Записки старого горнолыжника

 Эти записки относятся к 70-м годам прошлого века – «Эпохе развитого социализма», как говорили тогда, или «Периоду застоя», как говорят сегодня.
 Для меня же, как и для моих друзей, любивших проводить отпуск в горах, это было время романтики и искренних человеческих отношений, когда деньги не решали ничего! Правда, на них мало чего можно было купить и в магазинах, но уж уважения, дружбы и взаимопонимания, в отличие от сегодняшних дней, не купить никогда!
 Читатель, особенно молодой, видимо, удивится - почему так много историй связано с горнолыжными подъемниками?
 Дело в том, что основой горнолыжного спорта кроме, конечно, самих гор, являются электромеханические устройства, позволяющие на эти горы подниматься – подъемники. (Конечно, можно подниматься и пешком, но это уже другой вид спорта!)
 Сегодня люди, выезжающие покататься на лыжах в Альпы или другие цивилизованные горнолыжные регионы, наверняка не поймут, что это была за проблема - подняться на гору? Купил скипас и вверх! Только выбирай подъемник и трассу.
 Тогда же, на Чегете, лучшем горнолыжном курорте страны (как и в большинстве других наших горнолыжных центров), это был вопрос номер один! Как, впрочем, и сейчас. Поскольку новых подъемников там до сих пор не построили, но зато, как уверяют рекламные туристические справочники, понастроили огромное количество частных комфортабельных гостиниц. То есть, еще более возросло число желающих воспользоваться этими подъемниками – памятниками прошлого века.
 Но, если сегодня можно, плюнув на наши потрясающе красивые, но недоступные горы, уехать за те же деньги кататься за границу, не в Альпы, так, хотя бы, в какую-нибудь Болгарию или Андорру, то в те годы об этом нельзя было даже и мечтать!
 И получали тогда настоящее удовольствие от отдыха в наших горах только те, кто смог тем или иным способом обеспечить себе достаточно комфортный подъем в гору, что, как следует из нижеизложенного, было очень непросто и удавалось далеко не всем!
 Тем не менее, даже побывав практически на всех фешенебельных альпийских горнолыжных курортах, я с ностальгической тоской вспоминаю прекрасные дни, проведенные в Приэльбрусье, как лучшие в моей жизни!

 1. 1978год. Приезд в горы
 
 В Минеральные Воды прилетели поздно – все рейсовые автобусы на «Терскол» уже ушли. Как всегда надеясь на что-то, я вышел из здания аэровокзала. На площади стояло несколько легковых машин с предприимчивыми шоферами и один большой Львовский автобус, в каких возят туристов на экскурсии по горным курортам.
 Я подошел к автобусу. Физиономия шофера в стандартном прикиде горца тех лет - пиджак и меховая шапка из ондатры, мне показалась очень знакомой. «Из «Терскола?» спросил я «Канэшно!» ответил он с кавказским радушием и широкой улыбкой, как старому знакомому. То ли мы действительно с ним где-то встречались, то ли мой вид производил впечатление стандартно-бывалого горнолыжника, каких он, видимо, немало повидал в Приэльбрусье, но контакт был настолько явным, что захотелось даже с ним обняться, но мы ограничились крепким мужским рукопожатием.
 Познакомились, и Хасан (так звали шофера), признав меня, наверное, за своего, предложил набрать в аэровокзале туристов, желающих сегодня попасть в «Терскол» и собрать с них по пять рублей – я в этом случае еду бесплатно!
 Это был просто подарок! Вместо того, чтобы спать в аэровокзале, в антисанитарных условиях, дожидаясь утреннего рейсового автобуса или платить 25 рублей таксисту - бесплатно и не теряя времени добраться до места.
 Гордясь своей предприимчивостью, я побежал в зал ожидания и привел Хасану человек двадцать счастливых граждан с лыжами и рюкзаками. Хасан сказал, что это мало, и мы поехали на ж.д. вокзал повторять процедуру. Там я набрал еще столько же, и мы, наконец, поехали в горы. Я гордо сидел рядом с шофером на вращающемся кресле гида, изображая из себя местного – у меня на голове тоже была шапка, правда из кролика.
 Дорога от аэропорта «Мин-Воды» до поселка Терскол – долгая! По равнине, а потом поднимаясь в горы, нужно ехать часов пять. Правда, однажды уезжая из Терскола, вместе с веселой компанией пьющих воднолыжников из клуба «Малахит», мне показалось, что я преодолел этот путь за какие-нибудь минут двадцать!
 В этот раз коллектив попался не активный, все дремали. Мы с Хасаном, непрерывно трепались, перебирая знакомых в Терсколе и связанные с ними истории. В результате выяснилось, что он, во-первых, родственник (муж сестры) моего Терскольского друга Сергея Абсуваева, а во-вторых он несколько раз был не только в моем родном городе Жуковском, но и в моем доме, навещая женщину, которую он «снял» пару лет назад в гостинице «Чегет». Когда он о ней рассказывал, то у него начинали сверкать глаза и учащаться дыхание. Я, по его описанию, понял о ком идет речь. На мой тогдашний взгляд, уже довольно немолодая, но симпатичная женщина– учительница музыки. Трудно понять, как ему удалось войти с ней в контакт! Но в горах, наверное, все воспринимается по-другому?
 У него же я узнал, где поселился мой друг Заяц (Леша Зайцев), с которым мы и договорились провести вместе две ежегодные недели в Приэльбрусье. Правда, в предыдущем году я просидел здесь целый месяц, но об этом позже.
 По рассказу Хасана, Заяц жил в роскошных условиях, в отдельной (!) комнате в помещении горнолыжной школы поселка Эльбрус и он с ним чуть ли не ежедневно видится.
 В то, что Хасан с ним часто видится я охотно поверил, так как Заяц всегда привозит с собой из Мурманска, где он живет, в качестве презентов местному населению, мешок страшно вонючей, но вкусной, соленой рыбы. Местные ребята (видимо по причине обессоленной горной воды) очень ее любят и готовы есть эту рыбу непрерывно, как с водкой, так и в сухомятку.
 Надо сказать, что Заяц в Приэльбрусье был необычайно популярен среди местного населения не только благодаря вышеупомянутой рыбе, но, главным образом, из-за его фанатичного увлечения восточными единоборствами. Он непрерывно демонстрировал на местных специалистах в этой области какие-то хитрые приемы, чем приводил их в восторженно-уважительное состояние. Что говорить, если даже местные дети, сидя в Эльбрусском сарае - кинотеатре и увидев в мультфильме зайца, начинали кричать: «заяц!.заяц! каратэ!»
 Что же касается отдельной комнаты, то тут я никаких иллюзий не питал!
 
 Я прекрасно помнил нашу первую поездку в горы с женой Таней в 1971 году. Тогда, вооруженные блатным рекомендательным письмом какого-то крупного спортивного руководителя, мы приехали в поселок Эльбрус, в эту самую горнолыжную школу, рисуя себе картины нашего комфортабельного отдыха в горах. Школа представляла собой одноэтажный дом, посередине коридор, по бокам комнаты – как в обычном общежитии. Удобств никаких!
 Усугубило наше тягостное первое впечатление еще и то, что мы приехали в субботу, а, как оказалось, это помещение местное начальство использует для ночевок молодежных экскурсий из Нальчика, приезжающих полюбоваться красотами Приэльбрусья именно по субботам.
 Всю ночь юные пьяные туристы и туристки с криками и визгами бегали по коридору. Что-то падало, грохотало, звенело.
 Мы, все же, при этом как-то разместились, правда, без постельного белья.
 Наутро, когда проснувшаяся орава юных туристов была погружена в автобусы и отправлена в Нальчик, мы выбрались из своей комнаты и обнаружили, что кроме нас в этом «санатории» проживает еще несколько человек. Это трое ребят туристского типа из города Мурманска – все с бородами различной плотности, и пара молодоженов, вроде нас, попавшие сюда явно по недоразумению. О горных лыжах они вообще ничего не слышали, а приехали сюда, провести свой медовый месяц, по письму того же спортивного начальника, что и мы. Видимо, этот человек сроду здесь не бывал и представлял это место, по отчетам местных руководителей, чем-то вроде престижного высокогорного санатория.
 Потом подъехало еще несколько человек и у нас образовалось что-то вроде коммуны, руководил которой один из Мурманских «туристов», Леша Зайцев - Заяц.
 Свой авторитет он завоевал сразу и навсегда тем, что сварил нам всем, довольно голодным, замечательный суп (нам тогда так искренне показалось) из объедков, оставшихся на столах в коридоре от заключительного праздника вышеупомянутых юных туристов из Нальчика. Этот суп мы ели еще два дня, так как пока никаких других вариантов питания мы не видели.
 Но человек ко всему привыкает! И мы, несмотря на расстояние в 12 километров, отделявшее нас от нас подъемника на гору Чегет и других культурных центров Приэльбрусья, несмотря на жуткий уличный сортир с замерзшими сталактитами дерьма и на практическое отсутствие душа (иногда тоненькую струйку теплой воды в помещении котельной нам обеспечивал алкаш-истопник за 150 граммов спирта, которые ему наливал Заяц из своих запасов), прекрасно проводили здесь время вечерами, за большим общим столом, за устными рассказами, байками и песнями, выпивая при этом огромное количество чая. Заяц вообще не употреблял алкоголя и как-то потихонечку нас приучил к тому же (на тот отрезок времени!).
 Из-за того, что наше жилье располагалось рядом с поселком Эльбрус, где, в основном, и проживало все население Приэльбрусья, к нам на огонек непрерывно приходили местные ребята и с удовольствием участвовали в наших застольях.
 Со многими мы подружились, потом бывали у них в семьях и поэтому впоследствии, долгие годы у нас не было проблем с бесплатным и внеочередным пользованием всеми канатными дорогами Приэльбрусья, что всегда являлось неосуществимой мечтой всех горнолыжников, томящихся часами в огромных очередях к подъемникам.
 
 Несмотря на все хорошее, я вспоминал бытовые условия жизни в этой школе с содроганием и был уверен, что никогда там больше не окажусь. Так что, когда я услышал от Хасана, что мы будем жить с Зайцем в «отдельной» комнате в горнолыжной школе, я сразу все понял, и мне стало как-то не по себе. Но я устал с дороги, эмоции притупились и, сойдя с автобуса в поселке Эльбрус (остальные счастливцы поехали дальше в свои «настоящие» гостиницы), отправился разыскивать моего друга.
 Был уже поздний вечер – почти ночь. Я брел с тяжелым рюкзаком и с лыжами по знакомой дорожке к длинному одноэтажному зданию горнолыжной школы.
 Школа эта стоит в красивом Баксанском лесу, и никаких жилых строений вблизи от нее нет. Как нет вблизи нее и каких-либо мест для катания на горных лыжах. Ближайший подъемник на «Чегет» - в 12 километрах вверх по шоссе. Кто придумал сделать именно здесь горнолыжную школу и для чего вообще предназначалось это здание – совершенно непонятно. Наверное, кто-то представлял себе, что дети будут учиться горнолыжной технике сидя за партами и выполняя установленный распорядок дня!
 Не помню как я разыскал в абсолютно темном нежилом здании какого-то пьяного мужика, который, как оказалось, числился здесь сторожем, и он, поверив моим объяснениям, вручил мне ключ от «отдельной» комнаты Зайца. Вход в эту комнату был снаружи здания. То есть она была действительно «отдельная».
 Я открыл дверь и вошел в тяжелый запах соленой рыбы. Сомнений не было – я достиг цели! С непривычки, сразу очень захотелось выбежать обратно на свежий воздух, но, посидев несколько минут на одной из двух коек, составлявших меблировку комнаты, я как-то принюхался и завалился спать, оставив дверь не запертой.
 Проснулся я от яркого света и шума. Спросонья мне показалось, что комнату заполнила целая толпа, но как оказалось – всего четыре человека.Это вернулись с ночных приключений Заяц и трое местных ребят, которых я прекрасно знал по прошлым приездам в Терскол. Заяц, конечно, очень обрадовался, что я приехал, а главное, что я его нашел! Ведь это чистая случайность, что я встретил Хасана. А то бы на его разыски через знакомых ушел бы весь завтрашний день.
 Ребята достали бутылку водки, вытащили из мешка под кроватью по рыбине и, с видимым удовольствием, начали их чистить и есть. Я к этому времени окончательно проснулся, мне тут же налили стакан и под традиционные тосты о вечной нашей горной дружбе, мой очередной горнолыжный отдых успешно начался.
 
 2. Никогда так не было, и опять так!
 (размышления и воспоминания)
 
 Утро в горах совсем не похоже на утро в наших городских, равнинных условиях.
 Во-первых - это ни с чем не сравнимый воздух. Мало того, что он имеет свой вкус, и запах абсолютной свежести, он также является мощнейшим лечебным средством от похмелья. Если бы не этот волшебный воздух, то огромное количество низкокачественных спиртных напитков, которые мы употребляли вечерами в горах (самым распространенным в то время был отвратительный портвейн «Кавказ», получивший у нас название «Шмурдяк»- не правда ли, от одного этого слова уже плохо?) привело бы нас если не к смерти, то, уж точно, к хроническим заболеваниям. А тут, вне зависимости от выпитого накануне, к ежедневному удивлению, просыпаешься со свежей головой, а уж после первого спуска с Чегета и совсем забываешь о вчерашнем и хочется жить дальше. Правда тут есть еще один фактор – молодость, хотя на равнине и он иногда не помогает!
 Во-вторых, сами горы. Освещенные утренним солнцем, покрытые белыми снегами они кажутся совсем близко, и возникает какое-то странное чувство притяжения к ним.
 В-третьих, в горах вовсе не обязательно утром бриться и умываться (теория Зайца: «моется тот, кому лень чесаться!»). Действительно, оказывается, если, хотя бы первое время, не умываться и не бриться – не будет солнечных ожогов лица. Правда, вместо этого можно мазать лицо соответствующим кремом, но это уже отклонение от теории!
 Проснувшись утром в нашей «отдельной» комнате и вспомнив вчерашний вечер с огромным количеством водки (мы несколько раз бегали ночью в какие-то специальные дома, в поселок Эльбрус, за добавкой), я благодарил бога, что я в горах. Голова совсем не болела, но зато рот был набит вкусом соленой рыбы. Хорошо, что о чистке зубов в теории Зайца ничего не говорится.
 Попили с Лешей чайку, взяли лыжи, ботинки и потащились к шоссе – ехать в Терскол.
 По Баксанскому ущелью, которое начинается на равнине, у села нижний Баксан и заканчивается поляной «Азау», у подножия Эльбруса, проходит одна единственная асфальтовая дорога, которая связывает все населенные пункты Балкарии. Транспортные средства движутся по этой дороге или снизу вверх или сверху вниз третьего не дано. Поэтому, чтобы добраться до любого населенного пункта нужно встать у дороги на соответствующей ее стороне и ждать.
 Но не все транспортные средства по твоему желанию останавливаются. Условием остановки, в порядке убывания ее вероятности являются:
 - За рулем ваш знакомый.
 - С вами стоит ваш местный балкарский друг – у него здесь знакомых больше!
 - С вами стоит симпатичная девушка – Кавказ есть Кавказ!
 - Ты похож на местного (соответственно одет).
 - Вы стоите на остановке рейсового автобуса.
 Так как ездить вверх – вниз нам приходилось ежедневно, да еще по нескольку раз в день, то мы научились оптимально использовать все указанные выше условия.
 В это, первое мое утро в горах, нам повезло. Подошли местные, знакомые нам ребята, остановился какой-то автобус и мы поехали в Терскол к подъемнику (канатно-кресельной дороге) на гору Чегет.
 
 Нужно сказать, что подъем на гору Чегет (также, как и на гору Эльбрус) для последующего спуска на с нее на лыжах – довольно утомительная процедура.
 Для этого нужно отстоять часа два в огромной, неорганизованной очереди на подъемник первой очереди канатно-кресельной дороги. Можно, правда, встать в семь утра первым у входа и ждать до 9-00, когда канатка заработает. Но совсем не факт, что ты поднимешься первым. Перед тобой будут пропускать каких-то уважаемых людей, местных детей из спортивной школы, еще кого-то, причем все они проходят по другому, специальному, проходу с таким видом, словно кроме них тут вообще никого нет!
 И, наконец, о счастье! Перед тобой открывается калитка, ты суетливо входишь, сзади подъезжает деревянное кресло-скамейка на двоих (если у тебя нет соответствующей сноровки, то оно больно ударяет тебя сзади по ногам), ты в него плюхаешься и взмываешь над завидующей тебе в этот миг толпой, над площадью с шашлычными и гостиницей «Чегет», над всем плоским миром!
 Первые несколько минут ты счастливо молчишь, забывая о только что закончившихся мытарствах, а потом, уже освоившись со своим новым состоянием, начинаешь, как ни в чем не бывало, приставать с разговорами к соседу по креслу – подниматься то минут двадцать.
 Поднявшись до кафе «Ай», ты стоишь перед дилеммой: спускаться сразу вниз или подняться на второй очереди подъемника до вершины горы. Конечно, хочется сразу вниз, на лыжах! Но, вспомнив, что тебе предстоит опять встать в хвост огромной очереди внизу, становишься в чуть меньшую, но такую же неорганизованную очередь вверх, подумав, что лучше уж сразу отмучиться, зато спуск будет длиннее, а может быть за это время и очередь внизу рассосется!
 
 Я проходил все это в 1970 году, когда первый раз приехал в Приэльбрусье с Володей Кофманом и его другом Юрой, которые, по их рассказам, имели уже большой опыт отдыха в горах. Я тогда только встал на лыжи, и кататься абсолютно не умел!
 В ту зиму в горнолыжной секции ЛИИ мне выдали деревянные лыжи «Слалом» длиной 2м 05см и кожаные ботинки без внутренней шнуровки (так называемые «одинарные). Для придания жесткости этим ботинкам я, по совету бывалого горнолыжника Миши Красильщикова, раз в неделю мазал их жидким горячим парафином, а потом, надев на ноги, остужал в тазиках с предварительно принесенным с улицы снегом! Крепились лыжи к ботинкам с помощью жуткой конструкции, состоящей из пружины и ремней, которые нужно было обвязывать вокруг ботинок так назывемым «двойным крестом», что требовало определенных навыков. Особенно сложно было завязать эти крепления на крутом склоне после очередного падения (что в то время случалось очень часто!), стоя кверху задницей и проклиная все на свете. Мои первые попытки освоения горнолыжной техники на указанном инвентаре проходили в Чулково, на Боровском кургане, где в ту пору еще не было подъемника. Чтобы один раз – за минуту спуститься, нужно было минут двадцать подниматься, что, естественно, не способствовало быстрому процессу обучения, хотя ездили мы на курган регулярно, по субботам и воскресеньям, большой веселой компанией.
 Приехали мы тогда в Терскол поздно, у нас не было никаких путевок и вообще непонятно, как мои «опытные» друзья собирались устраиваться.
 Подъехав на рейсовом автобусе к турбазе «Терскол» - в то время центральной и самой престижной в Приэльбрусье, я, к счастью, сразу встретил у ее входа наших летчиков-испытателей из ЛИИ - Игоря Волка, Колю Бессонова и Алика Муравьева. Не скажу, что бы мы были большими друзьями или даже близкими знакомыми, но они встретили меня как родного и устроили нас всех троих ночевать по разным номерам, где в эту ночь кто-то временно отсутствовал.
 Помню мое первое пробуждение в горах: - смотрю в окно – а там белая стена! Окно выходило прямо на ближайший горный склон.
 Как выяснилось, друг Володи, Юра к этому времени уже успел сбегать на поляну «Азау», которая находится в 4-х километрах вверх по дороге, у подножия Эльбруса, и договорился с кем-то о нашем проживании в расположенном там общежитии гляциологической станции МГУ. Для этого он наплел им, что мы ученые – аэродинамики и приехали к ним специально, чтобы изучать влияние звукового удара (при переходе самолета через скорость звука) на сход снежных лавин. У него на самом деле был какой-то микрофон, соединенный со старым фотоаппаратом «ФЭД», который он потом даже укрепил на балконе нашего общежития. К сожалению, за все время нашего пребывания в небе над Эльбрусом не пролетело ни одного самолета, но, к счастью, и лавины тоже не сходили.
 Место, где мы тогда поселились, было очень красивое. Сосновый лес, рядом современная, по тем годам, гостиница «Азау», над нами склоны Эльбруса. Уютное общежитие на 10 комнат. Внизу общая столовая, где кормят три раза в день. Ну о чем еще можно мечтать! Одно только неудобство: подъемник на гору Чегет находится в пяти километрах ниже по Баксанскому ущелью.
 К сожалению, канатную маятниковую дорогу на Эльбрус в те годы даже строить еще не начинали. Я думаю, что если бы она тогда уже была, то наш отдых протекал бы совсем по-другому. А может быть, мы бы тогда и не устроились в это общежитие.
 Дорога, вниз, к подъемнику никакого труда не составляла. Встаешь утром. Снег, солнце, сказка! Приматываешь лыжи, отталкиваешься палками и со свистом несешься по накатанной лыжне, как на знакомых с детства беговых лыжах, по Баксанскому лесу, вдоль речки Баксанки. Справа горы, лавинные выбросы, все мелькает… Пятнадцать минут и ты у подъемника. Вернее, в хвосте очереди на подъемник. А дальше начинается то, о чем написано выше.У нас тогда не было ни друзей, ни знакомых, которые помогли бы нам ускорить подъем в горы. Поэтому мы поднимались вверх, отстояв в очереди положенное время.
 Как выяснилось, тогда не только я, но и два моих приятеля были полными «чайниками» (так называют начинающих горнолыжников). И нам, поэтому, может быть, было и проще, чем хорошо катающимся. Чтобы получить полную порцию удовольствия нам хватало одного, ну максимум двух спусков с Чегета в день. В процессе этих спусков мы получали такую физическую (от неумения поворачивать) и моральную (от страха, на крутых склонах Чегета) нагрузку, что, спустившись окончательно вниз и добравшись до нашего общежития, – пешком, с лыжами, пять километров вверх по дороге, мы замертво падали и нам уже не хотелось больше никаких удовольствий.
 В тот год на Чегете проводился чемпионат Вооруженных сил по горнолыжному спорту и мы, чайники, с завистью смотрели на спортсменов, несущихся вниз по крутым склонам, как на каких-то инопланетян.
 Я даже представить себе не мог, что через несколько лет смогу также легко спускаться с этой страшной горы, испытывая, при этом, ни с чем не сравнимое ощущения полного счастья!
 
 Сейчас же все происходит совсем по-другому. Подъехав на площадь перед подъемником, мы с Зайцем не спеша, солидно выходим из автобуса и так же, не спеша, небрежно волоча по снегу лыжи, подходим к тому самому, заветному, специальному входу на посадку, не обращая никакого внимания на огромную очередь в «обычном» проходе. Нас, естественно, никто не останавливает. Наоборот! Все канатчики нам рады – потому что мы их друзья! Потому, что вчера и позавчера и в прошлые годы, может быть в ущерб здоровью и более веселому общению с интеллигентной отдыхающей публикой, вместе проводили время, пили водку, пели песни, слушали их страшные горные рассказы, то-есть, вели себя, как сейчас принято говорить: «по понятиям».
 Мы никуда не спешим и выполняем положенный ритуал. Со всеми работниками канатной дороги (в просторечье «канатчиками») здороваемся за руку, расспрашиваем о новостях, вспоминаем вчерашний вечер, рассказываем анекдоты, интересуемся, где сейчас другие наши местные друзья, появятся ли они здесь и т.д. Потом, лениво так, надеваем лыжи, даже не глядя вниз – наши крепления теперь уже это позволяют и, дождавшись очередного кресла, на глазах у завидующей очереди взмываем вверх.
 Поднявшись на первой очереди подъемника до кафе «Ай», мы спускаемся на лыжах немного вниз и вправо на бугельный подъемник, где работает друг Зайца, Исмаил – один из уважаемых местных жителей. Это продолжение ритуала. Нас встречают, приглашают в маленькую избушку на склоне, угощают чаем. Заяц дарит Исмаилу традиционную вонючую рыбу, мы некоторое время беседуем с ним. После чего, с чувством выполненного долга прощаемся и начинаем просто кататься на лыжах.
 Естественно, никаких проблем при очередных подъемах мы не испытываем и пользуемся этим «по полной программе».
 У нас был один, запомнившийся мне фантастический день, когда мы, спустившись с самой вершины Чегета, сели внизу в какой-то автобус с местными спасателями, приехали к подножью Эльбруса, поднялись на маятниковой канатной дороге до конечной ее станции «Мир» - высота Чегета, спустились вниз на поляну «Азау», оттуда по знакомой лыжне опять приехали на Чегет и снова поднявшись на его вершину, смотрели с нее на склоны Эльбруса – километров пять по прямой, где мы только,что были!
 Катаемся мы с Зайцем приблизительно в одном темпе, так что спускаться нам вместе комфортно, т.е. никто никого не ждет, даже на самых сложных трассах, а на Чегете их хватает!
 
 Здесь уместно рассказать, как же мы оба научились довольно хорошо кататься на горных лыжах. Ведь в том, 1971 году, когда мы познакомились ни я, ни он спускаться толком не умели, хотя к этому времени у меня был уже приличный, по тем годам, инвентарь – лыжи «Элан Импульс» и ботинки на клипсах, «Альпина», приобретенный по большому блату через знакомых в Главспортпроме.
 Тогда, как и в последующие годы, нашим кумиром и примером для подражания в спуске с гор на лыжах был наш молодой балкарский друг Махты.
 Его спуски можно было сравнить с уверенной ходьбой по земле, причем очень красивой и элегантной походкой. Создавалось впечатление, что ему абсолютно все равно по каким склонам спускаться – по крутым или пологим, по ровным или бугристым, по укатанному или по глубокому рыхлому снегу. Он как будто танцевал на лыжах, непринужденно регулируя скорость спуска. Кроме того, обладая и по жизни прекрасным природным чувством юмора, он умел очень смешно демонстрировать разные стили катания. Помню, мы как-то катались с ним втроем: Заяц, Коля Галицкий и Я. Махты, в процессе спусков, пародировал манеру катания каждого из нас. Не могу судить о себе, так как я свое катание со стороны не видел (а видеокамеры в ту пору были лишь мечтой), но Зайца и Колю он изображал абсолютно точно! Особенно смешно выглядело катание Зайца – он при каждом повороте взмахивал руками как птица и свирепо устремлялся вниз.
 Катание с Махты дало нам очень много, хотя вытащить его с нами покататься было не просто. Он все время куда-то исчезал, особенно когда повзрослел. У нас даже появилась со временем шутка: при встрече с местными знакомыми вместо «здрасте», спрашивать: «где Махты?». Это им очень нравилось и они в ответ спрашивали тоже самое.
 Кроме Махты, нас очень терпеливо учил кататься наш балкарский друг, Сергей Абсуваев. Он, классный спортсмен-горнолыжник, в разное время работал и тренером местной спортшколы и спасателем.
 Катался он хорошо, очень уверенно, но без артистизма, присущего Махты. Я научился у него спускаться по очень крутым склонам - пусть не очень красиво, но надежно. При этом настолько обнаглел, что начал регулярно спускаться с Чегета по северной его стороне, через так называемый «Доллар» - это S-образный поворот, чуть ниже кафе «Ай» с крутизной склона не менее 70 градусов, бравируя перед публикой, поднимавшейся надо мной в креслах.
 
 Однажды, на этом «Долларе» со мной произошел дурацкий комический случай, который мог вполне стать и трагическим. Я зачем-то остановился на самом крутом месте и, чтобы ехать дальше, начал на месте поворачивать лыжи на 180 градусов. Во время этого «переступания», я на секунду потерял равновесие и сел на свой зад, обтянутый брюками из скользкого материала болония… в тот же миг меня со свистом понесло вниз. Я со страшной скоростью скользил по твердому крутому склону сначала на спине, потом на животе, потом мне что-то чувствительно било по физиономии, отчего я, видимо, временами терял сознание.
 Наконец, движение замедлилось, и мое тело остановилось на пологом участке северного спуска, под названием «солнечный вираж», метрах в 700 от того места, где я так неудачно «присел».
 Я лежал, постепенно приходя в себя и осознавая, что, во-первых, я жив, а во-вторых, ничего не сломал. Правда у меня рот был подозрительно набит чем-то большим и мокрым. Я, с ужасом, подумал, что это мои выбитые зубы, но, как оказалось, это были шикарные горнолыжные очки «Увекс», в процессе «спуска» съехавшие со лба в рот. Кроме очков из всего горнолыжного инвентаря у меня в руке осталась только одна палка. Мне очень повезло, что в процессе моего «скольжения» у меня сработали крепления и отстегнулись лыжи, что меня не занесло в березы, растущие вдоль трассы и что весь этот «спуск» наблюдал с кресла подъемника мой друг Махты, который и помог мне потом разыскать мой остальной, разбросанный по склону инвентарь.
 
 Сергей нас учил также спускаться по любым склонам с акией. Акия – это такая металлическая люлька с четырьмя ручками (две спереди и две сзади), на которой спасатели транспортируют вниз травмированных в горах. Особенно, езда с акией нравилась Зайцу. Техника и красота катания его особо и не интересовали, а вот романтика: спуститься вниз по сложному склону, а еще лучше с акией, а еще лучше, чтоб в ней кто-нибудь лежал с переломанными ногами. И чтобы все кругом видели это и восхищались: Ай да Заяц! Ай да молодец!
 Нас учили специфической Чегетской горнолыжной технике и другие местные ребята, но, в основном, личным примером, то есть, езжай за мной, и делай как я!
 На этом обучение Зайца, видимо и закончилось. Так как вряд ли он много катался на лыжах у себя в Мурманске или где-то еще. Но он считал себя асом, получал от катания огромное удовольствие и ни перед какими склонами не комплексовал!
 
 В отличие от него, я непрерывно учился кататься! В основном - на Боровском кургане, недалеко от Жуковского, где я живу – вечерами изучая книжки известных французских специалистов по горным лыжам, чтобы, приехав на склон пораньше утром, попробовать усвоить прочитанное на горе.
 Кроме Терскола, я ежегодно ездил в Хибины, где, в один из приездов даже попал в школу инструкторов по горным лыжам, в которой нам демонстрировали технику выполнения поворотов Австрийские инструкторы. Меня тогда очень удивило, что у них такие короткие лыжи – всего сто семьдесят сантиметров (у меня тогда были лыжи 210 см!).
 Хибинские горы, окружающие кольцом заполярный город Кировск, сейчас – идеальное место для обучения катанию на горных лыжах. Ровные, широкие снежные склоны, масса подъемников, хорошая гостиница. Но это сейчас. А раньше…!
 Я бывал там много раз, но наиболее запомнился мне первый приезд в Кировск, в 1972 году Мы приехали в начале мая (это бархатный сезон в Хибинах) вчетвером: чета Михайловых, их приятельница, Морозова и я. Поселились мы не в самом городе, а в отдаленном его районе, на, так называемом, «Двадцать пятом километре» в женском общежитии «Березка».
 У нас была комната, в которую вмещались 4 кровати и еще оставался маленький проход, сантиметров в 40 между одной кроватью (моей) и тремя остальными, где спали супруги Михайловы, целомудренно отделяя меня от Морозовой, занимавшей дальнюю от меня, четвертую кровать. Используя этот проход, мы умудрялись в нашей комнате не только питаться, но и выпивать с заходившими к нам гостями.
 На «Двадцать пятом километре» находится гора «Кукисвумчорр». В то время на ее замечательных склонах был всего лишь один примитивный бугельный подъемник, длиной метров 500, который практически никогда не работал. Нам приходилось, в основном, лазить в гору пешком, что нас физически, конечно, нагружало, но никакого удовольствия не доставляло!
 Около самого города Кировска, куда мы могли добраться на автобусе минут за 30, находится другая гора - «Айкуайвенчорр», на вершине которой находится плато «Расвумчорр», про которое известный бард Ю.Визбор написал известную песню.
 Но нам тогда было не до песен! На этой горе тоже был только один бугельный двухместный подъемник и довольно длинный – не меньше километра. И он даже иногда работал! Но так как никаких билетов приезжим туристам на него не продавалось, и кто на нем должен подниматься: то ли спортсмены, то ли дети из местной спортшколы, то ли руководство и сотрудники комбината «Апатит» - никто толком не знал, там творилось что-то страшное. Некоторые отчаявшиеся люди перекидывали лыжи через высокий забор, отделявший место посадки от огромной неупорядоченной очереди, а потом сами лезли через этот забор. В проходе постоянно возникали скандалы и мелкие потасовки. Если ты даже умудрился заполучить под зад деревянную планку подъемника и тебя, вроде бы, благополучно потащило на лыжах вверх – расслабляться не стоило! За первым же перегибом горы (метров через 20 после точки посадки) тебя могли с него спихнуть, чтобы чуть подальше, другой человек из этой компании занял твое место. Некоторые умельцы, используя две связанные горнолыжные палки, как крючок, стоя вдоль трассы подъемника, вытягивали незанятые, вследствие давки и неразберихи при посадке, бугели из барабанов и, проявляя чудеса ловкости, цеплялись к ним. Таким образом, можно было, при удаче и определенном стечении обстоятельств, спуститься с горы 2-3 раза за день!
 Был в то время и еще один, совсем экзотический способ подъема в гору. Для этого нужно было стоять с лыжами на дороге, которая ведет из города Апатиты на плато «Расвумчор». По этой дороге большие машины «Татры» с кунгами возят шахтеров на апатитовый рудник, расположенный на этом самом плато. И вот представьте себе: стоит толпа людей с лыжами и появляется «Татра» с шахтерами. Все кричат: Татра,Татра… и бросаются ей наперерез. К моему удивлению, машина, как правило, останавливалась, в нее набивалось под завязку лыжников и она медленно тащилась вверх. Зажатые на своих скамейках шахтеры проявляли при этом незаурядное терпение и выдержку, улыбались и даже вступали с нами в осторожную беседу, видимо, относясь к нам, как к полоумным.
 И вот «Татра» поднимается на плато, останавливается, и толпа с лыжами вываливается из машины, позволяя шахтерам с комфортом доехать последние пятьсот метров до рудника.
 Но это еще не все! Чтобы добраться до места спуска нужно пройти на лыжах по плоскому плато с глубоким снегом не менее километра коньковым шагом (как правило на плато в это время жуткая метель!) и только дойдя до гребня, с которого открывается вид на город и на злосчастный подъемник с его очередью, можно остановиться, перевести дыхание и начать долгожданный спуск. на лыжах. А потом опять на шоссе…
 
 Мой фанатизм по отношению к горным лыжам в то время не знал предела. Я тогда, работая в ЛИИ, учился в заочной аспирантуре. Поэтому, мне, кроме очередного ежегодного отпуска, полагался еще дополнительный, 30-дневный, учебный. Эти два отпуска я, к неудовольствию своего начальства, разбивал на четыре и мог ездить в горы несколько раз в год.
 Как-то, чтобы пораньше начать сезон, мы с приятелем в конце октября поехали на Южный Урал, в город Белорецк, где в это время – уже зима.
 Поездку организовал я, познакомившись перед этим в Хибинах с двумя девушками-тренершами из Белорецка. Вообще-то с ними познакомился не я, а мой сосед по номеру - тренер из г.Саратова. И приглашали они, в основном, его, потому что с одной из девиц у него в Кировске был бурный роман, а так как приехали мы без их долгожданного друга, то и встреча была достаточно прохладной. Девушки поселили нас в какое-то общежитие, объяснили, откуда и когда ежедневно отправляется автобус с детьми на тренировку, и в нашей личной жизни больше не участвовали.
 Белорецк, как и Кировск, - типичный рабочий город, а вовсе не горнолыжно - туристический центр. На нас, взрослых людей в спортивных куртках и с лыжами на плечах жители смотрели с удивлением, мол: «А чего они тут делают?» Должен заметить, что других приезжих горнолыжников, вроде нас, я там не видел.
 Горнолыжная база располагалась в 30 минутах езды от города. Это были две, достаточно широкие километровые трассы, вырубленные на лесистых склонах одной из уральских гор и оборудованные бугельными подъемниками. Одна из трасс спускалась прямо к реке Белой. Были там еще две маленькие избушки, по одной на каждую сторону горы, где мы грелись и пили чай с местными тренерами и сторожами в перерывах между катанием.
 Каждое утро мы в 8 утра бежали на школьный автобус, потому что иначе до горы не доберешься, и катались целый день, пока вечерний автобус не приезжал за детьми из второй смены. Так как в самом городе, а тем более в рабочем общежитии, где мы жили, делать было совершенно нечего, то меня такой режим вполне устраивал. Еще бы: в нашем распоряжении подъемники, никаких очередей, все бесплатно, масса снега, прекрасные (по тогдашним моим представлениям) трассы! Что еще нужно горнолыжному фанату, а этому определению я тогда полностью соответствовал.
 Правда, мой приятель выдержал такой режим только три дня, затосковал и уехал домой. Я остался один, но совершенно по этому поводу не переживал, так как в это время в Белорецк приехала на сборы группа юных горнолыжников из волжского города Вольска с тренером Богомоловым – известным в прошлом горнолыжником, который даже участвовал в Олимпийских играх в Гренобле. Мы познакомились, и я, за одну неделю, регулярно тренируясь под его руководством и соревнуясь с детьми, вполне освоил основы спортивной техники прохождения различных горнолыжных трасс, чего бы мне, одному, наверное, не удалось никогда, сколько бы книг я не прочел!
 Это сразу заметил и оценил мой старший и опытный товарищ по горным лыжам Миша Красильщиков, когда я по возвращению гордо демонстрировал приобретенные мной в Белорецке навыки на нашем Боровском кургане.
 
 В результате такого многолетнего и упорного самообучения, я умел спускаться по трассам любой сложности, по любому снегу и достиг того состояния, когда от спуска получаешь только удовольствие, абсолютно не задумываясь при этом, что в данный момент должны делать твои руки, ноги, лыжи. Это можно сравнить с ездой на велосипеде, когда ты уже давно научился на нем кататься и не задумываешься, как бы с него не упасть.
 Так, что, по сравнению с Зайцем, я затратил времени и сил на обучение, видимо, существенно больше, но каждый из нас был по своему доволен своей техникой катания.
 
 В этот день, спустившись несколько раз по знакомым трассам Чегета, мы, усталые и потные уселись внизу, на выкате с горы, у шашлычной, чтобы перекусить и чего-нибудь выпить.
 Правда, понятие «выпить» - относится только ко мне, так как на моих глазах Заяц попробовал спиртное только один раз – в 1974 году, когда у меня родился сын. Тогда он чуть не умер после бокала шампанского и я понял, что с выпивкой к нему приставать никогда не нужно. Это, видимо, каким-то образом поняли и местные ребята, потому что, во время наших многочисленных совместных застолий никто его выпивать не заставлял, а он себя вел так, как будто пьет наравне со всеми: если было надо - бегал за спиртным, всем наливал, говорил тосты и, казалось, даже пьянел при этом, как все!
 Тут с горы спустился наш местный друг и «учитель» Сергей Абсуваев, снял лыжи, подсел к нам и предложил поработать с ним в команде спасателей на Чемпионате СССР по горным лыжам, который начинался на следующий день на Эльбрусе. Ведь не зря же он с нами возился на склонах Чегета все эти годы. Пора и помочь учителю.
 Насчет «помочь» это, конечно, была шутка! Он бы прекрасно обошелся и без нас со своими местными ребятами. Но это был знак большого уважения к нам и особенно к Зайцу, который обожал всякие романтические названия (типа «спасатель!»), и в то же время - очень ценный подарок. Ведь мы, в этом случае, вне всякой очереди, будем пользоваться маятниковой канатной дорогой на Эльбрус, что было бы в период соревнований очень проблематично даже для нас, в связи с большим количеством поднимающихся без очереди спортсменов, судей, спортивного начальства со своими блатными друзьями и т.д.
 Мы согласились и, конечно, сразу начали выпивать за спасателей, за горы, за друзей, за дружбу и т.д. К нам постепенно присоединялись знакомые ребята, спускающиеся с горы – потому, что мимо места, где мы сидели проехать невозможно! Что может быть лучше: мы сидим, чуть усталые от катания, стоит потрясающий солнечный день, чистый горный воздух, вокруг наши друзья, шашлыки, вино, пиво и, главное, нам чуть больше тридцати лет! Если это нельзя назвать счастьем, то этим можно его вполне заменить!
 Я не помню, как дальше продолжался этот мой первый день в горах, но мы, конечно, к вечеру как-то добрались до своих «апартаментов» в спортивной школе, и на следующее утро были готовы выступать в нашем новом амплуа – членов команды спасателей!

 3. Мы «спасатели» (!?)

 Как выяснилось на следующий день – спасать кого-либо в наши функции не входило. Нашими основными занятиями было: помощь в установке флажков вдоль трассы, заглаживание ее, после прохождения очередной группы спортсменов, и уборка этих флажков после окончания соревнований.
 При этом большую часть времени мы, как правило, проводили в уютном баре на верхней станции маятниковой канатной дороги, под названием «Мир», выпивая с местными авторитетами по поводу и без повода и выслушивая их бесконечные горные триллеры.
 Правда, иногда, в основном по инициативе Зайца, нам поручалось свезти на акие вниз, на финиш скоростного спуска какую-нибудь ерунду, вроде теплых костюмов участников, которые они снимали на старте.
 В этот год я достал себе в Москве новые, «крутые» по тем временам горнолыжные ботинки «Кабер Компитишен», но покататься на них дома не успел, а зря! Уже на второй день пребывания в горах они до жуткой боли намяли мне все кости на обеих ногах. А учитывая, что мы на горе торчали целыми днями и ботинок не снимали – они превратились для меня в настоящее орудие пыток. Поэтому, я при каждом удобном случае, пытался с кем-нибудь из моих балкарских друзей – спасателей обменяться инвентарем и все время катался на каких-то чужих, разных по размерам, лыжах и ботинках. К регулировке лыжных креплений местные относятся абсолютно безразлично, обычно закручивая регулировочные винты до предела, чтобы они, не дай бог, случайно не сработали при падении, и лыжи не уехали и не потерялись. Это в дальнейшем и сыграло со мной злую шутку.
 В один из дней нашей спасательной «вахты» мы, как всегда, в ожидании окончания тренировки спортсменов на трассе скоростного спуска, сидели в баре и что-то отмечали – то ли кто-то погиб в горах, то ли наоборот нашелся, не помню. Пили шампанское, которое в Приэльбрусье пользуется большой популярностью.
 Кстати, здесь, из-за низкого атмосферного давления открыть бутылку шампанского, чтобы все ее содержимое не выплеснулось фонтаном – непростая задача! Но местные виртуозы блестяще с ней справлялись: после вылета пробки бутылка моментально затыкалась большим пальцем, газ медленно стравливался, после чего напиток был готов к употреблению.
 На мне были выменянные у кого-то в тот день ботинки «Кабер Альфа», которые были мне чуть велики, но, слава богу, нигде не жали! К ним в комплекте я получил и лыжи – зеленые слаломные эланы, не первой свежести, с обычными ленинградскими креплениями «Нева».
 Когда нам сообщили, что тренировка закончилась, Заяц, Сергей Абсуваев и я, с сожалением встав из-за стола ( выпил я не много, но состояние «пофигизма» уже появилось), поехали на трассу скоростного спуска – работать!
 Трасса скоростного спуска на Эльбрусе в тот год представляла собой широкую – метров 6-7 и, на первый взгляд, довольно ровную снежную дорогу, вроде бы не очень большой крутизны, длиной около двух километров, с несколькими плавными поворотами.
 Мы стояли на старте в раздумье: снимать разметку или оставить до завтра? В этот момент, наш руководитель, Сергей, который тоже был малость возбужден шампанским, предложил: черт с ними, с флажками, давайте, прокатитесь по трассе скоростным – хоть попробуете, что это такое! (Для него-то, бывшего спортсмена, выступавшего неоднократно в соревнованиях на Чегете - это было просто развлечение!). Услышав «руководящее указание», Заяц тут же встал в стойку скоростного спуска и, смешно задрав задницу, с криком «ураааа!», скрылся за перегибом трассы. Я вставать в стойку не стал, а, просто оттолкнувшись палками, поехал вниз, по прямой, легкомысленно напевая про себя какую-то веселую песенку и с усмешкой наблюдая, как Заяц, уже далеко внизу, изображает из себя Жана Клода Килли.
 Настроение у меня было замечательное (ноги в чужих ботинках немного болтались, но не болели!), я ехал совершенно расслабленно и, видимо, благодаря выпитому шампанскому, не понял, что скорость у меня возрасла довольно прилично и надо бы как-то собраться. И тут я был моментально наказан за такое наплевательское отношение к горам. Моя правая лыжа попала в какую-то колею и меня понесло влево. Когда же я инстинктивно перенес тяжесть тела на левую лыжу – под нее попал ледяной комок, меня подбросило вверх, перевернуло и я , улетев с трассы, кубарем покатился вниз по крутому заснеженному склону. Лыжи не отстегивались, видимо по причинам, описанным выше, и я, кувыркаясь, в ожидании неминуемых переломов, изо всех сил напрягал мышцы на ногах, пока, наконец, не почувствовал сильный рывок, сопровождаемый резкой болью в левой ноге – это одна из лыж воткнулась все же в глубокий снег, и движение прекратилось!
 Я лежал в снегу и боялся пошевельнуться. Было такое ощущение, что переломаны обе ноги и мне очень хотелось отдалить момент познания истины. Правда, почему-то ничего особенно не болело, но я знал, что при переломах в первый момент, благодаря шоковому состоянию, боль не чувствуется.
 Подъехал Сергей, наблюдавший сверху мои кульбиты, снял с меня лыжи, пощупал, подвигал мои ноги и авторитетно заявил, что переломов у меня нет. Я попробовал встать – правая нога вроде ничего, а в левой - острая боль в районе икроножной мышцы. Сергей забрал мою левую лыжу и уехал с ней вниз. На этом спасательная операция закончилась! А я, теперь уже аккуратно, на одной правой лыже, подвывая от боли в левой ноге, поехал по этой гребаной трассе скоростного спуска на нижележащую станцию маятниковой дороги «Кругозор».
 Там меня осмотрели врачи, обслуживавшие соревнования, и в один голос заявили, что у меня ничего серьезного – небольшое растяжение икроножной мышцы. Сделали мне заморозку и я отправился на вагончике вниз, где меня уже поджидала наша бригада «спасателей». Но оказалось, что приключения на сегодняшний день еще не закончились!
 Когда мы, спустя полчаса, уже совершенно расслабившись, сидели в Терскольской столовой, отмечая счастливый исход моего падения вышеупомянутым шмурдяком, вдруг появился начальник настоящей спасательной службы Приэльбрусья Батал Курданов и сообщил, что мы все, то-есть десять в меру пьяных мужиков, в том числе и я – на одной ноге, мобилизуемся на спасательные работы по эвакуации туристов, застрявших в креслах на горе Чегет, по причине отключения электричества.
 Такие отключения в то время происходили достаточно регулярно, и это даже не носило характер какого-то ЧП. Была даже выработана специальная методика снятия туристов с остановившихся в самых разных местах Чегета кресел. Но операция требовала достаточного количества подготовленных людей. Потому что нужно было, поднимаясь вверх пешком до самой вершины горы, закидывать веревки беспомощно сидящим на креслах, иногда на высоте 8-10 метров, людям, которые должны были ими обвязаться, и плавно стравливать их вниз. Хорошо, если в креслах сидели люди с лыжами. Если же это были экскурсанты из Кисловодска или других курортных мест, то им, после «приземления», предстояло еще спускаться пешком, по крутым, покрытым глубоким снегом склонам.
 Нас посадили в автобус и привезли сначала на какой-то склад, где нам выдали специальное снаряжение: альпинисткую обувь, в виде специальных сапог и по мотку веревки. Зайца распирало от гордости: теперь он НАСТОЯЩИЙ спасатель! Я же, с трудом натянув эти альпинистские сапоги, на начинающую сильно болеть (несмотря на алкогольную анестезию) ногу, изо всех сил боролся с чувством самосохранения и, видимо, не без помощи выпитого недавно алкоголя, его победил, но, как выяснилось потом, совершенно напрасно!
 Нас привезли к остановишемуся подъемнику, и мы полезли в гору – спасать! Я и по горизонтальной-то поверхности шел с трудом, а уж в гору - еле лез. Но ложная мужская гордость, подогретая вином и горной романтикой, придавала мне какие-то дополнительные силы.
 К этому времени с верхних кресел уже многих сняли, и нам, к счастью, не нужно было подниматься очень высоко. Добравшись до первого висящего кресла, в котором сидели две женщины средних лет в пальто и в туфлях, мы с Зайцем, следуя инструкции, начали метать им мотки веревки. Я то просто не мог добросить (видимо меня совсем обессилил портвейн «Кавказ»), а Заяц никак не мог попасть куда надо. Так мы мучались вместе с этими женщинами минут двадцать, пока сверху не спустились местные, опытные ребята и моментально проделали всю эту операцию, отправив напуганных, но счастливых туристок вниз, по сугробам к их вожделенному автобусу.
 Мы же, с трудом (это я) спустившись вниз, присоединились к большой компании спасателей и, с чувством выполненного долга, приняли участие в грандиозной пьянке по случаю успешно выполненной работы, в процессе которой я абсолютно забыл про свою травмированную ногу и очнулся только утром в нашей «отдельной» комнате горнолыжной школы.
 
 4. Воспоминания с больной ногой.

 Моя левая нога ниже колена распухла и очень болела, даже когда я на нее не вставал. Я еще раз ощупал кости голени, убеждая себя в том, что они целы. Может и правда растяжение? – подумал я как-то отстраненно, еще не представляя себе, что я дальше буду делать в горах с такой ногой. О том, чтобы встать на лыжи не могло быть и речи – я и на пол-то не мог встать.
 Заяц оставил мне ампулу с заморозкой (он ее где-то достал вчера), оделся и уехал в Терскол до вечера. Я лежал на койке один в нашей «отдельной» комнате, от боли даже не обращая внимание на соленый рыбный запах.
 
 От нечего делать, я начал вспоминать все свои предыдущие приезды в Терскол. Каждый из них был не похож на другие, кроме единственной общей детали: я ни разу не приезжал сюда, имея в кармане нормальную путевку на какую-нибудь турбазу. Все мои приезды начинались с приключений по поиску жилья. Сам этот процесс входил, как-бы, в общий комплекс удовольствий от пребывания в горах. Конечно, может быть, я бы мог напрячься и достать в Москве эту дефицитную путевку, что и делали все мои знакомые. Но, во-первых, я никогда не ездил в горы один. А значит нужно было доставать не одну, а минимум две путевки, что было вдвойне сложно, особенно в лучший сезон – март, когда мы обычно любили отдыхать. А во-вторых, я был настолько уверен в себе, имея многочисленных друзей среди местных ребят, что мне казалось - никаких проблем быть не должно и нечего заранее суетиться!
 Но, конечно, проблемы возникали! И мои друзья были не всесильны. Но тем не менее, каждый раз я, к своему удивлению, прекрасно устраивался. (Не то, что сейчас – подумал я со злостью!)
 Началась эта моя халява в 1974 году. Тогда, в связи с предполагаемым рождением ребенка в марте, я приехал в Терскол раньше обычного - 25 января и уговорил поехать со мной моего первого наставника по горным лыжам Колю Гринева – директора горнолыжной базы на нашем Боровском кургане, пообещав ему, что я решу все вопросы с нашим жильем и с подъемом в горы.
 В то время гостиницы Чегет еще не было, и лучшим местом для проживания считалась турбаза министерства обороны «Терскол». Встретившись сразу по приезду с местными ребятами, я понял, что устроить нас могут только на старую турбазу «Эльбрус», расположенную недалеко от этой гребанной спортшколы, где я сейчас лежу, то есть в 10 километрах от подъемника. Очевидно, что это было для меня неприемлемо. И не столько из-за неудобств, сколько из престижных соображений, связанных с моими самонадеянными обещаниями товарищу.
 Начальником турбазы «Терскол» тогда был полковник Абрамов, мужик очень суровый и просто так к нему было подъехать практически невозможно! Но я слышал, что он хороший знакомый Валентина Петровича Васина – нашего известного в ЛИИ летчика-испытателя, Героя Советского Союза, и даже как-то катался с ним у нас на кургане. И я выступил вполне в духе героев Ильфа и Петрова.
 «Здравствуйте Борис Федорович!» пропел я, как можно радушней улыбаясь, входя в кабинет к грозному полковнику и втаскивая за собой упирающегося скромнягу Гринева. Абрамов удивленно на нас посмотрел, не понимая, кто мы такие. «Большой Вам привет от Валентина Петровича!» продолжал петь я, надеясь на положительную реакцию начальника турбазы при упоминании имени его знакомого. Полковник, видимо, уже догадываясь, чего мы хотим, хмуро сказал: «Спасибо, конечно, за привет. А есть ли у вас какое-нибудь письменное послание от Васина?» Я был готов к такому вопросу и, изо всех сил напустив на себя независимый вид человека, который и не думает ничего просить, быстро залопотал: «Да нет! Валентин Петрович ничего и не писал! Мы его ни о чем и не просили! Просто, когда мы с ним катались на Боровском кургане – кстати, познакомьтесь: Гринев Николай Николаевич – директор нашей базы. Да Вы, наверное, его видели, когда были у нас!». Тут я взял потную Колину руку и буквально всунул ее в руку Абрамова. «Так вот» - продолжал я – «Когда Валентин Петрович узнал, что мы едем в Терскол, то попросил нас зайти к Вам, передать от него большой привет, и сказать, что он собирается приехать к Вам в марте». Я замолчал и сделал вид, что, честно выполнив просьбу Васина, мы собираемся уйти. Возникла пауза перед прощаньем и, видимо, чтобы ее как-то заполнить суровый полковник как-то безответственно нас спросил: «А вы-то, сами, где остановились?» Этого шанса я и ждал! «Да пока нигде!» - бодро сказал я, пожав плечами – «Валентин Петрович сказал, что если у Вас будет возможность нас устроить, то Вы устроите, если нет – то нет! Специально не просите!» Сработало! Абрамов, уже, наверное, жалея, о своем риторическом вопросе, но не в силах проигнорировать хоть и неявную, но все-таки просьбу своего уважаемого знакомого, буркнул: «Подождите минутку!» и начал набирать телефонный номер администратора.
 Через полчаса мы уже вселились в уютный двухместный номер турбазы «Терскол», а еще через час, выйдя из бухгалтерии канатно-кресельной дороги, где работала сестра моего друга Махты, Ася, мы стали обладателями двух бесплатных пропусков на все подъемники горы Чегет. Там никаких приветов передавать не требовалось!
 В течение всех двух недель нашего отдыха стояла прекрасная солнечная морозная погода. Снег был твердый и его было много. Мы так замечательно покатались и провели время, что пессимист Коля Гринев с тех пор на Чегет больше не ездит, потому что по его словам: «Так хорошо никогда больше не будет и впечатление от Приэльбрусья я портить не хочу!»
 
 Я же, в отличие от Гринева, считал, что так хорошо быть должно всегда и может быть даже и лучше, поэтому продолжал ездить в Приэльбрусье регулярно!
 
 1976 год запомнился тем, что до моего приезда в горах непрерывно шел снег, и сходили лавины. Такого рекордного года по несчастным случаям, связанным со сходом лавин не помнили даже местные ветераны. Погибла под лавиной целая группа туристов из гостиницы «Иткол» – больше 20 человек, отправившаяся вечером гулять по шоссе, вопреки запрещению спасательной службы покидать гостиницу. Погибли несколько местных жителей поселка «Терскол», которых лавина достала у их домов. Лавинами была завалена дорога от Терскола вверх - к поляне «Азау» и вниз – к поселку Эльбрус. А снег все шел и шел.
 Район для туристов был объявлен закрытым, никаких путевок на турбазы не продавали (кроме турбазы Министерства обороны «Терскол», куда приезду на отдых военных могла помешать, наверное, только война!), подъемники не работали.
 Мы это все знали, но решили все-таки ехать, так как путевок у нас все равно никогда не было и не будет, а устроиться в гостиницу в этой непонятной ситуации будет гораздо легче. Я полетел тогда первый, а мои друзья – Коля Галицкий и Заяц должны были прилететь через день.
 Такси, которое я взял в Мин-водах вместе с тремя случайными попутчиками по крайне дешевой (из-за отсутствия спроса) цене, довезло нас до поселка Эльбрус и уехало. Дальше дороги не было – все было завалено снегом. Но выяснилось, что до поселка Терскол можно добраться на гусеничном вездеходе, который курсирует между этими населенными пунктами, одновременно как-то расчищая дорогу. Не без помощи моего местного друга Махты, к которому я сразу побежал домой (благо он живет рядом), я устроился на вездеход, который и подвез меня уже в темноте к новой гостинице «Чегет». Она располагалась в 100 метрах от подъемника и функционировала только второй сезон.
 В гостинице было темно и пусто! Администраторша предложила мне на выбор любые номера. Это было как-то нереально и похоже на сон. Обычно в это время года – в марте - здесь яблоку негде упасть!
 Я выбрал трехместный номер с расчетом на приезд моих друзей. При этом не было никакого оформления, с меня не потребовали никаких документов. Сказали – потом! А потом не потребовали и оплаты – как-то, видимо, забыли! Вот они – золотые времена развитого социализма, когда никому ничего не было надо!
 На следующий день снег прекратился, засияло солнце, приехали мои друзья, а затем и толпы истомившихся в ожидании привычного ежегодного отдыха горнолыжников. И все пошло по стандартной программе: лыжи с утра до тех пор, пока хватает сил, ежедневные застолья, в основном с местными авторитетами, новые знакомства с колоритными личностями, которые можно встретить, наверное, только в горах. В общем, праздник начался!
 
 5. В Терскол, к людям!

 Но с ногой-то надо что-то решать – вернулся я в реальность. Лежать в этой вонючей каморке целыми днями одному, вдали от людей и цивилизации и ждать, когда нога придет в норму – это не годится! Лучше уж сразу завтра уехать домой. Но домой тоже не хотелось – все же ждешь этой поездки целый год и так быстро все закончить? Нет! Нужно как-то перебираться отсюда в центр – в Терскол. На какую-нибудь турбазу, к людям. Там можно и без лыж тусоваться со знакомыми внизу и достаточно весело проводить время.
 Когда усталый, но довольный Заяц, накатавшись, наконец, появился в нашем «общежитии», я закатил ему сцену, что сидеть здесь один больше не буду и что он, используя свои обширные связи с местным населением, должен устроить нас жить в какое-нибудь приличное место.
 Вечером к нам зашел Махты и объяснил, каким способом местные горцы быстро вылечиваются от травм конечностей. Оказывается, нужно на ночь обмотать распухшее место на ноге тряпкой, вымоченной в очень соленой воде, а сверху надеть полиэтиленовый пакет, чтобы, во-первых, она не высыхала, а во- вторых, чтобы не спать на мокрой простыне. Я последовал его совету и на следующее утро, к моему удивлению, нога болела значительно меньше, и я уже мог на нее осторожно наступать, а, значит, и появилась возможность хоть медленно, но перемещаться!
 Я тут же заявил Зайцу, что еду в Терскол вместе с ним, чтобы, используя свой опыт, заняться устройством нормального размещения.
 Путь до автобусной остановки (метров двести) занял у нас около получаса. Но зато я уже был среди людей, то есть получил возможность человеческого общения, что является самым ценным в жизни, по мнению известного писателя.
 Весь день я провел, поднимаясь и спускаясь в креслах и кабинах подъемников, пытаясь не отстать от перемещавшихся на лыжах Зайца и нашей компании, или сидя с разными знакомыми и незнакомыми людьми в барах и шашлычных, на промежуточных станциях канатно-кресельной дороги, что, практически, не требовало пешей ходьбы.
 По поводу улучшения жилищных условий моя деятельность в этот день ограничивалась тем, что я каждую очередную встречу с Зайцем начинал с вопроса: «Ну что, нашел кого-нибудь, кто нас устроит?»
 Видимо, я в конце концов его так достал, что к вечеру он нашел все-таки какого-то своего местного авторитетного друга – с виду пожилого, водителя автобуса, очень похожего на артиста Николая Крючкова, который, якобы, был хорошо знаком с новым начальником турбазы Министерства Обороны «Терскол», Самодуровым.
 Повторив ночью еще раз процедуру с соленой тряпкой на ноге, на следующее утро я чувствовал себя уже гораздо лучше! А главное у меня была перспектива – выбраться из этого гадюшника!
 За нами заехал упомянутый выше Лешин друг. Мы его снабдили обещанной ему рыбой, часть которой он аккуратно завернул в отдельную газету – для подарка Самодурову.
 Нужно было видеть, как он вручал эту рыбу Самодурову в его кабинете. В наше время так торжественно вручают, наверное, конверт со ста тысячами долларов крупному государственному чиновнику. При этом, Лешин друг, после молчаливого рукопожатия с начальником Турбазы, произнес всего одну фразу на очень плохом русском языке: «Мои друзья – нужно устроить!»
 Самодуров то ли действительно был с ним знаком, то ли как новый человек в этой местности не хотел отказывать пожилому балкарцу, но рыбу с почтением взял и дал команду нас поселить.
 Мы в тот же день перевезли вещи (в том числе и мешок с рыбой) в большой четырехместный номер, где кроме нас жили два морских офицера с дальнего востока. Заяц сразу нашел с ними общий язык, но как старший по званию (он в то время был уже проректором Мурманской мореходки, и его звание соответствовало подполковнику) дал понять, кто в комнате главный!
 Вечером, мы торжественно отметили новоселье в большом кругу друзей и в дальнейшем наша комната ничем, кроме географического расположения и большей площади не отличалась от покинутого нами помещения в детской спортивной школе. К нам все время заходили местные ребята. Пахло рыбой. Застолья, рассказы, тосты... Наши соседи - офицеры сначала малость обалдели от такого ежедневного праздника, а потом привыкли, втянулись.

 6. Сурик.

 На следующее утро, размотав «волшебную» соленую тряпку, я обнаружил, что опухоль на ноге и боль совершенно прошли, и я могу достаточно уверенно на ней стоять и даже ходить. Правда левая стопа при этом как-то странно не хотела двигаться в вертикальной плоскости, поэтому при ходьбе приходилось хромать, опираясь на левую пятку. Но я решил, что это со временем пройдет, и настолько осмелел, что попробовал надеть горнолыжные ботинки. Каково же было мое удивление, когда я понял, что левая травмированная нога, одетая в высокий горнолыжный ботинок, застегнутый на все клипсы, ничем не отличается от правой - здоровой. При этом, в горнолыжных ботинках я ходил не хромая! Это было просто чудо! Я, уже настроенный проводить отдых в качестве праздношатающегося туриста, опять превращался в горнолыжника!
 Как оказалось впоследствии, разгадка этого «чуда» была проста. У меня было вовсе не растяжение икроножной мышцы, а полный разрыв ахиллова сухожилия, которое осуществляет вертикальное перемещение стопы относительно пятки. Когда я надевал высокий жесткий горнолыжный ботинок, он был подобен гипсовой повязке до колена, которую я носил потом, после операции и которая должна была как раз исключать это перемещение. Таким образом, ботинок, как бы, отключал от процесса ходьбы ахиллово сухожилие. В процессе же спуска на горных лыжах ахиллово сухожилие практически не работает, поэтому никаких ограничений при катании я не испытывал.
 К этому времени соревнования на Эльбрусе уже закончились и наша «спасательная служба» была расформирована. Но мы так привыкли кататься на Эльбрусе по широким гладким склонам, что на крутую, бугристую гору «Чегет» нас уже, как-то, не тянуло, хотя проблем с подъемом там было гораздо меньше.
 На Эльбрусе же, подняться наверх можно было только на мятниковой канатной дороге, которая состоит из двух очередей: первая – от поляны «Азау» до станции «Кругозор», а вторая – от станции «Кругозор» до конечной станции «Мир». Маятниковая канатная дорога устроена таким образом, что два подвесных вагона, вместимостью около 25 человек каждый, движутся навстречу друг другу от начальной и конечной станций данной очереди. То есть, когда один из вагонов находится на нижней станции – второй - на верхней.
 В разгар сезона, когда происходили описываемые события, на нижней станции «Азау» собиралась огромная очередь. При этом была возможность ее обойти по служебному проходу, в который пропускались местные ребята, блатные люди с какими-то бумажками, выписанными начальником этой дороги за какие-то заслуги перед ним и, иногда, халявщики, вроде нас.
 Был еще один, экстремальный способ - залезть на платформу, от которой оправляется вагон, снизу, со стороны горы, но это можно было проделать только в компании с очень уважаемыми людьми! На моих глазах, в один из очень напряженных дней, таким способом пользовался вышеупомянутый начальник турбазы «Терскол», Самодуров.
 Временами, у заветного служебного прохода скапливалась тоже приличная очередь из граждан, упомянутых выше категорий. При этом, кого и сколько народу пропустят в него в данный момент, не знал никто.
 Дверь была закрыта на лом, и открывал ее, регулируя по каким-то своим понятиям количество и категорию входящих, маленький, тщедушный юноша с лицом дауна, по имени Сурик. Он был поставлен на этот ответственный пост начальником дороги, выполнял только его указания, не признавал никаких авторитетов, даже среди местных. Кроме того, этот Сурик был абсолютно неподкупен, потому что ему, видимо, кроме его важной должности ничего в этой жизни было уже не нужно.
 Мы долго не могли придумать, как его скоррумпировать. Помог случай. Как-то сидя в одном из баров с местными ребятами мы увидели входящего Сурика, и они позвали его к нам за стол. От приглашений за стол Сурик никогда не отказывался, потому, что всегда помнил о своей важной должности и чувствовал себя, несмотря на молодость, со всеми на равных. Мы выпили, и я спросил его, почему он не бреется. У него рос на щеках редкий рыжий пушок, делающий его маленькую физиономию еще более смешной. Он ответил, что у него нет хороших лезвий. А какое лезвие ты считаешь хорошим – спросил я. Его маленькие глазки приняли мечтательное выражение - мне нужен «Жиллет» - сказал он с такой безнадежностью, что его стало жалко. Хорошо - сказал я. Куда тебе его принести?
 На следующий день мы с Зайцем, уверенно обойдя блатную очередь у служебного прохода и дождавшись очередного открытия заветной двери, торжественно продемонстрировали показавшемуся в ней Сурику его сокровенную мечту – одно лезвие для безопасной бритвы «Жиллет» в бумажной обертке. Сурик рассматривал его, вертя в руках, с таким же восторгом, как людоедка Эллочка - чайное ситечко, подаренное ей Остапом Бендером.
 Надо сказать, что эти лезвия даже в то время не были в Москве предметом дефицита, поэтому все это отдавало каким-то сюром! Последующие действия Сурика были адекватными такому дорогому для него подарку. Он остановил рванувшуюся было в приоткрытую дверь очередь, хотя в ней стояли, помню, достаточно известные люди, в том числе и нынешний председатель Российского Олимпийского Комитета, Тягачев с женой и большой свитой (тогда он был главный тренер Спорткомитета СССР по горным лыжам) и торжественно пропустил нас первыми. С этого дня и до конца нашего отпуска проблем с подъемом на Эльбрус у нас не было. При этом мы могли проводить с собой без очереди любое количество своих знакомых, что всегда вызывало определенное раздражение блатной очереди.
 
 7. Горы и песни

 Никаких затруднений при катании и при ходьбе в горнолыжных ботинках я не испытывал. Трудности начинались после катания, когда я надевал обычную обувь. Ходил я, сильно хромая на левую ногу, со скоростью черепахи, поэтому, совершать вместе со всей компанией пешие прогулки во второй половине дня от одного злачного места до другого, что очень популярно в тех местах, я не мог. Мне даже дали прозвище, «топ-нога», что достаточно точно отражало мою тогдашнюю походку.
 Но меня никогда не бросали! – Ну, во-первых, конечно, мужская дружба, а, во-вторых, я играл (если это можно так назвать!) на гитаре и пел песни, от которых местная публика была в восторге. Уходя, меня оставляли на какой-нибудь лавочке у дороги, а затем кто-то из моих друзей появлялся на найденной где-то машине и забирал в очередной шалман, где все уже сидели и меня ждали.
 Что касается моей концертно-песенной деятельности, то это отдельная история, которую необходимо рассказать, чтобы был понятен уровень моей музыкальной квалификации.
 
 Когда-то очень давно, в августе 1963 года, мы с моим другом детства, Левой – нам было тогда по 17 лет, и с группой более взрослых ребят (от 20 до 25 лет) поехали отдыхать на турбазу «Рыбачье» - под Алуштой. Всего нас было человек десять. Чтобы выглядеть там прилично, мы взяли c собой катушечный магнитофон «Яуза-5» с модными (по тем временам) записями. Жили мы на берегу моря в одной из многочисленных стандартных десятиместных палаток с раскладушками. Наша палатка отличалась тем, что из нее день и ночь лилась магнитофонная музыка, которая, по идее, должна была привлекать к нам окружающих девушек.
 В одно время с нами где-то в окрестностях нашей турбазы отдыхала большая веселая компания артистической молодежи – в основном из Ленинградского ТЮЗа, а также из московских театров и театральных училищ. Среди них был парень, который прекрасно аккомпанировал на гитаре и несколько человек, которые под его аккомпанемент пели совершенно новые для нас, блатные песни. Собирались они, обычно, вечером, рядом с нашей турбазой, на изгибе шоссе Алушта – Ялта, где, сидя на заградительном каменном парапете, и, естественно, выпивая, устраивали потрясающие песенные концерты, которые продолжались до глубокой ночи и привлекали огромное количество слушателей.
 Конечно, наш магнитофон не мог с ними конкурировать! Но нам (кому, не помню!) пришла в голову оригинальная мысль: а не попросить ли этих ребят устроить концерт в нашей палатке и записать все их песни на пленку? Переговоры прошли успешно, и уже на следующий вечер к нам в палатку набилось огромное количество народу из турбазы – послушать артистов!
 Надо сказать, что ребята очень старались – видно в то время их не так уж часто записывали на магнитофон, и у нас появились на удивление качественные записи всех их песен на двух 250 метровых катушках. Теперь из нашей палатки лилась не только джазовая музыка, но и знакомый всей турбазе песенный репертуар наших театральных друзей, что значительно повысило популярность нашей компании.
 Ну, а поскольку мы слушали эти записанные катушки по нескольку раз в день, а, потом, приехав домой, переписали их и крутили везде, где только можно, то эти песни засели в моей голове настолько прочно, что меня можно было ночью разбудить и я бы мог пропеть их все, с начала до конца, в той последовательности, в какой они были записаны.
 Для публичного же их исполнения требовалось играть на гитаре, чего я абсолютно не умел делать. Этот мой музыкальный пробел восполнил один из моих друзей, Андрей Квятковский. Он объяснил и продемонстрировал мне, что для аккомпанирования практически всем моим блатным песням вполне достаточно только трех аккордов на трех нижних струнах семиструнной гитары.
 Выучив в течение некоторого времени эти аккорды и имея огромный песенный репертуар, я с успехом выступал в любой, в меру пьяной компании. В процессе этой концертной деятельности я, уже самостоятельно, несколько усовершенствовал свою игру на гитаре – то есть разучил еще пару аккордов, и непрерывно расширял свой репертуар, включая в него последние песни Высоцкого, Визбора и других, популярных в то время бардов.
 В горах традиционно очень любят песни под гитару. Пишут их, как правило, влюбленные в горы и лирически настроенные авторы. Тематика этих песен довольно однообразна и, как правило, не веселая. Это, видимо, повелось еще с тех пор, когда в горы приезжали, в основном, альпинисты. Естественно, их нелегкий труд на восхождениях, часто связанный со смертельным риском, и суровые бытовые условия предопределяли соответствующий настрой горных песен. Ярким представителем таких авторов был Юрий Визбор. На их фоне резко выделялись только горные песни Высоцкого, которые, как и все его песенное творчество были абсолютно другими!
 За годы моих поездок в горы, я выучил много «стандартных» горных песен, которые знали все старожилы и их, обычно, пели хором за дружеским столом. Но, как ни странно, наибольшей популярностью среди самой разной публики пользовались мои блатные песни образца 1963 года, которые, как оказалось, кроме меня, мало кто знал!
 В связи с вышесказанным, где бы мы ни собирались, обязательно кого-то посылали за гитарой и я весь вечер, выпивая наравне со всеми, вынужден был изображать из себя исполнителя бардовских песен.
 Мой авторитет среди местной молодежи, в этом качестве, вырос до неимоверной высоты. Доходило до того, что меня будили ночью и везли куда-то, к уже «разогретому» праздничному столу, где я по заказу публики должен был исполнять их любимые песни. Надо отдать должное Зайцу. Он меня всегда в этих случаях сопровождал, выступая, пользуясь своим авторитетом, в роли моего продюссора-охранника. Это было совсем не лишним, так как в процессе таких концертов часто возникали довольно опасные очаги напряжения между разгоряченными кавказскими парнями из-за различных трактовок текстов песен и связанных с ними их личных ассоциаций. Был случай, когда, во время одного из ночных «концертов» в поселке «Эльбрус», один, недавно «откинувшийся» местный рецидивист полез на меня с ножом из-за того, что в одной из песен Высоцкого он, по пьяни, усмотрел неуважительное отношение к какому-то своему родственнику!
 
 С моей певческой популярностью связан очень смешной случай, произошедший в 1977 году. Но тут необходимо рассказать все по порядку.
 Приехав в Терскол как всегда, без путевки, я встретил в гостинице Чегет Славу Старцева. Мастер спорта по горным лыжам, известный спортсмен, он в то время успешно работал у нас на Боровском кургане старшим тренером детской спортивной школы. Мы были с ним хорошо знакомы. Проводили вместе много времени как на лыжах, так и после лыж.
 Оказывается, он приехал сюда на месяц в качестве преподавателя школы инструкторов по горным лыжам, которую организовал известный популяризатор этого вида отдыха, Людвиг Ремизов.
 Узнав, что у меня проблемы с размещением, он взялся устроить меня в их школу инструкторов, но с тем условием, что я буду обучаться в ней в течение месяца и войду в его группу.
 Это было для меня несколько неожиданно! Я привык в горах к свободному образу жизни, а тут – режим, подъем, каждый день занятия не только на горе, но и в аудитории, экзамены, отметки…! Но деваться было некуда и я малодушно согласился! Может быть, тут сыграло роль то, что я приехал опять раньше всех и со мной рядом не было моих друзей, которые меня отговорили бы от этой авантюры. Так или иначе, Слава, пользуясь своим авторитетом, уговорил Ремизова включить меня в число учащихся, и я, получив койкоместо на раскладушке в комнате с тремя веселыми осетинами, бесплатное трехразовое питание в ресторане гостиницы «Чегет» и бесплатный пропуск на подъемник, включился в месячный цикл обучения искусству демонстрации горнолыжной техники по методике Людвига Павловича Ремезова.
 Я как будто попал в пионерский лагерь с учебным уклоном.
 Режим дня: подъем, зарядка, завтрак, занятия на горе, обед, занятия в аудитории с лекциями по медицине, по лавинам, по географии и еще, бог знает, по чему! После каждой темы – экзамен с отметкой, бесконечные экзамены по демонстрации техники различных поворотов на горе…
 В этой школе было человек сорок учащихся из разных горных регионов СССР, в основном, молодые инструкторы из горнолыжных турбаз, и человек 8 «преподавателей» из Москвы, которых отбирал, видимо, сам Ремизов по критерию личной дружбы. Поэтому многие преподаватели катались на лыжах хуже учащихся. Здесь мне повезло. И наш преподаватель, Старцев хорошо катался – у него было чему поучиться, и в группе подобрались ребята приблизительно моего уровня квалификации.
 Человек ко всему привыкает! Я постепенно освоился, и в нашу комнату, как и прежде, повалили мои местные и приезжие друзья и наши с ними вечера ничем не отличались от предыдущих лет. Может быть, только выпивать мне приходилось поменьше, из-за ранних утренних подъемов и последующей довольно тяжелой и длительной «работы» на горе.
 В тот год, одновременно с нашим обучением, в Приэльбрусье проходили съемки художественного фильма про горнолыжников, «Миг удачи». Как выяснилось позже – фильм получился неважный. Но сами съемки были для нас, как и для всех местных и отдыхающих в гостинице «Чегет» большим событием! Нас все время приглашали принять участие в каких-то массовках, а кое-кого даже продублировать катание на лыжах абсолютно далеких от нашего вида спорта актеров. В составе съемочной группы был и Юрий Визбор, который играл роль опытного и мудрого тренера будущего победителя соревнований (артист Щербаков).
 Кроме катания на лыжах, в свободное от съемок время, Визбор выступал несколько раз с концертами своих песен на турбазах. В один из вечеров хорошо знакомый с Визбором Ремезов пригласил его к нам в гости. Прием известного барда происходил в одном из больших номеров гостиницы Чегет, куда были приглашены, кроме преподавательского состава, только те из учащихся, кто мог исполнять песни под гитару. Был приглашен и я. Видимо, по протекции Старцева, который не раз присутствовал на пьянках нашей горнолыжной компании в Жуковском, где слышал, как я исполнял свои песни.
 Визбор появился с какой-то странной девицей, почему-то отказался наотрез от специально приготовленного к его приходу грога и заявил, что никакого его концерта не будет, а будет просто дружеский вечер, где все по очереди будут петь, кто что умеет (лучше свое!), в том числе и он, когда до него дойдет очередь.
 Тут началось такое грустное и нудное исполнение самодеятельных песен, что мне стало тошно! Когда очередь дошла до меня, я петь отказался и сказал Визбору, что сам я песен не сочиняю, а исполняю исключительно его произведения, поэтому для всех будет гораздо интереснее, чтобы их пел сам автор, который на наше счастье здесь присутствует. То ли Визбор устал от прослушивания нашей самодеятельности, то ли его убедили мои слова, но он после этого взял гитару и пел нам часа полтора.
 Наутро, случайно встретившись с Визбором на горе, мы поздоровались, о чем-то поговорили и даже некоторое время вместе катались. Кстати, катался он довольно уверенно и ему, для исполнения роли тренера, наверное, даже и дублер не требовался.
 Теперь я перехожу к тому случаю, о котором хотел рассказать!
 Последнюю неделю учебы в школе инструкторов мы жили на турбазе «Эльбрус», куда нас перевели то ли из-за огромного наплыва отдыхающих в гостиницу «Чегет», то ли по каким-то другим причинам. Но нам выделили автобус, и на учебный процесс это никак не повлияло.
 И вот сидим мы как-то вечером на упомянутой турбазе за дружеским столом, и тут перед нами появляются две какие-то ненормальные девицы неопределенного возраста, что-то от 20 до 40, с вопросом: «где нам найти Кантора?»
 Оказывается, они, проживая в гостинице «Чегет», вдруг решили провести у себя в баре вечер встречи с Юрием Визбором. Развесили объявления, собрали с народа деньги, заказали столы, только забыли предупредить об этом самого Визбора! Видимо они хотели устроить ему сюрприз! А когда они все-таки решили его пригласить – он куда-то пропал!
 Назревал скандал. И тут кто-то им посоветовал, чтобы они вместо Визбора пригласили Кантора – он, мол, еще лучше вам споет! Не долго думая, они понеслись к нам в поселок Эльбрус, чтобы найти меня и уговорить произвести указанную замену.
 Сначала я наотрез отказался, но ребята стали меня так уговаривать, имея в виду, что мы при этом проведем там, на халяву, прекрасный вечер с бесплатной выпивкой и закуской, что я все-таки сломался, и мы поехали.
 Зал был полон, все столы, кроме нашего, были заняты, но, так как мы немного опоздали, то принятый к нашему приходу алкоголь, видимо, сделал публику более покладистой, и когда объявили, что вместо Визбора выступать будет Кантор, то никто, особенно, и не возражал. Раздались даже несколько хлопков.
 В соответствии с договоренностью, я сначала спел несколько известных песен Визбора. К моему удивлению всем понравилось. Многие подпевали. Вдохновившись этим обстоятельством и немного выпив, для куража, я исполнил весь мой репертуар 1963 года, временами даже используя необходимую ненормативную лексику. Публика была в восторге. Мне долго хлопали. Потом начались танцы. В общем, вечер удался!
 Этот случай вошел в историю наших поездок в Приэльбрусье под названием: «Как Кантор заменил Визбора», и мои многочисленные друзья по Чегету до сих пор его вспоминают.

 8. Но все кончается, кончается, кончается!...

 В принципе, если бы не травмированная нога, то этот мой приезд в горы ничем от предыдущих приездов и не отличался. Был получен полный стандартный комплекс удовольствий. Я накатался на лыжах так, что они мне даже несколько надоели (но я знал, что это ненадолго!), провел прекрасное время с местными и приезжими друзьями. Мы, как всегда, отметили здесь мой день рождения. Он у меня, в последние годы, почти всегда совпадает с поездками в горы, а для местной публики превратился уже в традиционный праздник, что-то вроде 1 мая.
 
 Наиболее широко мы его праздновали в прошлом году. После катания на склонах Эльбруса, в специально выделенном для этой цели доме, в поселке Эльбрус, собрался почти весь состав упомянутой выше школы инструкторов, мои многочисленные приятели-горнолыжники из Жуковского, оказавшиеся здесь в это время, и, конечно же, все мои местные друзья.
 При этом, один из старейших инструкторов Терскола – Юра Ширяев (этакий комсомольский активист – а-ля Масляков), взяв на себя роль тамады, предложил всем гостям по кругу выступить и рассказать про меня какую-нибудь историю, после чего я, естественно, с каждым должен был выпить. Это было для меня нелегкое испытание, но горы любят сильных!
 
 Уезжали мы с Зайцем в разное время и в разные места, начиненные, как всегда, различными поручениями от наших балкарских друзей. Причем, если у Зайца эти поручения были связаны с устройством чьих-то детей в Мурманскую мореходку, то у меня, в основном, с доставанием автозапчастей (тогда это был жуткий дефицит!) и передачей приветов и приглашений в гости девушкам от Хасана и других джигитов.
 Конечно, уезжать и расставаться грустно! Но мы в то время были абсолютно уверены, что все обязательно повторится на следующий год, и через год, и будет повторяться всегда!
 
 ________________________