Кают-компания весёлого корабля: он раскачивается. Когда-то это было роскошное судно. Теперь всё как-то поблёкло. На всём отпечаток старины, ветхости, патины. Красное дерево, но... какое-то вытертое. Серебряные канделябры давно не чищены. На диване Ройт, джентльмен средних лет, полирует ногти, насвистывая. Входит Конрад Михельсон, в военной форме. Много блеска, но этот блеск как-то не впечатляет. Потёртый он, господа, какой-то.
Р о й т. О! Кого я вижу! Какими судьбами!
М и х е л ь с о н. Да вот... Получил новое назначение — и сразу к тебе. Дай, думаю, зайду, проведаю старинного друга... Чудом добрался — акулы за бортом так и сигают.
Р о й т. Увернулся?
М и х е л ь с о н. Бог милостив. Поживём ещё немного...
Р о й т. А зачем?
М и х е л ь с о н (теряясь). Ну, я не знаю. Жизнь. Процесс необратимый.
Р о й т. Вот именно!.. Ну, молодец, садись, рассказывай... Сколько лет не виделись!
М и х е л ь с о н. Да что лет! Жизнь, по сути, произошла...
Р о й т. Да-а, брат... Значит от акул, того — избежал.
М и х е л ь с о н. В один секунд. Она зубами — клац. А я кортиком (достаёт кортик и машет сверху вниз) — бац!
Р о й т. И не попал?!
М и х е л ь с о н. И не попал.
Р о й т. Да-а, брат. Жизнь прожить — это не поле перейти.
М и х е л ь с о н (оживляясь). Как, как ты сказал?! Погоди! Сейчас запишу! (Достаёт записную книжку с золотым обрезом.) За-пи-сы-ва-ю! Жизнь... прожить... Как дальше-то?!
Р о й т. Забыл!
М и х е л ь с о н. Забыл? Очень жаль! Но если вспомнишь — сразу мне, ладно?! По старой дружбе. Люблю, знаешь ли, афоризмом себя побаловать. Хобби.
Р о й т. Будь спок... Да, располагайся... Устал, поди, с дороги-то?
М и х е л ь с о н. Устал — не устал... Жизнь, так сказать, прожита.
Р о й т (подходя к нему, обнимая). Как я рад тебя видеть, чертяка! В детстве как дружили! А потом — жизнь развела... (Пауза.) Слушай, я вот решил тебя орденом наградить! Возьмёшь? (Достаёт из кармана орден.)
М и х е л ь с о н. А удобно?
Р о й т. Слушай, кончай ты эти штучки! Удобно — не удобно! Каждый, явившийся в этот мир, — достоин награды! Понимаешь? А мы тут мнёмся, комплексуем, сомневаемся. Долой беса сомнения!
М и х е л ь с о н (застенчиво). Долой!
Р о й т (надевая орден на Михельсона). Носи на здоровье! Второй степени!
М и х е л ь с о н (отдавая честь). Рад служить!..
Р о й т (махнув рукой). Ну, ладно, ладно... Жить! Просто жить! Вот за это и награда!
М и х е л ь с о н (разводя руками). Нет слов! Первая в моей жизни!
Р о й т. Держись моего курса, не прогадаешь!
В эту секунду на мгновение гаснет свет, падают на пол предметы. Звук разбившейся посуды.
М и х е л ь с о н (поднимая упавшую фуражку). Однако, у вас тут и качка! А вроде море было спокойное...
Р о й т (шёпотом, оглядываясь по сторонам). В том-то и дело. На море — штиль, а у нас — буря!
М и х е л ь с о н (озадаченно). Как это?
Р о й т. Такие у нас, понимаешь, теперь порядки.
М и х е л ь с о н. Не понимаю. Ну, ладно. А где кэп?
Р о й т (понижая голос). Т-сс! В этом-то всё и дело! Капитан не в себе!
М и х е л ь с о н (с волнением). Где?
Р о й т. Понимаешь... Гм-гм... (Понижая голос.) По-моему, мы идем совсем не туда! Ночью я проверял секстанты! Они испорчены!
М и х е л ь с о н (присвистнув). Положеньице! Надо что-то делать! Безотлагательно!
Р о й т. Вот именно! (Продолжая обычным голосом.) В общем, всё у нас идёт по плану. (Понижая голос.) Которого никто не знает! Это и есть судьба!
М и х е л ь с о н. Надо что-то...
Р о й т. Не надо. Всё уже произошло... Акулы не донимали?
М и х е л ь с о н. Да я пытался...
Р о й т (обнимая Михельсона). Ладно, ладно! Молодцом!
М и х е л ь с о н. Уж извини, если что не так... Но...
Вбегает Вахтенный. В тельняшке. На голове — рыцарский полушлем.
В а х т е н н ы й. Ваше благородие! Опять туман! Ни бельмеса не видно!
Р о й т. Ну!
В а х т е н н ы й. Только я хотел в сторону пролива Лаперуза, согласно штурманскому предписанию, а тут на тебе — туман. Ни мачты не видно.
Р о й т. Обидно!
В а х т е н н ы й. Вот и я. О том же гутарю.
Р о й т. Ну?!
В а х т е н н ы й. Компасы, как оглашенные, против часовой стрелки.
Р о й т. Ну?!
В а х т е н н ы й. Я к Капитану.
Р о й т. Ну?!
В а х т е н н ы й. А он говорит — лево руля. Представляете, сир?!
Р о й т. Передай Капитану, что я категорически против!
В а х т е н н ы й. Передам. Только он дюже пьян. Я, говорит, в депрессии уже третий день. И — коньяку. Фляжками. Успевай только подноси. Всю палубу, я прошу прощения, заблевал.
Р о й т (к Михельсону). Ну, как тебе это понравится?
М и х е л ь с о н (разводит руками). Ничего не понимаю!
Р о й т. Ладно! Иди, служивый! Вот тебе пятак на водку! (Смачно шлепает пятак в ладонь Вахтенного.) И — слышишь: только — право руля! Иначе беды не миновать! Рифы!
Вахтенный уходит.
Р о й т (трёт рукою лоб). Давление что ли подскочило? А давай-ка по рюмочке бренди, а?
М и х е л ь с о н. Я вообще-то не пью...
Р о й т. Да я тоже! Но вот ввиду рифов! Вдруг не проскочим!
М и х е л ь с о н. Да как же так! Надо меры принять! Ме-ры! И как можно скорее!
Р о й т. Ха! (Приобнимает Михельсона.) Вот я тоже так когда-то думал! А теперь вижу — ни хрена Судьбу не переиграешь! Чему быть — того не миновать!
М и х е л ь с о н. Но ведь надо, по крайней мере, следовать избранному курсу!
Р о й т. Согласен! Надо! Но как?! Компасы — сюда. Секстанты — туда. Капитан... (понижая голос) совсем в другую сторону. Ну, не согласен я с ним!
М и х е л ь с о н. А как же наука? Основы навигации и всё такое...
Р о й т. В теории — всё понятно. Я сам — первый теоретик. А как до дела доходит. Ну все у нас моряки! Все знают как, куда и зачем! А как только увидят, скажем, девятый вал... Вот скажи мне, Конрад, ты когда-нибудь любил?!
М и х е л ь с о н. Я?
Р о й т. Ну, этих, женщин. Баб то есть.
М и х е л ь с о н. Была одна загадочная история.
Р о й т. И у меня. В теории я себе как это представлял: цветы, клятвы при луне, брызги шампанского и полное взаимопонимание. А вышло что...
М и х е л ь с о н. Ты прав! Совсем по-другому...
Р о й т. Так что, по маленькой?
М и х е л ь с о н. Но как же рифы?
Р о й т. Проскочим! Не впервой... Хотя, вот, развода не миновать...
М и х е л ь с о н. Не хотелось бы...
Р о й т. И мне! Я ей говорю: всё, давай, разойдёмся по-хорошему. А она мне: кровопивец, мол, и меня совсем не понимаешь. Я, говорю, в море ухожу. Всё, говорю, бери. Особняк, хрусталь, собак, чугунную ограду, пенсию. Любовниц, говорю, даже своих отдаю.
М и х е л ь с о н. Это зачем?
Р о й т. Ну, это я так — в пылу баталии. Сболтнул по глупости. А она взвилась: ага, говорит, я была права! А в чём права, дура?! Нет на земле правых и виноватых.
М и х е л ь с о н. На море — то же самое.
Р о й т. Не скажи. Тут у нас своя жизнь. (Наливает бренди в рюмки, подаёт Михельсону.) Ну, Конрад, твоё здоровье. Главное — нам эти рифы проскочить.
М и х е л ь с о н (делая глоток). Может, всё же компасы починить?
Р о й т. Дурашка! Кому это надо! Ни-ко-му! Понимаешь?
М и х е л ь с о н. Нет! Я служил на Северном флоте. (Достаёт из кармана бумагу.) Вот послужной список — тринадцать лет безупречной службы.
Р о й т. Покажи! (Берет бумагу, слегка читает, потом рвёт на мелкие части.) Туфта! (Поднимает рюмку, пьёт.) Твоё здоровье!
М и х е л ь с о н (бросаясь к Ройту чуть ли не с кулаками). Ты что?! С ума сошёл?!
Р о й т. Забудь о прошлом. Сегодня у тебя начало новой жизни. Прежние законы не действуют.
М и х е л ь с о н (расстроенно). Сумасшедший! Все вы тут сумасшедшие! (Собирая клочки.) Какая бумага была! С гербовыми печатями!
Р о й т. Не расстраивайся! Всё обойдётся!
М и х е л ь с о н. Нелепость какая-то! Гиль и дичь!
Р о й т. О, отличная мысль! Дичь, говоришь? (Подходит к телефону.) Алло! Камбуз? Это Ройт! Остались ли у нас рябчики? Нет?! А перепела? Тоже нет?! А вальдшнепы? Тоже?! Только орлы и ястребы? Нет, пожалуй, не надо. Ага, курица есть?! Вот нам его, курёнка, пожалуй, и зажарь, да. Обойдёмся без разносолов. Ждём. (К Михельсону.) Ну, вот. Слава Богу — дичь сама плывёт к нам в руки.
М и х е л ь с о н. Дичь? Плывёт?.. Слушай, ты зачем аттестат мой уничтожил, а? Что за скверная выходка? Если бы ты не был моим другом, то я бы тебя, голубчика, на дуэль притянул...
Р о й т (обиженно). Дуэль? Ах вот ты как! (Ставит рюмку.) Не буду больше за тебя пить! Хотел ещё тост поднять, а теперь...
М и х е л ь с о н (с изумлением). Смотрите-ка! Он ещё и обижается! Сам нашкодил, а я при этом виноват! Хорошенькое дельце!
Р о й т. Но-но-но! Без году неделя на корабле, а уж — того — голос возвышаешь!..
М и х е л ь с о н. Ну, извини! Но зачем же ты бумаги порвал, объясни?!
Р о й т. О, если бы мы могли понять мотивы наших поступков... Хоть на йоту... Нас влечёт вихрь, водоворот... Все пытались. Умы — будь здоров. Толстой, Шекспир, Шопенгауэр — не нам чета. Мимо! Всё — мимо цели!.. Ну, что ты ко мне пристал — зачем?! Спроси у Капитана. Он тебе всё растолкует.
М и х е л ь с о н. Позволь! Ты же говорил, что он пьян.
Р о й т. Вот потому и растолкует.
Ройт, ударяя в гонг, уходит.
М и х е л ь с о н (оставшись один). Честное слово! Не виделись столько лет — и — на тебе! Что здесь происходит?! Боже мой! Как я был рад встретить старого товарища! Когда я узнал о своём назначении... Я подумал: как славно, что на новом месте меня встретит друг! Но как он переменился. В нём всегда была такая ласковость, отзывчивость. И — вот! Здрасьте — пожалуйста! Мы почти враги! Не понимаю! Это выше моего разумения! Может быть, это Промысел Божий?! И я просто не могу соответствовать Замыслу? Бог весть!
Михельсон подходит к барометру, внимательно его осматривает. Стучит ногтем по стеклу. Задумчиво подходит к бару, ставит за стекло початую бутыль.
Входит Капитан, удивительно схожий с Вахтенным. Собственно, его играет один и тот же актёр.
К а п и т а н. Рад приветствовать на борту вверенного мне... Ну, и так далее.
М и х е л ь с о н. Честь имею! (Отдает честь.) Михельсон, Конрад Карлович. Позвольте... вот послужной список... (Осматривает внутренний карман кителя.) Ах, да... простите... испарился в некотором роде.
К а п и т а н (пристально глядя на Михельсона). Понимаю! Не трудитесь! (Вперившись взглядом в орден.) А вот орденок у вас очень даже соответствует. Замечательная в некотором роде вещь. (Берёт орден в руки, рассматривает.) Да! Сделано с умом! Это, стало быть, посильнее послужного списка!
М и х е л ь с о н (простодушно). Возьмите! В свете последних событий со всей искренностью передаю его вам.
К а п и т а н. Мне? Премного вам благодарен!
Михельсон снимает ленту с орденом и перевешивает на шею Капитана.
К а п и т а н. Ух ты! Как влитой! Как будто я с ним никогда не расставался!
М и х е л ь с о н (как бы про себя, в зал). Ну, слава Богу! Осчастливил человека!
К а п и т а н (словно услышав). А что такое счастье? Краткий миг! Ей-Богу! Лепестки розы разминать в тонких пальцах — счастье! Открыть Америку — обалденное счастье! И вот — орден. (Почти рыдая.) Столько претерпел по службе! Гоним бурями судьбы! Ах, сколько пережил! Словно глупая щепка в играх Мирозданья!
М и х е л ь с о н (искренно). А знаете, я рад, что вы не пьяны!
К а п и т а н. В каком смысле?
М и х е л ь с о н. Прошу простить. Мысли вслух. Не мои.
К а п и т а н. Не ваши?
М и х е л ь с о н. Абсолютно!.. Я вот барометр осмотрел — ожидается полный штиль. Однако, судно ощутимо кренится!
К а п и т а н. А?! Вы заметили?! Заваливается и заваливаться будет! Всё в этом мире так нестабильно! Нам хочется штиля и гармонии. Прибор указует. Нет! На тебе! Качка и шторм! Испытания и... ещё раз они! Рифы в конце концов!
М и х е л ь с о н (хватаясь за голову). Рифы! Мели! Качка! Ордена! Голова идёт кругом...
К а п и т а н. Ничего, молодой человек! Держитесь моей стороны и не пропадёте! Главное — лево руля! И... (Понижая голос.) Вы знакомы с неким... Ройтом?!
М и х е л ь с о н. С самого детства...
К а п и т а н (подозрительно). Да?.. Жаль!.. Ни в коем случае... Впрочем, я вам не судья! Будьте благонадёжны!
Капитан подходит к барометру, срывает его со стены и с криком: «Буря! Буря идёт» — убегает.
М и х е л ь с о н. Боже мой! Или я сплю? Куда я попал? Они все сошли с ума! Или — я? (Ощупывает себя.) Голова — на месте! Плечи, руки, ноги... Нет, нет, это безусловно я! (Подходит к зеркалу.) А что это такое — «я»? Кто там так пристально глядит на меня из этого зеркала?! Эй! Дай мне ответ! Зачем ты появился за этой амальгамой? А, я знаю! Тебя послал Создатель, чтобы ты объяснил мне меня, копируя. Вот я поднимаю руку. (Поднимает.) И ты — вслед за мной! Вот другую! (Поднимает.) Ага! Вот ты чуть-чуть запоздал, на доли секунды! А я видел, видел! Я заметил это странное запоздание! Микроно-секунды! Значит, ты и вправду мой двойник?! Ага! (Торжествующе.) Вот у тебя щетина на лице! Легкая такая, едва заметная щетинка! Ну, извини! С дороги, не успел ещё побриться. То, понимаешь, акулы, то эти странные господа! Нет, посуди сам: Ройт, кого я не видел сто лет, мой старинный товарищ, вдруг изорвал мой аттестат! Надо было его призвать к ответу! А я — растерялся! Понимаешь, да? Я, конечно, человек бывалый. Но. Я — мягкий человек. То есть мудрый, понимаешь? Сильный, наглый — он глуп, но он торжествует. Я же всегда ищу компромисса... О! Если бы ты знал. Как я ненавижу эти компромиссы! Как я страдаю! Впрочем, ты знаешь обо мне всё! Ты ежесекундно следишь и следуешь за мной! Сначала я боялся тебя! Я ощущал тебя соглядатаем! А потом я увидел в тебе лучшего товарища! О! Ты никогда не станешь рвать моего аттестата! Если, конечно, я сам не решусь на это! Да что в конце концов аттестат — так, ничтожная бумага! Через тыщу лет и более того о ней никто и не вспомнит! А землю, наверное, будут населять вовсе не люди, а людеангелы. А мы всего лишь репетиция, игра природы. Проба пера.
Возвращается Капитан с барометром. Но он уже другого цвета. Тот был синий. А этот — жёлтый. Вешает его на прежнее место.
К а п и т а н. Вот по ошибке утащил! Исправляю! Заметьте, очень приличного жёлтого цвета! Одно загляденье!
М и х е л ь с о н. Перекрасили?
К а п и т а н. В некотором роде. А что — заметно?
М и х е л ь с о н. Очень!
К а п и т а н. А я в жисть бы не догадался! Однако, вы оч-чень наблюдательны...
М и х е л ь с о н. Что всё это значит?
К а п и т а н. Михельсон, не будьте ребёнком! Интриги!
М и х е л ь с о н. Да ведь мы сами их создаём! Вот этими самыми руками!.. Вот, скажем, вы — вдруг унесли барометр — синий, а приносите — жёлтый. Как это прикажите понимать?!
К а п и т а н (смутившись). Обстоятельства... Сударь мой... Вы ещё молодой человек... В вас ещё энергия жизни через край... А я... Вынужден отправляться в плаванье с нелепой командой... Этот ужасный Ройт... (Громко шепчет на ухо.) У-жа-са-ющий!
М и х е л ь с о н. Слушайте, Кэп! Я человек прямой! Что у вас тут, чёрт возьми, происходит?
К а п и т а н. Хотел бы и я понять... (Наклоняется, шепчет на ухо.) Это всё из-за Кэтрин!
М и х е л ь с о н. Не понимаю!
К а п и т а н (подозрительно). А вы разве с ней не знакомы?
М и х е л ь с о н. Женщина на корабле?
К а п и т а н. Вот именно!.. Как она сюда попала — никто не знает!
М и х е л ь с о н. Но есть же список пассажиров!
К а п и т а н. Не фи-гу-ри-ру-ет. В этом-то всё и дело. Появилась — в эдакой шляпке, да с фижмами, вся в рюшах, воланах... Духами пропахло всё машинное отделение, честное слово.
М и х е л ь с о н. И что же дальше?
К а п и т а н. А дальше — известно что. Ройт стал ухаживать и ревновать. Я — само собой тоже. И всё полетело в тартарары... Того и гляди, сядем на мель или поцелуемся с рифом.
М и х е л ь с о н. Но есть же средства! Уставы в конце концов!
К а п и т а н. Ни шиша не действуют! Эта женщина двинулась поверх барьеров! Попробуй — удержи! Вы, кстати, женаты?
М и х е л ь с о н. Была одна история!
К а п и т а н. История! У нас тут этих историй — мильон! И всё из-за этой Кэтрин!
М и х е л ь с о н (саркастически). Которая, как вы утверждаете, поверх барьеров?!
К а п и т а н. Боже мой! Я слышу в голосе иронию?! Я не ошибся?
М и х е л ь с о н. Отнюдь!
К а п и т а н (аплодируя). Браво! Однако, я вижу среди нас наконец-то появился настоящий мужчина! (Подходит к бару, наливает две рюмки, подносит Михельсону.) Прошу! Выпьем за вашу отвагу! Какая смелость! Таких джентльменов просто давно не рожала наша многострадальная земля!
М и х е л ь с о н. Право, что за патетика! Оставьте! (Ставит рюмку на столик.) По-моему, вы здесь все — извините за откровенность — несколько повредились головой. Простите, что так говорю.
К а п и т а н. Ах, говорите! (Пьёт.) Всё равно! (Пьёт.) Вы, просто не знакомы с Кэт! Поэтому! Вам можно нести полную околесицу! (Пьёт.) О, эти сладкие речи Кэт! Они ведут в никуда. Они говорят о многом, если не обо всём!
М и х е л ь с о н. Вы так интригуете, сударь, что, право, хочется познакомиться!
К а п и т а н. Хочется? Нет вопросов! Только помните, что я вас упреждал!
М и х е л ь с о н. Что ж! Дело за малым! Представьте меня!
К а п и т а н (понижая голос). Вот тут загвоздочка, извините! Она появляется только тогда, когда хочет этого сама! И никто, слышите, ни-кто часа ея явления не знает! Это-то и приводит в сильнейший трепет! Это ужасает и вместе с тем заставляет сердце биться сильнее! (Пауза.) А который час, господин хороший?!
М и х е л ь с о н. Четверть первого!
К а п и т а н. Пора! Моя вахта! И помните, дорогой Конрад, что на свете ещё много всякого такого, что и не снилось всем этим нашим мудрецам.
М и х е л ь с о н. Вашим?
К а п и т а н. Прошу прощения — долг зовёт. (Подходит к барометру, щёлкает по стеклу ногтём.) О, по-прежнему ожидается штиль! Но грядет буря! Буря! (Раскидывает руки в стороны, качает словно крыльями, преодолевая бурный поток, танцует под бурную музыку...)
М и х е л ь с о н (хлопая в ладоши). Браво! Мощно, но не страшно!
К а п и т а н (открывая двери). Да? Благодарю! (Входит Кэтрин.) А вот и она! (Крестится.) Помоги, Господи! (Исчезает.)
К э т р и н (достаёт неспешно из пачки сигарету). Попрошу огоньку!
М и х е л ь с о н (разводит руками). Нету!
К э т р и н (капризно). Так найдите! (Слегка презрительно.) Мужчина!
М и х е л ь с о н. Простите, не имею чести быть знакомым!
К э т р и н (слегка приспуская бретельки вечернего платья). Этого достаточно?! Меня зовут Кэтрин! Будем знакомы! (Протягивает руку в черной перчатке до локтя.)
М и х е л ь с о н (сухо). Будем. Михельсон.
К э т р и н (держа руку в ладони Михельсона). Отчего же не целуете?!
М и х е л ь с о н. Простите, мэдам, не составил привычки!.. (Торопливо.) И — потом! Я — сторонник эмансипации! Как ни странно и дико это прозвучит. Женщина, знаете, это женщина, а мужчина — это мужчина. И им не сойтись никогда!
К э т р и н (удивлённо). Да?
М и х е л ь с о н (хладнокровно). Именно так, сударыня.
К э т р и н. Значит, не сойтись?
М и х е л ь с о н. Увы, мэдам.
К э т р и н. Что ж, не буду спорить. По мелочам! Но вы, надеюсь, признаёте главенствующую роль женщины?
М и х е л ь с о н. Как вам будет угодно. Но на корабле, уж извините, действует свой устав.
К э т р и н. Какой же?
М и х е л ь с о н. Морской. И он существует с незапамятных времён.
К э т р и н (удивлённо). Какой вы! (Капризно.) Подайте мне яблоко!
М и х е л ь с о н (подходит к вазе с фруктами, подаёт Кэтрин). Выбирайте!
К э т р и н. На ваш вкус!
М и х е л ь с о н. У меня нет вкуса. Так что, разберитесь, прошу прощения, как-нибудь без меня!
К э т р и н. Ах, вот как! Дерзите! А вам это не идёт!
М и х е л ь с о н. Прошу прощения! Но я сам решу, что и как — если позволите!
К э т р и н (решительно). Не позволяю!
М и х е л ь с о н. Как вам будет угодно!
К э т р и н. Учтите, у вас могут быть неприятности! У меня достаточно влиятельных друзей! И — идей!
М и х е л ь с о н. Я исполняю свой долг. Это мой принцип. По-другому, хочет кто-либо этого или нет, не будет.
К э т р и н (вдруг меняя тон). А вы мне нравитесь, мистер грубиян!
М и х е л ь с о н. Не могу вас обрадовать встречным восторгом... (Пауза.) Простите, я должен разыскать своего товарища Ройта. Честь имею! (Пытается уйти, в дверях его застаёт реплика Кэтрин.)
К э т р и н. Не трудитесь! Он у меня в каюте. И до ужина не выйдет!
М и х е л ь с о н. Вот как?
К э т р и н. А вы как думали?
М и х е л ь с о н. Увы, но я подозреваю здесь интригу. В каюте его нет!
К э т р и н. Так-таки и нет?
М и х е л ь с о н. Нет и быть не может. Ройт дежурит в машинном отделении.
К э т р и н. Нет и не может быть?
М и х е л ь с о н. Именно. Всё это ваше интриганство, замечу, шито белыми нитками. Эти дамские штучки известны мне тысячу лет. Насмотрелся! И вы меня на шермачка не возьмёте... Мне надобно идти! Прощайте!
К э т р и н. Одну секунду! (Подходит к телефону и набирает номер.) Возьмите! (Передает трубку Михельсону.)
М и х е л ь с о н (неуверенно). Я? (Берёт трубку.) Алло!
Г о л о с Р о й т а. Алло! Кто это?
М и х е л ь с о н (растерянно). Это я, Михельсон.
Р о й т (тоже растерянно). Какой Михельсон?
М и х е л ь с о н. Михельсон из кают-компании.
Г о л о с Р о й т а (после паузы). Как ты... узнал... где я... мой номер...
М и х е л ь с о н. Извини, я совершенно не причём.
Г о л о с Р о й т а. Что за скверные шутки, Конрад?! Тебя надоумил Капитан?
М и х е л ь с о н. Причём здесь Капитан... Кстати, он оказался симпатичнее, чем ты предсказывал.
Г о л о с Р о й т а (удовлетворённо). Ага! Я так и знал, что это его штучки! И ты тут же с ним скорешился! Вот и верь после этого людям!
М и х е л ь с о н. Подожди! Я тебе всё объясню! Кэп не причём. Это твоя подружка. Кэтрин.
Г о л о с Р о й т а. Не трогай Кэт, приятель!
М и х е л ь с о н. Подожди!..
Г о л о с Р о й т а. Хватит! Передай своему шефу, что он негодяй. Пока! (Слышны короткие гудки.)
М и х е л ь с о н (расстроенно). Ну вот. (Вешает трубку.) Вы добились своего, милочка.
К э т р и н. Зато вы убедились, что я была права.
М и х е л ь с о н (грустно). Да уж! Убедился. (Пауза.) Мне надо идти. (Пауза.) Вот только куда? Вопрос.
К э т р и н. Мне тоже. Ройт дожидается. (Подходит к выходу, в дверях оборачивается.) Привет Капитану!
Как бы невзначай из рук Кэтрин выпадает ключ на ленточке.
М и х е л ь с о н. У вас что-то упало!
К э т р и н. Да?! Разве?!
М и х е л ь с о н (наклоняется и берёт ключ в руки, задумчиво поглаживая ленту). Вот! Возьмите!
К э т р и н. Оставьте его себе.
М и х е л ь с о н. Мне? Зачем?
К э т р и н. Так. На всякий случай. (Подходит к Михельсону и надевает ключ на него, словно орден.) Вот так! Вдруг вам захочется однажды... (Пауза.)
М и х е л ь с о н. Не совсем вас понимаю.
К э т р и н. Захочется навестить меня. И вот он — ключ. От моей каюты.
М и х е л ь с о н (саркастически). Подозреваю, что подобные ключики имеют десятки дублей.
К э т р и н. Ошибаетесь, мистер Михельсон! Их только два — у меня и у вас.
М и х е л ь с о н. Не верю! Извините, но...
К э т р и н. Это святая истинная правда... Я вот первый раз, может быть, искренно говорю. Первый! А вы так меня обижаете...
М и х е л ь с о н (задумчиво, взвешивая ключ на ладони). На свете правды нет, но правды нет и выше.
К э т р и н (озадаченно). Что вы имеете в виду?
М и х е л ь с о н. Ну, это всё-таки не я, а... Извините, мне надо идти. (Пауза.) Итак, ключ является моей собственностью?!
К э т р и н. А вы как думаете?
М и х е л ь с о н. Значит, я вправе его подарить, скажем... скажем... Вахтенному?!
К э т р и н. Запомните! Я не переношу плоских шуток!
М и х е л ь с о н (уходя). А я не шучу. (Пауза.) Простите, если не соответствую.
Кэтрин, оставшись одна, подходит к барометру. Стучит по стеклу наманикюренным ноготком.
К э т р и н. Терпеть не могу этого жёлтого цвета! Меня от него просто мутит. (Пауза.) Жёлтый цвет — это вообще цвет измены. (Подходит к краю сцены, в зал.) Мы все изменяем друг другу. И не только телесно. Но и духовно, умственно... Мы — все! Понимаете, господа?! Словно какие-то заведённые машины. А может, как реки без берегов. Нас куда-то несёт. Зачем-то. А мы, чтобы не очень страшно было, этого не замечаем. (Пауза.) У меня эта желть вызывает мигрень... Так они нарочно повесили! (Кричит.) Эти бестолковые мужчины! Бесталанные! Так и мельтешат! Ну, что они от меня хотят?! А? Просто не разумею! Один, второй, третий! Словно большие серые бабочки возле свечи в полночь! О! Как красиво сказала! Не верю! Вам не верю! И себе — не верю! (Возвращается к барометру.) Ага! Буря?! Задумали бурю? Вот вам! (Хватает барометр и бросает его оземь. Звук разбитого стекла — хрустящий, сильный. Где-то внутри этого звука — начинает вырастать мелодия. Это очень специальная тема — особая — а-ля В. Гайворонский. Здесь возможен некий танец — Кэтрин уходит из мира слов и переходит в мир снов. Тут уже падает прозрачная кисея — в световых лучах, — разделяющая танцующую женщину и зал.)
Вбегает Вахтенный. Музыка умолкает. Вахтенный бьёт в гонг.
В а х т е н н ы й. Пожар! Пожар! В носовом отсеке!
К э т р и н. Ну, и что ты разорался? Ишь ты — пожар. А кричать-то зачем?
В а х т е н н ы й (озадаченно). Так ведь горим, милочка! Как же! По-жар!
К э т р и н. Так что ж теперь. Не понимаю. Возьми спокойненько огнетушитель и... спусти пену.
В а х т е н н ы й (хватаясь за бока, хохоча). Ой, держите меня! Ой, умру от смеха! Ой... спустите — что? Пену? Ой... помираю.
К э т р и н. Помираешь? Так мы тебя схороним. Уж будь покоен.
В а х т е н н ы й (серьезнея лицом). Что вы! Что вы! Чур меня, чур!
К э т р и н. Ага, испугался?!
В а х т е н н ы й. Страсти-то какие! Это похуже пожара будет... Нет уж: я этой смерти до смерти боюсь, уж извините. Нет ничего хуже смерти...
К э т р и н. А жизнь?
В а х т е н н ы й. Ну, это штука привычная. Тут уж всё понятно. Тута, барышня, всё ясно без слов. Я вот завсегда пожить люблю. Это уж само собой. Тут шутить не моги. С жизнью, сами понимаете, не шутят. Это уж раз повезло родиться — так и надобно жить. А уж тут кто как: кто тихо живёт, а кто с треском... Это уж кому как по ндраву. Да-а.
К э т р и н (передразнивая). Да-а. (Пауза.) Вот ты тут про пожар какой-то толковал... Ну?!
В этот момент появляются легчайшие, словно невесомые, клубы дыма.
В а х т е н н ы й. Ах, Боже мой, совсем забыл. Вот, втяните воздух! (Втягивает носом, громко.) Вот он, опасный запах!
К э т р и н (принюхиваясь, изящно, по-женски). Капустой прокисшей... Вот от вас — «Шипром»... Морем, креветками... Нет, дымом не пахнет. (Пауза.) А может, это на кухне что подгорело?
В а х т е н н ы й. На кухне?
К э т р и н. Ну, конечно! Мне Ройт обещал сегодня на ужин акулу панированную с перепелиными яйцами заказать. Вот, судя по всему, мой заказ и горит синим пламенем...
В а х т е н н ы й. Правда? Неужели? А я, балда, не мог сообразить...
К э т р и н. Слушай, как тебя там... Одним словом я хотела бы попросить. Тебе ведь это ничего не стоит. Словом, потолкайся-ка за спиной этого выскочки, Михельсона. Послушай, понаблюдай за ним. Только как-нибудь аккуратно. Без грубостей, незаметно. Сможешь?
В а х т е н н ы й. Смогу, это уж не сомневайтесь! Но позвольте вопрос — зачем?
К э т р и н. У нас тут вроде всё сложилось, устаканилось, понимаешь? А он... вносит какую-то беспокойную ноту. Я это по-женски очень слышу. Как бы не было беды.
В а х т е н н ы й (озаряясь, раздумчиво). Как бы не было беды? Ах, вот оно в чём дело! Слушаюсь, мэм! Пойду скорее присмотрю.
Вахтенный убегает. Возвращается Михельсон.
К э т р и н (игриво, напевая). О, дым отечества! Нам сладок и приятен!
М и х е л ь с о н. Уж не пожар ли?
К э т р и н. А вы что — испугались?!
М и х е л ь с о н. Причем здесь... Скажите, есть ли на судне огнетушители? Не знаете?
К э т р и н. Не знаю. Но дураки точно есть!
М и х е л ь с о н. Пытаетесь уколоть?
К э т р и н. Вот ещё! Вы-то здесь причем? Много чести!
М и х е л ь с о н (козыряет). Честь имею! (Пауза.) Да, совсем забыл. Вы не видели моей трубки?
К э т р и н (подавая трубку Михельсону). Вот эта? Вы же не курите!..
М и х е л ь с о н. Благодарю. Не курю. Так. Для антуражу. И всё же этот дым... Пойду посмотрю... Непорядок. (Уходит.)
К э т р и н. Ушел. Рыцарь. Мундир блестящий. Глаз острый. Что-то в нем есть. Эдакое... Неужели не клюнет? И пустую трубку эдак манерно посасывает.
Кэтрин уходит. Дым некоторым образом нарастает.
Появляется Вахтенный с подносом. Бьёт в гонг.
В а х т е н н ы й (чихает). Не дай Бог, и вправду загоримся!.. Господин Ройт! Заказывали? Ку-рё-нок! (Оглядывается по сторонам, ныряет под диваны.) Однако! Никого нет! А мне кок и говорит: неси, дескать, быстрее, господа очень ждут... А вот и нет! (Устанавливает судок с курёнком на столик, снимает крышку, втягивает аромат.) О, Боже мой! Какой божественный запах! Им, господам, завсегда эдакого кушанья в достатке, а нам... Эхма! Была — не была! Раз их нет, то... (Отламывает ножку у курицы; уписывает смачно.) В конце концов — живем один раз! Другой жизни — лучше этой, вместо этой — не будет. Поэтому... О, как нежно это крылышко... (Отламывает... похрустывает...) А этих господ один хрен разберёт! Это — между нами! (Подмигивает залу; столик же стоит на авансцене.) Я ж человек простой! Хотя — вижу всё насквозь! Вот хоть взять этую Кэтрин! Как только она у нас появилась — всё пошло в распыл. Абсолютно! Ройт с Капитаном вместо того, чтобы идти совместно открывать новые земли, прокладывать курс — перегрызлись, как собаки. Честное слово! Нет, она, конечно, дама видная! Только — зачем она произрастает в этом мире? Для каких таких надобностей?.. Последи, говорит, за этим новеньким! Да! Так я и разбежался... Я вот лучше за курёнком присмотрю... (Обламывая ножку.) Вот это мне ближе и... приятнее... Люблю, признаться, поесть. Вкусно и... весело. Вот так! (Разнимает курёнка на части.) В этом и есть, как говорится, сермяжная правда! Был курёнок и... нет его! Вкусно! Жаль, что он такой неавантажный, скромненький... А эти дурни (смеется) за этой Кэт гоняются. Пусть их! Я-то знаю, кто она на самом деле!.. Но!.. Т-сс! (Прикладывает палец к губам, понижает голос.) Однажды я видел, как она... Не то чтобы колдовала, а... (За сценой шум шагов.) О, кто-то идёт!
Вбегает в клубах дыма Ройт.
Р о й т. Что за чертовщина? Дым какой-то бессмысленный...
В а х т е н н ы й (пряча тарелку за спину). И-ик! Вот. Такие дела.
Р о й т. Горим что ли, прости Господи... Кэт, часом, не видел?
В а х т е н н ы й. Никак нет! (Тарелка падает со стуком на пол.) Эх! Взяла и опрокинулась! Вот же незадача!
Р о й т (поднимая обглоданную кость). О! Что это?
В а х т е н н ы й (икает). Не могу знать, ваше высокоблагородие! Кто-то, видать, обронил...
Р о й т (подозрительно). А кто же?
В а х т е н н ы й. Дак любой. Вот тот же Михельсон. Вполне мог.
Р о й т. Михельсон? (Обнюхивает кость.) Значит, он курёнка сожрал?
В а х т е н н ы й. А кому ж больше?.. Я ему и говорю: вы господина Ройта дождитесь. А он, дурак сиволапый, и говорит — зачем, дескать, мне этот крот...
Р о й т. Так и сказал — Крот?!
В а х т е н н ы й. Истинно так. Ещё оскалился. Пойду, говорит, пупок и крылышко энтой Кэт снесу. А она уж меня приголубит...
Р о й т. Врешь!
В а х т е н н ы й (облизывая пальцы). Ну зачем мне врать, ваше высокопреосвященство? Посмотрите на мои трудовые мозоли, я человек честный. (Протягивает ладони навстречу Ройту.)
Р о й т. Ну, смотри... Значит, Михельсон отправился к Кэт на крылышках... то есть... тьфу... с крылышками...
В а х т е н н ы й. Она, видать, их сейчас и гложет — крылышки эти.
Р о й т. Сейчас? Гложет? Где?
В а х т е н н ы й. Я, конечно, человек маленький. Но это всё мне завсегда видно. Кто чего гложет. И с кем. И когда. (Подходит к буфету, достаёт бутылку, наливает.) Не желаете ли трахнуть, успокоить нервы сердца?
Р о й т (машинально, но и ухарски). Давай! (Пьет.)
В а х т е н н ы й (наливая вторую). А для равновесия?!
Р о й т. Эх! (Крякает.) Хороша!
В а х т е н н ы й (наливая себе и выпивая). За ваше здоровье и я пропущу! Чтобы всё у нас образовалось! А то дикость какая-то! То акулы, то пожары, а то Михельсоны эти самые... От них зло всё...
Р о й т (возбуждаясь). Значит, говоришь, прямо с пупком побежал к Кэтрин...
В а х т е н н ы й. Вот как сейчас вижу: Михельсон. Пупок. И энта самая Кэт.
Р о й т (выбегая). Ну, подожди же!
В а х т е н н ы й (наливая и выпивая). Охо-хо! (Смотрит на пол.) Барометр разбился! Курёнок разбился! Не к добру это! Будет что-то! А что? Ну, да моё дело маленькое. Невидное. Пойду посмотрю чего там дальше покажут. Жи-и-и-сть! (Уходит. Дым постепенно исчезает.)
Вбегает разворошенный Михельсон. Бьёт в гонг.
М и х е л ь с о н (застегивая пуговицы на мундире). Нет, это просто поразительно! Воинский устав! Строгая мужская жизнь — и — на тебе! Женщины на борту! И что она ко мне привязалась? Вы, говорит, необыкновенный! Да какой я к черту другой?! Такой же, как и все! Или экзальтированная особа, или — интриганка! Что — скорее. Насилу отбился, между прочим... (пауза) необыкновенный... Нет, что-то в этом есть. А?
Вбегает Кэтрин. Она взволнованна.
К э т р и н. О, вот вы где укрылись?
М и х е л ь с о н. Да знаете ли, решил глотнуть свежего воздуха, а то там, в машинном отделении... Вот, скажите, сударыня, зачем вы меня преследуете?
К э т р и н. Я — вас? С какой стати?
М и х е л ь с о н. Вот я и думаю — с какой?
К э т р и н. Это от мнительности! Синдром душевного помешательства.
М и х е л ь с о н. У меня?
К э т р и н (раздумчиво). Ну, не только у вас. Это присуще всем мужчинам.
М и х е л ь с о н. Откуда такие сведения?
К э т р и н. Интуиция, которая, впрочем, с успехом заменяет информацию.
М и х е л ь с о н. По-моему, это называется самонадеянность!
К э т р и н. Пытаетесь возражать?
М и х е л ь с о н. Кажется — бесполезно! Ведь вы упоены своей властью... Над всеми... Над этим кораблём... Все тут словно пьяны... Причем никто особенно протрезвляться не собирается...
К э т р и н. Вот видите!
М и х е л ь с о н. Что?
К э т р и н. Всё это! Весь этот дикий мужской мир! Иногда я думаю, что только я одна могу наполнить его смыслом.
М и х е л ь с о н (иронически). Ну, вот и договорились! Хорошенькое дельце!
Раздается грохот (что-то падает металлическое). Вбегает сильно расстроенный Вахтенный. В руках держит шлем. Роняет его, пинает в сердцах, что твой футбольный мяч.
К э т р и н. Что случилось?
В а х т е н н ы й. Вот, извольте знать. Пострадал ни за что. Там, в коридоре, темно, лампочка перегорела. Смотрю: что-то господин Капитан с господином Ройтом громко заспорили. Дай, думаю, ухо так ненароком приложу! И спрятался за приступочкой. Чтоб не мешать. Ну, откричались они. Слышу шаги. И — тишина. Тут я слегка высунулся, осмотреться. А этот Ройт как вцепится, зараза! И кричит: будешь за мной шпионить, Конрад!!! Таких тумаков надавал!
М и х е л ь с о н (хохоча). И — правильно! Не будете подслушивать!
В а х т е н н ы й (злобно косясь на Михельсона). Вот через вас и пострадал. Глядите ужо! Больно уж господин Ройт на вас сердится!
К э т р и н (усмехаясь). Неужели?
В а х т е н н ы й. Еле я его урезонил. Ошибочка, говорю, вышла. А он: а где, говорит, этот прохиндей Михельсон?.. Да я вас не выдал, не сомневайтесь, ваше высокородие.
К э т р и н. Благородная личность!
В а х т е н н ы й. А вот зря вы смеётесь, дамочка! Я, между прочим, завсегда вас уважу!
К э т р и н (иронически). Да и я! Очень уж вы полезный человек!
В а х т е н н ы й. А это — да! Вот вы тут, прошу прощения, жизню свою разнообразите — кто?! да с кем?! да как?! А я — несущая, так сказать, конструкция. Без меня, извиняюсь, ни туды и ни сюды.
К э т р и н. Это да! О! Да!
В а х т е н н ы й. Вот насмешки эти ваши над простыми людьми! Думаете, я не понимаю? Ещё как! (Искренно обижаясь.) Да я! Да вы все! Кто вы такие — елита, извиняюсь за выражение?! А мы, значит, быдло?! И вкус у вас, и тонкость, и всякие прочие патиссоны! А нам это, дескать, не дано, да? Мы, мол, навоз для удобренья роз, извиняйте за рифму.
К э т р и н. Что это ты так разобиделся?
В а х т е н н ы й. Да, может, допекло! Мне, может, ваши эти шахеры-махеры тоже надоели!
М и х е л ь с о н. Вот! Молодец! Золотые слова! Я бы тебя за них к ордену представил, да жаль, подарил Капитану.
В а х т е н н ы й. Капитану? Дак ведь он же и помереть может!
М и х е л ь с о н. А?
В а х т е н н ы й. Я говорю, Капитан-то может и — того! Вдруг коньки отбросит, прости Господи. Тогда... Тогда... Орден-то ничейный останется. И если вы не претендуете, то я его оприходую.
М и х е л ь с о н. Будьте благонадёжны! Не хотелось бы капитановой смерти!
В а х т е н н ы й. Да уж само собой! А если... вдруг?
К э т р и н. Ты это брось! Всё это глупости! Ступай-ка лучше на кухню да вели подать ужин! Что-то я проголодалась!
В а х т е н н ы й. Слушаюсь, мэм! (Уходит.)
М и х е л ь с о н. Хм. Умело вы, как я погляжу, всем тут вертите!
К э т р и н (с удовольствием). Да? Вы так думаете?
М и х е л ь с о н. И думать нечего! Ясно, как Божий день!
К э т р и н. И вас это восхищает?
М и х е л ь с о н. Простите, скорее отвращает!
К э т р и н. По-моему, вы чего-то недопонимаете! Разве вам не нравится власть над людьми? Никогда не хотелось подёргать за самые сокровенные струны душ человеческих?
М и х е л ь с о н. Хотите — верьте, хотите — нет. Никогда. Более того, когда-то такие мысли считались неприличными. В ту ещё эпоху.
К э т р и н. А мне интересны вот такие праведники. (Спускает бретельки платья.) Самый смак их соблазнять. Ведь на самом-то деле вы хотите меня, а?
М и х е л ь с о н (отворачиваясь, подходя к бару, наливая стопку, пия). Господи, да будет на всё воля Твоя!
К э т р и н. Вот все эти правильные люди. Они же страшенные зануды и ханжи!
М и х е л ь с о н. Как всё у вас просто, мэдам! Всё, о чём вы толкуете, пытались решить и не один раз лучшие умы человечества. Безуспешно!
К э т р и н. А умы-то чьи? Муж-ски-е! А, значит, велика погрешность! Словом, вы ведь сами видите, — мужской мир не получился!
М и х е л ь с о н. Не получился? Это в каком же смысле?
К э т р и н. Да во всех! Вы сами мучаетесь, нас, женщин, тоже страдать заставляете в унисон. Я уж не говорю о мучениях земли, сиречь, планеты нашей. Она, бедная, только и мечтает о том, как бы нас всех стряхнуть в дырявое пространство. Всех-всех. Без исключения. И — мужчин. И — женщин. (Пауза.) Но есть шанс.
М и х е л ь с о н (иронически). Да ну!
К э т р и н (вдохновенно). Мы, женщины... Мы многое можем. Ещё и то, что и не снилось вашим мудрецам. О, мы — существа непостижимые, легкокрылые, переменчивые. Но в нас — энергия жизни. Контрапункт, так сказать, человечества.
М и х е л ь с о н. О-го! (Достаёт записную книжечку; иронически.) Позвольте записать... Обдумаю на досуге!
К э т р и н. Вот вам и ого! Не дозволяю... Не без интриганства, конечно, и прочих прибамбасов! Но ведь и интрига — залог прогресса цивилизации.
М и х е л ь с о н. И в чём же вы видите прогресс, позвольте полюбопытствовать?!
К э т р и н. Ну, хотя бы в том, что женщины начинают управлять миром. Как вот этим самым несчастным кораблём.
М и х е л ь с о н. Кроме безумств и раздора я здесь ничего не вижу.
К э т р и н. Опять же несовершенство мужской оптики. Вы видите некий мучительный процесс, а я верю в конечный результат.
М и х е л ь с о н. Не знаю, не знаю. Процесс отвратителен, а результат, значит, блестящ?
К э т р и н. Не всё так линейно, понимаете. Вы, мужчины, ясно и определённо пробиваетесь вперёд, в будущее. Вы хотите захомутать его силой. Мы действуем тише, но сильнее. И с каждым годом наше влияние усиливается. Исподволь. Нас как бы нет, но мы — повсюду.
М и х е л ь с о н. Вас как бы нет... А нас?
К э т р и н (иронически). О! Вы — рядом... Вы — при дворе... Пока вы диктуете уставы, сочиняете законы... Но... Ведь их никто не исполняет. Ни-кто. И даже вы, праведный господин Михельсон...
В этот момент с криком вбегает разъярённый Ройт. Бьёт в гонг в сильной ажиотации.
Р о й т (Михельсону, набрасываясь на него). Нет! Он меня достал!
М и х е л ь с о н. Безумец! (Обороняется, выставив руку вперёд, а-ля «каратэ».) Стой! (Точным движением сбрасывает Ройта на ковёр.) Извини! Но я вынужден обороняться!
Р о й т (приподнимаясь на локте). Ну, подожди! Я тебе и это припомню! Каков наглец! Я ему орден, а он...
К э т р и н (хохочет, хлопает в ладоши). Что бой быков! Что гладиаторские потехи! Сущая чепуха! Наконец-то я вижу нечто особенное!
Р о й т (вдруг всхлипывая). Кэт! Ты смеешь смеяться?! Опомнись! Голуба! Я столько сделал для тебя! Пускай ты не любишь меня, но будь же милосердна!
К э т р и н. Извини, Ройт, но я действительно тебя не люблю. Хотя ты мне нравился — это правда. Было. Но нравился всего лишь потому, что интересовался мной. Потом ты стал меня раздражать. Этими своими восторгами, комплиментами, вздохами, касаньями. Терпеть этого не могу! Я — мужская женщина, если можно так сказать. А ты словно не слышал меня — продолжал дуть в свою дуду. Вот и надоел.
Р о й т (всхлипывая). Зачем ты унижаешь меня при этом... при этом...
К э т р и н. Но это же твой друг, товарищ... Он тебя и утешит!..
Р о й т (кричит). Был! Когда-то! Сто миллионов лет назад! Когда наша земля ещё была облаком! Светящимся газовым облаком! И мы с ним были этакими атомами — совершенно одинаковыми. И разговаривали на одном и то же языке. На языке Мирозданья! (Встает на колени.) Это было, я помню! Я вообще всё помню! Иногда это так утомляет! (Бьёт себя кулаком в грудь.) Но! Когда-нибудь! Я снова воспарю! Я сброшу этот ненавистный китель, я выскользну из объятий этого странного мира! И — тогда — уж я отдохну... я возликую... я вспомню райские цветы... я чую запах эдема... И там я освобожусь от всех страстей... мне станет хорошо и покойно... мне явится свет, который преобразит меня... Когда-нибудь... я — верю...
К э т р и н (хладнокровно). Прекрати юродствовать! Ты видишь, что мне нравится этот чертов Михельсон, вот и ревнуешь. Ты хочешь, чтобы я влеклась к тебе, а не получается. Ты спишь со мной, но чувствуешь, что я не принадлежу тебе. Ты — удобен. У тебя есть опыт, есть доллары, тугрики, сестерции, гульдены, драхмы. У тебя есть положение на этом пьяном корабле. У тебя есть почти все. Но нет чего-то очень главного. Очень важного. У тебя нет тебя! Понимаешь?
М и х е л ь с о н. Ну, это уже чересчур. Это — за гранью! Позвольте мне покинуть поле вашей битвы! Ей-Богу, неловко при этом присутствовать. Честь имею!
Михельсон уходит. Ройт встаёт, отряхивается, достаёт бутылочку, наливает.
Р о й т (размеренно, выпивая). Пью за удачу! За ветер странствий! За себя! (Кэтрин.) А ты — живи! Лови, наслаждайся, унижай, но — без меня! (Бросает рюмку на пол, она разбивается; уходит.)
К э т р и н. Ну вот! Разбежались, как бильярдные шары! В сущности, милые люди! Но! Муж-чи-ны! А, значит, к делу употреблены быть не могут! Грустно!
Подходит к буфету, наливает, медленно пьёт. Подходит к гонгу. Бьёт едва-едва. Уходит. За сценой слышны голоса Ройта и Михельсона.
М и х е л ь с о н (появляется). Поверь мне, это всё эта чёртова баба подстроила. И я тут ни при чем.
Р о й т (злобно). Значит, и крылышко ты ей не носил?!
М и х е л ь с о н. Представь себе. Вообще с первой же минуты, только я здесь появился, произошла чудовищная путаница. Акулы эти, барометры неисправные...
Р о й т (вглядываясь в осколки барометра, поднимая остов его с пола). Слушай! А кто ж это его разбил? Последний, между прочим... Больше на корабле их нет... Странно... И всё же извини, не могу тебе поверить... Я всех подозреваю и ненавижу... Особенно эту обворожительную Кэт. Вижу: сволочь порядочная, но как только она трогает меня своими шёлковыми пальчиками, всё — я уже не я. А некое облако. В штанах.
М и х е л ь с о н. Я понимаю тебя. Ведь и я когда-то любил. Это — омут. Себе уже не принадлежишь. Принадлежишь, так сказать, даме сердца. Хорошо, если она окажется порядочной...
Р о й т. ...Стервой. Я вот и тебя. Ненавижу. Поскольку ты был свидетелем всего этого. На кой чёрт вообще ты у нас объявился, а?
М и х е л ь с о н. Ну, это судьба... Назначение... Его, как известно, не обсуждают.
Р о й т. Но все же странно — ты. Мой старый товарищ. И тошно мне вдвойне, что ты мне дорогу перешёл, понимаешь?
М и х е л ь с о н (достаёт из кармана ключ). Вот — ключ.
Р о й т. И — что же?
М и х е л ь с о н. Не догадываешься?
Р о й т. Давай, не тяни.
М и х е л ь с о н. Это ключ от каюты Кэт. Сама дала.
Р о й т. Врёшь! Не верю!
М и х е л ь с о н. И тем не менее... Я ведь не просил... Такая отвратительная фемина... Но как властно влечёт... Как магнетически всё закрутила... И я, кажется, начинаю испытывать нечто странное — когда её нет, мне словно чего-то очень важного не достаёт. Словно я — не полный. Поэтому...
В этот момент мигает свет. Что-то падает. Всё это сопровождается очень странной музыкой — собственно некими штормовыми звуками.
Свет загорается. Райт лежит на спине, подогнув колени. Михельсон — на животе.
М и х е л ь с о н (поднимая голову). Боже! Что это было? Какие-то умопомрачительные видения пронеслись у меня в голове. Словно светопреставление, честное слово.
Р о й т (садясь). Это у нас случается. Ты просто не привык.
М и х е л ь с о н. Не дай Бог к такому привыкнуть.
Р о й т. Не дай.
Пауза.
М и х е л ь с о н. Слушай, хочешь ключ тебе подарю... Я ведь хотел его за борт. Ключ этот. И сам заодно. Нет, ты не подумай. Не к акулам, в пучину. А в шлюпку. Наудачу, понимаешь? Так вы все мне здесь надоели.
Р о й т. Надоели. Хорошенькое дельце. Терпи! Ты думаешь мне не хотелось высадиться на какой-никакой остров, как Робинзону? Еще как хотелось! Но — терплю. И ищу смирения. И нету, нету у меня его, понимаешь? Не-ту!
М и х е л ь с о н. Это мы с тобой влипли в эту жизнь! В эту фантасмагорическую Кэт!
Р о й т. Как мухи в янтарь!
М и х е л ь с о н. Мне вот сейчас привиделось: четыре всадника. На огромных конях — во все небо. И ангел вострубил.
Р о й т. А что у него было: горн или труба?!
М и х е л ь с о н. Не знаю. И словно приблизился он ко мне, а я спросил у него: скажи — куда нам плыть и как жить? А он ответил не разжимая губ: блаженно.
Р о й т (вдруг хохоча). Как? Как? Ой, ты меня уморил! Блаженно!
М и х е л ь с о н (как бы не замечая реакции Ройта). ...Блаженно... Я уже хотел в шлюпку, а ключ в море, и поминай как звали. Ну вас к ляду! Уже хотел совсем с вами распрощаться, со всеми этими неталантливыми безумствами, с бессмысленными страстями, с этими незвонкими орденами... Хотел... И был бы неправ. Надо доигрывать до конца. И теперь я знаю — как. Блаженно.
Р о й т (выставляясь, покровительственно). Ты что — серьезно?!
М и х е л ь с о н. Серьезней не бывает... А ты меня прости, хотя я тебе зла не причинил.
Р о й т. Да и я... Это натура моя, характер. Верх берет. Словно в слепящей тьме всю жизнь произрастаю... Словно... Будто и не я это все говорю... А кто-то другой... Иногда вот секунды просветления... Как сейчас... А потом снова... И, может, в этой тьме я убить тебя хочу. Прости. Все мне кажется, что ты с Кэт крутишь да надо мной посмеиваешься!
М и х е л ь с о н. ...Блаженно... И словно понял я что-то очень-очень важное. Словно весь мир озарился во все стороны света.
Р о й т. Ладно. Вот и поговорили. Только как дальше-то?
М и х е л ь с о н. А ты не загадывай. Ты дело свое делай. Если знаешь какое, конечно.
Р о й т. ...Блаженно... Ну, ты учудил... (Встает.) Пойду в кочегарку. С кочегарами посоветуюсь.
Уходит.
М и х е л ь с о н (вставая, с удивлением). Вот оно как бывает!.. (Достает записную книжечку, заглядывает в нее, читает.) Жизнь — процесс необъяснимый.
Вбегает Вахтенный. У него на голове ковбойская шляпа. Тело опутано серпантином.
В а х т е н н ы й (шепотом). Дозвольте высказаться!
М и х е л ь с о н (улыбаясь). Что это у тебя, парень?! Как ты стал ковбоем?
В а х т е н н ы й. Я тут ни при чем, ваше превосходительство. Это все Кэт затеяла.
М и х е л ь с о н. Кэт? Что за новогодняя мишура?
В а х т е н н ы й. Не понял?!
М и х е л ь с о н. Да так, один образ проявился. Ассоциация. Культурный слой.
В а х т е н н ы й. Извиняюсь, но опять не понял.
М и х е л ь с о н. После поймешь.
В а х т е н н ы й. Слушаюсь!
М и х е л ь с о н. Итак, что же Кэт такое учудила?..
В а х т е н н ы й. А вот что. Кормовал какой-то. Я сначала-то подумал, что всем нам на корме надобно собраться. А она засмеялась и говорит: одевай-ка ты энту шляпу американскую. Ковбоем будешь. Вот этот кормовал и обозначает то, что все переоденутся в разные костюмы и друг друга не узнают. А вам просила передать, чтобы вы поскорее шли готовить наряды.
М и х е л ь с о н. Я что — похож на сумасшедшего?
В а х т е н н ы й. Вот и я слово в слово так... И даже хмекнул. Дак что же сделаешь? Она — женщина. Кого хочешь заставит... Вообще баба — это страшная сила. Аж зубы сводит. Боюсь я ихнего брата, прости Господи.
М и х е л ь с о н (хлопая по плечу Вахтенного). Ну! Ну! Ну! Ты же моряк! Волк морской! Зубр!
В а х т е н н ы й (приосаниваясь). Вот и я так определяюсь. (Сбрасывает шляпу.) Плевал я на эти бабские штучки! Эх-ма!
М и х е л ь с о н. Молодец! Не поддавайся!
В а х т е н н ы й (вдруг словно озаряясь и сникая). А если... она узнает?
М и х е л ь с о н. Пускай! Ведь ты же свободный человек?!
В а х т е н н ы й. Кто? Я?
М и х е л ь с о н. Именно, именно...
В а х т е н н ы й. Я подумаю... Только ведь если Кэт узнает. Дюже она сердитая ноне.
М и х е л ь с о н (передразнивая). Ноне. И присно. И во веки веков.
В а х т е н н ы й. Вот-вот. (Поднимает шляпу.) Уж я лучше пока одену.
М и х е л ь с о н (сердясь). Чудак. Сказано же тебе: ты свободный человек!
В а х т е н н ы й. Ну, это мы понимаем... (Вдруг и злобно.) А все ж не надо нашего брата подзуживать. А то мы таких пельменей налепим! Уж будьте покойны.
М и х е л ь с о н. Что ж ты, друг, голос свой супротив меня гонишь?! Я ж тебе добра хочу.
В а х т е н н ы й (злобно). Добра!.. От него, как известно, добра не ищут! Знаем мы таких! Видали! Свобода! Равенство! Братство! А потом придут и всех заарестуют! Проходили!
М и х е л ь с о н (горячась). Да подожди ты! Ты ведь меня совсем не так понял. Вообще, можно сказать, не услышал.
В а х т е н н ы й (продолжая гнуть свое). Знаем мы вас...
М и х е л ь с о н. Кого это нас?!
В а х т е н н ы й. Михельсонов... вот кого.
М и х е л ь с о н (яростно). Что?!!
В а х т е н н ы й (трусливо). Извиняюсь, ваше высокородие. Это я сгоряча. Это я не подумав. Ум за разум зашедши, вот и все.
М и х е л ь с о н. Так значит так и будешь ковбоем разгуливать?!
В а х т е н н ы й. Видать, судьба такая. Уж это только покориться. Быть как все. (Уходит.)
М и х е л ь с о н (подходя к краю сцены). Вот снова и сейчас. (В зал.) Ответь! Быть или не быть?! Таков вопрос. Достойно ль жить — бессмысленно и серо? Иль надобно забыться, бросив вызов? И сгореть. Не быть. Не существовать. Когда б мы знали, что там... (Воздевает руки вверх, замирает смиренно, затихая.) Когда б мы знали — что там?.. А ведь шлюпка была почти готова! Привет! И — адью! Ищи-свищи! Был бравый и даже где-то симпатичный офицер Михельсон. И вот уже нет его! Исчез! Испарился! Если доплыву до ближайшего архипелага, то стану новым Робинзоном. А нет... Значит, не очень и хотелось... А Кэт пускай творит свои карнавалы и мистерии. Пусть. Но не решился в последнюю секунду. Не смог. Ослаб душой и телом. Вдруг зазмеились мысли о ея роскошном теле. Соблазнительном. Сильном. Властном. Захотелось неимоверно стать рабом у ног ее. На доли секунды. Всего лишь. Но они и решили дело... Тело.
Михельсон как-то обмякает. Плечи его ссутуливаются. Он опускается в кресло почти бессильно.
М и х е л ь с о н. Так в трусов всех нас превращает тело! Вот в чем вопрос!
Вбегает Ройт в рыцарском полушлеме. В веселом расположении духа.
Р о й т. Что ж! Поиграем! Поводим хороводы! Почудим! Смотри-ка, Конрад! (Хлопает Михельсона по плечу.) Я словно рыцарь Мальтийского ордена. Во имя дамы сердца обязан подвиги вершить. Вот только какие?
М и х е л ь с о н (вяло). Устал я, друг. Что-то не клеится наша тутошняя жизнь. Не смогу я с вами карнавалить, извини.
Р о й т. Представляешь?! Она сказала мне: если сыграю я мальтийского рыцаря безукоризненно, то она станет мне женой. И — все! Выйду в отставку, заведу кур на башне замка, буду по ночам читать романы про пиратов.
М и х е л ь с о н. Жизнь пропала.
Р о й т. Нет, ей-Богу! Стану как все! Не буду выпендриваться.
М и х е л ь с о н. А ты ведь и был как все — по-моему.
Р о й т. И тебя прощу, Конрад, и этого мужлана — Капитана. И успокоюсь рядом с этой непредсказуемой Кэт. И даже если попаду к ней в тихое рабство — все равно! Все равно буду ежесекундно счастлив.
М и х е л ь с о н. Скудно... счастлив...
Р о й т. Е-же-се-кундно... А сейчас — надо готовиться к карнавалу. Как в детстве — помнишь, Конрад?
М и х е л ь с о н. Не помню.
Р о й т. Ну, как же?! Помнишь, снег шел, легкий, пушистый. И мы с тобой — опьяненные нашим будущим шли по мосту, а в реке плавали огромные звезды. А в них — неисчислимые миры. И все эти миры — словно в наших руках. Помнишь?
М и х е л ь с о н. Не помню.
Р о й т. Ну, ничего. Выпей пуншу и все вспомнишь. Кэт хочет, чтобы у всех было хорошее настроение.
М и х е л ь с о н. Послушай... Вот давно хотел спросить... Не слишком ли много женского начала на нашем корабле? Заметь, мы совершенно перестали исполнять морской долг. А только спорим, ссоримся, нелепо тратим время...
Р о й т. Время. Когда Бог создал время — он создал его достаточно.
М и х е л ь с о н. Да. Так. Но, в общем, красивая фраза.
Р о й т. Ну и ладно! Пусть — фраза. Но ведь и утешение. И Кэт — это тоже утешение. Только такое вот мучительное. Ну, да теперь недолго. Отыграю рыцаря — и она моя.
М и х е л ь с о н. Уверен?
Р о й т. Обещала!
М и х е л ь с о н. Ну, что ж, мальтиец, верь!
Р о й т. Мальтиец... А что, действительно, похож я, а?
М и х е л ь с о н. Роскошный образ, друг. И счастье, верю, близко.
Р о й т. Смеешься?
М и х е л ь с о н. Мне не до смеха. Видишь ли — дело к финалу. Я чувствую все-таки свою ненужность здесь. Неуместность.
Р о й т. А я как раз ощущаю себя великолепно. По-рыцарски мощно и уверенно. Вот смотри. Лишь переменил костюм — и все вокруг по-другому.
М и х е л ь с о н. Я рад за тебя.
Р о й т. И я! Позволь тебя обнять в знак примирения.
Ройт достает из ножен короткий «мальтийский» кинжал. Замахивается (за спиной Михельсона). Входит Кэт в мужском костюме с хлыстом в руке, взмахивает, щелкает.
К э т. Стой!!
Ройт замирает, оборачивается на голос, кинжал выпадает у него из рук.
Р о й т (отстраняясь). Боже... Кэт... ты спасла мою бессмертную душу... ведь я хотел всего лишь его обнять по-братски и воистину примириться... и — все... но в доли секунды пелена застлала мне глаза... и кто-то в черном шепнул на ухо: он твой соперник и плетет коварства... пусть он исчезнет... навсегда... О, Боже!
Ройт становится на колени перед Кэт.
Р о й т. Любимая! Твой свет меня осенил! Благодарю!
К э т. Ты здесь ни при чем. Все дело в Конраде. Он вдруг сделался мне дорог по-настоящему. Правда, только на доли минуты.
М и х е л ь с о н. Благодарю вас. Вы очень помогли мне. (Кланяется Кэт и Ройту.) Теперь моим колебаниям настал конец. Бессмысленно их дальше длить. Прощайте!
К э т. А как же карнавал? Нет, Конрад, я вас не отпускаю!
М и х е л ь с о н. Увы, исчезает время... И третий ангел вострубил...
К э т. Что-что?.. И все же будем танцевать. Белый танец. Я — приглашаю.
Звучит вальс. Кэт подходит к Михельсону, они танцуют. Ройт смотрит на них внимательно, потом медленно поднимает кинжал и укладывает его в ножны. В этот момент вбегает Капитан и бьет в гонг.
К а п и т а н (растопырив руки самолетом). Буря! Буря идет!
Сквозь клубы дыма, лязг, грохот пробиваются человеческие голоса: Держись! Это конец! Боже! Какой слепящий свет!
Постепенно дым рассеивается. На сцене мы видим Кэт и Ройта. Вбегает Вахтенный.
В а х т е н н ы й (бьет в гонг). Что я сейчас видел! Нет, ей-Богу, не совру!
Р о й т. Что?!
В а х т е н н ы й. Нет, ну вы не поверите, ваше прео... Вы ведь знаете — я же никогда не вру!
К э т. Ну, говори же. Не тяни резину.
В а х т е н н ы й. Да не тяну я никогда ничего! Ну что я сейчас видел, а? Вы никогда не поверите! А он взял и...
Р о й т. Кто он?
В а х т е н н ы й. Да Михельсон энтот ваш, будь он неладен.
Р о й т. Застрелился?
В а х т е н н ы й. Куды там! В лодку, подлец, сиганул. И вся недолга!
Р о й т. Неужели?! Ха! (Вдруг упираясь взглядом в Кэт.) А это... это у тебя откуда, а?!
К э т (хладнокровно). Что ты имеешь в виду?
Р о й т. Ну, вот орден этот... Откуда?!
К э т. Откуда? От верблюда! Капитан презентовал.
Р о й т (в отчаяньи). Капитан?.. За что?
К э т (раскидывая руки вверх). За все!
Р о й т (падая на колени и охватив голову руками). О-о-о!
Затемнение. Потом свет постепенно набирает силу. И мы видим почти те же декорации за исключением старинных аксессуаров и предметов. Это как бы комната квартиры нашей современницы Кэтрин. Она беседует по радиотелефону, полулежа на диване.
К э т (в трубку). Ага! Представляешь?! А он мне говорит: берите кредит и не сомневайтесь. Я его, конечно, послала... Кстати, и костюмчик его любовницы, скажу тебе, весьма вульгарен. Эти немыслимые сиреневые оборки! Ну, ты меня понимаешь... (Затягивается сигаретным дымом.) Нет, на сегодняшнюю презентацию не пойду! Опять там будет этот скучный тип со своими восторгами... Еще бы... Да! Хотела тебе рассказать! Мне такой странный сон сегодня приснился. И так все ярко, красочно. Корабль, шторм, буря. А мужики какие — не чета нынешним козлам!
В этот момент раздается звонок в дверь.
К э т. Извини. Кто-то трезвонит. Пойду открою. Чао!
Открывает. Входит Михельсон, одетый очень обыденно. Его играет актер, представлявший Ройта.
М и х е л ь с о н. Вот, собственно, по объявлению.
К э т. Ах, это! Я уже и забыла... Ну, что ж, проходите... Только у меня мало времени...
М и х е л ь с о н. Благодарю. Извините, что без предупреждения. Тема, знаете, деликатная... Не осмелился набрать ваш номер...
К э т. Да, да. Понимаю. Как вас э-э... по батюшке?
М и х е л ь с о н. Конрад.
К э т (роняя радиотелефон). Нет!
М и х е л ь с о н. Да. Конрад Карлович, если угодно.
К э т. Нет! Нет!
М и х е л ь с о н. Да. Михельсон Конрад Карлович.
К э т. Нет! Нет! Нет! Не может быть!
М и х е л ь с о н (доставая из кармана листок). Да вот же! Именно так! Вот послужной список! Семнадцать лет безупречной службы...
К э т (садясь в изнеможении на диван). Семнадцать... Да-а. Видно, от судьбы не уйдешь.
М и х е л ь с о н. Простите? Что вы сказали? Не совсем вас понял...
К э т. Это я так... Хотите кофе?
М и х е л ь с о н. Право, не знаю. Не хотелось бы вас затруднять. Я ведь, собственно, на минутку, по делу.
К э т. Ничего, ничего... Развлеките себя вот журнальчиком... А я вам отборного заварю. «Нескафе» называется...
Затемнение. Занавес.
25 сентября – 5 марта 2000 – 2001 гг.