крыльев? Причём, находясь на одном месте?.. Но первый тоннель, под которым она, как ей показалось после пробуждения, пролетела, заставил её с недоверием, но всё же принять мысль, что она всё ещё летит.
Тут она услышала приближение второго тоннеля.
« Что же это за полёт? – подумала она, пролетев под вторым тоннелем и чуть не задев его наклонный бок головой.- Ведь до этого странного пробуждения всё было по-другому. И пробуждения были другими, и мир вокруг был таким, как всегда. И деревья росли прямо, а не так, как теперь – под наклоном. Хотя, и тогда, и сейчас небо оставалось и остаётся одинаковым. Оно всегда далеко, но всё равно перед глазами…
Ведь что-то определённо случилось. Но что именно?.. Что заставило меня впасть в забытье? »
И она начала вспоминать события последнего дня.
« Сначала был город… Да, точно. Город. Я летела между огромных каменных коробок, которые люди, кажется, называют домами. И в воздухе пахло дождём…
Потом было окно. С открытой форточкой. Я приземлилась на раму, чтобы передохнуть и поискать пищи.
Потом я почувствовала запах. Какой-то кислый, застоявшийся… Ненастоящий.
А потом я увидела пищу. Это было насекомое, ползущее по вертикальной поверхности.
И зашли два человека. Они кричали друг на друга. А я следила за своей целью. Потом один человек ушёл, а второй остался сидеть рядом с моей ползущей целью.
… Помню, в спину мне светило солнце. И в глазах сидящего человека я увидела себя в окружении золотых солнечных лучей.
А потом этот человек убил мою цель. И я улетела.
Я летела и летела. Я была уже не в городе. Один на один с матерью Природой. Я летела и чувствовала запах ветра.
… Помню, я парила в воздухе, и ветер дарил мне звуки. Звуки, которые не может услышать ни один из людей.
Я летела, и мне казалось, что мир существует только для меня. Он говорил со мной с помощью ветра…
А потом на мир легла тьма. Я полетела низко-низко. Совсем рядом с землёй. И вдруг сбоку появились два маленьких солнца. И я услышала шум.
И был удар.
И я упала на жёсткую холодную землю. И уснула… »
Так она вспомнила, что с ней случилось. И вдруг, неожиданно для себя, она осознала новое свойство своего полёта. Пока вспоминала события последнего дня, она успела пролететь под несколькими тоннелями. И только теперь она поняла: она летит назад. Все тоннели, под которыми она пролетала, появлялись сзади неё. И только после пролёта она видела, как они стремительно удаляются вперёд…
Но было в них что-то смутно знакомое. И, после пролёта ещё под тремя тоннелями, она сообразила. Они все появлялись сзади не бесшумно, а в сопровождении неясного гула, который по мере приближения возрастал и становился поразительно похож на шум тех двух светил, которые ударили её до пробуждения.
« Так это вовсе не тоннели,- подумала она, услышав очередной приближающийся гул.- И никакой это не полёт. Я даже ветра не чувствую. Похоже, что я просто лежу на земле и у… »
* * *
… По дороге ехал легковой автомобиль. За рулём его был мужчина, рядом с ним – женщина. На заднем сиденье сидела их восьмилетняя дочь.
Девочка увидела впереди, на полотне дороги, большую выбоину. Но её интерес привлекла не эта яма, а беспомощная ласточка, лежавшая рядом с ней.
« Устала птичка. Спит, наверное »,- подумала девочка.
И в это время отец, объезжая яму, вывернул руль вправо. Машина благополучно обошла препятствие.
Девочка же резко развернулась на месте и припала к заднему стеклу. Она увидела, что голова ласточки расплющена.
… Так она и сидела, глядя на мёртвую птицу, пока та не превратилась в крохотную точку на дороге, а потом и вовсе исчезла из вида.
« Мой папа убийца »,- думала девочка, продолжая смотреть сквозь заднее стекло на асфальтовую ленту дороги.
Горькие слёзы текли по щекам девочки.
НАДРУГАВШИЙСЯ
«… Может, не потому Бог у нас
вроде пахана с мигалками, что мы
на зоне живём, а наоборот –
потому на зоне живём, что Бога
себе выбрали вроде кума с сиреной».
В. Пелевин, «Чапаев и Пустота»
Первая вестница весны, не долго думая, приземлилась на раму окна с открытой форточкой. Из кухни доносились совсем непонятные ей запахи – кислые, тошнотворные, словно бы сжатые до минимальных размеров. Птичка не привыкла к таким; она думала, что ветер везде пахнет одинаково, что воздух никогда не сможет так обезобразиться. Она засобиралась было прочь от этого вонючего места, как вдруг краем глаза зацепилась за толстого (и, по всей видимости, очень вкусного) таракана, ползущего по грязной, в жирных разводах, стене. «А ведь не всё так плохо», - подумала птичка и в инстинктивном оцепенении уставилась на неожиданно найденную мишень.
И тут птичка услышала шорох. Кто-то возился с замком входной двери. После непродолжительного скрежета в прихожей раздались шаги двух пар ног, причём одна из этих пар еле передвигала конечности. В подтверждение этому ещё через пару секунд раздался удалой, сопровождающийся грязной невнятной бранью грохот. В ответ на это послышался усталый и недовольный голос, принадлежавший девушке лет семнадцати:
- Ну всё, дядя! До дома я тебя довела, теперь давай спать ложись. И не падай больше, а то ещё и вторую половину морды испоганишь!
- Не-е-е… - пьяно протянул мужик.
- Что «не-е-е»? – уже раздражённо спросила девушка.
Тот, лёжа на полу, неопределённо покрутил в воздухе рукой и промычал:
- В кухню… хочу…
И, испустив подобие усталого вздоха, безвольно уронил руку на пол.
Девушка, раздражённо вздохнув, принялась поднимать его и направлять непослушное тело на кухню, по дороге приговаривая:
- Вот же чёрт дёрнул с алкашом связаться… Пожалела, а ведь опаздывала. Мало того, что из-под скамейки вытащила, домой проводила – так теперь и по бомжатнику его проводи… Маме с папой моим спасибо скажи, что воспитали так. Сейчас валялся бы до сих пор, покоцаный, пока ещё кто-нибудь не вмазал.
Птичка неотрывно следила за тараканом, который принялся по окружности двигаться по стене. Однако, периферическим зрением она заметила, как в кухню вошла симпатичная девушка, волоча за руку грязного, дурно пахнущего мужчину сорока-пятидесяти лет.
- Ну и свинарник! – воскликнула девушка, увидев шесть вёдер браги, стоящих на недавно горевшем подоконнике и под ним и плачевного вида кран, капли с которого капали прямо на пожелтевший от мочи линолеум. Она брезгливо зажала пальцами нос. – Как ты тут живёшь-то?
Мужик с трудом принял полусидячее положение, оперевшись о стену спиной. В полуметре от него, сверху и чуть справа, медленно ползал таракан.
- Выпить… дай,- потребовал он, не открывая глаз.
- Чего? – глаза девушки недоумённо округлились. – Ты что, дядя, совсем охренел? Я чего тебе, служанка, что ли?! Девочку нашёл!..
Мутные глаза мужика медленно раскрылись.
- Вот ты, значит, как добро помнишь, да?! – продолжала истерично кричать она.
Мужик слушал. На его лице явственно проступало недовольство происходящим, что выражалось омерзительным оскалом.
- Ну и хрен с тобой,- устало махнула рукой девушка.- Алкаш есть алкаш…
- А ты кто такая?!- вдруг взревел он, да так, что та вздрогнула и в испуганном оцепенении уставилась на него.- Ты что, зассыха, жизни меня учить будешь?! Да я таких, как ты, по молодости штабелями окучивал!.. Спасибо, говорит, маме с папой скажи… Хрен тебе в обе руки, а не спасибо! Понастругали дебилов, а потом воют: почему это проституция в стране?.. Ну чего глядишь? Неправда, что ли?
Последняя фраза была произнесена им тоном ниже. Но уже через пару секунд снова раздался громогласный рёв:
- Говори, курва, сколько за сеанс берёшь?!!
Девушка так и стояла в прострации, только глаза её были полны горьких, но ещё не пролившихся слёз. А он так и сидел, уставившись в одну точку на полу и, пуская кровавые слюни, яростно выкрикивал:
- Дожили, мать вашу! Да ты хоть знаешь, кто я такой?! Я на таких, как ты, всю жизнь угробил! Работал на вас, сволочей, недосыпал, недоедал, сидел за вас… твою мать… Молчи, стерва малолетняя, пока в расход не пустил! Знай хозяина своего!.. Бегом стакан нашла! Бражки хочу!..
Он шумно, удовлетворённо выдохнул. Девушка не выдержала, разрыдалась и убежала. Эхо её частых мелких шагов донеслось через открытую входную дверь.
- Вот сучка,- прошепелявил мужик, приподнял правую руку, чтобы подняться, и опёрся ею о стену. Под рукой что-то хрустнуло. Мужик в бессилии опустился на прежнее место и разжал кулак. На нём лежал жирный раздавленный таракан.
* * *
… В почти физически пульсирующей темноте похмельного бреда он каким-то образом ощутил некое присутствие. Оно было сильным, неизвестным – и поэтому особенно пугающим.
И вдруг прогремел необычайный голос: казалось, он исходит отовсюду, со всех сторон тёмного дрожащего пространства.
- Ты совершил тяжкий грех, смертный! Ты надругался над девичьей честью!! Горе тебе, грешник! Что, ада не видел?! Сделаю! Влёгкую! Поэтому делаю тебе последнее предупреждение. Покайся!! И чтоб не грешил мне больше! Всё понял? Чтобы последний раз такое было!!
И, уже удаляясь, голос, как будто про себя, ворчливо произнёс:
- Твою мать…
* * *
Мужик вздрогнул и медленно открыл глаза. Он всё так же полулежал, прислонившись к стене, и уже начал понимать, что перед ним кухонное окно, через которое проходит поток яркого солнечного света.
Он попытался устремить взгляд к небесам, как вдруг наткнулся им на птичку, сидящую в районе форточки. Солнце светило прямо ей в спину, отчего мужику показалось, что она величественно парит в воздухе, окружённая золотым сиянием. Птичка глядела ему прямо в глаза, сурово и укоризненно.
Мужик детально вспомнил своё видение.
Он не мог больше выносить этого карающего, как ему казалось, взгляда.
И он заплакал. Его вой, сопряжённый с тяжёлым депрессивным состоянием организма, был нечеловеческим и страшным. Но слёзы его были прозрачны и чисты. Это были слёзы покаяния…
Птичка наблюдала за этим недолго. Она часто видела людей, предающихся этому странному занятию. К тому же, она почувствовала новый, появившийся только сейчас скверный запах. Она поняла, что мужик мочится под себя.
Ей больше нечего было здесь делать. Ей нравился свежий воздух, не осквернённый человеком. Но больше всего она любила неповторимый запах ветра.
Она знала, что ей делать.
«Вот сука, таракана убил…» - с ленивым разочарованием подумала она и стремительно сорвалась с места.
…Она всё ускорялась и ускорялась, и даже не заметила момента, когда почувствовала едва уловимый, но, несомненно, самый лучший на свете запах…