Г л а в а 1
Р Ы Л Ь С К
Эшелон двигался на Запад. Через Грязи, снова Воронеж, Курск – на Бахмач. Ехали медленно, пропуская вперёд идущие на фронт один за другим составы с войсками и боевой техникой. Навстречу шли поезда с раненными и порожняк, идущий на восток за новыми войсками и техникой. Готовилось форсирование Днепра.
На станциях и всех остановках мы смотрели на проезжающих солдат, надеясь встретить нашего старшего сына Юру, от которого давно уже не было никаких известий. Было известно, что он вместе с пулемётным училищем, курсантом, выехал на фронт и с тех пор – ни письма.
Занятия с курсантами не прекращались и во время движения эшелона. Пользовались и остановками. В дороге же, в вагонах, провели экзамены и сделали выпуск. Выпускники немедленно с попутными поездами уезжали вперёд к своим наступающим частям.
Долго стояли на станции Львов. Вспомнился рассказ Тургенева… Но этот Львов не был похож на тургеневский город. Здание станции разбито бомбами, разрушена водонапорная башня. Железнодорожные пути замусорены, местами повреждены бомбами. В один из вечеров объявили, что желающие могут пойти ночевать в ближайшие деревни - ночью ожидается налёт на станцию и состав лучше покинуть. Предложению последовали лишь немногие. Большинство, и мы в их числе, остались ночевать «дома» - в эшелоне. Налёта не случилось и ночь прошла спокойно. Удивительное, но, безусловно, очень приятное везение. А на другой день всех ожидал большой, почти забытый, сюрприз – баня. В кои-то времена помылись по-человечески – в ванной. Правда, из разбитого окна довольно ощутимо тянуло прохладой, но это были сущие пустяки по сравнению с горячей водой. Баня находилась вблизи станции. Помыться удалось вполне благополучно – немцы своими бомбёжками от гигиенических процедур не отвлекли, не помешали, хотя их наглые самолёты часто и зловеще будоражили небо над станцией и днём, и ночью – напоминали о себе…
Счастливо избегая угроз сверху, население эшелона подвергалось опасности иного рода – снизу: немцы при отступлении обильно заминировали всю местность вблизи железной дороги, а наши сапёры ещё не успели обезвредить все мины. Однажды Маша пошла вместе с другими женщинами собрать кое-каких овощей у самого полотна железной дороги, росших диким образом, и чуть не напоролась на противопехотную мину, притаившуюся в траве… Смертельную ловушку, и даже растяжку к ней, разглядел среди стеблей всё тот же глазастый Стасик, пользовавшийся каждым удобным случаем для поисков чего-нибудь интересного в окружающем военном мире. Эта его любознательность вызывала особую тревогу. Война рассеивала всё большее количество боевых патронов, снарядов, всякого огнестрельного и холодного оружия в совершенно исправном состоянии. Порох лежал россыпями. Наши ребятишки, конечно, не упускали случая воспользоваться такими интересными для них вещами. В горящих кострах защёлкали патроны. В детских руках запылали длинные «макароны» бездымного артиллерийского пороха. На одной из остановок я увидел, как сын катит по земле неразорвавшийся крупнокалиберный снаряд, превесело пиная его своей ногой… И ведь нельзя сказать, что дети не знали об опасности: их не раз предупреждали. Но при этом, на всякий случай, показывали, как нужно обращаться с ней, чтобы случайно не причинить себе вреда. Случай с обнаруженной миной помог спастись и ему, и Мусе… В скором будущем Стасику представится ещё один случай с миной…
Почти месячное пребывание в вагонах детям надоело и они при каждом удобном случае выскакивали из поезда и носились по железнодорожным путям тут же около состава. Родителям приходилось смотреть «в оба», а сделать это было совсем не просто. Дети терялись из виду среди солдат и офицеров, к тому же наш эшелон то и дело обходили другие составы, едущие в разных направлениях. Запретить же детям гулять, когда они и так скованы в движениях, находясь целыми днями в вагонах, было совестно…
Работу сапёров можно было наблюдать воочию. По обе стороны железнодорожного пути, на километры тянулись штабеля сложенных и обезвреженных немецких мин, огороженные колючей проволокой.
Куда мы едем – известно никому не было. И не у кого спросить – никаких базаров не попадается, и женщины помалкивают… За время нашего пути в штабе фронта переменили место назначения и, как мы шутили, забыли уточнить его с нашими жёнами. Ситуация прояснилась на станции Корнево – здесь эшелон встал на разгрузку. Нас немедленно и строго предупредили: если хотите жить – не от ходите от поезда – всё вокруг заминировано…
Заночевали в доме железнодорожного рабочего возле самой станции. Когда стемнело, по всему горизонту стали видны зарева сплошных пожаров. Доносился утробный рёв разрывов снарядов и бомб. Линия фронта была не лак уж и далеко. Эти зарева в сочетании с глухим грохотом взрывов напомнили лето 1941 года, когда наши войска отступали по Украине при свете пожаров и под сыпавшимися бомбами. Теперь же зарева и взрывы означали совсем другое – это наша земля очищалась от немецкой нечисти – это немцы отступали под натиском нашей армии, это их сжигал огонь ими же развязанной войны.
Зарева полыхали от горящего бурьяна, которым буйно заросли чернозёмные поля Курской области за время немецкой оккупации…
Приютившие нас на ночь люди рассказали, что незадолго до прихода наших войск на станцию Корнево приезжал из Германии немец – начальник этой станции, со своей семьёй, завербовавшийся для работы в России на пять лет! Недолго же пришлось этому начальнику похозяйничать на нашей земле.
На следующий день на «газике» поехали в Рыльск. До войны к этому городу можно было доехать по узкоколейной дороге, но перед отступлением её разрушили немцы. Вскоре догнали стадо коров с пастухом. Шофёр, почти не сбавляя скорости попытался разогнать стадо, но пастух поднял свою палку, разразился бранью и чуть не бил ею по стеклу кабины. Водитель в долгу не остался, высказал то, что думает о пастухе, его предках и этих… коровах, и полез было за монтировкой, но оказалось, что гнев пастуха вполне оправдан – обе стороны дороги сплошным ковром заминированы – коровам отступать некуда. Сапёры здесь уже поработали и кое-где виднелись штабеля извлечённых мин, обнесённые колючей проволокой с лаконичной надписью: «мины». Только эти штабеля представляли собой далеко не всю « коллекцию» немецких мин. Коровы, ясное дело, читать не умели, но наш пастух был бдителен на своём пастырском посту.
А вокруг, на полях, ничего, кроме бурьяна, не видать. Мосты через овраги взорваны и наша машина идёт в объезд, спускаясь в балочку, а потом, напрягая все силёнки мотора, выбирается из неё с надрывным воем. Через реки наши сапёры уже перекинули временные мосты, узкие, деревянные, на сваях. Я их прозвал: типа «пронеси, Господи!» Ширина такого моста – пройти только одной машине. С кузова прямо внизу видна по обе стороны гладь реки. Плохо вбитые сваи раскачиваются… А, может быть, это только кажется, что раскачиваются…
Наконец, облегчёно вздыхаем – передние колёса машины зацепились за берег и грузовик, тяжело загудел, взбираясь на него. Таких мостов на пути встретилось несколько.
Проезжаем через деревни… Вернее, через бывшие деревни. Печные трубы на пожарищах, обгорелые берёзы и тополя на усадьбах, кое-где уцелевшие куски плетня указывают на то, что здесь находилась деревня… У самой дороги, на пожарищах, почти из под земли вьётся дымок из низкой железной трубы на двускатной крыше землянки. Возле её двери стоят бледные грязные дети в рубище, провожают глазами проезжающие машины… Закипела в душе злоба на немцев. Но люди уже взялись залечивать раны. Кое-где на земле лежат первые венцы срубов. Возрождается жизнь.
Показались колокольни Рыльска, возвышающиеся над городом. Въехали на временный понтонный мост через Сейм. Постоянный взорван. Очутились сразу среди каменных домов. Город выглядел празднично. Стоял тёплый ясный вечер конца октября, на голубом небе светило мирное солнце. Блестели, и казались помолодевшими стены домов. Улицы полны военными, из прибывших раньше нас подразделений наших курсов. Проехали базарную площадь, пропахшую терпким запахом сена и конского навоза. Два ряда длинных столов для розничной торговли, закрытые ларьки… Базар пуст, но по неуловимым признакам чувствовалось – он живёт.
Нашему подразделению отвели квартиры на западной окраине города, на Красноармейской улице (переименованной немцами в «Солдатскую») вдоль речушки. Дом, где поселились мы, стоял на углу с улицей Ленина, идущей от центра города с горы под прямым углом к Красноармейской. Хозяйка, одинокая женщина средних лет, встретила довольно радушно, отвела нам две комнаты. До нас их занимали немцы, куда-то подевавшие почти всю мебель. На ночь к единственной кровати мы подкладывали дверь от шкафа. Так устраивались спать Муся со Стасиком. Моё спальное место находилось на лежанке, наконец-то… Когда я подставил к её концу стул с корзинкой, а в изголовье под подушку подложил охапку дров, то получилась довольно уютная кровать. Главным же её достоинством было тепло – от лежанки. Настало блаженство…
Зимой восстановили электростанцию и в наших комнатах загорелись две электролампочки. Потом и радио заговорило. Когда в репродукторе зазвучали голоса Москвы, от которых мы уже поотвыкли, на глаза навернулись слёзы радости, а Стасик подтащил к репродуктору стул, взобрался на него и так, стоя на стуле, долго молча слушал музыку…
Город от артобстрела и от бомбёжек пострадал относительно мало. Больших зданий в нём не имелось и поэтому курсы разместились разбросано, во многих домах. Привычно и быстро привели в порядок общежития. Возобновилась планомерная учёба. Вскоре меня, с моего согласия, перевели на другую работу – преподавать военную топографию. Это занятие приходилось мне более по душе, чем должность начальника учебной части.
Выбрать учебное поле в Рыльске оказалось делом далеко не простым – кругом мины. Прежде, чем выйти на занятия и приступить к учёбе, тщательно разведывали местность. Но даже после разминирования выделенных участков происходили несчастные случаи. Не раз подрывались на минах пасущиеся коровы. Минами начинён был и сам город – не могли немцы оставить его просто так: даже усадьбы оказывались заминированными.
7 ноября на центральной площади состоялась первая после изгнания врага праздничная демонстрация. Скромно были оформлены колонны демонстрантов, мало флагов и портретов, но лица людей светились радостным волнением. Наконец-то на улицах снова звучит «Интернационал» (гимна в ту пору ещё не было) и город свободен от ненавистных немцев. Наступил праздник на нашей улице.
После демонстрации курсы выстроились во дворе военного городка и штанному офицерскому составу перед строем вручили медали «За оборону Сталинграда». Получил такую медаль и я – свою первую правительственную награду.
Нежданно-негаданно курсы лишились своего начальника - полковника Хохлова. Произошло это событие после проверки работы курсов начальником отдела боевой подготовки Фронта полковником Пановым. Официально была названа причина вполне солидная, но офицеры, служившие под руководством Хохлова, предполагали причину иную. Все знали, как много хорошего сделано Хохловым для организации успешной работы фронтовых курсов. При нём серьёзно поставили учёбу, укрепили дисциплину, подобрали квалифицированный преподавательский состав… Сослуживцы Хохлова были уверены: Панов отомстил Хохлову за то, что он отказался снабжать продовольствием жену Панова, которая, не работая на курсах, всё время с ними ездила…
Так или иначе, но Хохлова с нами не стало. Прибыл новый начальник – полковник Богданов. Этот прокомандовал курсами не долго и ничем выдающимся себя за это время не проявил.
Мне поручили большую и важную работу: составить предметный план курсов по всем дисциплинам. С поручением, считаю, я справился неплохо – моими разработками курсы пользовались до конца войны.
Жизнь Рыльска постепенно налаживалась на советский лад. Вернулись к почти нормальной работе электростанция, радиоузел, баня, базар. Стало возможно приобрести кое-какие продукты: молоко, картофель, другие овощи. Возобновилась работа школ, даже открылось педагогическое училище и наша квартирная хозяйка пустила к себе на кухню жить двух студенток педучилища – крестьянок из деревни Казачья Каменка. Девушки очень любили петь, но не знали наших советских песен, появившихся за то время, пока в Рыльске находились немцы. Тексты песен девушки узнали в педучилище, а с мелодиями их познакомил… Станислав, знавший и слова, и мелодии всех этих песен абсолютно правильно и певший с большим удовольствием… Жаль, что удовольствие это вскоре окончилось, и надолго. Но пока мы с Машей говорили между собой, что пришлось и нашему пятилетнему сыну тоже советизировать город Рыльск…
Наша квартирохозяйка и студентки рассказали о том, как вели себя немцы в Рыльске и его окрестностях во время оккупации. Однажды у немца, стоявшего на квартире у одной гражданки, пропал пистолет. Немцы заподозрили в пропаже сына этой женщины. Его, мальчика – подростка, повесили на базарной площади… А пистолет вскоре нашёлся: тот немец, будучи пьяным, засунул сам его куда-то, позабыл куда – и не сразу нашёл…
В деревнях Рыльского района немцы бросали маленьких детей в колодцы живыми… В окрестностях города был и такой случай: немцы захватили в плен двух наших раненых парашютистов. Когда их принесли в деревню – местная учительница выколола раненным глаза своим зонтиком… Об этом страшном случае рассказывали в Рыльске многие.
Вскоре после прихода наших курсов около городской тюрьмы обнаружили могилу с тысячью замученных советских людей. Их останки торжественно похоронили на площади при нас.
В районе города немцы вырубили и увезли в Германию значительную площадь леса из дуба и клёна… Да мало ли натворили всяческих зверств и злодеяний немцы на нашей земле. Порассказала нам наша хозяйка и о враче – немце, квартировавшем у неё. Этот «врач» в присутствии русских женщин громко очищал свой кишечник от лишних своих газов…Признаться, мы отнеслись к этому рассказу хозяйки с недоверием. Но потом, уже находясь в оккупированной нами Германии, сами убедились в том, что немцы, действительно, совершенно не стесняются своих естественных потребностей. Как говорится: что естественно – то не безобразно. Своеобразная культура…
За время немецкой оккупации огороды Рыльска густо заросли бурьяном. На жирном курском чернозёме репейник поднимался выше человеческого роста и достигал толщины руки. При взгляде на эту плодородную землю глаза захватчиков загорались жадностью. И опять от своей квартирной хозяйки мы узнали о случае, который она видела своими глазами: это был очень характерный факт.. Какой-то немецкий солдат, увидев буйную растительность в огороде, встал перед ней на колени, поцеловал землю, взял её в горсть и прижал к груди, повторяя: «Моя! Моя! Моя!..» Что ж – получил этот немец, жадный до чужой земли, свои два метра в ней…
В 1944 году, после Сталинграда и Орловско-Курской дуги немецкие мозги у некоторых гитлеровских солдат и офицеров начали проясняться. Та же наша хозяйка свидетельствовала: немецкие офицеры, подвыпив по вечерам, спорили между собой о ходе войны и некоторые утверждали: «Русский Иван придёт в Берлин…»
Наступила зима. Выпал снег. Крутой спуск возле нашего дома ребятишки превратили в гору для катания на санках. Брат наших квартиранток сделал для Стасика маленькие салазки и с тех пор сына стало очень сложно заманить домой. Мама одевала его так: белая шубка-доха заправлена в синие шерстяные штаны, на ногах валенки, на голове белая меховая шапка, на руках – вязаные шерстяные варежки. Установит, бывало, сын свои салазки на самой высокой точке ската, сядет на них, как на коня боевого, и стремительно несётся вниз в снежной пыли. Щёки горят румянцем, глаза блестят… Немножко страшно и – любо. Все, кто проходил мимо, невольно останавливались и любовались им. Офицеры наших курсов хорошо его знали и останавливались, чтобы спросит его о чём –нибудь, поговорить. Майор Гринёв называл его белым медвежонком. Но – только за внешний вид: сын неуклюжим не рос.
В то время он очень любил петь песни и знал наизусть всё, что слышал, запоминая мелодию с первого раза. Как-то, однажды, мы пошли с ним встречать Машу. Я вёз его на санках, потому что была оттепель, на дорогах стояли лужи и ходить пешком в валенках – значило промочить ноги. Стасик, не обращая внимания ни на что и ни на кого, громко распевал песни. Пел он безукоризненно. Встречные вертели головами, не сразу разглядев, откуда доносятся мелодии, а увидев, удивлённо поглядывали на маленького певца и говорили: «Ось, який малэнький, а як же гарно спивае!»
Жили мы в Рыльске неплохо, особенно по сравнению с Липовкой. Лучше питались. В дополнение к моему пайку покупали на базаре имевшиеся там продукты, даже топлёное молоко. Наши офицеры, «рыболовы», часто приносили нам свежую рыбу, добытую в Сейме с помощью тола. Иногда даже пиво появлялось с местного пивоваренного заводика. Но опять, как и везде, где мы останавливались, недоставало топлива. Больших хлопот стоило выхлопотать воз сырых, прямо с корня, дров метра по два-три длиной. Пилы не было и приходилось перерубать брёвна топором. Само по себе это занятие отнимало много времени и сил, а потом ещё надо было суметь растопить ими печь – сырые дрова не хотели загораться. Требовалось большое терпение, чтобы всё-таки кроме дыма и копоти во внутренностях печки появился огонь. Но так или иначе, а в квартире было тепло, по вечерам горело электричество, звучало радио и мы находились в ней, чистые - удалось помыться в бане.
Пришёл март 1944 года. Фронт уверенно продвигался на запад. Нашим курсам, как обычно, надлежало следовать за ним. Получив приказ 6 марта, собрали свои скудные вещички и пристроились на грузовую машину. Отправились на уже знакомую станцию Корнево.
Дороги превратились в грязное месиво, заставляя машину то и дело буксовать. Подъёмы сделались труднодоступными, грузовик брал их с воем и боем… Неподалёку от Рыльска подъехали к развилке дорог: одна колея шла прямо, но через громадную лужу – озеро, другая уходила влево, лужу-озеро огибая через другой водоём, кажется, поменьше… Оба пути на взгляд совершенно одинаково скверны, что тот, что другой: каким следовать?.. Наш водитель, продолжая свой путь, ехал по прямой, но вдруг в последний момент резко крутанул руль налево. Следом за нами шла другая автомашина. Её водитель поначалу притормозил, видимо, недоумевая, почему наш шофер по непонятной причине свернул в сторону, но всё-таки решил ехать прямо по дороге… Мы вздрогнули, когда раздался короткий взрыв и та машина окуталась чёрным дымом, замерев на месте, – напоролась на противотанковую мину… Несколько её пассажиров погибли на месте, других ранило. А оба варианта казались равными… Наш водитель впоследствии так и не мог объяснить: почему ему внезапно захотелось изменить направление движения. Может быть, потому, что с ним ехали мы…