– Алло, Лидочка?
– Лиды нету дома, а кто её спрашивает? – сухо проскрипел в ответ усталый старушечий голос. Её мать, как обычно, сделала вид, что меня не узнала. Будто я виновен во всех бедах её дочери.
– Вы разве не узнали меня, Таисия Львовна? Как ваше здоровье?
– Ах, это вы, Боренька... – наигранное удивление. – А конфетки ваши мы на Новый год скушали, спасибо, вкусные там у вас в Москве конфетки– то…
Не уверен, стоит ли мне вообще сюда звонить. Зачем я это делаю?
Больше десяти лет назад у меня с Лидой был роман. Странный роман, если не сказать, вялотекущий в своей нелепости. А началось всё с одного вечернего звонка из моей провинциальной юности. Звонила однокурсница и просила принять на ночлег её подругу, которая уже в поезде и завтра в Москве ей негде будет переночевать. Зовут её Лида, она аспирантка и едет на консультацию к своему научному руководителю. Ну, какие проблемы.
В семь утра раздается звонок домофона. Я, привыкший ложиться в четвертом часу, хватаю спросонья телефонную трубку, потом мобильник, наконец, туго соображая, тащусь в холл и нажимаю кнопку. «Алло, Борис, это Лида». Накинув халат, открываю дверь. Она, не снимая пальто, начинает молча доставать из сумки банки с вареньями и соленьями. Не удосужившись даже рассмотреть её и не скрывая зевков, помогаю снять пальтишко и веду в гостиную, где показываю комплект белья на угловом диване.
– Здесь можете отдохнуть с дороги. Вы извините, но я спал всего-то часа три… Чай-кофе сообразите сами на кухне?
Она стала что-то говорить, передавать приветы, рассказывать, как привыкла хорошо высыпаться в поездах и куда ей сегодня надо поспеть.
– Лида, если захотите выйти, дверь просто захлопните, приходите в любое время, я сегодня целый день дома. Вы извините, но я умираю от недосыпа… – и ушел в спальню.
Через десять минут снова звонок домофона.
– Простите, Борис, но я забыла в большой серой сумке косметичку.
Снова надеваю халат, иду открывать дверь.
– Лида, вот вам ключи: этот от квартиры, этот от тамбура, а тот от подъезда. Вы ведь не станете меня больше будить, правда?
Она потупилась на мои босые ноги и, глуповато подхихикивая, промямлила «извините». Когда закрыл за ней дверь, от раздражения хотелось разбить домофон. Гости из провинции хуже стихийного бедствия, – вспомнил я московскую народную пословицу. Сон пропал, день разбит. К обеду буду сонной мухой, намеченные дела коту под хвост. Я включил телевизор и тупо уставился на излучающих приторный энтузиазм утренних ведущих. Ну всё, в последний раз я такой добрый…
Вечером явилась Лидочка, с кучей покупок, которые долго рассовывала по сумкам. Теперь я её разглядел. Худенькая, но не эфемерная, скорее жилистая, грудка маленькая, неширокие бедра – в целом балетная фигурка, девочка-переросток. Миловидное правильное личико, искусственно-каштановые волосы до плеч, ногти без маникюра, угловатая походка. С пухлых губ в перламутровой помаде не сходила смущённая улыбка. В глазах теплилась надежда.
Хоть я ни о чём не расспрашивал, она посчитала, что, находясь впервые в чужом доме, за ужином нужно непременно поведать свою биографию. Лидочка окончила пединститут и работала методистом в детсадике. Параллельно училась в заочной аспирантуре и поэтому регулярно ездила в Москву. При такой занятости, правда, замуж сходить в свои «за тридцать» успела, но фиктивно – чтобы помочь своему дружку-гею получить двухкомнатную квартиру. Вообще же Лидочка любит помогать людям: младшему брату, когда тот учился, родителям-пенсионерам, подружкам с курсовыми. Добрая душа, и я всему верю, но слушать об этом от неё самой в течение полутора часов тоскливо. Затронув матримониальную тему, она смущенно хихикала. Близилась защита, и пора подумать о семье. О дочке мечтает. Очень правильная девушка, хоть и несколько запоздалая.
А я к тому времени уже дважды был разведён. В родном городе рос ребёнок, которого я видел два раза в год и которому регулярно посылал алименты и подарки. Ни малейшего желания продолжать плодиться у меня к тому времени не было. К тому же размеренный холостяцкий образ жизни и комфортабельный быт располагали разве что к приходящим женам, желательно по выходным.
Выпили мы привезенной рябиновой настойки, по-домашнему вкусной, целую бутылку с газетной затычкой. Лидочка зарумянилась, движения стали по-женски плавными, глазки кокетливо озорничали, ямочки на подбородке заиграли. Её стоячая грудка в моем халате после душа всё больше привлекала внимание. Губки не раскрывались, а распускались. И я потянулся…
Ночь была бурной и долгой. Девушка оказалась неумелой, но уже сексуально разбуженной. Фригидности, которой я поначалу опасался, не было и в помине. Очень удивило, правда, что она стянула с меня резинку. Впрочем, я всегда недолюбливал «резинотехнические изделия», пусть и самые разимпортные. Заметил, что после каждого акта она поднимала ноги, упираясь ими в стену, и задумчиво курила.
Тогда пришлось тактично разъяснить девушке за кофе, что повторно становиться отцом в мои планы категорически не входит, как, впрочем, и жениться ещё раз. Она ответила, что тоже замуж не хочет, и вообще считает брак нелепостью.
В течение полугода у нас случились ещё несколько подобных ночей, в каждый из её приездов. И с каждым разом она была для меня все менее интересна. Говорить с провинциалкой, зацикленной на своей научной карьере, было невообразимо скучно, да и постель постепенно приелась. Про себя я называл её «педагогиней». К тому же параллельно у меня в то время развивался другой роман, пусть даже новелла – сейчас и не вспомню. В быту Лидочка раздражала неимоверно: казалось бы, женщина, а приготовить что-нибудь или даже посуду помыть сама никогда не догадывалась. Так, кофе со студенческими бутербродиками.
Некоторое время после своей кандидатской Лидочка ещё появлялась в Москве, документы кое-какие оформляла. Но останавливалась не у меня, а у какой-то подруги. Звонила, докладывалась, моими делами интересовалась. Встреч оба вежливо не назначали. Так и перевернули страницу.
И почти забыл я о Лидочке. Немало с тех пор перебывало женщин в моей холостяцкой квартире. Но вот спустя десять лет оказался в родном городе и повстречал случайно однокурсницу, ту самую, которая «подбросила» мне «педагогиню».
– Как, ты ничего не знаешь?! Родила Лидочка… Одна, без мужа… Но горе-то какое! У её девочки в два с половиной годика аутизм обнаружили. Вот и мучается с тех пор.
– А сколько лет ребенку?
– Лет девять, если память не изменяет. Ой, а девочка такая красавица! Куколка просто. Жалко-то как Лидочку…
Дёрнулся я, дальше не слышал… Считать стал годы и месяцы, мысли путались. На прощанье взял телефон Лидочки. Неужели это мой ребёнок? Не может быть. Когда успокоился, позвонил.
– Алло, Лида?
– Привет, Борь.
– Вот так, через десять лет, узнала с шести нот?
– Тебя нельзя не узнать. Как поживаешь?
– Я тут недалеко от тебя, повидаться не хочешь?
– Сейчас маму спрошу, если отпустит…
Я пригласил её вечером в ресторан. Она появилась в сумерках, узнал издалека по нелепой походке. Почти не изменилась, девочка–переросток, только морщины вокруг глаз выдавали возраст. Та же смущённая улыбка, хоть и без былого кокетства, те же отрывистые фразы.
– Слышал о твоем ребёнке, и что он болен, – рубанул я после обязательной программы приветствий и комплиментов.
– А, так ты уже знаешь…
Она глотнула вина из бокала, закурила и уверенно сказала, глядя мимо меня:
– Это не твоя дочь, не беспокойся.
Потом она спокойно, с усталым равнодушием, рассказала, что после меня был у неё мужчина, постарше. И что он знает о дочери, но не ведает о болезни. Живет в другом городе, материально не помогает.
– Ну, так что случилось-то с девочкой?
– Когда я была беременна, умер папа, я страшно переживала… Думали, выкидыш будет. Короче, стресс не прошёл даром. На сохранении лежала, роды были тяжелыми, с осложнениями. Как вспомню…
Она снова закурила.
До двух с половиной лет девочка развивалась нормально, все налюбоваться не могли. А потом обнаружили задержки развития.
– …Нет, не думай, внешне она нормальный ребенок, ну, с координацией разве что проблемы.
– Есть сама может?
– Ну, ложку, конечно, держим… И в туалет водим.
Дальше Лидочка рассказывала как-то безучастно, будто повторяя в сотый раз симптомы перед очередным врачом. Девочка любит забираться в шкаф и подолгу там сидеть, абсолютно не контактна; чтобы не била посуду, все шкафчики на кухне заклеены скотчем; раз в неделю на дом ходит учительница, уже читаем по слогам и выучили почти все буквы и цифры… Живут они с мамой-пенсионеркой, которая вымоталась окончательно, в однокомнатной квартире. Пособие государство платит смешное. Чтобы сидеть постоянно с ребёнком, Лидочка работает в институте всего на полставки. Помогает брат из-за границы. Скоро подойдет очередь на квартиру, очень надеются. По врачам устали ходить, никто в нашей стране этой проблемой всерьез не занимается, Лидочка сама перечитала всю возможную литературу, и сама учит ребенка. Надоело все. Ни в театре, ни в кино, ни даже в кафе не была много лет. Очень рада, что вытащил её хоть куда-то.
– О, какой капучино, какой аромат! Тысячу лет не пила такого кофе, – Лидочка откинулась на спинку кресла и обвела прощальным взглядом полупустой зал, потом неожиданно добавила деловым тоном: – так что не твой это ребёнок, расслабься.
На этом распрощались. К себе она не приглашала, это я принял с пониманием. Через пару дней, гуляя с сыном – был мой родительский день – я позвонил, позвал в кино. Она приехала. После кино мы зашли в универмаг, и я подарил ей итальянскую кофеварку и большую мягкую собаку с высунутым языком – для ребёнка. Она обнимала коробку и собаку, лицо её сияло. Потом чмокнула моего сына и сказала:
– Папа у тебя добрый, слушайся его.
Я подбросил её на такси домой, и больше мы не виделись.
И вот я снова в знакомом до слёз городе, сына приехал повидать. Лениво звоню все той же однокурснице, та мне сплетни об однокашниках щебечет. Я терплю, чтобы не задать сразу интересующий меня вопрос, наконец решаюсь:
– А как там Лидочка?
– Ой, а ты ж ничего не знаешь! Несчастье у неё всё ж на роду написано. Так вот, она гуляла со своей девочкой вдоль улицы, отвлеклась на минуту, отвернулась, а ребёнок побежал на дорогу, и того…машина сбила… Умерла уже в реанимации, представляешь? Ой, а может всё и к лучшему? Натерпелась бедная Лидочка...
Как током ударило. Ну наврала же, наврала Лида! Мой это ребенок. Был. Решила, что мне очень хотелось верить, что не мой... То есть, что… был не мой... Надо всё же дозвониться, надо встретиться… А что я ей скажу?